|
Читайте также: |
ФЛОРИД БУЛЯКОВ
ДЕЛО СВЯТОЕ
(ЛЮБИШЬ, НЕ ЛЮБИШЬ)
Трагикомедия в двух частях
Старуха старику кричит по телефону.
О чем она кричит? Она кричит о том,
Чтоб он не смел гулять, ну разве, по балкону,
И то, укутавшись в суконное пальто.
"Поаккуратней двери закрывай!" -
Кричит она с такою грозной силой,
Что мне все слышится: "Не умирай!
Живи, пожалуйста, мой милый, милый…»
Б. Слуцкий
Действующие лица
СТАРИК.
СТАРУХА.
ГРИГОРИЙ.
ВАСИЛИСА.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Старик лежит в постели. Входит Старуха со старой ушанкой в руках.
В шапке – цыпленок. Живой.
СТАРУХА. Во-он он, хозяин наш. Лежи-ит. Счас, счас, представлю. Глянь, дедуля, кто явился к нам. Глянь, какой робонький. (Не дождавшись ответа, печально). Не слы-ышит. Не слышит дедуля-то наш. Неделю лежит без еды, без движения! Господи… (Отходит в угол, где на скамье корзина, приют цыпленку). Иди-ка в плетушку, походи, пока сестрички не вылупятся… (Забывается на полуслове, опускается на скамью, внезапно обессиленная.)
Она и дальше будет время от времени «забываться», словно отключаясь, а затем с трудом возвращается в действительность.
Старик тем временем поднимается, ошалело глядит вокруг себя.
СТАРИК (скорбно). Старая…
Она не слышит.
(тем же скорбным тоном). Ста-арая…
СТАРУХА. А?.. Господи, сижу! Очнулся! А я и не вижу! Надо же какой день - и вылупок, и дед воскреснул…
СТАРИК (все так же). Вылупок…
СТАРУХА. Счас, счас! Чайку тебе. Мягонького, с молочком. (Бежит к самовару). Слава Господу, встал! А я уж и так, и эдак. И ворожила, и молилась, и водичкой святой бородку-то... А ты раз только и матюгнулся. Это за неделю-то целую! Ну, думаю…
СТАРИК. Старуха, это ты или кто ты?
СТАРУХА. Я…
СТАРИК. Ты?
СТАРУХА. Да я это, я, бог с тобой! Не пугай, а!
СТАРИК. Да-а… Дела-то у меня гляди куда пошли!
СТАРУХА. Господи! Болит, что ли, где?
СТАРИК. Сдается, отболело все!..
СТАРУХА. Да скажи, что стряслось?
СТАРИК. Ко мне, знаешь, кто приходила?
СТАРУХА (испуганно). Кто?
СТАРИК (дрогнувшим голосом). Смерть…
СТАРУХА. Какая смерть?
СТАРИК. Молоденькая. (Не сразу) Махонькая такая…
СТАРУХА. С косой, что ли?
СТАРИК. Не… без косы… вернее, с косой, но до бедра… Прилег покемарить – и на тебе! (Чуть не плачет, глядя на старуху).
СТАРУХА. Ты не спутал?
СТАРИК. Как же спутаешь, если говорил я с ней! Ждали ее! Ей бы, вон, к Петру, какой год лежит, докричаться ее не может. А она – ко мне!
СТАРУХА. Так, может, к нему и шла, да домом ошиблась?
СТАРИК. Ага, ошиблась, если она со мной по отчеству.
СТАРУХА. Как?
СТАРИК. Григорич, говорит, срок твой вышел. (Замолкает, все так же растерянно глядя на старуху – по всему чувствуется, сон не на шутку напугал его.)
СТАРУХА. Так ты же вот, сидишь, живой. Мамоньки, или не ты? Ну-ка поплююся я на тебя, на черта…
СТАРИК. Да я это, я, ослепла!.. Плюешься!.. Отпустила она меня!
СТАРУХА. Слава тебе, Господи!
СТАРИК. На три часа.
СТАРУХА. Всего на три?
СТАРИК. На три! Да и те из особых резервов выделила, для нужных людей! Хотела все шесть отвалить, так ведь характер мой знаешь.
СТАРУХА. Ты что, Бог с тобой, неужели и с ней собачился?
СТАРИК. А что мне, детей с ней крестить? Прилег соснуть – тут как тут! Явилась! И еще торгуется! Я как понес ее, как понес! Плевать, говорю, на жизнь вашу! Ты, говорю, приди да поживи сама! Попробуй, говорю, на пенсию эту!»
СТАРУХА. Ой, да!
СТАРИК. Показывай, кричу, где врата в рай! Уйду к чертям собачьим!
СТАРУХА. Показала?
СТАРИК (сокрушенно). Показала!.. Светлая такая дорожка, иду, как по вате, плыву даже, и музыка светлая, и ангелы кругом, конвой сопровождения, и вдруг – ферма!
СТАРУХА. Какая ферма? Ты что городишь-то?
СТАРИК. Да не ферма, а ворота, как на ферме! У них там автоматика, распахнулись сами собой, осталось только шагнуть туда…
СТАРУХА. Не пустили?
СТАРИК. Сам остановился! Посмолить! Стою, значит, курю! И тут яркая молния в мозгу! Прозрение! Тебя вдруг вспомнил.
СТАРУХА. Меня? Зачем?
СТАРИК. Просто вспомнил! Стою и думаю, ведь помрет старая без мужика! Короче, задавил окурок и двинул обратно. Они еще кричали: смотри, мол, Григорич, в другой раз придешь, не пустим!.. Веришь, нет?
СТАРУХА. Верю. (Не сразу). Господи, вот ведь как приспела! Верно говорят: от жизни до смерти – шаток.
СТАРИК. Какой шаток?
СТАРУХА. Ну, шатнешься в сторону и – здрасте! – вот она я… Свят-свят!
СТАРИК. Да-а… Спал, спал и наспал!
СТАРУХА. А я курицу посадила было, пеструху, яиц набрала три десятка…
СТАРИК. Яйца у нее на уме! Отпустили-то не просто так, с условием! За эти три часа обязан я – кровь из носу! - содеять святое дело!
СТАРУХА. Какое?
СТАРИК. Ну это, Богу… угуго… угодное!
СТАРУХА. Богу угодное?.. Поручили тебе?
СТАРИК (дрогнувшим голосом). Мне. (С мотрит на нее растерянно и недоуменно, снова чуть не плача.)
В его движениях и потом не будет суеты. Он, словно пришибленный страхом, будет внезапно замирать и, как ребенок, глядеть на старуху, прося защиты и помощи.
СТАРИК. Так и сказала: если, говорит, сумеешь ты, Григорич, за эти три часа совершить угодное богу дело, то получишь десять лет дополнительной жизни!
СТАРУХА. Деся-ять?
СТАРИК. Десять!.. А если, говорит, за это время два дела содеешь, угодных Богу, то получишь двадцать добавочных лет жизни! Если исхитришься содеять три – то тридцать три года! И так далее, вплоть до мрака!
СТАРУХА До какого мрака?
СТАРИК. До бесконечности! Да! Так и сказала – будешь жить до тех пор, пока не устанешь сеять…
СТАРУХА. Чего сеять?
СТАРИК. Ну, там всякое доброе, разумное, и это - богоугого… гого… угодное… блин!
СТАРУХА. Да-а… Как же жить-то будем столько на такую пенсию?
СТАРИК. Да как-нибудь уж пожили бы, если бы да кабы росли во рту бобы… Получил, что называется, испытательный срок! Она прямо сказала: «Но запомни, Григорич, если ты за это время ни одного святого дела не сумеешь содеять, то прощайся с бабой, с криком помрешь!»
СТАРУХА. С криком?
СТАРИК. С криком!.. Ну, прямо, как прокурор! А сама… махонькая такая, и коса до бедра, тугая, светлая, а бедро в этих вот местах, если брать в уме тазик, то таза три таких вот выпуклостей…
СТАРУХА. Да ты не Верку ли видел из магазина?
СТАРИК. Ага, Верку! Верка твоя перед ней блоха с ушами!.. (Снова растерянно, дрогнув голосом.) За что браться-то будем, старая?
СТАРУХА (с готовностью). Да мало ли? Счас, мигом наработаем тебе лет сто жизни! Привыкать, что ли! Счас… (Рванулась было, но застыла).
СТАРИК. Ну?
СТАРУХА. Да вот хотя бы… (Растерялась.) Какое дело-то?
СТАРИК. Святое.
СТАРУХА. Святое… А что святое-то?
СТАРИК. А хрен его знает!.. Время сколь?
СТАРУХА. Время? (Пошла к часам.) Часы еще с прошлых верб стоят. Говорила тебе, нацепи гирьку проклятую, нет, дождался!
Часы вдруг заскрипели, застучали, начали бухать.
СТАРУХА. Свят-свят!
СТАРИК (считает). Три… четыре… пять… Пять! В восемь припрется! Теперь уже окончательно по душу!.. Запрягла бы ты умишко, придумала что, старуха. Раньше ведь находила, минуты покоя не давала! А теперь? Неужели не найдешь?
СТАРУХА. Да найдем, найдем… Так… А! Вот! Иди-ка в сараюшку, да уберись. Козел твой, ирод, пока ты хворью маялся, навоза там наделал на три субботника!
СТАРИК. Ты чего городишь, старая! Дело-то святое, богоугодное требуют! С ума выжила? Голова на кону, а она – козел! Козлы и без святого обойдутся!.. (Не сразу). Налила бы лучше грамм сто – самое святое дело!
СТАРУХА. Да ведь умрешь! Столько не ел!
СТАРИК. Умереть вовремя – тоже, вроде, святое... Да. Вот ведь, а, сиди теперь, думай!.. Бамбук, что ли, посадить?
СТАРУХА. Чего?
СТАРИК. Ну, дерево положено посадить в жизни. Березу посреди лета не посадишь, а бамбук… (Не сразу) Им, папуасам, хорошо, у них круглый год лето. А у нас полгода зима! Я говорю, климатические условия у нас не те, чтобы святое творить!
СТАРУХА. Нашла! Как же сразу в голову не пришло! Самое что ни на есть святое дело! Подать нужно, Григорич!
СТАРИК. Взятку?
СТАРУХА. Милостыню!
СТАРИК. Точно! Ну, голова с косичкой, смекнула-таки!.. Так! А чего подать? И кому? Господи, дай мне ума… Ага! Тащи, давай, самовар вот этот к едреной матери вдове Татьяне!
СТАРУХА. Самовар… Татьяне?
СТАРИК (осознав, что ляпнул непотребное). Что у нас, кроме самовара-то. Разве что гармонь стоит на шкафу?
СТАРУХА. Нужна Татьяне твоя гармонь! И не Татьяне, сироте какой-нибудь подать нужно, убогому, сирому, обиженному Богом…
СТАРИК. Обиженного найдем. А чем утешим?
СТАРУХА. Деньги в сундуке!
СТАРИК (виновато заморгал глазами). Ну, все! Вещий был сон! (Отвернулся).
СТАРУХА (нагнулась к сундуку). Мамоньки, а где ж замок? Замка-то нет, хозяин! Ты не брал?
СТАРИК. Я же лежал неделю.
СТАРУХА (судорожно роется в сундуке). Кто лазил? Ну-ка, а деньги? На месте? (Вытащила сверток со дна сундука). Вроде, на месте. (Развернула). Господи батюшки!
СТАРИК (удивленно). Что там? Неужто деньги?
СТАРУХА. Труха! Куда делись? Тараканы съели? Или взял кто! (Подозрительно смотрит на старика).
СТАРИК. Ты че смотришь-то?!
СТАРУХА. (с горечью). Григорич, мы же уговаривались, это на черный день!
СТАРИК. А когда у нас дни белыми были? Это в молодости они разноцветные. А в старости… все одного цвета, черного!
СТАРУХА. Значит, ты, ирод, лазил? Перетаскал потихонечку Верке в магазин за водку!
СТАРИК Не я!
СТАРУХА. А кто? Домовой?
СТАРИК. Это она балует, озорная!
СТАРУХА. Кто?
СТАРИК. Смертушка! Махонькая такая, с бедрами… Тихо! Слышь, скрипнуло что-то…
СТАРУХА (испуганно) Где?
СТАРИК. (встал, закрыл плотнее дверь, перешел на шепот). Она мне так и сказала: смотри, старик, не забудь уговор, буду рядом ходить, напоминать…
СТАРУХА. Господи!
Пауза.
СТАРИК. Закрой ты этот сундук проклятый! Не ищи, чего не было! Деньгами от смерти не откупишься. Если б можно было, богатые бы вечность жили. Тоже мрут пачками. Одна разница, что с песнями. Другое давай думать, другое
СТАРУХА.(забыла про сундук). Что ж другое-то? Ума не приложу… Ты, главное, не стой. Двигайся, будто занят чем. Может, обманется. Не стой, говорю, столбом-то!
СТАРИК. Да что мне, плясать теперь перед ней? Ладно бы на масленицу, а то на похоронах своих!
СТАРУХА Да не хорони ты себя заживо! Найдем…
СТАРИК. Может, Петра заманить да положить на мое место… По ошибке и заберут. Им не все равно, что ль, кого?
СТАРУХА. Как заманишь, он парализованный лежит.
СТАРИК Посадим тебя в окошко, вроде наживки… Приползет!
СТАРУХА. Господи!
Пауза.
СТАРИК. Самовар пожалела. Дырявый. Вдове. А ведь у нас это и почиталось за самое богоугодное дело. От века только это дело и почиталось.
СТАРУХА Какое дело?
СТАРИК. Вдову утешить.
СТАРУХА (не сразу). Как?
СТАРИК. Ну, это уж как сможешь… От величины зависит… души…
СТАРУХА. Пойди, утешь, раз такое дело. Уж твоя-то душа, известно, каких размеров. Утешитель вдов! Иди. Мне разве привыкать? Кого любил, к тому и потянуло в смертный час!
СТАРИК (в сторону). Начинается! Всю жизнь – одна песня!
СТАРУХА. Иди. Чего сидишь!
СТАРИК. Не пойду.
СТАРУХА. (то ли язвительно, то ли всерьез). Да иди, сходи. Оно и впрямь так считалось. Святое дело. Авось зачтется!
СТАРИК. Да хватит тебе! Заладила! Зачем ей мой самовар? У нее таких завалящих самоваров… Давай другой что думать. Надо хорошенько пораскинуть мозгами-то! Тут с наскоку не возьмешь, это тебе не блин испечь. Тут надо в корень глянуть, установить надо, что в этой жизни за самое святое почитается. Потом уж браться, засучив рукава… Слышь? Ты чего, спишь, что ли?
СТАРУХА (не сразу). Не сплю.
СТАРИК. Я говорю, шевели мозгами. Чего сидишь?
СТАРУХА. Сижу… шевелю…
СТАРИК. Шевелит она! Спишь сидишь!
СТАРУХА Шевелю сижу.
СТАРИК. Ты чем шевелишь-то? Мозгами, говорю, шевели. Вспомни-ка вот, может эта, как ее, кочерга старая, говорила что на этот счет.
СТАРУХА. Какая кочерга? Тетка Паша?
СТАРИК Ну?
СТАРУХА Она-то говорила, да только… Ай, да что там!..
СТАРИК Говори, что? Счас сработаем!
СТАРУХА Сомневаюсь, сработаешь ли…
СТАРИК Да говори ты, смола, время идет!
СТАРУХА (не сразу, как о давней печали). В этой жизни, говорила она, одно только и есть святое дело…
СТАРИК. Ну?
СТАРУХА Дело известное – дите родить.
СТАРИК. Дите родить?
СТАРУХА. Дите.
СТАРИК. За три часа? (От души смеется). И я дурак - «может, Паша что говорила»! Паша скажет! Она скажет! Ее спроси! Глянь, аж прошибло! (Вытирает подолом рубахи навернувшиеся от смеха слезы.) Ну, умора! Ну сказанула, голова с косичкой!..
Старуха молча смотрит в стену.
Сад. Цветущая яблоня, под ней – коечка, на которой, нахохлившись, сидит молодой Григорий.
ГРИГОРИЙ. Васе-енушка, ну хватит тебе, а? Выйди!
ВАСЕНА (из-под койки). Ага, вышла! Счас!
ГРИГОРИЙ. Мочи нет дольше терпеть! Выйди!
ВАСЕНА. А пугать не будешь снова?
ГРИГОРИЙ. Да где я тебя пугал?
ВАСЕНА. Ага, разделся!
ГРИГОРИЙ. В брачную ночь что положено?
ВАСЕНА. Деньги считать!
ГРИГОРИЙ. Сосчитали! А потом ?.. (Не дождавшись отклика.) Чего молчишь? Дрожишь от страха? Выходи, не бойся, я оделся!
ВАСЕНА. Ого, и одеться успел! Жених!
ГРИГОРИЙ. Изгаляешься? Что я тебе, матрешка – «разденься, оденься, разденься, оденься…» Выйди сейчас же, делом займемся!
ВАСЕНА. Не выйду! Здесь хорошо, ветерок!
ГРИГОРИЙ (нагнувшись). А дите тебе кто, ветерок надует?
ВАСЕНА. Ничего, надует кому надо, когда время придет.
ГРИГОРИЙ. А, ну тебя, стрекозу!.. Как хочешь!.. Мое дело предложить, твое… Где-ка у меня тут… (Встает, идет в строну, где оборудована маленькая плотницкая мастерская, начинает долбить улей: их в лесных краях делают из цельного куска дерева, так и называют – долбленками; потом вешают на деревья, где роятся дикие пчелы).
ВАСЕНА (вылезает). Ты че это делаешь?
ГРИГОРИЙ. Долблю.
ВАСЕНА. Ты что, весь месяц будешь сидеть и… долбить?
ГРИГОРИЙ. Буду сидеть и долбить. А что?
ВАСЕНА. Да так, ничего… Только месяц-то - медовый…
ГРИГОРИЙ. Вот и я о том же. Медом займемся, пчелами. Их у меня два десятка семей. Мечта у меня странная, Василиса, хочу медом горным, лесным сына встретить, когда родится.
ВАСЕНА. Так ты же не сына долбишь, а бревно!
ГРИГОРИЙ. Погоди! Дай дорасскажу! Надолбим, и дите надолбим! А встречу я его со своим медом. Вот приготовлю жилище и переселю новый рой в самые дальние угодья. Там такие липняки, там тонны нектара. Принимаешь мечту? А?
ВАСЕНА. Гриша, вот ты спросил, что положено в брачную ночь.
ГРИГОРИЙ. Ну.
ВАСЕНА. А ведь положено говорить друг другу про другие сладости…
ГРИГОРИЙ. Какие еще?
ВАСЕНА. Про любовь.
ГРИГОРИЙ. Фи, нашла чего!
ВАСЕНА. Да, Гришенька, про любовь. Ты ни разу не сказал мне про это, ты клялся, что скажешь это в нашу первую ночь, а вместо этого сидишь, долбишь…
ГРИГОРИЙ. Да скажу.
ВАСЕНА. Сейчас скажи!
ГРИГОРИЙ. Успеется! Впереди - целая вечность! Устанешь слушать!
ВАСЕНА. Плевать мне на вечность! Я сейчас хочу услышать – любишь? Или не любишь? А? Гриша! Скажи!
ГРИГОРИЙ. Придет время – скажу!
ВАСЕНА. Да разве брачная ночь – не время? Ведь самое святое в эту ночь, да и в жизни - любовь! (Ложится на коечку, затихает.)
Слышится музыка, наполненная лирическим движением к мечте, к надежде, к любви и вечности. Этот лейтмотив будет каждый раз возникать перед окончанием сцены молодых и переносить действие в нынешнее время.
ВАСЕНА. (неожиданно вскакивает). Дите, дите! Как будто дите от ветра случается! (С размаху валится обратно.)
Григорий занимается работой. Затем, как бы нехотя, идет к койке, начинает снимать рубаху.
Музыка продолжает звучать, постепенно затухая. Старики долго не решаются движением или словом прервать ее течение.
СТАРИК. Мед…
СТАРУХА. Что?
СТАРИК. Мед… Мы спасены, старуха! Мы спасены!...
СТАРУХА. Да объясни толком!
СТАРИК. Фляга меда в чулане! Забыла?
СТАРУХА. Ну. Единственное, что…
СТАРИК. Именно! Боже, как я сразу не смекнул! Это и есть наше богатство! Наше подаяние! Вручим страждущей душе – благороднее дела не будет! Бог примет!
СТАРУХА. И вправду что! Кому?
СТАРИК. Да мало ли…
СТАРУХА. Давай прямо через улицу Петру на лекарство… (Осеклась, увидев взгляд старика).
СТАРИК. Чего Петру? Ты думаешь, меня затем только и отпустили из рая, чтобы я мед свой, горбом нажитый, вору отнес? Что ты все козлов вспоминаешь, то одного, то другого…
СТАРУХА. Да нечаянно я…
СТАРИК. Нечаянно!.. Беги, давай, к Ивану Богатыреву, узнай, на ходу ли машина его! Не подкинет ли до поселка!
СТАРУХА. В больницу, что ль?
СТАРИК. Да на кой мне теперь больница! Там детский дом расположен. Мед я сиротам отвезу! Пусть едят ложками! Успеть бы только!
СТАРУХА. Успеем!
СТАРИК. Так чего глаза таращишь! Беги, давай!
СТАРУХА. Бегу!.. (Метнулась к двери, и тут же без сил опустилась на скамью.)
СТАРИК. Ну, чего ты?
СТАРУХА. Да вот цыпленочек… Нет, ты глянь, какой махонький вылупок…
СТАРИК. Да беги же, «вылупок»!
СТАРУХА (с трудом встает). Бегу, бегу!.. (уходит.)
СТАРИК. С кем жил! (Г лаза наливается тревогой; оглядывается, замирает, резко оборачивается и снова застывает, ловя в тишине малейший шорох; со страхом глядит в ту сторону, где послышались звуки, затем резко оборачивается в другую сторону; нетерпеливо). Где ходит?
(встает, идет осторожно к деревянной кадке на скамье, зачерпывает воду, пьет, замирает, прислушиваясь.) Кто ходит? (Идет обратно к кровати.) Деревянный ковшик, оставленный на краю скамьи, падает. Старик, содрогнувшись, застывает. Двигается дальше, спотыкается на ровном месте, наконец, садится. Снова встает, заглядывает под кровать, зачем-то лезет туда, задевает ножку, и кровать медленно оседает, слегка его придавив.
СТАРИК (затравленно). Ста-арая…
Входит Старуха, идет к кровати, садится.
СТАРУХА (растерянно). Глянь, что делается! Ведь соседи, и на тебе!.. Где ты, Григорич? Григорич!
СТАРИК (слабо стонет). Ты села на меня!
СТАРУХА. Господи! И чего полез? Сколько говорила, замени ножку у кровати. Все на соплях! (С трудом поднимает угол кровати.)
СТАРИК (выползает, таща за собой чемодан.) Это все она, озорница, шлет приветы! Говорила, помрешь с криком! Че она придумала, какую смерть – это еще предстоит изведать! Прокурор с косой до бедра!
СТАРУХА. Отремонтировал бы всю мебелишку, вот и было бы святое!
СТАРИК (не обращая на нее внимания, открывает чемоданчик, достает медали, начинает перебирать). Варшава, Вена, Кенигсберг, Будапешт, Берлин… Ага, вот! «За отвагу». (Цепляет ее себе на грудь.)
СТАРУХА. И зачем тебе это?
СТАРИК. Много ты понимаешь! Дело-то собираемся вершить не будничное, богоугодное! При параде надо быть!
СТАРУХА. И то верно.
СТАРИК (садится на кровать, мстительно глядя туда, где ему слышались шорохи). Вот. Теперь пусть попробуют!.. Тут есть еще и знак «Гвардия»» (Старухе). Ну, что там, докладывай! Подкинет меня Ивашка Богатырев до поселка?
СТАРУХА (махнула рукой). Ай!
СТАРИК. Неужели отказался?
СТАРУХА. На ремонте, говорит. А сам утром проезжал…
СТАРИК. Понятно, бензин экономит!.. Дальше бы побежала, к Семену…
СТАРУХА. Была и у Семена.
СТАРИК. Тоже на ремонте?
СТАРУХА. У Семена колеса спущены…
Бьют часы.
Господи! Как куранты! Чуть не упала!
СТАРИК. Погоди… Четыре, пять, шесть… Уже шесть! Если такими темпами, пиши пропало!
СТАРУХА. Главное, не идут, а бухают! И не проследишь - может, врут они!
СТАРИК. Может, и врут! Только этой конторе иск не предъявишь! У них свой счет!
СТАРУХА. Не сиди, Григорич, не сиди. Не вышло одно, за другое возьмемся! Мало ли дел!
СТАРИК. В огороде сажать бамбук?.. А ведь просил я его, Боженьку, что б он хотя бы смерть послал легкую. А он – вон какую! Святое им сыщи, бого.. угого…годное подай! С нашими-то соседями!
СТАРУХА. Да разве ж бывает она, легкая смерть? (Идет к цыпленку, поит его.)
СТАРИК. Нет, ты представляешь, сколько я за жизнь сделал всякого такого, а теперь, получается, не в счет, все насмарку?
СТАРУХА. Сколько?
СТАРИК. Чего сколько?
СТАРУХА. Ну сколько сделал всякого такого?
СТАРИК. Ты чё смеешься? Кто же считал? Если бы знал, что вот так вот получится, я бы, конечно, записывал! Так ведь амбарной книги не хватило бы!
СТАРУХА. А говорят, ангелы записывают. Правые дела записывает ангел над правым плечом. А левые дела – тот, который над левым плечом. То-то у тебя левое плечо отвисло, словно пуд навоза нацепили!
СТАРИК. Где? (Поглядел в зеркало) Это потому, что правые дела невесомы! Поэтому правое плечо и тянется к небу… как бы воспаряет…
СТАРУХА. Много их у тебя было.
СТАРИК. Миллион!
СТАРУХА. Так, давай, перечислим все! Сядем и прокричим, они услышат и отстанут! С этого, мол, больше и не возьмешь!
СТАРИК. Что, прямо так и перечислить?
СТАРУХА. Перечисли.
СТАРИК. Ну, например… (Пытается вспомнить). Какие перечислять-то?
СТАРУХА. Святые.
СТАРИК. Святые… Да вот, хотя бы… целоваться научил тебя…
СТАРУХА. Чего?
СТАРИК. Целоваться научил тебя.
СТАРУХА. Ты в своем уме? Ты чё городишь-то?
СТАРИК. А что! С самого простого довелось обучать. Косулю дикую… нецелованную…
СТАРУХА. Не зачтут тебе это.
СТАРИК. Почему? Самое святое дело.
СТАРУХА. Святое-то оно, может, и святое. Только я ведь поцелованной была.
СТАРИК. Не понял. До меня, что ли?
СТАРУХА. Что ли до тебя. Всего раз, правда.
СТАРИК. С Петром?
СТАРУХА. Ой, да брось, Григорич! Брось! Разве время копаться! Тебе какое дали задание? Разбираться, кто с кем целовался, прости Господи! Что, кроме поцелуйчиков нечего и вспомнить, ничего иного в жизни и не было святого?
СТАРИК. Было.
СТАРУХА. Вот и вспомни! Время-то идет!
СТАРИК. И вспоминать нечего! Столько я за жизнь свою наворотил… (Поерзал, встал, прошелся: осенило.) Родину защитил – мало тебе?
СТАРУХА. Родину-то ты защитил…
СТАРИК. А тебя, выходит, не защитил? Тебя, выходит, я давал в обиду? Скажи, чего молчишь, кто тебя обидел? Кто хотя бы словом оскорбил, хотя бы косо глянул на тебя? Кто? Я прямо сейчас пойду и намну ему холку! Вот и будет святое дело!
Старуха молчит: забылась.
СТАРИК (по инерции, затухая). То-то! И сказать нечего! А дел было миллион! Немца гнал по всей Европе! В океанах коней поил! Мечту осуществлял! Реки разворачивал вспять! В пустыне возводил сады! Возрождал, покорял, осваивал! А ты у меня под крылом жила! За моей спиной ты была, как за каменной стеной! (Показал на стену).
Полянка. Из леса выходят Васена и Григорий. Он несет на себе долбленку.
Садятся. Васена развязывает узелок, подает мужу бутыль с молоком, хлеб. Григорий отламывает, дает Васене, сам пьет из бутыли. Васена долго прожевывает кусок, поперхнулась, закашлялась. Григорий сурово глядит на нее, колотит по спине, протягивает бутыль с остатками молока на донышке. Не дождавшись, пока она поест, встает.
ГРИГОРИЙ. Пошли!
ВАСЕНА. Погоди, Гриша, посидим.
ГРИГОРИЙ. Посидим, как постареем.
ВАСЕНА. Немножечко, Гриша, не торопи…
ГРИГОРИЙ. До вечера успеть надо расчистить делянку. Наряд вон какой выдали! Ничего, расчистим! А вечером ульи перетащить глубже в лес. Здесь, как видишь, пчеле уже нет места. И обжиться не успела пчела. И все твой Петька! Мстит он мне!
ВАСЕНА. Да разве он виноват?
ГРИГОРИЙ. Он! Только выберу урочище под пасеку, он тут как тут – здесь будем рубить!
ВАСЕНА. Так ведь сам и рубишь! Сам берешь наряды, двойные! Все неймется тебе, разбогатеть, что ли, хочешь? Кто тебе разбогатеть-то даст? И затею эту с пасекой уж оставил бы! Столько мук ради капельки меда…
ГРИГОРИЙ. Ты святое не тронь! Человек я, не курица! Должна быть и у меня своя забота! Мед свой!
ВАСЕНА. А по мне… Одно меня беспокоит, одно единственное радует – ребеночек под сердцем. Твой ребеночек. Он ведь уже шевелится… Хочешь послушать? А? Гриша… Иди же… Послушай. Не бойся, послушай…
ГРИГОРИЙ. Господи… (Слушает, приложив ухо к животу жены).
ВАСЕНА. Слышишь?
ГРИГОРИЙ. Молоко, что ль, булькает? Только что выпила, вот и булькает… Хы…
ВАСЕНА (тоскливо). Молоко! Ой… (Поднимает глаза к небу).
ГРИГОРИЙ. Да ну тебя! Поднимайся давай…
ВАСЕНА. Погоди, просьба у меня есть к тебе, Гриша.
ГРИГОРИЙ. Ну.
ВАСЕНА. Отпусти ты меня в больницу в поселок.
ГРИГОРИЙ. Это еще зачем?
ВАСЕНА (виновато). Фельдшерица сказала, лечь мне нужно на время.
ГРИГОРИЙ. Чего это вдруг? Ты же не жаловалась. Зачем ложиться-то?
ВАСЕНА. На сохранение. Тетка Паша тоже советует, лечь нужно. Ведь сколько уже выкидышей было.
ГРИГОРИЙ. А! У всех бывает. Это, рассказывали, худой плод выкидывается. Здоровый плод он и родится здоровым, его не выкинешь, он назло всем родится, а нездоровый выкинется! Природа так распоряжается. Вон у Таньки тоже два выкидыша было, а третий богатырь родился.
ВАСЕНА. Не любишь ты меня! (Через паузу, с затаенной надеждой) Или любишь?
ГРИГОРИЙ. Да перестань ты! У тебя одно на уме! Вставай!
ВАСЕНА. Посижу я еще, а, Гриша?
ГРИГОРИЙ. Посиди. Да смотри, не засиживайся! А я тем временем, оттащу-ка долбленку в рощицу. (пытается взвалить улей на спину.)
ВАСЕНА. Сейчас, помогу…
ГРИГОРИЙ. Помоги!
Она с готовностью вскакивает, забыв обо всем, поднимает и взваливает ему на плечо тяжелую долбленку. Григорий двигается в сторону леса. Васена идет на свое место, но вдруг хватается за живот, оседает.
ВАСЕНА. Гриша…
ГРИГОРИЙ. Что? Что опять?
ВАСЕНА. Живот… Господи, за что мне муки эти!
ГРИГОРИЙ (скидывает ношу, поднимает жену на руки). Потерпи, потерпи. Сейчас к старухе Паше! Потерпи… Эй, люди, люди-и-и!
Старуха сидит, не в силах придти в себя. Старик молча лезет на кровать, встает на колени поперек нее, уткнувшись головой в подушку.
СТАРУХА (очнулась). Ой, сижу! Время-то идет! Где ты, Григорич?.. (Увидела Старика.) Ты чего это?
СТАРИК. Чего-чего, помирать лег, вот чего! В этой жизни самое святое – Богу вовремя отдать душу!
СТАРУХА. Да кто ж помирает-то так…
СТАРИК. Как?
СТАРУХА. Раскаряком… Кто так помирать ложится?
СТАРИК. Я.
СТАРУХА. Ты чё, особый?
СТАРИК. Особый. Нравится мне так помирать, привык я так окочуриваться! Вы вот все вдоль, а я - поперек! Святое им подавай! Богоугодное!.. Где оно святое, где богоугодное, где взять его, где найти?
СТАРУХА. Найдем…
СТАРИК. Найдешь!
СТАРУХА (терпеливо). Найдем, Григорич, найдем! Ты только не лежи!
СТАРИК. Ага, нашла одна!
СТАРУХА. Найдем, как не найти! Все сделаем, все нам с руки! И время еще есть. Лошадь, может, попросить у кого.
СТАРИК. Зачем тебе лошадь?
СТАРУХА. На лошади бы и отвез мед свой в детдом.
СТАРИК. Господи, с кем жил!
СТАРУХА (походив по комнате, вдруг решительно) Нет, так дело не пойдет! Как не верти, одно осталось! Идти кланяться самому!
СТАРИК (тут же встал). Это к кому еще?
СТАРУХА. К Петру! К кому же еще! Он и сам при смерти лежит, так я сыновей его попрошу, пусть подкинут тебя до поселка! У них у каждого по машине!
СТАРИК. По машине! Как же! Грабили народ!
СТАРУХА. Жить умели!
СТАРИК. А мы не умели!?
СТАРУХА. А мы не умели! Пойду!
СТАРИК. Я тебе ноги пообломаю!
СТАРУХА. Ой-ой, поломал один!
СТАРИК. Ты поговори еще мне!
СТАРУХА. А ты не пугай! Чего пугаешь-то? Ишь, помирать один собрался! У других мужья каждый день помирают, и все по-хорошему, мирно, ложатся и мрут, никто на бабу не орет. А ты орешь!.. Встань, собирайся, пока я схожу. Медаль вон ищи свою, герой! (решительно пошла к двери, но остановилась, вернулась, села на скамью у плетушки.)
Старик остается на кровати в той же позе.
Егора встретила на проулке. Его надо было спросить. Учитель, грамотный, может, подсказал бы что.
СТАРИК (насторожился). Какого Егора?
СТАРУХА. Учителя. Сына Татьяниного, пригульного. На воскресенье к матери, видно, приехал.
СТАРИК. Что он сказал?
СТАРУХА. Ничего. Я прошмыгнула мимо, а он просто не заметил меня.
СТАРИК. Тащи его сюда
СТАРУХА. Не пойду я.
СТАРИК. Сходи. Ведь Егор этот Татьянин как раз в том детдоме и работает, куда мы ехать собрались! С детства сиротствовал, поэтому и решил посвятить себя детям сиротам. Он там, если не самый главный директор, то уж учитель химии точно! Сам явился! И ехать не нужно! Всего-то осталось – пригласить и вручить флягу с медом! И пусть распишется, что принял богоугодное дело! Иди, беги, приволоки его живого или мертвого!
СТАРУХА. Ладно, коли так, побегу! (Быстро уходит; почти в то же мгновение слышится ее вскрик.)
СТАРИК. Что опять? Упала? Что там, старуха? (Бежит за дверь, возвращается, ведя под руки Старуху.) И вечно ты так – носишься, не глядя под ноги! Неужели забыла, переступок там!
СТАРУХА. Да ведь не споткнулась я…. Не споткнулась… Бежала, и будто кто подножку мне… Ой, больно-то как…
СТАРИК. Сейчас… сейчас…. Приляжешь, передохнешь, и побежишь дальше…
СТАРУХА. Что же происходит, Григорич? Будто весь свет восстал против нас! Ничего не можем сделать, только примемся и тут же подножку нам! Мед свой нажитый и тот отдать не можем! Глянь что, и идти не могу…
СТАРИК. Ну-ка, я тебя на руки возьму…
СТАРУХА. Ой, да ты что…
СТАРИК (поднимает ее). Потерпи… (З астыл, не в силах сдвинуться).
СТАРУХА. Оставь, не сможешь!
СТАРИК. Смогу!
СТАРУХА. Не сможешь.
СТАРИК. Смогу! (Делает с ней несколько шагов.)
СТАРУХА. Ой, куда ты меня…
Яблоневый сад. Старик бережно опускает Старуху на коечку.
СТАРИК. Лежи.
СТАРУХА (приподнялась). Время…
СТАРИК. Время стоит… Лежи… А я присяду… У ног твоих…
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 49 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Язычество | | | Часть вторая |