От Самарканда до Кштута

Щелкнул замок, открылась дверь с прорезанным в ней маленьким оконцем. С залитого ярким солнцем двора мы вошли в небольшую, полутемную комнатку без окон и, сняв с плеч тяжелые альпинистские рюкзаки, с облег­чением вздохнули: шесть суток езды в поезде позади, мы в Самарканде, на пороге своей цели.

Прохладная комната — это худжра1 бывшего медре­се — мусульманской духовной школы. Когда-то здесь жили воспитанники этой школы, теперь это одна из комнат самаркандского Дома туриста, расположенного против знаменитого ансамбля Регистана — центра старого го­рода.

Самарканд был исходным пунктом нашего второго путешествия в Фанские горы. На этот раз альпинистов было пятеро: кроме нас — А.С. Мухина и В.Ф. Гусева, в число участников входили: наш сотрудник В.М. Ро­манов, Б.А. Чернышев — инженер-нефтяник, А.Н. Арсеньев — студент. Все были налицо, кроме Чернышева, который вынужден был задержаться у себя на заводе на несколько дней и рассчитывал догнать нас на само­лете.

Задачей нашего похода было продолжение начатого два года назад альпинистского обследования Фанского массива. В течение прошлого путешествия мы получили ясное представление об орографии массива Ганзы и ча­стично — Чимтарги. Теперь нас интересовали районы се­верной горной группы во главе с вершинами-«пятитысячниками» — Чапдарой и пиком «5304», расположенными к северу от главного хребта Фанских гор, и юго-западной группы, во главе с пиком «5183» в южном отрезке западного меридионального хребта.

Условно мы наметили себе для восхождения Чапдару и пик «5304». После этого мы должны были перебраться в район юго-западной группы и там произвести аналогич­ное альпинистское обследование с попыткой восхождения на пик «5183».

Исходным пунктом маршрутов должен был стать киш­лак Кштут. Отсюда одной части нашей группы надлежало по кратчайшему пути — вверх по долине реки Артучь, мимо Куликалонских озер, через перевал Лаудан — до­ставить груз к Алауди неким озерам и устроить там базу.

Другая часть группы, продвигаясь вверх по долине Во­ру и далее по долине Амшута, доставляет груз в ее верхо­вье и устраивает там вторую базу. После этого группа переходит через три горных хребта, найдя в них перева­лы, перебирается к Алаудинским озерам и там соединяет­ся с товарищами для совместной дальнейшей работы.

***

Несмотря на ограниченное количество свободного времени, мы не могли упустить возможности ознако­миться с замечательными архитектурными памятниками Самарканда и решили осмотреть все наиболее значи­тельные сооружения города.

Самарканд — это большой университетский город, один из крупнейших хозяйственных и культурных цент­ров Узбекистана.

На долю Самарканда выпала очень важная роль в истории народов Средней Азии. Кем и когда основан Самарканд — историей не установлено; по одному преда­нию его основал Александр Македонский, по другому — йеменский царь Шамар. В наше время от древнего горо­да, находящегося севернее современного, осталось очень немного:, холм цитадели, несколько рядов городских стен в виде валов, остатки башен, следы арыков и водо­емов, К какому времени относятся эти остатки — не установлено; по найденным монетам начало городища на Афрасиабе1 может быть отнесено к IV-V вв. н.э., но находки сосудов типа трипольской культуры позволяют предположить, что за три-четыре тысячелетия до нашего времени в районе Афрасиаба существовала уже зрелая культура, что уже тогда здесь было оседлое население, занимавшееся земледелием. Таким образом, легенда о постройке города в районе Самарканда Александром Ма­кедонским лишена фактического основания.

В начале VIII в. н.э. в Среднюю Азию вторглись ара­бы, насильственно насаждавшие ислам; в 712 г. они за­хватили сердце Согдианы — Самарканд. После их ухода город быстро оправился и процветал несколько столетий, но в начале XIII в. на Среднюю Азию обрушились мон­голы. В 1220 г. они разрушили город на Афрасиабе и вырезали большую часть его населения.

После монгольского нашествия в XIII в. на месте ны­нешнего Самарканда возник город, ставший в XIV в. блестящей столицей мировой империи Тимура — «желез­ного хромда», прославившегося своими завоеваниями, сопровождавшимися страшными опустошениями и чудо­вищными жестокостями.

В Самарканд со всех концов тогдашнего мусульман­ского мира стекались ученые, литераторы, художники. «Самарканд руи заминает» — Самарканд — лицо земли — воспевали его поэты. Большинство населения в нем со­ставляли таджики.

Тимур уделял большое внимание строительству Са­марканда — при нем возводились дворцы, мечети, медре­се, каравансараи, роскошные мавзолеи. Часть этих по­строек дошла до наших дней. Грандиозные развалины мечети Биби-Ханым возвышаются в северной части ста­рого города по дороге «а Афрасиаб. Эта мечеть была когда-то самым мощным архитектурным сооружением во всей Средней Азии. В нескольких минутах ходьбы от Би­би-Ханым, на северной окраине Самарканда расположена группа мавзолеев Шах-и-Зинда («Живой царь»).

Название этого архитектурного ансамбля связано с именем Куссама, племянника пророка Мухаммеда. Легенда гласит следующее: «Куосам, сын Аббаса, явился в Самарканд ради исполнения воли пророка, который, умирая, завещал ему проповедовать и распространять ислам в Мавераннахре среди неверных. Он поселился в пещере близ Самарканда в том самом месте, где теперь находится его мазар, и с большим успехом стал прово­дить истины новой религии среди кафиров. Благодаря проповедям Куссама население Самарканда приняло ис­лам. Исполнив миссию, возложенную на него пророком, Куосам однажды по окончании своей проповеди на гла­зах своих слушателей снял с себя голову и, держа ее в правой руке, живым скрылся в свою пещеру; с этого времени он оттуда не показывался. Вот почему он и называется «живым царем»1.

Прекрасный ансамбль Шах-и-Зинда из живописно расположенных усыпальниц сановников и родственников Тимура хорошо сохранился. Великолепные фасады гроб­ниц, стройные купола, ажурные решетки окон и резные двери — все говорит о высоком мастерстве и замечатель­ном художественном вкусе узбекского и таджикского на­родов.

Менее других пострадал от времени мавзолей одной из жен Тимура — Туркан-Ака. Его как бы кружевной фасад, украшенный изразцами бирюзовых, голубых и зеленых тонов, и внутренние стены, сплошь покрытые изразцами и майоликой, производят чарующее впечатле­ние. В рамке вокруг дверей надпись: «Это есть райский сад, в котором погребена звезда счастья, и это есть гроб­ница, в которой утрачена драгоценная жемчужина; в ней в блаженстве возлежит кипарисовостанная; поэтому приличествует месту сему иметь изразцовое украшение. С этой земляной насыпи даже Соломон унесен ветром, несмотря на то, что в его перстне заключался камень счастья».

Эти строки посвятил своей жене один из самых сви­репых завоевателей в истории человечества.

Главная святыня — могила Шах-и-Зинда — находится в купольном помещении с изразцовой панелью и белыми стенами. Это — большое, в пять последовательно умень­шающихся ярусов, надгробие, покрытое майоликовыми плитками с молитвенными текстами и надписью, глася­щей, что здесь покоится Куссам сын Аббаса, умерший в 56 г. хиджры (678 году н.э.). Таинственный, прохладный полумрак окружает эти древние камни.

К числу построенных Тимуром зданий относится мав­золей Гур-Эмир, в котором похоронен сам завоеватель. Это величественное здание дошло до нас далеко не в полном виде: оба минарета его упали, портальная арка уже не связана с главным зданием. Нижняя часть зда­ния закрыта различными позднейшими пристройками, над которыми возвышается величавый купол главно­го здания, построенного в 1404 г. Портальная арка построена в более позднее время, при внуке Тимура — Улугбеке.

Во внутреннем помещении мавзолея, слабо освещен­ном падающим сверху светом, за сквозной мраморной ре­шеткой чудесной работы находятся надгробные камни самого Тимура, двух его сыновей и двух внуков.

Наиболее грандиозное впечатление из всех древних архитектурных памятников Самарканда производит ком­плекс Регистана — центральной площади старого города. Эта площадь с трех сторон обстроена громадными зда­ниями медресе. Самое старое из них и наиболее совер­шенное по своим формам — медресе Улугбека, построен­ное в 1421-1424 гг., находится на западной стороне пло­щади. Два других — медресе Шир-Дор, заложенное в 1618 г., и медресе Тилля-Кри (частью его является большая мечеть), заложенное в 1630 г., — расположены на восточной и северной сторонах площади.

Этот ансамбль сильно пострадал от времени и неред­ких здесь землетрясений. Значительно пострадала обли­цовка уцелевших частей зданий. Уже трудно различить в тимпанах1 над аркой Шир-Дора мозаичные изображе­ния льва с косматой гривой и раскрытой пастью, кидаю­щегося на маленькую белую лань, над которыми на цве­точном фоне изображено восходящее белое солнце с че­ловеческим лицом и желтыми лучами.

Эта композиция представляет собой необычайно ред­кий в мусульманском искусстве мотив. Мусульмане по­нимали один из текстов корана («не сотвори себе кумира») буквально и изображения животных в своем искусстве не допускали.

Когда смотришь на Шир-Дор, невольно вспомина­ешь широко известную картину Верещагина «Торжеству­ют» и думаешь о драматических эпизодах богатой собы­тиями истории Самарканда — старого города, может быть, одного из старейших городов мира.

***

От Самарканда к Пенджикенту на 67 км проложена отличная дорога, по которой автомашины мчатся с боль­шой скоростью. Мы ехали, удобно расположившись на своих погруженных в кузов машины тюках, едва успевая рассмотреть встречающиеся по дороге предметы. Маши­на мчалась «с ветерком», и этот ветер приятно остужал разгоряченное солнцем тело.

Слева время от времени показывалась молочно-серая поверхность реки Зеравшан; впереди возникли горы, все более выраставшие по мере нашего продвижения; мимо нас проносились пышные сады, постройки кишлаков и многочисленные поля посевов.

Через два часа мы были уже в Пенджикенте — не­большом зеленом городке.

Дальше к Кштуту хорошая дорога пошла широкой зе­леной долиной Зеравшана среди колхозных поливных полей, пересекла Магиан-дарью у кишлака Сюжена, жи­вописно расположенного на террасах долины, опять по­шла среди полей, «о теперь уже богарных и более пу­стынных и за кишлаком Гузар вступила в Маргидарскую степь. Километров двадцать машина шла по выжженной солнцем долине, поднимая за собой густое облако лёссо­вой пыли.

После длинного и пологого подъема на водораздел начался такой же спуск в долину чистой и прозрачной реки Кштут-дарья. Из-за ближайших склонов на корот­кое время показалась Чимтарга. Еще несколько километ­ров вверх по долине, скалы вплотную подходят к дороге, потом сразу расступаются, и мы въезжаем в зеленый кишлак, один из группы кишлаков, объединенных под общим названием Кштут. Знакомый мост через реку Во­ру, подъем на широкое оголенное плато, и машина оста­навливается у гидрометеорологической станции. Пятьдесят три километра от Пенджикента до Кштута мы про­ехали за два часа.

Нас встретил Вадим Иванович Васьковский и так же, как и два года назад, гостеприимно раскрыл перед нами двери своего дома.

***

Итак, автомобильная дорога окончена, впереди путь по горным вьючным тропам. Здесь мы должны разде­литься на две группы: алаудинскую и амшутскую; каж­дая группа имела свой маршрут и свои задачи. В пер­вую группу вошли еще не догнавший нас Чернышев и я, во вторую — Мухин, Арсеньев и Романов.

Так как путь второй группы был длиннее и сложнее и требовал времени на два-три дня 'больше, чем это нуж­но было для первой группы, решено было ее отправить раньше с таким расчетом, чтобы к Алаудинским озерам подойти обеим группам одновременно. Это решение по­зволяло использовать одних и тех же ишаков для обоих маршрутов.

В тот же вечер мы договорились с председателем сельсовета Бабаевым о вьючном транспорте. Он обещал на другой же день рано утром предоставить в наше рас­поряжение ишаков. Слово его было твердо: с утра по­гонщик Фазиев с тремя ишаками уже стоял у нашего крыльца.

Трудны и длительны первые сборы. Только потому, что мы заранее отобрали груз для амшутской группы и упаковали его в компактные вьюки, нам удалось сравни­тельно быстро управиться с погрузкой. В путь! Караван амшутской группы пошел вниз к реке. «До встречи на Алаудинских озерах!».

Итак, лишних два-три дня были в моем распоряже­нии. Их я намерен был использовать для изучения на­родной таджикской архитектуры; мне хотелось сделать несколько рисунков домиков горного кишлака.

Ночи в Кштуте холодные — впору спать в теплом спальном мешке, но после восхода солнца сразу насту­пает жара и держится до заката.

И вот в такое пекло я отправился к 'ближайшему киш­лаку Куль-Али, чтобы там зарисовать наиболее интерес­ные домики. Кишлак разместился на гребне и склонах обнаженного конгломератового вала. Домики кишлака, как бы вросшие в каменистый склон, лепятся один к дру­гому и висят друг над другом. Крутые тропочки вьются между ними, забегая в крохотные дворики, выбираясь на плоские крыши, протискиваясь в узкие переулочки.

Кишлак Кштут при слиянии рек Артучь и Вору

Фото В.М. Романова

Поражает уменье, с каким люди построили свои жи­лища в этих труднейших природных условиях: кишлак и скала — неотделимы друг от друга, они срослись в одно целое.

Каждый домик очень прост и по своим формам и по деталям, его архитек­тура отражает конструктивные и климатические особенности; непременной принадлежностью каждо­го домика является терра­са. Отдельные детали — кровля с резными конца­ми балок, опирающихся «а архитрав1, тонкие ко­лонны с резными подбалками придают домику не­изъяснимую привлекатель­ность, уют и интимность.

Жаль только, что в кишлаке почти нет зелени и воды: сады с фруктовы­ми деревьями, виноград­ники, пирамидальные то­поля — все это внизу, на дне долины, у реки. На фоне серых скал этот очаг жизни кажется исключительно ярким. Но горные таджики там почти не живут — у них плодородной земли мало, им особенно дорог каждый ее клочок, и они, используя ее для насаждений, строят свое жилье на скалистом грунте.

В это время кишлак был почти, пустым: все люди и животные были в «духане» — на летовках. На дверях висели замки.

Производя зарисовки, я переходил с места на место и, наконец, добрался до кишлачной мечети. Как хорошо стоит эта мечеть на выпуклости крутого склона, своим айваном как бы паря в воздухе над домиками кишлака, над расстилающимися по дну долины изумрудно-зелены­ми полями клевера и кудрявыми абрикосовыми садами! Какой великолепный образец народного мастерства: тон­кая резьба стройных деревянных колонн, рельефный але­бастровый орнамент, смелые яркие краски росписи по­толка, резные двери, точеные решетки в окнах. Нельзя было не преклониться перед талантливым народом, умеющим издавать такие прекрасные художественные произведения.

Над кишлаком Куль-Али возвышается гора, с кото­рой, мне казалось, можно было бы увидеть основные вер­шины главного хребта Фанских гор. Я решил взобрать­ся на эту гору, чтобы потренироваться и заодно зарисо­вать Чимтаргу.

К вершине горы вела тропочка, извивающаяся среди арчевого кустарника. Больше двух часов поднимался я по ней, а до вершины горы было еще далеко.

Я сел на камешек передохнуть и вдруг, обернувшись, увидел Чимтаргу. Сколько раз видел я ее с разных сто­рон, и каждый раз она вызывала восхищение своей кра­сотой. И сейчас она стояла, как бы облитая расплавлен­ным серебром, высоко подняв вверх свою острую свер­кающую вершину. Отсюда отлично был виден весь путь нашего восхождения на вершину в 1937 г. — и снежный карниз, и ледяная стена, и узкий кулуар в скалах. Взо­бравшись на ближайший утес, я открыл альбом и принял­ся за рисунок.

Айван мечети в Кштуте

Я долго еще сидел на скале, любуясь открывшимся пейзажем; теплый ветерок ласкал тело, я дышал и не мог надышаться чудесным горным воздухом. Но солнце склонялось к закату, снег на далеких горах начал розо­веть, стало прохладно; пришлось распрощаться с Чимтаргой и начать спуск.

Дома Вадим Иванович угостил меня жареным каба­ном, убитым только вчера в каких-нибудь 4-5 км от Кштута.

Вадим Иванович — по существу единственный работ­ник на Кштутской гидрометеостанции. Он производит наблюдения, следит за режимом рек, делает анализ воды, пишет отчеты. Здесь на своем посту Вадим Ивано­вич работает один уже более двух лет. До этого он работал во многих районах Средней Азии: и в Киргизии близ Джамбула, и на Памире на Пяндже, близ Хорога, и на озере Искандер-куль.

***

Сегодня пошел уже четвертый день, как мои товари­щи ушли к верховьям Амшута. И вот, когда я утром поднимался от речки с двумя ведрами воды, чайханщик передал мне пакет, в нем было письмо от Мухина. Стало быть, Фазиев вернулся. Где же он? Где ишаки? Ведь по плану на этих же ишаках я должен перебросить остав­шийся груз к Алаудинским озерам.

Мухин пишет, что на другой же день по выходе из Кштута они к вечеру подошли к подножью пика «5183» и там перед подъемом на Амшутский перевал на высоте 3600 м устроили базу. Значит все идет пре­красно; сейчас мои товарищи уже, наверное, штурмуют первый из трех перевалов на пути к Алаудинским озе­рам. Мне надо было бы сегодня же выступить им на­встречу.

Но где же Фазиев? Чайханщик сказал, что Фазиев ушел в свой кишлак Якка-Хана — это в восьми километ­рах от Кштута — и что завтра утром ишаки непременно будут здесь.

В этот день я продолжал заниматься изучением таджикской архитектуры. Мне нужно было для музея Все­союзной академии архитектуры снять замеры с одного из наиболее характерных жилых домиков кишлака.

Озеро Алаудин малое с юга (панорама)

Обжигаемый солнцем, я долго бродил по кишлаку, пробираясь в тесных переулочках по запутанным тро­почкам и, наконец, нашел то, что искал: образцовый до­мик с приветливым хозяином — колхозником Барокаевым. Я начал снимать замеры. Хозяин, польщенный тем, что его домик попадет в музей, в Москву, ревностно мне по­могал в работе: держал метровку, переносил с места на место уровень и тетрадь и давал разъяснения по устрой­ству дома.

С большим интересом я знакомился с домиком. Он был очень простеньким и состоял всего из двух комнат: одной более просторной, светлой, с окнами, выходящими на террасу, — в ней обычно живут летом, другой — полу­темной, несколько более высокой, с большим очагом, ус­тановленным у наружной стены, — здесь живут зимой. Вход в обе (Комнаты устроен из сеней с террасы.

Свои дома таджики строят довольно быстро из мест­ного подручного материала: камня, глины, дерева; стены обычно кладутся из необожженного, а лишь высушенно­го на жгучем солнце кирпича-сырца.

Дом Барокаева был как бы типовым среди выстроен­ных за последнее время. Впоследствии мне удалось ос­мотреть другие, недавно выстроенные и строящиеся жи­лые дома. Все они были чище, просторнее, светлее ста­рых домов, и в большинстве из них в виде нововведения были установлены обогревательные печи.

Закончив работу, я, поблагодарив хозяина, пошел было к себе на метеостанцию, но Барокаев задержал ме­ня. Он считал меня своим гостем и без угощения не мог отпустить. Проводив меня на террасу и усадив на полог, покрытый ковриком, он постелил скатерть и принес очень вкусно приготовленную баранину и чай. К нам присоеди­нился его старший брат, оказавшийся учителем кштутской школы. Он хорошо говорил по-русски, и у нас завязалась беседа. Барокаев-старший немало попутеше­ствовал по стране, побывал в Москве, Ленинграде, Одес­се, на Кавказе, в Крыму. Тихо, неторопливо лилась беседа за кок-чаем, который пили из одной пиалы по оче­реди, наливая меньше половины — в знак уважения сочаевников друг к другу:

Говорили о Москве и метро, о Дворце советов и Сельскохозяйственной выставке, о горах Кавказа и Кухистана... С террасы открывался чудесный вид на реку и зеленый массив садов и поселков, позолоченных луча­ми вечернего солнца. Я вдруг позавидовал тем, кто жи­вет в этом месте — прекрасном горном курорте.

Дата добавления: 2015-10-21