Глава 2. Я чувствую, как она накатывает, но ничего не могу поделать.

Я чувствую, как она накатывает, но ничего не могу поделать.

БОЛЬ.

Они бросили меня. Мои родители и в самом деле бросили меня! ВО ФРАНЦИИ!

Тем временем Париж по-странному тих. Даже оперная певица ушла на ночь. Я не могу расклеиться. Здесь стены тоньше бумаги, поэтому если я сломаюсь, мои соседи — мои новые одноклассники — всё услышат. Кажется, мне плохо. Меня вот-вот вырвет той съеденной на обед странной тапенадой[2] с баклажаном, все всё услышат, и никто не пригласит меня посмотреть, как мимы выбираются из своих невидимых ящиков или чем здесь ещё занимаются в свободное время.

Мчусь к умывальнику, но напор оказывается слишком сильным, и вода попадает на рубашку. Теперь я плачу сильнее, потому что я ещё не распаковала полотенца, а мокрая одежда напоминает о Бриджет и Мэтте, дебильных любителях водных горок, которые вечно тащили меня в аквапарк, где у воды н запах краски и цвет. А ещё в ней миллиард триллионов бактериальных микробов. О боже. Что, если в этой воде тоже бактериальные микробы? Французскую воду безопасно пить?

Жалкая. Какая я жалкая.

Сколько семнадцатилеток убило бы ради шанса уехать из дома? Мои соседи не испытывают никаких терзаний. Из их спален не слышно рыданий. Я хватаю рубашку с кровати, чтобы переодеться, и теряю силу воли. Моя подушка. Падаю лицом в этот звуковой барьер и плачу, плачу, плачу…

Кто-то стучит в мою дверь.

Нет. Конечно, не в мою.

Снова!

— Эй?! — кричит девочка из коридора. — Эй?! С тобой всё в порядке?

Нет, со мной не всё в порядке. УЙДИ. Но она вновь подаёт голос, и мне приходится сползать с кровати и открывать дверь. За дверью стоит блондинка с длинными густыми локонами. Высокая и полненькая, но не толстая. Как крепкосложенная волейболистка. В свете прихожей её пирсинг в носу переливается точно бриллиант.

— С тобой всё в порядке? — нежно спрашивает она. — Я Мередит, твоя соседка. Это твои родители только что ушли?

Мои опухшие глаза означают утвердительный ответ.

— Я тоже плакала в первую ночь. — Она наклоняет голову, думает секунду и кивает. — Пойдём. Шокола шо.

— Шоколадное шоу?

С чего бы мне захотелось посмотреть на шоколадное шоу? Мама оставила меня, я боюсь выйти из комнаты и…

— Нет. — Она улыбается. — Шо. Горячий. Я могу приготовить в своей комнате горячий шоколад.

О!

И всё же я соглашаюсь. Мередит тотчас же останавливает меня рукой, словно дежурный-регулировщик. У неё кольца на всех пальцах.

— Не забудь ключ. Двери закрываются автоматически.

— Я знаю.

В доказательство вынимаю ожерелье из-под рубашки. После того как на обязательных семинарах по жизненным навыкам для новичков нам рассказали, как легко захлопывается дверь, я повесила свой ключ на шею.

Мы входим в комнату Мередит, и у меня перехватывает дыхание. Это та же самая комнатушка семь на десять[3] с министолом, миникомодом, миникроватью, минихолодильником, минираковиной и минидушем (никакого минитуалета, он дальше по коридору). Но... в отличие от моей стерильной клетушки каждый дюйм стен и потолка покрыт плакатами, картинами, блестящей упаковочной бумагой и разноцветными флаерами на французском.

— Сколько ты здесь живёшь?

Мередит вручает мне платок, и я неуклюже сморкаюсь, но она не вздрагивает и не морщится.

— Вчера приехала. Я уже здесь четвёртый год, так что мне не нужно ходить на семинары. Прилетела одна. Теперь просто болтаюсь и жду, когда приедут друзья.

Она кладёт руки на бедра и оглядывает комнату, восхищаясь плодом своих трудов. Я замечаю груду журналов, ленты и ножницы на полу и понимаю, что работа ещё не окончена

— Неплохо, а? Белые стены не для меня.

Кружу по комнате и все осматриваю. Я быстро понимаю, что на большинстве плакатов всего пять человек: Джон, Пол, Джордж, Ринго и какой-то футболист.

— «Битлз» — это всё, что я слушаю. Друзья дразнят меня, но…

— Кто это? — Я указываю на футболиста в красно-белой форме. У него тёмные брови и волосы. Ничего так.

— Сеск Фабрегас. Боже, он самый невероятный полузащитник на свете. Играет за «Арсенал». Английский футбольный клуб? Не слышала?

Качаю головой. Я не интересуюсь спортом, хотя возможно и надо бы.

— И всё же отличные ножки.

— Да, знаю. Такими бёдрами можно гвозди забивать.

Пока Мередит варит шокола шо на конфорке, я узнаю, что она тоже учится в выпускном классе, а в футбол играет только летом, потому что в нашей школе нет подходящей спортивной программы, но раньше, в Массачусетсе, она состояла в команде штата. Значит, она из Бостона.

Мередит напоминает мне, что здесь я должна называть игру «футболом»[4], что — если задуматься — действительно имеет больше смысла. И, кажется, она не против, что я извожу её вопросами и трогаю её вещи.

У неё потрясающая комната. Кроме оклеенных стен, в ней дюжина фарфоровых чайных чашечек, полных пластмассовых блестящих колечек, серебряных с янтарём и стеклянных с засушенными цветами.

Уютная и обставленная спальня, в которой живут уже не один год.

Примеряю кольцо с резиновым динозавром. Стоит мне его сжать, как тираннозавр переливается красно-жёлто-синими цветами.

— Мне бы такую комнату.

Мне она нравится, но я помешана на чистоте, чтобы иметь нечто подобное. Мне нужны чистые стены и стол, а вещи должны всегда лежать на своих местах.

Мередит довольна моим комплиментом.

— Это твои друзья?

Я кладу динозавра обратно в чашку и указываю на приколотую к зеркалу фотографию. Серая, неотчётливая, отпечатана на плотной глянцевой бумаге. Пить дать сделана на школьном занятии по фотографии. Четыре человека перед гигантским полым кубом. Обилие элегантной чёрной одежды и нарочито спутанные волосы — без всякого сомнения, Мередит принадлежит к местной богеме. По какой-то причине я удивлена. Знаю, у неё вычурная комната, кольца на всех пальцах и в носу, но в остальном это скромная и опрятная девушка в сиреневом свитере, облегающих джинсах и с мелодичным голосом. Ну, ещё Мередит увлекается футболом, но она не девочка-сорванец.

Она широко улыбается, пирсинг мерцает.

— Да. Элли щёлкнула нас в Ла-Дефанс. Это Джош, Сент-Клер, я и Рашми. Ты завтра увидишь их на завтраке. Ну, всех, кроме Элли. Она окончила школу в прошлом году.

Дно желудка начинает разжиматься. Меня приглашают сесть рядом?

— Но уверена, ты скоро её увидишь, она встречается с Сент-Клером. Она теперь в «Парсонс Пари»[5], изучает фотографию.

Я никогда не слышала об этом учебном заведении, но киваю, как будто сама собираюсь туда поступать.

— Она очень талантлива. — Нотки в её голосе говорят об обратном, но я не заостряю на этом внимание.

— Джош и Рашми тоже встречаются, — добавляет она.

Ах, а Мередит, должно быть, одна.

К сожалению, я тоже свободна. Дома я пять месяцев встречалась со своим другом Мэттом. Он был такой высоченный, прикольный и с отпадными волосами. Ситуация оказалась из разряда «если никого лучше рядом нет, почему бы не встречаться?». Мы только и делали, что целовались, и то оказалось полным отстоем. Слишком много слюны. Мне вечно приходилось вытирать подбородок.

Мы расстались, когда я узнала о Франции. Разошлись тихо-мирно. Я не плакала, не посылала ему слезливые электронки, не царапала ключом автомобиль его матери. Сейчас он встречается с Черри Милликен, девушкой из хора, с блестящими как для рекламы шампуня волосами. И мне всё равно.

Почти.

Кроме того, теперь я свободна для Тофа, моего милашки-коллеги из мультиплекса. Не то чтобы я не бросала на него взгляды, пока встречалась с Мэттом, но всё же. Меня мучила совесть. И с Тофом у меня дело пошло — чес слово — в конце лета. Но Мэтт единственный парень, с кем я когда-либо ходила на свидание, и то это вряд ли считается. Как-то раз я сказала ему, что встречалась со Стюартом Тислбэком в летнем лагере. Стюарта Тислбэк — темно-рыжий контрабасист. Мы были по уши влюблены друг в друга, но он жил в Чаттануге[6], а водительские права мы ещё не получили.

Мэтт знал, что я все выдумала, но был слишком хорошим, чтобы сказать это вслух.

Я собираюсь спросить Мередит, какие предметы она себе взяла, но тут её телефон начинает играть первые аккорды «Strawberry Fields Forever». Она закатывает глаза и отвечает на звонок.

— Мама, здесь полночь. У нас шестичасовая разница во времени, забыла?

Гляжу на её будильник в форме жёлтой подводной лодки, и, к своему удивлению, понимаю, что она права.

Я оставляю пустую вытянутую кружку с шокола шо на комоде.

— Мне нужно уйти, — шепчу я. — Извини, что заняла так много твоего времени.

— Подожди секундочку. — Мередит прикрывает ладонью трубку. — Я была рада с тобой познакомиться. Ну, что ж, до завтрака?

— Да. До встречи. — Я пытаюсь произнести фразу небрежно, но я так взволнована, что выбегаю из комнаты и тут же врезаюсь в стену.

Упс-с-с. Не в стену. В парня.

— Ой!

Парень отходит назад.

— Прощу прощения! Извини, я тебя не заметила.

Он в лёгкой растерянности качает головой. Первым делом я замечаю его волосы — я всегда их замечаю первыми. Темно-коричневые, неряшливые и, так или иначе, одновременно длинные и короткие. Я думаю о битлах, с тех пор как увидела их плакаты в комнате Мередит. Это волосы художника. Волосы музыканта. Делаю вид, что мне всё равно, но меня и вправду прёт от волос.

Красивых волос.

— Ничего страшного, я тоже тебя не заметил. Ты как, не ушиблась?

О боже. Он англичанин.

— Э-э-э, а разве это не комната Мер?

Серьёзно, я не знаю ни одну американку, которая может устоять перед английским акцентом.

Парень откашливается.

— Мередит Шевалье? Высокая? С густыми вьющимися волосами?

Он смотрит на меня, словно я сумасшедшая или наполовину глухая, как моя бабушка. Она просто улыбается и качает головой на мои расспросы: «Какую приправу к салату ты хочешь?» или «Куда ты положила дедушкин зубной протез?»

— Прости, что потревожил. — Он отступает от меня на один шаг. — Ты, наверное, собиралась лечь спать.

— Да! Это комната Мередит. Я просто два часа с ней посидела. — Я объявляю об этом также гордо, как мой брат Шонни всякий раз, как он находит какую-нибудь гадость во дворе.

— Я Анна! Новенькая!

О боже, что за…. энтузиазм?

Щеки начинают гореть. Как унизительно.

Красивый парень беззаботно улыбается. У него очень милые зубы — прямые в верхнем ряду и немного кривые в нижнем, со слегка неправильным прикусом. Я вот стесняюсь так широко улыбаться: редко ходила к ортодонту. У меня щёлочка между передними зубами размером с изюминку.

— Этьен. У меня комната этажом выше.

— А моя вот.

Я молча указываю на свою комнату, а мозг стрекочет: французское имя, английский акцент, американская школа. Анна смущена.

Он дважды стучит в дверь Мередит.

— Ясно. Тогда до встречи, Анна.

Этьен произносит моё имя как «Ан-ня».

Ту-дум, ту-дум. Сердце глухо бьётся в груди.

Мередит открывает дверь.

Пронзительный вскрик:

— Сент-Клер!

Мередит все ещё висит на телефоне. Ребята смеются, обнимаются, задают вопросы в один голос.

— Заходи! Как долетел? Когда ты приехал? Джоша видел? Мам, всё, вешаю трубку.

Одновременно отключается телефон и закрывается дверь.

Я вожусь с ключом на ожерелье. За моей спиной две девочки в одинаковых розовых купальных халатах хихикают и что-то обсуждают. В другом конце коридора смеётся и голосит группа парней. Через тонкие стены слышен хохот Мередит и её друга. Моё сердце ухает, желудок вновь скручивается в узел.

Я всё ещё новенькая. Я всё ещё одна.

Дата добавления: 2015-10-21