Роман Шведов

«Самодержец Пустоши»

1921 год, август. Даурия

Умирать больно. Нет, я конечно, догадывался, что оно так, но не настолько. Мне казалось, вот она – одна мгновенная вспышка боли, и всё – ты уже на Небесах, ну, или кто там уж во что верит… Оказалось не так. Боль терзала моё тело, как искусный палач, пронзая каждую частичку моего естества. Я же лежал и не мог ничего поделать, кроме как безмолвно плакать, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и наблюдал распростертого в пыльной степной траве себя как будто со стороны, в то время как жизнь тонкой пульсирующей струйкой покидала моё остывающее тело. Медленно… Очень медленно…

Вражеская пуля настигла меня на закате, посреди степи, пронзив затылок. Почти полдня я убегал от них, петляя меж низкорослых деревцев и кустов, однако ж чёрт дёрнул меня выскочить на открытое пространство. Тут-то мне и амба. Большевистские каратели не отставали от меня практически ни на шаг, умело преследуя и загоняя, как добычу на охоте. Мы были разбиты. Наголову. Наш ужасающий и обожаемый командующий попал в плен к красной сволочи. Я не знаю, как такое могло произойти с ним. Его превосходительство генерал-лейтенант барон Унгерн-Штернберг, Роман (между прочим, мой тёзка!) Фёдорович, был удивительно личностью, настоящим Сверхчеловеком (как у Ницше). Говорят, его предали, и в этом у меня нет никаких сомнений. Скорее всего, большевицкие палачи уже его казнили. Сейчас разрозненные останки нашей Азиатской Конной Дивизии бежали кто куда, преследуемые карательными отрядами красного командира Петра Щетинкина…

Не помню, как так получилось, что я оказался один, куда делись все мои друзья. Зато хорошо помню лица моих преследователей. Их было трое. Один высокий и очень сутулый, едва ли не горбатый, со страшной, изъеденной оспой физиономией, впалыми щеками и провалившимся носом. На узких плечах, как на вешалке, болталась потёртая кожаная тужурка, скрюченные пальцы с обломленными ногтями сжимали «трёхлинейку». Второй, тоже с винтовкой и в кожанке, был, напротив, приземист и коренаст, а густые чёрные усы и растрепанная борода еще более придавали ему сходство с каким-то злобным гномом. Третий, по-видимому, главный, на первый взгляд не казался столь отталкивающим. Личность его казалась бы даже симпатичной, если б не сильная, почти болезненная бледность и абсолютно отсутствующий взгляд мутных белёсых глаз из-под падающей на лоб светлой чёлки. На нём был офицерский френч – явно с чужого плеча, со следами от споротых погон – и зелёная фуражка без кокарды. В его руке блестел новенький «маузер». Исходящий дымком ствол пистолета чуть подрагивал. Вот из этого-то «маузера» я и был сначала ранен в плечо (что не помешало мне пробежать ещё почти версту), а потом и убит. Двое других оказались скверными стрелками и палили довольно бестолково. Впрочем, стреляли они много и часто – так что не осудите меня за моё бегство. Много ли навоюешь в одиночку против стволов, будучи вооруженным одной лишь шашкой?..

Трое остановились надо мной, немного потоптались на месте. Белобрысый слегка подтолкнул меня под бок носком своего начищенного сапога, пролетарский гном неразборчиво выругался на каком-то непонятном (наверное, на своём, гномьем) языке, рябой с видимым удовольствием сплюнул. Потом вся компания удалилась прочь. А я – остался.

И – странное дело! – стоило им уйти, как и боль стала постепенно слабеть и отступать. Медленно сгущались сумерки. Мир охватил сизый полумрак. Солнце еще не село окончательно, зависнув где-то там, над самой линией горизонта, за плотной пеленой мутной серой дымки.

Я лежал, один на всей Земле, и не чувствовал больше ничего. Совершенно ничего. Ушла боль от попавших в тело пуль. Ушла боль от постигшего наше дело поражения. Больше не хотелось ни плакать, ни злиться, ни ненавидеть. Не хотелось ничего.

И тогда я встал.

Меня даже не удивило то, как легко это произошло. Я просто поднялся на ноги. Оправил измятую гимнастёрку. Посильнее надвинул на лоб козырёк своей фуражки с жёлтым околышем. Машинально ощупал свой затылок. Так и есть. Дыра. Быстрый взгляд на левое плечо – в нём тоже пробоина от пули. Только крови больше нет.

Я стоял, окруженный пеленой холодного сизого тумана. Но оставаться на месте смысла не было. И я медленно побрёл, куда глаза глядят. А вокруг были только серая степь и бесцветная тишина.

Будь у меня время на размышления, я бы, несомненно, задумался о странности и нелепости моего положения. Хотя бы попытался разобраться, жив ли я еще, или уже всё-таки мёртв. Но, увы, времени этого мне дано не было. Где-то далеко-далеко за моей спиной раздался пронзительно долгий вой. На волчий он был мало похож, но было ясно, как дважды два – на меня начиналась новая охота, и мне, видимо, снова предстояло спасаться бегством. Бежать очень не хотелось. Опостылело бегать. Что со мной ещё могло случиться, учитывая, что я всё равно был уже, скорее всего, мёртв… Однако интуиция упорно подсказывала мне, что остаться на месте и принять бой было бы не самым удачным решением. И я, чертыхаясь, нехотя поправил портупею с шашкой, но побежал снова. Как ни странно, но бежалось теперь на удивление легко, словно и не проводил я до этого время с полудня до вечера на ногах, а отдыхал где-нибудь на водах.

Вой повторился, уже значительно ближе. Чувствовался в нём лютый, неутолимый голод и звериное торжество почуявшего близость добычи лютого хищника. Внезапно откуда-то с восточной стороны поднялся сильный ветер. Его злые, резкие порывы мигом разогнали слоящееся вокруг сумрачное марево и сорвали с моей головы фуражку, унося её куда-то в сторону, вслед клочьям тумана. Подбирать её было уже некогда, зато теперь я видел, что творится вокруг. Местность казалась очень странной и совсем не похожей на привычную Даурскую степь. То есть, конечно, это тоже была степь, но не простая. Удивительно бесцветная, с призрачно-серой, такой же серой, как небо над головой, травой, высокие стебли которой колыхались повсюду, высотой доходя до колен, живым ковром, живым морем, живым океаном. Она раскинулась везде, насколько хватало глаз, необъятная и пустая, как сама Бесконечность. И лишь где-то далеко-далеко впереди таинственным неземным сиянием расцветала гряда исполинских горных вершин. Казалось, далёкие грозные пики, увенчанные снежными папахами, сами источают этот свет.

Я обернулся. В противоположной стороне горизонт сгущался непроглядной чёрной тьмой, сквозь редкие прорехи которой временами пробивались кроваво-красные сполохи. Под ними же по всей линии горизонта раскинулась чёрная Цитадель с высокими зубастыми стенами и копьями вонзённых в поднебесье башен – невзирая на огромное расстояние, я сумел отлично разглядеть её во всех ужасающих подробностях, включая алые пентаграммы на самых вершинах шпилей башен. Внутри этих пентаграмм бесновалось адское пламя, из-за чего башни крепости казались какими-то сатанинскими маяками, указующими путь в Бездну.

И еще я увидел своих новых преследователей. Теперь их было девять, и все они были друг на друга похожи, как близнецы. Они мчались со стороны Цитадели и очень быстро нагоняли меня – то ли люди, то ли тени, чёрные силуэты в фуражках и бескозырках. Чёрные сапоги мелькают среди высокой сизой травы, не приминая и даже не содрогая её стеблей, с немыслимой быстротой. Лиц не разглядеть, лишь горят круглые алые огоньки безумных глаз да блестят оскаленные в хищных злорадных ухмылках зубастые пасти-рты. В руках – сабли, шашки и штыки – стрелкового оружия я не заметил, даже если оно и было, его не держали на виду.

Если б я мог еще испытывать эмоции вроде страха или отчаяния, то несомненно задрожал бы от ужаса и, парализованный им, рухнул бы на землю, отказываясь от бесполезного сопротивления. Но всё это осталось теперь где-то в прошлом. Умерло, вместе с моим смертным телом. Я лишь проверил, легко ли выходит из ножен шашка, и ускорил свой и без того резвый бег.

«Эх, коня бы… Что угодно за коня…»

Мои усилия оказались тщетны. Кошмарные преследователи, размахивая клинками, уже почти наступали мне на пятки – девять чёрных силуэтов с голодными горящими зенками и – теперь я разглядел и это – у каждого третьим глазом пламенела во лбу, там, где у фуражки как раз должна быть кокарда, маленькая пятиконечная звезда. Такая же, как на башнях их Цитадели.

Вот они бегут за мной уже единым строем, вытянувшись в линию. Вот уж совсем настигают, берут в полукольцо…

Продолжать бессмысленно. Я останавливаюсь. Они тоже. Медленно подходят, сжимают полукруг. Слышу хриплое свистящее дыхание и еле сдерживаемое порыкивание. Восемнадцать круглых алых огоньков держат меня под прицелом. Ладонь моя медленно, словно на кадрах синематографа, ложится на рукоять шашки. Внезапно вспомнились строчки любимой песни:

«Конь мой верный подо мною,

Пика – слава казака,

Шашка – верная подруга,

И винтовка для врага!..»

…Да, винтовка бы мне точно не помешала. Хотя… Теперь-то уж точно поздно. Ряд кошмарных тварей подался вперёд, мне навстречу. Пальцы мои сомкнулись на рукояти «верной подруги»…

Но извлечь её из ножен мне было не суждено. Новый порыв ещё более сильного ветра пригнал со стороны гор клубы густого белого тумана. Сверкнула яркая вспышка, заставившая меня на мгновения зажмуриться. Открыв глаза, я увидел рядом с собой ещё один тёмный силуэт – рослую фигуру без малого сажень высотою. Всё ещё ослеплённый, я разглядел только взметнувшиеся полы какого-то длинного одеяния – казалось, порывы ветра исходили от самой этой фигуры – и пронзительный взгляд, сверкнувший яростным ледяным пламенем. А потом в руках незнакомца возникла огромная шашка – даже не шашка, а древний изогнутый меч, как у азиатских воинов. Я такие на картинках видел. В следующий миг мои преследователи, разом взвыв и зашипев с испугом и ненавистью, бросились в атаку. Воин прыгнул к ним навстречу, широко размахнувшись мечом, сиявшим в белом огне, как небесная молния. Всё произошло слишком быстро, чтобы я успел понять, что к чему. Несколько стремительных взмахов белой молнии, слабые попытки врагов защищаться – слишком медленные, слишком неуклюжие против могучего воителя, страшные нечеловеческие вопли боли и вой рассекаемых белым мечом существ, распадающихся на безвредные ошмётки мрака.

В считанные доли секунды девять маленьких алых пентаграмм погасли навсегда

И только тогда мой избавитель опустил свой огромный меч и, лезвие которого оставалось таким же белоснежно-чистым, как до схватки, и спокойно обернулся ко мне. Внимательный взгляд льдисто-голубых глаз пронзил меня, и я невольно вскрикнул.

Это был Он. Роман Федорович, собственной персоной. Чёрный Барон. Одет он был непривычно – вместо примелькавшегося жёлтого халата-дээла с затейливым орнаментом – простая тёмно-серая черкеска поверх чёрного бешмета, ряд воронёных газырей на груди. Погоны тоже необычные – не генерал-лейтенантские, с семёновским вензелем, а равномерно-жёлтые, яркие и однотонные, украшенные посередине крупными серебристо-белыми свастиками. И лишь одно в его костюме осталось неизменным – одинокий георгиевский крестик на левой стороне груди…

- Спасибо, господин барон… - тихо произнёс я, склонив перед ним голову.

- Не стоит благодарности, - негромко усмехнулся в ответ Унгерн. Голос был низкий, с хрипотцой, но очень приятный. Завораживающий…

Он смахнул с высокого лба прядь рыжеватых волос, потеребил длинный жёсткий ус. Удивительный меч куда-то пропал, его заменил гораздо более привычный ташур, который Барон задумчиво вертел в своих ловких пальцах…

- Может, поприветствуете своего командира подобающим образом?

Спохватившись, я вытянулся по стойке «смирно», выполняя воинское приветствие, правая ладонь замерла у виска – забыл, дурень, что фуражки на голове нет, и выпалил:

- Здравия желаю, ваше превосходительство, господин генерал-лейтенант! Урядник второй сотни первого казачьего атамана Семёнова полка Роман Шевцов!

- Ааа… тёзка, - милостиво улыбнулся Унгерн, - Как еж, вспомнил! (мне показалось, что он не «вспомнил», а и так всё обо мне знал, доложиться же потребовал исключительно ради проформы) Это Вы прибыли ко мне с донесением от Гриши как раз накануне штурма Урги, так?..

- Точно так, ваше превосходительство!

- Ну, тогда расслабься. Рад Вас видеть. Всегда рад видеть хорошего воина.

- Но… господин барон, - я только теперь набрался смелости для этого вопроса, - Вы же ведь, вроде, некоторым образом погибли? Вас же большевики взяли в плен и казнили?..

- Мм… Ну, да, - неопределенно хмыкнул Роман Федорович в ответ, - они убили то моё тело… Ну так ведь и Вы тоже немножко…ммм… умерли.

Мне послышался сдержанный смешок.

- Да, но если так, если мы с Вами мертвы, то где мы тогда? Ни на Рай, ни на Ад пока что не похоже…

Мысли взбудораженным роем кружились в моей прострелянной голове. Слишком много непонятного сразу, слишком много вопросов.

- Знаете ли, молодой человек, «ад» и «рай» - это, так сказать, всё больше аллегория… Своего рода фигура речи… Чтобы народу было проще понять, - задумчиво объяснил Барон, - А то место, где мы с Вами сейчас находимся, я бы предпочёл называть Пустошью.

Только теперь я заметил, что в продолжение нашего разговора мы неторопливо шагали вперед, в сторону далёких и манящих горных вершин. Шли по Пустоши.

- Скажите, господин барон, а куда мы идём? Что там?..

- Там, на Востоке? – Унгерн махнул рукой, - Могли бы и сами догадаться. Жёлтая Страна.

- Тибет… - прошептал я.

- Что ж, - внезапно улыбнулся Унгерн, и его обычно суровое и грозное лицо вдруг стало непривычно приветливым, - Вы, всё-таки, довольно образованны для простого казака.

- Так получилось, - кивнул я и, поражённый пугающей догадкой, добавил, - А значит, там… на Западе…

- Царство Диавола, - мрачно процедил Роман Фёдорович, и улыбка моментально исчезла с его лица.

Мы оба посмотрели туда. Туда, где чёрная Цитадель угрюмо пялилась нам вслед огненно-алыми зрачками своих пентаграмм.

- А вот эти… которых Вы сейчас… того… это вообще что было?.. – осторожно задал я давно уже мучивший меня вопрос.-

- Ааа, это… Ищейки-убийцы из особого шестого одела ВЧК… - презрительно буркнул Барон, - отвратительные твари…

- Кто они такие? Они тоже мертвы? И что им было надо от меня, раз я и так убит? – засыпал я его вопросами.

- Ручные психопаты плешивого антихриста… Уже не люди, но ещё не призраки… В шестой отдел попадают особо рьяные… «революционные борцы с кровавым царским режимом», - Роман Фёдорович выплюнул эти слова, как какую-то скверну, - причём именно те, у кого имеются некие не объяснимые наукой способности. Таких очень немного, но они есть, и это отнюдь не обычные шарлатаны… И они могут проникать сюда. Что до того, чего им нужно… - Барон с будничным видом взглянул на меня, - они охотились за вашей душой. Не окажись я поблизости, они бы убили Вас во второй и окончательный раз, уничтожив вашу душу и само ваше естество. Для Вас не осталось бы больше ничего… Никакой надежды на перерождение… Только Небытие… - он пожал плечами.

Некоторое время мы шли рядом молча, и я казался себе ребенком рядом с его рослой фигурой.

- Шестой отдел, ВЧК, колдуны, убийцы душ… бред какой-то! – наконец простонал я, - Не верю!

- Отчего же бред? – Унгерн снова пожал плечами с лёгкой степенью удивления, - Что вас так раздражает? Вам ведь не хуже меня известно, как большевики ненавидят все проявления духовности у русского народа. Храмы разрушаются, священнослужители подвергаются гонениям и истребляются. Классическая культура – и та, хмм… «сброшена с корабля современности». Они хотят владеть людскими душами безраздельно, не терпя конкуренции. Все непокорные же обречены на уничтожение – и на физическом, и на духовном уровне…

Он на какое-то время замолк. Я тоже молчал, ожидая, что ещё он скажет. И, действительно, долго безмолвствовать он не смог.

- Вообще, белый человек разочаровал меня, - с тоской произнес Унгерн, - Мне не хочется это признавать, но он опустился, измельчал и катится в бездну. Посмотрите, что творится на Западе. И это не только в России. Везде! Всюду! Сколько ещё продержится белая раса? Ну, век, максимум полтора… Что потом? Впрочем, их ещё можно спасти. Но основные мои надежды теперь возложены на жёлтую цивилизацию. Она действительно смела сберечь связь времён, сохранить подлинную духовность… С её помощью можно будет остановить общемировые процессы распада и утвердить на прочном фундаменте наследия предков величайшую на Земле Империю – дитя и наследницу Святой Руси и державы Чингис-хана…

Потрясённый грандиозностью его планов, я еще какое-то время молчал. А потом, потерев дыру на затылке и ощутив под пальцами уже почти привычную зияющую пустоту, смущённо заметил:

- Но, господин барон, есть одна серьёзная проблема.

- Какая?

- Вы же, как-никак… Ну, умерли?

- Вздор! – Унгерн рубанул воздух ташуром, - Смерть земная – ещё не конец! Вы думаете, наше дело проиграно? Отнюдь. Это только начало. Начало Великой Войны Очищения, которая сперва будет идти на духовном уровне, потом же начнёт всё чаще и чаще просачиваться в материальный мир, пока не… Вы наверняка слышали о реинкарнации, о перерождении? – вдруг перебил он сам себя, - Так вот, я ещё вернусь!..

Его уверенность заразила меня, и я с удовольствием произнёс:

- Экая у Вас точная программа и сильная Идея!..

- Идея… да, - кивнул Барон, - в основе моей Идеи три столпа. Белый, жёлтый и чёрный.

- Что за столпы такие, ваше превосходительство?

- Белый – белая раса, жёлтый – жёлтая, наша новая надежда.

- А третий столп? Ну, не чёрная же раса!

- Верно, - жёстко усмехнулся Унгерн, тем не менее, оценив шутку, - Третий столп – это я.

- Миллоны сердец последуют за мной в этой незримой Войне, которая, в назначенный день и час, разразится последним сражением, что увенчает Великое Очищение. И тогда обновлённое Человечество – опять молодое и прекрасное – начнёт своё восхождение к невиданным прежде высотам Просветления!..

- «И звезда их не знает заката…» - прошептал я, подавленный его могучей энергией, и надолго замолчал. А он вдруг положил мне на плечо свою мощную длань и, отбросив весь пафос, с самым будничным видом произнёс:

- Вступайте в моё Небесное Воинство, урядник. Тогда ваша звезда вознесётся столь же высоко, как моя, и Вселенная приоткроет Вам своё истинное лицо, и все тайны земные сделаются для Вас просты и понятны, клянусь Вам – пресвятой Архистратиг Михаил и Будда Сиддхартха мне в этом свидетели!

- Я… - внезапность его потрясающего предложения меня смутила и ошарашила, - я, конечно, хотел бы… Но если бы было время подумать… - тут я начал нести совсем уж несусветную чушь – видимо, от волнения.

- Думайте, - внезапно легко согласился Барон, - У Вас ещё есть время. Не очень много, но есть.

Он прищёлкнул пальцами, и рядом с ним появился огромный вороной конь. С небес же в это время спикировал большой чёрный ворон.

- Мне пора. У меня назначена встреча с Далай-Ламой, - Унгерн лихо вскочил в седло; конь в нетерпении бил мощным копытом, высекая голубые искры, ворон уже удобно устроился у Барона на плече, - а Вы пока ступайте. Я отменяю вашу смерть.

И я открыл глаза.

* * *

1921 год, февраль. Монголия

Такого побуждения давно не было. Сказать, что я проснулся в холодном поту – это не сказать ничего. Слава Богу, кошмарный бред улетучивался, как дым. Обычного дыма, кстати, тоже было много – кто-то подбросил в костёр, возле которого я спал, сырого хворосту. Вокруг расстилалась ночная степь – обыкновенная монгольская степь. Вместо непонятной серой травы – обычные сухие ковыли. Вместо давящего безмолвия – шёпот дремлющей природы – шорох травяных стеблей, вскрики полночных птиц, где-то ржёт не ко времени проснувшаяся лошадь. Спит степь, спит Азиатская Конная Дивизия. Набирается сил. На завтра назначен штурм Урги. Наш генерал-лейтенант Унгерн-Штернберг – не призрачный воин с древним мечом, а настоящий, пусть и грозный, но давно уже близкий и привычный – уже побывал там на разведке. Лично. Одетый в своё обычное монгольское одеяние — в красно-вишневый халат, в белой папахе, с ташуром в руках, Барон просто въехал в Ургу по главной дороге. Рассказывали, что он побывал даже во дворце главного китайского сановника в Урге. А на обратном пути, проезжая мимо тюрьмы, он заметил, что китайский часовой там спал на своем посту. Возмущённый нарушением дисциплины, Барон слез с коня и отхлестал спавшего часового плетью. Проснувшемуся и страшно испуганному солдату Унгерн пояснил по-китайски, что в карауле спать нельзя и что он, Чёрный Барон, наказал его за это. Затем он снова сел на лошадь и спокойно поехал по улицам дальше…

…И только наши часовые – не чета китайцам! – не спят. Россыпью огней, будто светляки, мерцают в ночи костры их постов. Вот у соседнего с моим костра затянули песню – не обычную казачью, а какой-то заунывный духовный стих:

«Никто не ручится,

Никто не узнает,

Что может случиться,

Что завтра с ним станет…»

Вдруг я ощутил чей-то пристальный взгляд и, вздрогнув, обернулся. У моего костра стоял Унгерн. В красно-вишнёвом халате, с расписными генерал-лейтенантскими погонами, в белой папахе с серебристой кокардой. Пляшущие язычки пламени отражались в его блестящих глазах.

- Отдыхаешь, казак? - Голос был низкий, с хрипотцой, но очень приятный. Завораживающий…

- Точно так, ваше превосходительство! – я подскочил, судорожно поправил фуражку на голове и взял под козырёк, - Я…

- Отставить, - махнул он рукой, - Расслабься, казак… Как обстановка?

- Лошади готовы! Люди тоже! Умрём за Царя и Отечество!

- Ладно, - вздохнул он и, уже собираясь идти дальше, к следующему костру, вдруг спросил с оттенком любопытства:

- Да, отчего у тебя было такое испуганное лицо, казак? Ну, когда ты проснулся?

- Я… - мне сперва не хотелось говорить, но потом как-то само пошло, будто прорвало плотину, - видел страшный сон… Кошмар… Август… Вас убьют, ваше превосходительство! Большевики! Обман! Разгром! Предательство!..

Некоторое время он с интересом смотрел на мою истерику и слушал, а потом, усмехнувшись, вдруг произнёс:

- Я знаю.

- Что?!

- Я знаю, что всё так и будет. Всё, что ты сказал сейчас. Для меня это совсем не новость. Колесо сансары крутится, хочет ли того человек, или нет… - Барон небрежно облокотился рукой о колесо стоявшей рядом телеги с нагруженным на неё пулемётом «Максим». Кажется, у красных такое называется «тачанка»?..

- Всё это только начало. Без смерти нет перерождения, верно? Без смерти нет и новой жизни, нового опыта… Не бойся, казак. Ты не умрёшь. Дух твой не умрёт, как и мой. Те, кто способны это понять и принять – те становятся подлинно великими и бессмертными… И звезда их не знает заката… - прошептал Унгерн, немигающим взором глядя в огонь костра.

Он резко развернулся и пошёл прочь от этого уютного гнёздышка света среди ночного мрака. Пошёл вперёд, во тьму внешнюю, густую тьму степной ночи.

- А сон… - донёсся до меня издалека его голос, раздаваясь то ли справа, то ли слева, то ли отовсюду сразу, - Ещё неизвестно, мой юный друг, что на самом деле сон, и какой из миров более реален – тот ли, какой мы привыкли таковым считать, или какой-то иной, кажущийся многим просто сном… А может быть, есть и третий? Когда-нибудь ты найдёшь в себе силы проснуться, казак…

Я кивнул…

…и открыл глаза.

07.11.2012.

Дата добавления: 2015-10-21