Английская романтическая поэзия

Олицетворение романтизма в Англии – Байрон. Романтическое сознание антропоцентрично, эгоцентрично. Тема трагического единоборства человека с пучиной вечности.

«Паломничество Чайлд-Гарольда» поэма в четырёх частях, написанная лордом Джорджем Байроном. Она публиковалась между 1812 и 1818. Посвящение поэмы — обращение к Ианте (в ориг. — Ianthe), под именем которой скрыта дочь его английских знакомых. «Паломничество Чайльд-Гарольда» описывает путешествия и размышления пресыщенного молодого человека, который разочаровался в жизни полной удовольствий и веселья и ищет приключений в незнакомых землях. В более широком смысле, это выражение меланхолии и разочарования, которые ощущает поколение, утомлённое эпохой Великой французской революции и последовавших за ней наполеоновских войн.

Поэма содержит элементы, которые принято считать автобиографичными, так как Байрон создаёт часть сюжетной линии исходя из опыта, полученного во время путешествий по Средиземноморью вообще, и в частности Албании, Испании, Португалии, Эгейскому морю и Греции в 1809—1811 годах.

Предисловие: «ранняя развращенность сердца и пренебрежение моралью ведут к пресыщенности прошлыми наслаждениями и разочарованию в новых, и красоты природы, и радость путешествий, и вообще все побуждения, за исключением только честолюбия -самого могущественного из всех, потеряны для души, так созданной, или,вернее, ложно направленной».

Так в Португалии, строгие красоты чьих ландшафтов чаруют пришельца (песнь 1-я). В мясорубке наполеоновских войн эта страна стала разменной монетой в конфликте крупных европейских держав; И у Байрона нет иллюзий по части истинных намерений их правящих кругов, включая те, что определяют внешнюю политику его собственной островной отчизны. Так и в Испании, ослепляющей великолепием красок и фейерверками национального темперамента. Немало прекрасных строк посвящает он легендарной красоте испанок, способных тронуть сердце даже пресыщенного всем на свете Чайльда («Но нет в испанках крови амазонок, / Для чар любви там дева создана»). Но важно, что видит и живописует носительниц этих чар повествователь в ситуации массового общественного подъема, в атмосфере общенародного сопротивления наполеоновской агрессии: «Любимый ранен — слез она не льет, / Пал капитан — она ведет дружину, / Свои бегут — она кричит: вперед! / И натиск новый смел врагов лавину. / Кто облегчит сраженному кончину? / Кто отомстит, коль лучший воин пал? / Кто мужеством одушевит мужчину? / Все, все она! Когда надменный галл / Пред женщинами столь позорно отступал?»

Озеро Леман, Руссо

Французские философы, апостолы Свободы, Равенства и Братства, разбудили народ к невиданному бунту. Но всегда ли праведны пути возмездия, и не несет ли в себе революция роковое семя собственного грядущего поражения? «И страшен след их воли роковой. / Они сорвали с Правды покрывало, / Разрушив ложных представлений строй, / И взорам сокровенное предстало. / Они, смешав Добра и Зла начала, / Все прошлое низвергли. Для чего? / Чтоб новый трон потомство основало. / Чтоб выстроило тюрьмы для него, / И мир опять узрел насилья торжество».

Рассуждения о Наполеоне.

Жизнь коротка, стеснен ее полет,

В суждениях не терпим мы различий.

А Истина - как жемчуг в глуби вод.

Фальшив отяготивший нас обычай.

Средь наших норм, условностей, приличий

Добро случайно, злу преграды нет,

Рабы успеха, денег и отличий,

На мысль и чувство наложив запрет,

Предпочитают тьму, их раздражает свет.

И так живут в тупой, тяжелой скуке,

Гордясь собой, и так во гроб сойдут.

Так будут жить и сыновья и внуки,

И дальше рабский дух передадут,

И в битвах за ярмо свое падут,

Как падал гладиатор на арене.

Не за свободу, не за вольный труд, -

Так братья гибли: сотни поколений,

Сметенных войнами, как вихрем - лист осенний.

О вере я молчу - тут каждый сам

Решает с богом, - я про то земное,

Что так понятно, ясно, близко нам, -

Я разумею то ярмо двойное,

Что нас гнетет при деспотичном строе,

Хоть нам и лгут, что следуют тому,

Кто усмирял надменное и злое,

С земных престолов гнал и сон и тьму,

За что одно была б вовек хвала ему.

Ужель тирану страшны лишь тираны?

Где он, Свободы грозный паладин,

Каким, Минерва девственной саванны,

Колумбия, был воин твой и сын?

Иль, может быть, такой в веках один,

Как Вашингтон, чье сердце воспиталось

В глухих лесах, близ гибельных стремнин?

Иль тех семян уж в мире не осталось

И с жаждой вольности Европа расквиталась?

Дух — единственное, что не вызывает у Байрона сомнения; в тщете и превратностях судеб держав и цивилизаций, он — единственный факел, свету которого можно до конца доверять: «Так будем смело мыслить! Отстоим / Последний форт средь общего паденья. / Пускай хоть ты останешься моим, / Святое право мысли и сужденья, / Ты, божий дар!»

Единственный залог подлинной свободы, он наполняет смыслом бытие; залогом же человеческого бессмертия, по мысли Байрона, становится вдохновенное, одухотворенное творчество. Потому вряд ли случайно апофеозом гарольдовского странствия по миру становится Италия (песнь 4-я) — колыбель общечеловеческой культуры, страна, где красноречиво заявляют о своем величии даже камни гробниц Данте, Петрарки, Тассо, руины римского Форума, Колизея. Униженный удел итальянцев в пору «Священного Союза» становится для повествователя источником незатихающей душевной боли и одновременно — стимулом к действию.

Байронический герой» родился в «Паломничестве Чайльд-Гарольда» (первые две песни в 1824г.), он страдает от скованности своего бытия и отправляется в путешествие. В мире нет целей, святынь, попытка заполнить ужасную пустоту. Цель жизни – получение чувственного опыта, дающего ощущение подлинности существования.

«Байронический герой» как подвижное, эволюционирующее образование. Тоскующий скиталец («Паломничество Чайльд Гарольда»), наполеонствующий разбойник («Корсар», «Лара»), метафизический бунтарь-богоборец («Манфред», «Каин»). «Потом т.н. «восточные поэмы» 1813-1836гг.: «Гяур», «Кортасар», «Лара». Пишет 3 и 4-ю песни «Чайльд-Гарольда» (в 4-й уже нет самого Ч-Г).

1821г. – его любимая поэма «Дон-Жуан». Эпическая поэма, по словам Байрона, а точнее – роман в стихах.

Дон Жуан»: взрыв жанрового канона и «связанного сознания», поэма как «роман в стихах». Иронический скепсис и героический индивидуализм Байрона.

Дон Жуан – простодушный озорной мальчик, хотя должен быть хладнокровным соблазнителем. Его влюбляют в себя, расставания не по его инициативе. Любовь – свободная, ироническая стихия. Смешение серьезности и насмешки. Бесструктурная и внежанровая поэма, воплощение мечты об универсальном романе.

амое масштабное произведение позднего этапа творчества Байрона, предмет постоянных размышлений поэта и ожесточенной полемики критики.

Подобно «Евгению Онегину», шедевр позднего Байрона обрывается на полуслове. Судя по переписке и отзывам современников, работавший над «Дон Жуаном» на протяжении последних семи лет своей жизни, поэт сумел осуществить не более двух третей своего обширного замысла (задумывался эпос в 24 песнях, и автор предполагал показать жизнь своего героя в Германии, Испании, Италии, а закончить повествование гибелью Жуана во Франции в период Великой французской революции).

В первой песне сочными сатирическими мазками поэт набрасывает эскиз существования достаточно ординарного дворянского семейства в Севилье во второй половине XVIII столетия, воссоздавая сословное и семейное окружение, в каком только и мог произойти на свет будущий неукротимый покоритель женских сердец. Опыт побывавшего в Испании создателя «Чайльд Гарольда» не мог не сослужить Байрону доброй услуги: образы жизнелюбивого, оптимистичного дона Хосе и его «высоколобой» томной и чопорной супруги доны Инесы кажутся нарисованными кистью какого-нибудь из фламандских мастеров жанровой живописи. Лукавый автор ни на минуту не теряет из виду и нравы современной ему британской аристократии, акцентируя, в частности, превалирующее в севильском богатом доме ощущение лицемерия и ханжества.

Роман с Юлией

Крушение корабля – гречанка Гайдэ, дочь пирата, утопия

Рабство – гарем султана

Войстко Суворова, штурм Измаила. Байрон-антимилитарист. «Но, в сущности, лишь войны за свободу / Достойны благородного народа».

Петербург, Екатерина недвусмысленно-неприязненная оценка поэтом фаворитизма

Англия картинки великосветской жизни столичного и сельского Альбиона, свидетельствующие и о возрастающей глубине байроновского психологизма, и о присущем поэту несравненном мастерстве язвительно-сатирического портрета. Трудно уйти от мысли, что именно эту часть повествования автор полагал центральной для своего грандиозного замысла. Едва ли случайно в начале этой полосы в существовании персонажа поэт «проговаривается»: «Двенадцать песен написал я, но / Все это лишь прелюдия пока».

«Озерная школа» (Вордсворт, Кольридж, Саути)

Образовав тесный дружеский кружок, воспевали на берегах озёр северной Англии — Камберланда и Уэстморленда (другое название этой школы — лейкисты) чарующую прелесть безыскусственной жизни на лоне живописной природы.

Озёрная школа явилась протестом против классицизма XVIII века, с его риторической напыщенностью, и возникла отчасти под влиянием немецких романтиков. Отвергнув рационалистические идеалы просвещения, поэты Озёрной школы противопоставили им веру в иррациональное, в традиционные христианские ценности, в идеализированное средневековое прошлое.

Вортсворт

Вечерняя прогулка.

(обращено к одной юной особе).

Вдали от друга, лучшего из всех,

Я здесь хожу, один и без помех,

По серым и пустующим полям,

Вхожу в леса густые,- много там

Деревьев рвется в высь, и в тишине

(Картина пасторальная вполне)

Я вижу много сумрачных ложбин...

Там Дервент спит и слышит рев глубин,

Что гулко отдаётся в скалах тех

(Твоих, Лодор, стоящих выше всех).

А дальше, вижу, тишина ведёт

Мой взгляд туда, на остров, без забот

Стоит он одиноко в тишине

Грасмера,- словно спит в его волне,

Ведёт меня к оградам из кустов,

Вдоль изумрудных пастбищ и лугов,

И - дальше - к мостику и церковке простой

И деревушке, спрятанной листвой,

К её кремнистым тропкам для овец

И к перелескам, а потом в конец

Её владений, дальше, дальше, там

Винандер спит, в тиши, его волнам

Навек уснувшим, ветры не страшны...

Обрывы там росой окроплены,

И острова теснятся ближе всех...

О берег Иствэйта! Исчезнувших утех

Твои долины память мне несут

Гораздо больше, чем тебе - уют!

Прекрасные места! Я эху ваших скал

В былые дни уроков много дал.

Учил я песням диким моим вас,

Ребёнок радостный - в прошедший час.

Дух не хотел искать тогда на смену

Неверной радости - туманную замену,

Тоской безмерно дорожа своей...

Глаз зорок юности, и видится лишь ей

Что ярок день, и жизнь такою ж будет,

Что утром - Солнце, ночью - звёзд пребудет...

И слышен выпи щёлкающий звук,

Фазаны выбегают все на луг,

Вокруг холма, залитого луною

Они снуют, шурша сухой листвою.

Без мыслей, радостно я шёл тут как во сне,

И лишь в фантазиях страданье снилось мне.

Ведь сердце билось, мира не познав,

Сильней, когда своих лишалось прав

Довольство юности, и в буйности своей

Путь Нетерпение указывало ей

Светлей других, известных ей, дорог,

Пока не пройденных, - вот место для тревог!

Увы! История пустая человека

На циферблате выбита от века,

И поучительна она для нас...

Надежда, с беспокойством каждый час

Свои лучи смешав, кропит лишь ими

Все дни его, - общественно-пустыми!

И всё же, под влияньем злобных сил,

От настоящего он только тень вкусил!

Образы природы

Города, даже провинциального, у Вордсворта нет. Только в сонете «К Лондону» он нарисовал Лондон, который, однако, напоминает у Вордсворта спокойную и спящую усадьбу. В сонете нет ни одной характерной черты города, несмотря на то, что он написал этот сонет, стоя на Вестминстерском мосту, в самом центре Лондона.

Зато он открыл, как говорят критики, природу англичанам, и его справедливо считают лучшим мастером пейзажа. Всё, что Вордсворт изображал, дано на фоне природы: нищий сидит на отдалённой скале, кошка играет увядшими листьями, глухой крестьянин лежит под сосной, и т. д. Время он измеряет цветущими вёснами, страдным летом, обильной плодами осенью, холодными долгими зимами. Тончайшие оттенки психики он переводит на язык природы

Вордсворт, будучи противником городской культуры, не особенно тянулся и к науке. Он познавал мир непосредственным общением с природой. «Ребёнок, приложивши к уху раковину, слышит рокот океана». «Природу познает не ум, а сердце чуткое и воспринимающее. Природа — величайший учитель. Наука ищет далёкую истину, а поэт поёт песни сегодняшнего дня, ему вторит сегодняшнее человечество, перед лицом правды сегодняшнего дня».

Кольридж

«Поэма о старом моряке» повествует о сверхъестественных событиях, произошедших с моряком во время затяжного плавания. Он рассказывает об этом много позже случайному собеседнику, которого отвлёк от свадебной процессии.

…После отплытия из порта корабль главного героя попал в шторм, увлёкший его далеко на Юг, в Антарктику. Появляется считающийся добрым предзнаменованием альбатрос и выводит корабль из льдов. Однако моряк убивает птицу из арбалета, сам не зная зачем. Товарищи бранят его за это, но когда туман, окутывавший корабль, развеевается, они изменяют своё мнение. Но вскоре корабль попадает в мёртвый штиль, и моряка обвиняют в том, что он навлёк на всех проклятье. (Цитаты в переводе Н. С. Гумилёва).

За днями дни, за днями дни

Мы ждём, корабль наш спит,

Как в нарисованной воде,

Рисованный стоит.

Вода, вода, одна вода.

Но чан лежит вверх дном;

Вода, вода, одна вода,

Мы ничего не пьём.

В знак его вины ему на шею повесили труп альбатроса. Штиль продолжается, команда мучается от жажды. В конце концов появляется корабль-призрак, на борту которого Смерть играет в кости с Жизнью-в-Смерти на души команды корабля. Смерть выигрывает всех, кроме главного героя, который достаётся Жизни-в-Смерти. Один за другим, все двести товарищей моряка умирают, и моряк мучается в течение семи дней, видя их глаза, полные вечного проклятья.

В конце концов, он видит в воде вокруг корабля морских созданий, которых раньше называл не иначе, как «склизкими тварями», и прозрев, благословляет их всех и всё живое вообще. Проклятье исчезает, и в знак того альбатрос срывается с его шеи:

Я в этот миг молиться мог:

И с шеи, наконец,

Сорвавшись, канул Альбатрос

В пучину, как свинец.

С неба проливается дождь и утоляет жажду моряка, его корабль плывёт прямо домой, не повинуясь ветру, ведомый вселившимися в тела мёртвых ангелами. Привезя моряка домой, корабль исчезает вместе с командой в водовороте, но ничего ещё не закончено, и Жизнь-в-Смерти заставляет моряка скитаться по земле, рассказывая повсюду в назидание свою историю и её урок:

Тот молится, кто любит всё —

Создание и тварь;

Затем, что любящий их бог

Над этой тварью царь.

Уильям Блейк Песни невинности и опыта.

«Невинность» как неотчужденно-целостное, интерактивное, творческое переживание мира. «Опыт» как пагуба и благо: противоречивый образ современности.

Проблема жизни и смерти освещается в "Песнях Опыта" совсем не так,

как в "Песнях Невинности": "Песни Невинности" видели в смерти лишь переход в

иное состояние, единение с Богом, тогда как "Песни Опыта", привязанные

исключительно к земной жизни, усматривают в смерти бесповоротный конец,

который равно трагичен и для человека, и для мотылька, и в этом все твари

Божий равны.

КОМ ГЛИНЫ И КАМЕНЬ

"Любовь прекрасна и скромна,

Корысти ей не надо;

За нас в огонь пойдет она -

С ней Рай и в бездне Ада!" -

Так пел Ком Глины в колее,

Попавший под копыто.

На это Камень из ручья

Ответил ядовито:

"Любовь корыстна и жадна!

Покоя нас лишая,

Все под себя гребет она -

С ней Ад и в кущах Рая!"

МАЛЕНЬКИЙ ТРУБОЧИСТ(невинность)

Когда я еще начинал лепетать,

Ушла навсегда моя бедная мать

Отец меня продал, - я сажу скребу

И черную вам прочищаю трубу.

Заплакал обстриженный наголо Том.

Его я утешил: "Не плачь, ведь зато,

Покуда кудрями опять не оброс,

Не сможет и сажа испачкать волос".

Затих и уснул он, приткнувшись к стене,

И ночью привиделись Тому во сне

Гробы на поляне - и их миллион,

А в них трубочисты - такие, как он.

Но Ангел явился в сиянии крыл

И лучиком света гробы отворил.

И к речке помчалась ватага детей,

Чтоб сажу в воде оттереть поскорей.

Мешки побросав и резвясь на ветру,

Затеяли в облаке белом, игру.

Сказал Тому Ангел: "Будь чистым душой!

И Бог, как отец, встанет рядом с тобой".

Со всеми во тьме пробудился наш Том,

Со всеми за щетку с тяжелым мешком -

И утром промозглым согрет трубочист:

Трудящийся честно пред Господом чист.

МАЛЕНЬКИЙ ТРУБОЧИСТ(опыт)

Весь в саже на белом снегу он маячит.

"Почищу! Почищу!" - кричит, словно плачет.

"Куда подевались отец твой и мать?"

"Ушли они в церковь псалмы распевать.

Затем, что я пел по весне, словно птица,

И был даже в зимнюю пору счастлив,

Заставили в саван меня обрядиться

И петь научили на грустный мотив.

Затем, что я снова пляшу и пою,

Спокойно родители в церковь ушли

И молятся Богу, Святым, Королю,

Что Небо на наших слезах возвели".

Дата добавления: 2015-10-16