Глава 8. Утром они проспали.

Утром они проспали.

Проспали и солнце, что поднималось у горизонта, и будильник, что безрезультатно пищал несколько минут, а затем, никем не услышанный, притих.

Подскочили уже тогда, когда до начала рабочего дня Лайзе осталось всего полчаса; спешно собрали разбросанные по палубам вещи, погрузились сначала в моторную лодку, а затем и в кабриолет.

До Нордейла неслись на бешеной скорости – Мак выжал из машины все, на что та была способна, и с часовым опозданием высадил «работницу» перед офисным зданием. Поцеловал на прощание, сказал, что вечером зайдет, и отбыл в направлении своей работы – по пути Аллертону позвонил шеф и попросил срочно прибыть.

Лайза проводила кабриолет глазами и, как была в сарафане, понеслась через вестибюль к лифтам.

Начинался (а для кого-то вот уже час продолжался) новый рабочий день.

*****

Дрожала в пальцах чашка кофе со смайликом, перед глазами застыла чья-то недорисованная прихожая – Лайзе никак не удавалось правильно наложить текстуры – сказывался ночной недосып. К уху прижата телефонная трубка, взгляд уперся в экран, из мобильника доносился голос Элли.

- Какие чудесные выходные! Вот бы нам с Реном тоже на яхту, надо будет ему рассказать. Ты не против?

- Рассказывай. Чего я буду против?

- А вечером? Зачем Мак к тебе придет вечером? Снова пойдете куда-то?

- Не знаю. Сказал только: «Жди меня после работы», - и уехал.

- Слушай, как у вас все классно!

Лайза отпила кофе, посмотрела в окно, за которым небо потихоньку затягивалось тучами, и почему-то вспомнила слова Мака о том, что она боится серьезных отношений.

Чепуха.

Ведь не боится?

Просто очень дорожит свободой, любит размеренный, созданный самостоятельно уклад жизни, обожает принимать решения сама. И не всегда в восторге от перемен. По крайней мере от плохих, тех, к которым приводят необдуманные решения. И чтобы понять, нужны ли перемены, требуется время. Всему и всегда требуется время; Лайза, сколько себя помнила, жила именно этим лозунгом.

Да, она любила спорт, азарт и адреналин. Любила, когда зашкаливали эмоции, а в голову бил вихрь ощущений от собственной смелости, но это никогда не распространялось на мужчин. Они, обычно, ловушка, в которой женщина постепенно теряет саму себя, вкладываясь эмоционально в кого-то другого. Каким бы хорошим ни был партнер, он всегда что-нибудь в жизни ограничит. Или изменит.

Вообще, любые серьезные отношения – это замедленная бомба с часовым механизмом; просто многие, кидаясь в омут чувств, этого не видят. А когда таймер доходит до нулей, собирать осколки уже поздно. И слишком мало таких счастливиц, как Элли, кому действительно повезло в личной жизни. Мак - не Рен, а она - не Элли.

Черт. Значит он прав, и она боится.

Ладно, время покажет.

Заверив подругу, что у нее все замечательно, Лайза положила трубку и подумала о том, что, если погода продолжит портиться, придется вызывать такси - бежать по улицам в сарафане холодно.

Запущенная команда на рендеринг заставила редактор выдать сообщение об ошибке.

Вздох. Глоток остывшего кофе.

И мысли о вчерашнем дне, где на серовато-синих волнах безымянного моря осталась покачиваться сказка.

И если вчера была сказка, то почему сегодня тревожно?

Шестым чувством Лайза чувствовала назревающие перемены.

*****

Домой поехала не сразу. Прежде чем взять такси, Лайза решила зайти в ближайший супермаркет, купить вина и конфет: все-таки еще один романтический вечер, вдруг пригодятся?

Нашла нужное, оплатила покупки, вышла на улицу и махнула рукой, подзывая таксиста.

Села внутрь и все дорогу до дома смотрела, как дворники размазывают по ветровому стеклу дождевые капли.

Затылок неразговорчивого водителя, рука на пакете и прозрачные мысли не пойми о чем - попробуешь сосредоточиться, и они уже разлетелись в стороны. Лип к ногам мокрый сарафан. Дождь зарядил не на шутку.

Спустя десять минут такси остановилось у подъезда.

На парковке уже стоял знакомый черный автомобиль.

*****

(Laam – Il avait les mots)

- Почему нет, Лайза?

Она смотрела на коробочку в его руке, как на бомбу - ту самую бомбу с часовым механизмом, - а сердце колотилось в горле. Не сейчас, только не сейчас.

На кресле приютился принесенный из супермаркета пакет, конфеты и бутылка так и остались нераспечатанными; глаза приклеились к переливающемуся камню, вокруг которого красивым обрамлением расположились буквы «М» и «А».

- Зачем нам это, Мак?

Прозвучало жалобно, неубедительно. Прозвучало коряво.

Лайзе хотелось закрыть глаза и отмотать день назад, переместиться туда, где все было хорошо - на яхту, под солнце, под безветрие и в безмятежность. Зачем эти осложнения? Они всегда ведут к разрывам, проводят черту, после которой назад уже не заступить.

Но он уже находился в ее прихожей.

Стоял с протянутой в руке коробочкой, в которой находилось то самое кольцо, что связывает мужчину и женщину в одно целое, в союз, где друг другу доверяют, где безоговорочно любят, где… все изменяется.

Слишком быстро.

Наверное, не быстро для него, но слишком быстро для нее. Она готова попробовать: встречаться, узнавать, дать им шанс, даже переехать, черт возьми, но чтобы вот так сразу? Ведь принимая кольцо, вверяешь человеку себя, доверяешь ему слепо, безоговорочно, до самого конца.

И вид Мака с протянутой рукой… Мака, которому не ответили, рвал ее на части.

- Зачем нам торопиться?

Она произнесла это как можно мягче, а он смотрел в ответ с болезненной открытостью и прямотой. Человек, который принял для себя решение.

- Я не думаю, что мы торопимся. Я узнал тебя достаточно и хочу, чтобы ты стала моей женщиной, Лайза. Я предлагаю тебе себя и все, что смогу дать.

Сердце зашлось от болезненной нежности.

- Но я не могу. Не могу пока ответить тебе «да». Слишком рано…

- Малыш… - Он шагнул к ней навстречу и заглянул прямо в глаза; от ласкового голоса Лайзе хотелось разреветься. - Я никогда не причиню тебе вреда. Почему ты отказываешь? Скажи мне, чего ты боишься? - И коснулся ее щеки пальцами.

Она глубоко втянула воздух. Говорить прямо о притаившихся в душе страхах? Ведь надо говорить прямо? Вот только поймет ли? Хорошо, она будет говорить начистоту, пусть это и сложно.

- Мы с тобой знакомы совсем недавно. Встретились случайно, понравились друг другу, ощутили притяжение, сблизились физически. Но не успели узнать, есть у нас какие-то другие общие интересы помимо постели.

- Есть, и очень много.

- Я пока вижу то, что привлекаю тебя внешне... - Объяснения давались с трудом, мысли путались, но Мак слушал не перебивая. - …Ты очень красивый мужчина, и у тебя… огромный сексуальный аппетит, но я боюсь, что настанет время, когда этого не хватит… и ты…

- Уйду «налево»? - Темные брови нахмурились, губы поджались. – Ты полагаешь, я предлагаю тебе кольцо для того, чтобы через месяц уйти «налево»? Не оценивай меня так низко, Лайза.

Она уперлась взглядом в угол комнаты и задержала дыхание. Как объяснить? Как?

- Ты давишь, Мак.

- Чем?

- Тем, что не даешь мне прийти к решениям самостоятельно.

- Тебя иногда требуется подталкивать, Лайза. Иначе ты будешь сомневаться годами.

- Но ты пытаешься решать за меня. Надень я твое кольцо, и ты всю жизнь будешь решать за меня.

- Не за тебя, а для нас. Чувствуешь разницу? – произнес он тихо. – Доверяться своему мужчине – это нормально.

- Я пока не могу.

Он вздохнул. Тяжело, протяжно. В глазах застыла тень разочарования; тускло поблескивало в коробочке никем не принятое кольцо.

Мак приподнял подбородок Лайзы, снова заставил посмотреть в глаза.

- Малыш, я не тиран и не ублюдок. И я умею ценить свою женщину. Если же ты вообще против каких-либо уз, тогда скажи мне об этом.

Тишину скрадывал колотящийся в окна дождь; ее все сильнее захлестывало чувство беспомощности.

- Я не против… просто всегда думала, что будет немного иначе.

- Как?

Жесткий вопрос. Она почувствовала, как Чейзер внутренне подобрался, приготовился слушать, спорить, защищать, убеждать, а она все больше ненавидела себя за нерешительность и скопившийся в душе страх.

- Я всегда представляла, что сойдусь с человеком, чей характер мягче… кем-то сговорчивым…

- Размазней.

Как едко сказано.

- …понимающим…

- Я понимающий.

- …с нормальной профессией…

- Не убийцей?

В комнате повисла тишина. Та самая – нездоровая, плохая, - когда вылетело слово-ошибка; в зеленовато-коричневых глазах появилась гладь, такая же ровная и холодная, как поверхность могильной плиты.

Лайза запаниковала.

- Нет-нет… слышишь? Я не это имела в виду! Не это!!!

Попыталась коснуться Чейзера и уже было открыла рот, чтобы что-то сказать, объяснить, поправиться, но тот отнял руку. Сделал шаг назад, поджал губы, несколько секунд молча смотрел на коробочку с кольцом, затем захлопнул ее.

Поднял глаза, но взглянул не на Лайзу, а куда-то за окно, туда, где изливался на город ливень.

- Хорошо. Я понял. Ты считаешь меня кобелем, неспособным жить с одной женщиной…

- Мак!

- Не перебивай! – хлестнул словами жестко, сам заметил непреклонность тона и невесело усмехнулся. – Да, точно, доминантом, который задавит все живое в доме. И, конечно, убийцей. В чем ты права.

Тишина. Поганая давящая тишина. Холодная и сырая, как воздух камеры-одиночки в подземелье.

- Что ж. Я понял.

Ей казалось, что пол рушится и уходит куда-то вниз. Что она стоит на пятачке, а вокруг куски земли срываются в образовавшиеся под ногами гигантские трещины. Мир вокруг завращался, горло сдавило от подступающих спазмов; Лайзе казалось, что она потеряла равновесие и сейчас упадет.

- Мак, пожалуйста! - Он отступил назад; она попыталась ухватиться за его куртку. - Пожалуйста, не уходи! Не вот так! Давай, я перееду!

Грустная разочарованная улыбка в ответ; его рука разжала ее пальцы – ткань выскользнула.

- Все хорошо. – Еще один шаг к двери. – Не нужно подачек, принцесса. Я не тот, кто их принимает.

Она почти задохнулась от боли. Уходит… он уходит… он уходит… Создатель, помоги, сделай что-нибудь… Позволь нам понять друг друга, верни все назад!

- Тебе нужно время. Пусть у тебя будет время.

То были последние сказанные слова перед тем, как дверь закрылась.

«Пусть у тебя будет столько времени, сколько ты хочешь. Все время мира. Но уже без меня», - витало в воздухе.

Лайза не выдержала, сделала глубокий вдох, от которого судорогой свело грудь, а затем опустилась на пол, невидящими глазами посмотрела на дверь и разрыдалась так горько, как рыдают только когда умирает кто-то очень близкий.

*****

Он мог бы попытаться согнуть себя и стать мягче. Хотя, был ли он жестким? Мог бы клятвенно заверять, что будет верен только ей, но грош цена словам, когда отсутствует доверие. А оно рождается и взращивается взаимно.

По крыше и окнам колотил ливень.

Мак неподвижно сидел в незаведенной машине и смотрел, как по ветровому стеклу стекают дождевые капли.

Пришел. С кольцом. Впервые в жизни.

И с ним же ушел.

Смешно, если бы не было так грустно.

Может, надо было иначе: более романтично и через месяц? Или через год?

Нет, он поверил, что она – пусть еще незрелая и зеленая внутри – переступит через внутренние страхи и доверится. Вложит свои ладошки в его, и он бы держал их крепко, не выпуская. Холил бы и лелеял, прощал бы ошибки и промахи – со всеми случается. Но нет.

Не вышло.

Кольцо осталось в коробке, а в ушах разодравший сердце на части плач, несущийся вслед по коридору.

Он не произнес «люблю» вслух, попытался сохранить хотя бы часть сердца нетронутой, но оно все равно треснуло. В таких вещах, когда подкашивается фундамент, рушится все без исключения.

Мак опустил голову и прижал ее к лежащим на руле ладоням.

В вышине горело, но уже не грело, знакомое окно.

Он поднял голову, посмотрел на него, затем на автомате вставил ключ в замок и завел машину. Уже выехал со двора, потом очнулся, стряхнул оцепенение, включил дворники и пристегнулся.

*****

Да, наверное, они поговорят. Одумаются. Поразмыслят и придут к компромиссу. Пройдет время, и раздастся долгожданный звонок, прозвучит любимый голос и скажет: «Малыш, мы были дураками, давай попробуем еще раз».

Может, пройдет день или два.

Может, неделя.

Месяц.

И кто-то появится на пороге, и кончатся часы тяжелых ожиданий и бесконечной череды переосмыслений, самобичевания, попыток понять «что я сделал не так?» И не нужно будет смотреть на закрытую дверь, за которой никого нет, не нужно будет ненавидеть молчащий телефон.

Да, наверное, так и будет.

Лайза сидела на полу полутемной гостиной и слушала дождь.

Логика пыталась быть логичной, а на сердце - паршиво. Темно, пусто, на грани срыва. Сегодня не будет сна, не будет чая перед телевизором, не будет мыслей о хорошем. Будет тишина и ощущение треснувшего по швам мира.

Где-то не сошлось.

Руки тряслись, по щекам катились бесполезные слезы.

Это просто ситуация, одна из многих. Будут еще радости и потери, будут хорошие дни, будут такие, где все идет не так.

Вот только, как дождаться? Как убить время, наполненное кошмарами и тягостным ожиданием? Как успокоить нервы? Как заснуть? Как дождаться завтрашнего утра, где, наверное, будет светить солнце?

Дождь снаружи, дождь на душе.

Ей нужен ветер, нужен простор, где можно не думать. Не помнить, не чувствовать, забыть. Хотя бы на пару часов.

После этого придут и умные мысли.

Лайза поднялась с пола, прошла в спальню, переоделась в штаны и кожаную куртку, обмотала шею тонким шарфом и взяла со столика ключи.

Из гаража она вывела не Мираж – слишком много горечи ощутилось во рту при виде знакомой машины, - а стоящий с прошлого года без дела мотоцикл. Зачем купила? Ведь каталась на нем всего пару раз? Наверное, для сегодняшнего дня.

С шипением опустилась позади дверь гаража.

По куртке и шлему заколотили капли; яростно и резко взревел мотор.

(To/Die/For – Fragmented)

Неслась навстречу мокрая дорога, трепались за спиной волосы, луч от фонаря избороздили струи дождя. Ночь, шоссе, фары встречных машин и хлещущий по бокам ветер.

Пусть будет скорость.

Раз уж сегодня мир разошелся по швам, пусть будет ревущая, уносящая вперед, отрывающая от реальности скорость.

Слезы продолжали катиться под шлемом.

Дура. Она, наверное, дура, что просто не взяла кольцо. Все могло пойти иначе. И не осталось бы в памяти Мака, отступающего к двери, его пальцев, отцепляющих ее руку от своего локтя, не прозвучала бы фраза: «Пусть у тебя будет время».

Время без него? Оно вдруг изменилось, стало затхлым, душным, гнилым.

Повернулась ручка газа, шоссе рванулось навстречу. Бедра сжали сиденье, как круп скакуна – неси меня мой верный конь. Неси прочь отсюда…

В груди клокотал плач.

«Малыш, скажи мне, чего ты боишься?»

Нет, чтобы просто прижаться, просто позволить себе поверить, сейчас бы ее обнимали теплые руки, и мир бы не треснул.

Что теперь об этом… Наверное, когда-нибудь все наладится. Наверное.

Но не сегодня. Сегодня она в это не верила.

Шипел змеей под колесами мокрый асфальт; казалось, она летит над землей, летит в никуда, в дождь, без направления и на пределе возможностей.

Лайза не увидела, откуда на встречную полосу, обгоняя фургон, вывернула машина, лишь почувствовала, как собственные руки резко и одновременно медленно, будто во сне, крутанули руль, уводя мотоцикл от столкновения. В панике и немом, так и не вырвавшемся из груди, крике запомнила, как стальной конь принял крен и начал падать, а потом, со скрежетом и визгом металла, и вовсе ушел из-под ног.

Переворот в воздухе.

Удар. Резкая боль. И треснувшее стекло шлема.

*****

Он несся к машине по лужам, по грязи, не замечая, как промокают штанины, как в ботинки проникает вода. Запрыгнул, трясущимися руками вставил ключ в замок с третьей попытке.

Лайза. Лайза! ЛАЙЗА!!!

Где ты?! Где ты, родная?

Когда кольнуло сердце, Мак от боли согнулся пополам – ее надвигающуюся смерть он почувствовал сразу. Сам не знал, каким образом, но безошибочно понял: у него в запасе минуты. Уже в машине кое-как сконцентрировался, отыскал слабый жгут - ведущий к ней след, - открыл глаза и хлопнул дверцей так, что та чуть не погнулась.

Обиженно взревел проснувшийся двигатель, выбрасывая комья грязи, завращались колеса.

Мак не видел ни дороги, ни домов, ни пешеходов, ни светофоров - лишь ее угасающий пульс внутри собственного тела.

Дыши. Дыши. Дыши.

Я иду.

*****

(Evanescence – Together Again)

Этот кадр потом преследовал его в кошмарах: освещенное лучами фар, лежащее посреди дороги тело с вывернутыми, как у тряпичной куклы, руками и ногами, смешавшаяся с дождевой водой кровь и то, что осталось от мотоцикла. Искореженные, развалившиеся на части детали тянулись до горизонта.

Кое-как снял шлем, убрал осколки с лица, обтер его собственной рубашкой, положил голову на колени и едва не заорал в голос. Кое-как сдержал жгущие глаза слезы, сжал руками ее голову и принялся раскачиваться из стороны в сторону – на какой-то момент полностью потерял ощущение реальности и себя в ней.

Дождевые капли на лице, кровь на пальцах и на мокром асфальте, пустая ночь и замирающий на кончиках пальцев пульс.

Мак не мог сосредоточиться даже для того, чтобы обследовать тело Лайзы на наличие повреждений, оказать первую помощь: один взгляд на ее залитое кровью лицо, и наваливалось залепляющее горло плотным комком глины сумасшествие.

Помощь… ей надо оказать помощь…

Вокруг никого.

Осторожно переложив тяжелую голову с коленей на асфальт (прости меня, девочка), принялся рвать на груди одежду. Когда увидел кровоподтеки от сломанных ребер, не удержался, взвыл в голос, на мгновение закрыл глаза ладонью, зажмурился и сжал зубы. Кое-как заставил себя осмотреть искалеченные ноги в порвавшихся штанах, а через минуту уже кричал в трубку:

- Стив, помоги мне… помоги! - Теперь Мак не понимал, где дождь, а где вытекает из глаз собственная боль. – Что я должен сделать, что? Она не дотянет до твоего приезда! Я знаю, что ты выезжаешь, но тебе не успеть… Не успеть, слышишь?

Лайза лежала посреди дороги: глаза закрыты, одежда в клочья, рядом осколки шлема; он не мог на них смотреть.

- Даже если я сделаю то, что ты говоришь, если перевяжу… нет… нет у меня с собой ни одной ампулы, вообще ничего нет, Стив, скорее… я должен что-то предпринять скорее. ДУМАЙ!!! Я должен ее спасти!

На том конце растерянно замолчали.

Утекающие прочь бесценные секунды, угасающий уголек чьей-то жизни, тишина в мобильнике и ощущение, что сходишь с ума. Он не простит себе… не простит.

Когда трубка снова ожила, Мак едва расслышал слова.

- Есть один метод, Мак…

- Что?! Какой?

- Но он запрещен.

- Мне плевать!

- Печать Воина... Ты умеешь ее ставить? Если умеешь, она позволит перелить твою жизненную энергию напрямую в другого человека. Только так ты сохранишь ее живой до моего приезда, но…

- Понял.

- Мак! – голос в трубке звучал крайне встревожено и растеряно. – Тебя накажут! Печать вот уже много лет запрещена для использования на Уровнях. Это подсудное дело!

Аллертон решительно сжал зубы, посмотрел сначала на затянутое облаками небо, откуда не переставая изливались небесные слезы, затем - на неподвижную Лайзу.

В трубку бросил коротко:

- Выезжай, Стив. Мне плевать. Я начинаю.

И отключил связь.

*****

- Твою мать! Твою ж мать…

Лагерфельд собирался так спешно, что надел разные носки, обулся в первые попавшиеся у порога ботинки и только потом вспомнил, что забыл про майку. Наспех натянул что-то найденное в шкафу, накинул на плечи куртку и побежал в лабораторию за сумкой и медикаментами.

В гостиной бубнил телевизор, перед которым, разложенные на кресельном подносе, остались лежать свежесваренные креветки, чипсы и стоять кружка с нетронутым пивом.

(Отсюда начинается новые главы, недоступные для сетевого чтения)

*****

Мак не знал, откуда шли слова - вероятно, из тех пластов неосознанной памяти, что уходила корнями в невидимую древность – и не задумывался над ними. Качался, шептал, произносил нараспев, а под рукой на тонкой коже все четче проявлялся рисунок-печать.

Исчезла ночь, сырость, ливень и холод, даже отчаяние отступило, осталась лишь крепнущая внутри незримая нить между двумя людьми – заклинателем и заклинаемым. Печать проявлялась и на его собственной коже в том же самом месте – слева на груди, под ключицей.

Как только ритуал завершился, рисунок на теле Лайзы, накрытый мужской ладонью, засветился – из тела в тело капля за каплей потекла энергия. Не видя и не слыша ничего вокруг, Мак полностью погрузился в это ощущение.

Его не отвлек ни хлопок двери, что раздался позже, ни чьи-то быстрые шаги, ни голос:

- Наконец-то я тебя нашел. Слушай, я бы приехал быстрее, хотел найти нашего телепортера, но ее вообще нет на Уровнях – мне экономка ответила. Пришлось самому.

Чейзер кое-как вышел из ступора; на голову капала холодная вода, стекала за воротник. Переварил смысл слов и хрипло ответил:

- Я про нее вообще не подумал. Забыл.

- Немудрено.

Доктор деловито опустился рядом на корточки и раскрыл чемоданчик; зашуршал дождевой плащ.

- Так, посмотрим, что у нас тут. – Стивен попробовал убрать ладонь Мака с груди распластанной на земле девушки, но не смог сдвинуть ее в сторону: та словно приклеилась. – Эй-эй, все, друг, теперь моя очередь! Иди в машину, погрейся, не мешай. Ты и так влил в нее больше чем достаточно, судя по тому, что я вижу. Ох, и дадут же нам %№! Насоветовал я тебе, @#! оно провались…

Матерок Лагерфельд проворчал со вздохом и со смаком.

- Все, сам я! Отодвигайся!

Аллертон с трудом заставил себя убрать ладонь с груди Лайзы – инстинктивно боялся, что сделай он это, и связь прервется, но печать продолжала светиться.

Уже из машины, выдохшийся эмоционально и физически, он увидел, как в темноте под дождем тускло засветились и руки доктора. И почти сразу же отключился.

Лайза никак не могла понять, где находится. Кто-то заботливо спрашивал ее: «Можешь сесть? В груди не болит? Согни ногу… теперь другую…» - и она пыталась кивать, поочередно подтаскивала к себе ноги, одной ладонью опиралась на чье-то плечо, а другой - на стылую землю.

- Глубоко вдохни. Нормально себя чувствуешь?

Вдох дался сложно, но без боли; кружилась голова. Темнота вокруг пахла влагой; где-то за спиной по шоссе время от времени проносились машины.

- Где я?.. Где… Что случилось? - В голове мелькали обрывки воспоминаний – страшные, отталкивающие, к ним не хотелось прикасаться: струи дождя, рев мотора, истошный визг тормозов. – Я разбилась, да? Что случилось?…

Ответить ей не успели.

Пространство вокруг озарилось: откуда-то возник слепящий глаза свет фар, послышались множественные хлопки дверей, шаги и незнакомые голоса.

- Зона 14Н, сектор Б, условия «1H1», нарушение пункта 2.2D.4 – несанкционированное формирование запрещенной энергоструктуры Древняя Печать. Пострадавшая вы? – Лайза даже не поняла, что обращаются к ней: о чем говорят эти люди? Кто они? – Проедете с нами. Вы тоже - в качестве свидетеля.

Рядом протяжно вздохнули. Зашуршала жесткая ткань дождевика; кто-то подхватил ее под руки и помог подняться с земли, а затем - сесть в машину.

- Хотя бы вылечить успел, - проворчал мужчина, до того интересовавшийся ее здоровьем; теперь он сидел рядом с ней на заднем сиденье незнакомого серебристого автомобиля, и Лайза сумела рассмотреть лицо с широкими скулами. – А то бы вообще все напрасно было. И тогда жопа. Да?

Она не ответила.

*****

(Poets Of The Fall – Where Do We Draw The Line)

Их было трое – чем-то неуловимо похожих друг на друга людей в серебристой форме, сидящих за длинным дубовым столом. Перед каждым - папка, ручка и стакан воды. Непроницаемые лица, сложенные перед собой руки, сплетенные пальцы. Три не по-человечески ровных взгляда, три направленных сквозь нее сканера.

Пыльно.

Лайзе казалось, что в утонувшем полумраке зала с высокими потолками, несмотря на наличие вытянутых окон, в воздухе кружились пылинки. Наверное, разыгралось воображение. Просто темно, неуютно, слишком гулко. Малейший звук здесь отдавался укоризненным эхом, и от этого хотелось стоять застыв. И молчать.

Невысокая будочка-парапет, наполовину пустой стакан с водой, пить которую отчего-то не хотелось. Казалось, затхлость тогда заполнит тело, и оно станет частью общей скрипучей декорации зала суда, куда Лайзу привели почти сутки спустя.

Сутки сидения в небольшой пустой комнатке с кроватью, стулом и постоянно закрытой дверью. Сутки тишины и времени на раздумья.

Она сумела восстановить в памяти многое, но не все: собственную квартиру и слезы, что хлынули водопадом, стоило Чейзеру шагнуть за дверь, отчаяние, страх, беспросветность. То глупое решение – желание ощутить на щеках ветер, – что в итоге привело к катастрофе. Вспомнила, как насиловала железного коня, отчаянно вращая ручку газа, как юлило под колесами мокрое шоссе, как вдруг вылетела на встречку машина…

А вот дальше терялось.

Наверное, была травма, наверное, она ударилась, упав с мотоцикла, но откуда-то взявшийся доктор прямо там, у дороги, за тот короткий отрезок времени, что у него был (она долго пыталась состыковать временные промежутки по внутренним ощущениям и часам), сумел залатать ушибы (ссадины, переломы? Ведь кровью были залиты не только штаны, но и воротник) так ладно, что не осталось ни одного синяка.

Как?

И где были те синяки?

Почему кровью пропиталась вся одежда, но Лайза не смогла отыскать на себе ни единой шишки?

А на обочине точно стояло два автомобиля – она могла в этом поклясться: один синий фургон, докторский, а второй Чейзера – его бы она узнала где угодно. Значит, Мак тоже был там. Приехал, пытался помочь ей, а затем вызвал доктора.

При мыслях об этом сердце исходило горечью, болью и нежностью. Он пытался. Наверное, пытался что есть сил и даже сделал что-то, из-за чего они теперь здесь, в Комиссионном зале суда.

Создатель, какая же она была дура, что допустила все это: этот кошмар, этот горб на ровном полотне жизни, этот судный день, что не сулит в итоге ничего хорошего.

Ровные голоса, отрешенные лица и взгляд, который она все это время пыталась поймать – тщетно; Аллертон напоминал сидящую в огороженном низкими деревянными перилами углу статую. Застывшее лицо, непроницаемое выражение и боль, застывшая в глубине глаз. Она не видела их – он смотрел в окно, – но чувствовала. Ни слова, ни поворота головы, ни единой эмоции, пока один из представителей Комиссии, тот, что сидел посередине, ровно зачитывал строки.

- …имя пострадавшей – Лайза Дайкин. Применительно к ней было произведено формирование энергоструктуры, именуемой Печатью Воина. – Голова поднялась от бумаг; немигающий взгляд уставился прямо на нее. - Мисс Дайкин, просьба отвечать на вопросы честно, иначе детектор засечет колебания графика, и мы будем вынуждены применить меры, чтобы произвести дополнительное дознание. Это понятно?

- Да, – она едва сумела выдавить из пересохшего горла это хриплое слово и закашлялась. Все-таки отпила воды. Поморщилась от неприятного вкуса.

- Говорите только правду. Четко, коротко, по существу. Вопрос первый. Вы знали о том, что обвиняемый в нарушении пункта 2.2D.4 Мак Аллертон применил по отношению к вам запрещенный метод воздействия?

Справа, оттуда, где стояли пустые лавочки, раздался раздраженный голос:

- Он сделал это для того, чтобы спасти ей жизнь. Нет другого метода перелить энергию в человека…

- Мистер Лагерфельд! – жестко прервал один из обвинителей. – Вам вопросы будут заданы, когда придет время. Если вы еще раз позволите себе…

Окончание предложения Лайза не услышала, потому что на нее обрушился шквал эмоций – значит, вот что произошло! Мак привел в действие какое-то заклятие, чтобы спасти ее до приезда доктора. Значит, она действительно пострадала и пострадала так сильно, что… умирала? Неужели умирала? Создатель помоги ей… и ему! Тому, кто теперь сознательно избегал кинуть в ее сторону даже короткий взгляд.

- Мисс Дайкин?

Лайза вздрогнула и с трудом сместила взгляд с лица Чейзера на говорившего.

- Да?

- Это ответ на вопрос?

- Простите…

- Должен ли я повторить вопрос?

- Нет-нет… - Чтобы вспомнить четкую формулировку звучавших слов, пришлось напрячься. – Знала ли я? Нет, я не знала, потому что была без сознания… Я пыталась уйти от…

- Это не важно, – ее грубо оборвали. - Повторяю, ответы должны быть короткими и по существу.

Но ведь они и есть по существу!

Лайза тут же вынырнула из того сонного состояния, что преследовало ее в последние часы, и вскипела: если ей не позволят объяснить причины действий Мака, тот может серьезно пострадать! Как они смеют обрывать?!

- Но ведь это по существу…

- Нет.

Короткий, как удар хлыста, ответ. Лайза сжала зубы и умолкла. Покосилась туда, где сидел доктор, почувствовала его немую поддержку.

- Значит, о применении запрещенного метода вы не знали. Перед тем, как метод был применен, был ли вам задан вопрос о согласии стать женщиной обвиняемого?

- Что вы имеете в виду?

Самый правый из трех, тот, что задавал вопросы, укоризненно нахмурил брови и недовольно пояснил:

- До сегодняшнего момента звучала ли по отношению к вам фраза «Стань моей Женщиной»?

Она едва не поперхнулась.

- Зачем вам это? Какое это имеет отношение к де…

- Отвечайте!

- Да, звучала. – Лайза сконфузилась. Ведь это личное дело двоих, причем здесь Комиссия?

- Было ли вами дано согласие?

Ее ступни приросли к полу, а сердце бросилось в предательский галоп. Здесь бы ответить «да». Наверное, это очень важно, раз они спрашивают, тем более, сейчас бы она с удовольствием ответила «да», но тогда… Тогда не ответила, не смогла… А теперь жалела. Но что важнее – прошлое или настоящее? Сейчас бы она отдала все на свете, чтобы повернуть время вспять и проговорить две заветные буквы вместе трех ошибочных. Сейчас бы она выпрыгнула из-за парапета и бросилась прямо туда, в огороженную зону, где, не поворачивая головы, сидел Мак.

- Мисс Дайкин, у вас зафиксировано ускорение пульса выше предельной нормы. Если вы обдумываете вариант ложного ответа, Комиссия назначит за него наказание.

Она выпила воды – поганой затхлой воды, лишь бы не открывать рот. Почему тогда не произнесла «да»? Почему? Дура!!!

А теперь правда. И ничего кроме правды.

- Нет. – Выпало наружу скользкое и вялое, как кусок обляпанного пылью желе, слово.

- Фиксируем. Согласие дано не было.

В этот момент Мак повернулся: то же самое разочарование она видела в его глазах в прихожей. Ту же боль, ту же грусть, тот же немой вздох. На этот раз, чтобы скрыть подступающие слезы, отвернулась она.

- Мисс Дайкин, знаете ли вы, что такое Древняя Печать Воина?

- Нет.

Ей плевать, что это. Если это то, что требовалось, чтобы спасти жизнь, она могла бы согласиться на ковш вонючей жижи, влитый прямо в рот. А уж что бы там ни выбрал Мак, не ей судить.

Представитель Комиссии постучал подушечками пальцев по столу и пояснил:

- Печать Воина – это, если можно использовать это слово, – заклятие, которому обучены лишь те, кто в настоящее время достойны называться воинами. Этот метод применяется мужчиной по отношению к своей, повторяю, СВОЕЙ женщине, чтобы создать плотные энергетические узы между партнерами. И эти узы являются обещанием любить, уважать и почитать, а так же ожидать того же самого в ответ от той, кто дала согласие быть ими заклейменной. Так же они налагают ограничение в виде неспособности иметь сексуальный контакт с другими партнерами, поскольку если подобный контакт состоится, у человека, носящего печать, наступит смерть.

- Смерть?

- Да, смерть. Поэтому печать в свое время и была запрещена.

Внутри Лайзы все притихло.

Вот, значит, что использовал Мак, чтобы не дать жизни покинуть ее. Запрещенную Печать, которую мужчина дарил своей женщине, печать вечных уз, обещание любить, клятву верности. Через такую, по словам доктора, партнеры могли обмениваться жизненной энергией…

Лайза неосознанно коснулась пальцами места под ключицей, инстинктивно почувствовала, что рисунок проявился именно там. Жаль, что в той комнате не было зеркал…

Мак снова смотрел в окно и сдерживал кипящие внутри чувства, среди которых выделялись три: одиночество, грусть и тонкая пульсирующая жилка любви. Теперь она поняла, отчего чувствовала его эмоции так ярко: их передавала по невидимому каналу связи призрачная, протянувшаяся между ними нить.

Погладить бы его сейчас по волосам, обнять, прижаться к груди…

Мечты о несбыточных желаниях прервала очередная фраза обвинителя:

- Подведем итог. За формирование запрещенной структуры Мак Аллертон будет наказан. Решение о его наказании будет вынесено непосредственно начальником обвиняемого в течение следующих двадцати четырех часов. Теперь касательно вас, мисс Дайкин…

Лайза сжала зубы так, что свело скулы – они накажут его. За нее.

Создатель, что она наделала?

- Так как вы не являетесь женщиной обвиняемого и не давали согласия на изменение собственной энергоструктуры посредством заклинания, Печать должна быть убрана.

«Нет, не надо…» - хотела прошептать Лайза, но горло пересохло – беззвучно открылся и закрылся рот.

- Загвоздка в том, что действие Печати можно нейтрализовать лишь одним способом – смертью одного из партнеров. Вы желаете, чтобы Мак Аллертон был приговорен к казни?

- Нет! – она выкрикнула это так резко, что голос сорвался на визг. - Нет, - проговорила уже спокойнее, чувствуя, как от нахлынувшего страха из груди пытается сбежать собственное сердце. Они шутят? Они, должно быть, шутят. Нет, только не казнь, Создатель, помилуй…

От нахлынувшей паники затошнило; Лайза едва держалась на враз ослабевших ногах, а бесстрастный представитель Комиссии продолжал вещать страшные вещи:

- Второй способ, которым можно нейтрализовать действие Печати – позволю оговориться: результат при его применении не гарантирован, – это кома. Мы можем подвергнуть обвиняемого избиению и поставить его на грань жизни и смерти, что может стать причиной ослабления действия уз. Вы согласны попробовать?

- Нет, – повторила она хрипло. – Не надо казни, избиений, комы. Оставьте эту Печать, как есть.

- Подобное невозможно. Печать запрещена к использованию, к тому же вы не давали согласия на ее установку и не являетесь женщиной обвиняемого.

Шах и мат.

Лайза понурила голову, теперь они оба чувствовали опустошающую изнуряющую разум усталость – и она, и Мак. Кто бы знал, что их первая и единственная ссора приведет к подобному исходу?

- В таком случае мы сделаем следующее: в нашем присутствии обвиняемый формально отречется от вас, что с нашей помощью и вмешательством частично прервет действие Печати, как то: вам будет позволено вступать в половые отношения с другими партнерами без угрозы для здоровья или жизни. А над тем, как убрать проступивший рисунок с вашей физической оболочки, мы будем думать. Проведем лабораторные исследования и о результатах уведомим вас дополнительно.

Впервые за все это время, Мак смотрел прямо на нее, смотрел с болью и нежностью, почти уничтоженный.

«Они хотят, чтобы я отрекся от тебя…»

«Не надо…»

«Я должен, принцесса».

«Нет, Мак…»

«Так будет правильно».

Лайзе казалось, что зал суда пропал: исчезли чужие лица, тишина, посторонние звуки, и остался лишь соединяющий двоих тоннель. Световой пассаж, оставивший все лишнее за пределами восприятия. Стук его сердца в собственных ушах, ощущение сжимающих ее холодные пальцы теплых ладоней. Родные зеленовато-коричневые глаза, мягкая грустная улыбка и рвущая сердце на части, плещущаяся через край сердечного котла, любовь.

«Я должен, милая…»

«Нет…»

Веки защипало от подступивших слез.

«Я с самого начала не имел права».

«Имел».

«Нет. Прости меня».

«Ты спас меня, Мак…»

Он какое-то время молчал.

«Дураки мы, да, милая?»

«О чем ты говоришь? Почему?»

Горько и обидно.

«- Я просто люблю тебя».

Его шепот, казалось, раздался прямо в ушах, и Лайза почувствовала, что сейчас разрыдается.

«Я тоже люблю тебя. Слышишь?»

Он лишь мягко улыбнулся в ответ и отвернулся к окну.

Она смотрела на любимое лицо и чувствовала, что сейчас умрет прямо там.

Слышал? Он слышал, что она сказала? Он ведь должен был услышать!!!

- Мистер Аллертон, вы должны произнести, что отказываетесь от прав на эту женщину. Вслух, громко, четко.

Его мягкая, без тени веселья, улыбка, когда Мак вновь повернулся, все длилась, длилась и длилась – она зависла над ней, как тень счастливого прошлого и покрывшегося трещинами будущего. Без права на исправление совершенной ошибки.

- Да. Отказываюсь, – слова не прозвучали - бесплотно прошелестели, ничем не наполненные. Пустые, как оболочка призрака.

Представитель Комиссии покачал головой.

- Формулировка не принимается. Вы должны назвать имя и пояснить, что отказываетесь от любых прав на стоящую перед вами женщину.

Они не дались ему просто, эти слова – она запомнила это навсегда. Запомнила сквозь болезненно-гулкий стук сердца, сквозь стоящие пеленой слезы, сквозь пронзившую грудь боль.

- Я отрекаюсь от Лайзы Дайкин. От нее. И любых прав на нее.

Печать на плече медленно похолодела – так остывает тело с изъятой искрой, так стекленеют глаза покойника, неспособные более различить цвет неба.

Когда судья объявил о том, что мистер Аллертон и мисс Дайкин более не имеют права общаться и должны неукоснительно соблюдать это правило в будущем, Лайза не сумела даже отреагировать.

Онемели ноги и руки.

Онемел язык.

Онемел разум.

*****

- Наказывай.

Мак больше не чувствовал. Не мог, не хотел, забыл как.

Наказание? Что может быть страшнее вырванной с корнем души? Заставили сказать - он сказал. Заставили разъединить узы - он разъединил.

Вот только жить дальше за него некому.

То был первый и единственный раз, когда Дрейк коснулся его плеча – Аллертона тряхнуло, по телу на секунду прошла электрическая волна, он повернулся от окна, в которое смотрел, и уперся взглядом в серьезное лицо Начальника.

Тихий кабинет, кажущийся низким после зала суда потолок.

- Я не буду тебя наказывать, Мак.

Тот лишь горько усмехнулся. Плевать.

- Как хочешь.

Дрейк не отреагировал на фамильярность. Смотрел странно: сосредоточенно и хмуро, в этом взгляде Мак будто ступал по спирали собственной судьбы.

- Почему ты запретил нам общаться, Дрейк? - То был единственный вопрос, царапающий кровоточащую рану острым железным краем. - Мы могли бы что-то исправить, что-то понять, что-то… сделать…

Он ведь не заплачет? Нет, не позволит себе, ведь мужчина… Не перед собственным Начальником так стыдиться. Не перед собой.

- Ты хотел, чтобы она осознала? Это был единственный вариант.

Мудрый и тяжелый ответ.

- Но… - Аллертон не выдержал, горько усмехнулся. - Ведь она уже.

- Просто поверь мне.

Больше Начальник не сказал ничего.

Открыл дверь и жестом указал в коридор.

Дата добавления: 2015-10-16