Глава 20.1

Я спокойно смотрел через открытое окно все в то же ультрамариновое небо, усеянное маяками Вселенной, и представлял, что каждая из звезд для кого-то может быть своим солнцем, пока не ужаснулся своего же вибрирующего мобильного.
Оглядываюсь на кровать, доставая разрывающийся аппарат из кармана. Ноэль продолжает изучать свои записи в альбоме, сделанные на кладбище. Смотрю на дисплей и совершенно не удивляюсь: Этьен. Ну, должен же он был когда-то объявиться. Почему бы не сейчас, в начале двенадцатого ночи, когда я, к примеру, мог бы уже сладко спать и пускать слюни на подушку? Идеальное время. Решаю, что выходить из комнаты нет надобности, даже вне зависимости от того, о чем пойдет беседа. Что мне скрывать от Ноэля? Особенно после того, что было там, под этим небом...
— Да, — спокойно отвечаю на звонок.
— Ив, — жалостливый голос и заплетающийся язык говорят мне несравненно больше, чем все его последующие попытки выразиться. — Ты дома?
— Дома, — говорю четко и безэмоционально.
— Ив, приходи ко мне...
— Нет.
— Тогда я к тебе...
— Нет, блин, — отрезаю резче, закатывая глаза и снова отворачиваясь к окну.
— И-и-ив, — начинает ныть, без стеснений заставляя мой динамик разрываться от гудения, — я хочу тебя, я не могу без тебя, пожалуйста...
— Ты пьян, — констатирую факт.
— И что? Я один, я ни с кем не спал, я не изменял тебе, Ив!
— Ну и зачем ты отчитываешься?
— Потому что хочу тебя, И-и-ив...
— Нет, милаш, протрезвей, потом поговорим.
— Ты что, не один? — подозрительно мычит в микрофон и оглушительно в него дышит.
— С чего ты взял?
— Я просто знаю! Он там?! — им неумолимо овладевает истерика.
— О чем ты? — спрашиваю еще раз и абсолютно равнодушно.
— Не при... кидывайся, — шипит, чуть заикаясь от ярости. — Дай-ка ему трубочку.
— Послушай, ты не в себе, Этьен. Ложись спать, завтра поговорим.
— Нет, я хочу сейчас! Дай Ноэлю! — пьяное требование звучит по крайней мере смешно.
— Дам, но без тебя, ладно? — действительно начинаю смеяться.
— Что смешного?! Я хочу сказать ему пару слов, Ив! Я имею право! Позови его!
— Я позвоню тебе завтра, честно, милаш. Только перестань маяться фигней и ложись спать, — тяжко вздыхаю, потирая лоб рукой.
— Я не смогу спать без тебя!
— Раньше надо было думать, ты же вернулся домой. Теперь спи сам.
— Нет, я вернусь к тебе, Ив! Пожалуйста, пусти меня...
— Не сегодня, я ложусь спать.
— Я умру, Ив! — вот заладил-то. Я сейчас возненавижу свое имя.
— Проспись — и пройдет, я знаю. Спокойной ночи, милаш, — отвожу мобильный от уха. Этьен еще что-то говорит, но я безжалостно нажимаю на кнопку отбоя, затем вырубаю телефон совсем. Какой я жестокий. Надеюсь, милашу не придет в голову припереться ко мне.
— Что с ним такое? — не отвлекаясь от чтения, интересуется Ноэль.
— Да напился же в темную, — оставляю мобильный на столе у компьютера. — Вот прийти захотелось.
— Хах, — пренебрежительно улыбается, что в первый момент кажется диким явлением: может, он и не ревнует, но целенаправленно пытается подчинить меня себе, при этом устранив всех посторонних. — Ясно все. У него конкуренция, и она… непобедима.
— Зато у тебя ее нет, — произношу подбадривающе, подползая по кровати к нему и заглядывая в альбом.
— Еще бы, — хмыкает и закрывает свою писанину, с ожиданием поднимая на меня глаза.
— Эй, мне что, нельзя посмотреть?
— Там нет ничего интересного. Давай ложиться?
— Ты устал? — изнутри поднимается какая-то странная нежность и желание заботиться о нем. Он с улыбкой кивает. — Ладно, и правда.
— Тогда я первый в ванную, — спрыгивает с кровати и, забирая свои вещи из моей сумки, скрывается за дверью.
— Конечно-конечно, — отвечаю, как своенравному ребенку, лишь бы успокоить, но уже в пустоту комнаты. Включаю компьютер. — Первый…
Захожу на фейсбук. Так, снова пачка сообщений. Задрали. А, нет. Одно от Криса, того самого бывшего одногруппника. Вообще его зовут Кристоф, но все называют Крисом. Мне тоже так больше нравится. Пишет, что с сентября у него будет много свободного времени, потому что парни, с которыми он играет, пойдут снова на учебу и репетиции будут проводиться реже. Небось, снова позовет гулять? Ну, посмотрим. Если бы действительно не было Ноэля, Реми, Этьена… я бы сходил. Но, к счастью, они у меня есть.
Остальные сообщения от каких-то не внушающих доверие баб. Одни пишут, что видели меня где-то, с кем-то, как-то... Другие — просто познакомиться. Раньше я всем отвечал в двух словах: я гей. Теперь просто удаляю сообщения, даже не открывая их. В печенке уже сидят. Хотя пацаны тоже часто пишут. Там все прямо, безо всяких знакомств: «У меня есть квартира, не хочешь перепихнуться?» Нет, некоторые изощряются, начинают расписывать свои невероятные возможности и умения, параметры, божественную внешность и даже предлагают хорошо заплатить. Поначалу было дохрена противно, что я кому-то кажусь шлюхой. Потом понял, что им, по сути, срать, кого трахать. Лишь бы живое и теплое. А некоторым даже наоборот. Грешно осуждать, сам извращенец.
Я уже хотел пару слов черкнуть в дневник, достал блокнот, но не успел. Дверь ванной открывается. Оборачиваюсь. Ноэль прошмыгнул к креслу и как раз раскладывает на нем свою одежду. Да, в тех шортах, которые я надевал на голову, и в простенькой, чисто-белой, чуть длинноватой для него футболке. Как же он сам очаровательно прост…
— Я все. Можешь идти, — говорит с улыбкой, забираясь на кровать. Мокрые волосы забавно спутались и лежат беспорядочными прядями. Снова он такой домашний, такой милый.
— Хорошо, — убрав дневник, встаю. — В Интернет не хочешь?
— Нет, мне там делать нечего, — расправляет переливающуюся в электрическом свете простыню, пару раз глянув на меня как-то двусмысленно.
— Ладно, — подыгрываю, делая вид, что понял его неясные намеки, перехожу на такой редкий для меня флиртующий тон, — не скучай, детка.
Нахожу в тумбочке в шкафу белье и бреду в ванную. Да, после кладбища давно стоило помыться. Да и вообще. Мне же с Ноэлем спать. Представляю, как он будет мне всю ночь пахнуть. Главное — заснуть. Надо отдохнуть, потому что день был нелегкий. Да и завтра вставать нужно с утра, чтобы успеть отвести его домой. Реми не должен знать, что его племяш ночевал у меня. А то получу по тридцать второе число. Еще обидится. Не хватало мне этого.
Замечаю на бортике знакомый сосуд, виденной мною вчера. Открываю, воздух сразу наполняется терпким, насыщенным цветочным запахом. Странно, он забыл его здесь? Или специально оставил? Я бы им помылся. Но... вдруг нельзя? Ладно. Лишь лицо и руки. Никто не заметит. Да и хватит с меня. Стук в дверь — быстро закрываю бутылочку и ставлю на место, чуть ее не уронив. С замиранием сердца выключаю воду, чтобы не шумела.
— Да?
— Ив, — дверь открывается и раздается неуверенный голос. — Я зубы почищу, можно?
— Вот же, — смеюсь, представив себя со стороны: конченный придурок! — Конечно можно, — снова включаю воду. Как в детском саду, честное слово. А он невозможно милый, когда смущается. И хоть я его не вижу, но прекрасно представляю его зардевшиеся щечки, торопливые действия... Я бы подсмотрел сейчас за ним, но если он заметит, то так и убежит отсюда, спотыкаясь и со щеткой во рту.
А я вот под душем чищу зубы. Когда тянусь за щеткой, высовываю нос из-за ширмы — никого. Быстро он. Надо поторопиться, без меня же не уляжется. Хотя мне этого не знать. Мне лишь предстоит его изучить.
Смываю всю пену, чувствую себя превосходно, чисто и свежо. Накидываю полотенце на голову, немного обтираюсь. Так. Где трусы? Как дебил оглядываюсь. Нет, я не забыл их. Я их брал. Штаны, майка? Халат? Ноэль? Это не смешно. Смотрюсь в зеркало. Он что, издевается надо мной? Невозможно милый... Или думает, что я не выйду так? Не, ну не могло же мне присниться, что я брал с собою все необходимое. Хоть только что постиранные одевай. Похоже, малышу не до сна. Ну, ради бога. Не стану же я отказывать мальчику в веселье.
С одной стороны, ничего он не смущается. Но с другой — будет же за подушками прятаться, если я нарочно попадусь в эту «ловушку». Ну-ну, посмотрим, насколько его хватит. Нет, я же просто хотел помыться, спокойно, без жертв. Но кое-кто явно напрашивается. А может, мне просто так хочется. Мы подыгрываем друг другу, прикидываясь, будто мы здесь ни при чем. Забавно.
Развешиваю полотенца на сушилке, одно обматываю на бедра. Спасибо, что хотя бы это оставил. Еще раз смотрюсь в зеркало, строю сам себе обольстительное выражение лица, поправляю влажные волосы. Да, детка, я иду.
С силой открываю дверь настежь. Упираюсь одной рукой в косяк, красуюсь, развратно улыбаюсь, стараясь вложить в это действо максимум своего неиспробованного мастерства. Через пару секунд настороженность исчезает с личика Ноэля, и он тоже улыбается мне в ответ почти так же, как и я. Шествую неторопливой походкой к шкафу.
— Кажется, я кое-то забыл, — произношу томным голосом, медленно, но театрально.
— Вот потеха-то, — подражает мне, не сводя глаз. — Не преднамеренно ли?
— Какой догадливый, — высовываюсь из-за двери шкафа и бросаю взгляд на свои вещи, покоящиеся на кровати.
— Да, должно быть симпатично, — резко хватает мои трусы и надевает себе на голову. Господи, чему я научил ребенка?
— Ты неотразим. Но я знаю им лучшее применение, — подплываю к кровати, осторожно стягиваю с мальчика свой пестро-клетчатый предмет одежды. Решаюсь задать вопрос, который, как и моя манера речи, может обойтись мне втридорога: — Почему ты не можешь прямо попросить раздеться для тебя?..
— А ты разденешься?
— Нет. Потому что ты сам еще не готов, раз не можешь открыто об этом сказать.
— С каких пор слова показательней действий?
Ноэль так и продолжает сидеть по-турецки, как-то странно смотря на меня. Не отвожу глаз. Еле ощутимо, даже немного щекотно он проводит пальчиками от груди по линиям пресса, останавливаясь ниже пупка, задевая полотенце. Неотрывно изучает мое тело. Перестаю дышать. Нахожу какой-то безумный взгляд бордовых глубоких глаз. Наверное, рушатся все барьеры в этом мире, когда он аккуратно засовывает пальцы за край полотенца и подвергает его опасности падения. Рефлекторно хватаюсь за его руку, прижимаю к себе, не позволяя больше двигаться. Моляще смотрю на него, отрицательно качаю головой и пячусь, скрываясь за дверями шкафа. Перевожу дыхание. Если бы и дальше так стоял — задохнулся бы. Я ничего не могу с этим поделать. Пока он меня не касается, я могу держать себя в руках, говорить и умничать — врать. Но я же у себя дома, мне больше некуда убегать. Да и зачем теперь?
Надеваю наконец трусы, закрываю шкаф. Убираю свои украденные вещи с кровати на кресло, затем выключаю свет. Ноэль сразу включает ночник на тумбочке возле кровати. Я очень редко им пользуюсь: мне не нравится тот тусклый свет, который он дает. Уж лучше было либо оставить основной свет, либо выключить все. Но сейчас, оглядевши комнату и задержав внимание на малом, я вижу, какой необычной сразу становится атмосфера в комнате. Легкий полумрак, причудливые тени на стенах, мой Ноэль в кровати... Надо спать.
Выключаю компьютер, задергиваю шторы: по утрам они хоть и слабо, но все-таки рассеивают сияние восходящего солнца.
— Оставь, — тихая просьба за моей спиной. Оборачиваюсь, вопросительно смотрю на мальчика. — Не закрывай, на улице красиво в звездные ночи, не находишь?
— Ты не собираешься спать? — уточняю, все же отдергивая шторы обратно.
— Собираюсь, но не прямо сейчас, — отбрасывает простыню, приглашая меня тем самым присоединиться.
— Ты не раздеваешься? — подбивая подушку, стараюсь занять удобную позу. — Тебе будет жарко.
— Да?
— Ну, да, — с улыбкой треплю его волосы. Немного смешавшись, он снимает шорты и бросает рядом с кроватью на пол.
— Футболку, пожалуй, оставлю, а то по утрам иногда мерзну.
— Я тебя согрею, — обнимаю парня за плечи и притягиваю к себе. Он тут же придвигается ближе. Подумав, хитро пристаю с еще одним вопросом: — Скажи-ка мне, Ноэль, а что это за выходка с похищением одежды?
— Стало интересно.
— Что именно? Выйду ли я или как себя поведу вообще? Или действительно посмотреть на меня?
— Все вместе, — признается, едва ли заметно смутившись.
— А я думал, ты меня соблазняешь, как обычно.
Наблюдаю за тем, как он сосредоточенно мнет простыню, которая сразу же выскальзывает из рук, без единой складки или следа. Наступает недолгое молчание, и в это время я успеваю несколько раз поразиться тому, насколько интимна наша обстановка. Так же мы и с Этьеном сидели здесь, он рассказывал мне о таблетках, но тогда было совсем иначе: мы говорили далеко не о наших собственных отношениях, мы… всегда настроены на разные волны и чувствуем совершенно по-разному. Сомнительно, что я в своей жизни вообще когда-нибудь был на что-либо настроен, но с появлением этого Праздника я не могу охарактеризовать себя как-то иначе, кроме как «на волне Ноэля». Все мои антенны тянутся к нему, хотят улавливать лишь его излучения… Он заставляет меня чувствовать какую-то странную метафизику жизни, метафизику меня самого…
— А может быть, и соблазняю, — вдруг заявляет, немного отстраняясь и смотря на меня с вызовом..
— Малыш, — почти шепчу и расплываюсь в ехидной улыбке, — ты так робеешь, пока занимаешься этим, что прекрати я дурачиться — и ты будешь молить меня о пощаде.
— Да ты сам не лучше, — уверенно парирует Ноэль.
— Извини, мои реакции как раз говорят о том, что у меня хватает сил сопротивляться тебе.
— Ой, ну конечно, — отвечает насмешливо.
— Ага, конечно.
— Да не выделывайся, — резко стягивает простыню на свою сторону, спихивает куда-то в конец кровати.
— Что за ажиотаж? Революция? — с интересом наблюдаю за его передвижениями. Он, не отвечая, подползает и садится на меня верхом, придавливая ноги и сковывая движения. Непонимающе моргаю: — Что?
— Ничего, — невозмутим, как дитя божье! Придвигается совсем вплотную. — Сопротивляйся, только качественно. И без физической силы. Ты же можешь.
С какой-то демонической ухмылкой нежно касается щеки. Вздрагиваю, ведь такая мягкость совсем не вяжется с тем властным взглядом, прожигающим душу до крови, которая запекается по краям раны и неприятно стягивает что-то внутри. Не шевелюсь, да и не смогу просто. Тем не менее наслаждаюсь каждым его прикосновением. Проводит пальцами по шее и возвращается наверх, запутываясь в моих волосах на затылке. Потемневшие то ли от вожделения, то ли от такого освещения глаза полны нездоровой пытливости. Лишь на пару сантиметров ближе, и уже голова кружится от его запаха. Бледные, но горячие губы на секунду прижимаются к моим, очень осторожно и не спеша. Отстраняется и изучает мою реакцию.
— Еще, — прошу, облизывая губы и не шевелясь. Прошу и тут же получаю поцелуй чуть настойчивей. Снова разглядывает меня. — Мало, — усмехаюсь одним уголком рта. И еще раз, еще сильнее, но все равно так, будто боится идти дальше. Когда он снова хочет отодвинуться, тянусь за ним, не разрывая губ. В мгновение теряю контакт. — Ноэль... — обнимаю за талию.
— Не закрывай глаза, — его дыхание обжигает губы. Покорно киваю. Впивается. Вспоминаю вчерашний день. На этот раз я понятливый и без напоминаний раскрываю рот. Но никакой борьбы языками, даже наоборот: все как-то слишком гармонично и слаженно, почти ритмично, словно по нотам. Кажется, хочется смеяться, потому что в такой момент мы все равно смотрим друг другу в глаза. Господи, а это и правда возбуждает пуще обычного. Но глаза все равно норовят закрыться от сладостного, разливающегося по всем мышцам ощущения. Прижимаю хрупкое и такое пылающее тело к себе.
Поцелуй снова позади, и я чувствую, что самоконтроль дает слабину. Наверное, я расслабился, потому что у себя дома. Сладкие губки опускаются мне на шею. Откидываю голову, ударяясь о стенку. Кажется, я хочу разорваться на части. Именно хочу. Внутри что-то непонятное вскипает, как будто каждый орган становится четко осязаемым, и эти ощущения смешиваются с безудержным желанием, стремлением владеть этим божественным мальчиком, от и до. Раствориться в нем и растворить его. Полностью и навеки. Все это выворачивает наружу, но безумно приятно, хоть и неправильно. И жаль, что сейчас похоть берет надо мной верх. Страсть отравляет кровь, затуманивает разум и избавляет от страха. Но не от последствий.
Губы стремительно возвращаются к моему лицу, короткими поцелуями добираются до мочки уха. Шумно выдыхаю через нос, зажмуриваюсь, не противодействуя. Забираюсь руками Ноэлю под футболку.
— Сопротивляйся, — горячий шепот касается уха, от чего я действительно ощутимо вздрагиваю, покрываясь мурашками. Из окна завевает ночным свежим воздухом, и от перепада температуры тело невероятно разомлевает.
— Не могу, — лихорадочно глажу его тело под тканью. Сам нахожу его губы и снова открываю глаза, перехватывая его одержимый сладострастием взгляд. Черт бы тебя взял, не отвечай! Я делаю быстрее, чем соображаю. Да соображаю ли я? Тяну его футболку наверх, но он лишь помогает мне ее снять. «Нет, мой маленький, останови меня, я не могу сопротивляться, я слабый, безвольный, я даже... даже не могу произнести этого вслух», — проносится в голове. И, возможно, он слышит мою мольбу, но никогда и ни за что не прекратит прижиматься ко мне своей вздымающейся грудью.
Провожу руками по позвоночнику, схожу с ума. Активное ерзанье совсем срывает крышу. Ласковые детские руки не дают мне покоя, хватают, лапают, тискают так, как даже я себе не позволяю... А может, у меня просто нет достаточной концентрации для этого. В ход уже идут зубы, сначала его, потом и мои. До меня долго доходит. Откровенно стискиваю ягодицы, прикусывая наглый язык. Вырывается на волю.
Глаза отказываются видеть четко, смешивая все со всем. Любимое, ангельское, раскрасневшееся личико озаряется блудливой улыбкой, а изящная, худенькая рука, которую я целовал в благодарность за ужин, бесстыдно ложится мне на член. Раскрываю рот в немом возгласе, чувствую, как бешено колотится сердце, пульсация между ног еще больше меня выдает. Чуть не хватаюсь за голову от неистовости чувств. Слабо упираюсь Ноэлю в плечи, затем берусь за запястье поймавшей меня руки.
— Пусти, — воздуха совсем не хватает. Он слишком близко, ткань слишком тонкая. — Пожалуйста, это уже... — понимаю, что еще чуть-чуть — и я буду по-настоящему опасен для него. Собираю последние остатки решительности и твердости. — Прекрати.
— Не прекращу, — отвечает с долей злости. Придвигается. Куда уж ближе? — Обними меня, — тон приказной. — Ну давай же. Ничего плохого не произойдет, Ив... — говорит со мной как с больным. Не уверен, что я здоров. Чувствую, как судорожно дергается нерв под глазом. Все, это невроз, срыв. Я загнан в угол. Я ничего не могу. Я действительно не способен противостоять ему. И все мое существо недоуменно вопрошает, почему же я хочу спастись от того, кому признаюсь в любви. Это не так важно. От того, кого я люблю!
Руки по-рабски опускаются куда приходится. Ноэль сам обнимает ими себя. Конечно же, я безропотно фиксирую нужное ему положение. Маленькая ладонь снова возвращается на причинно-непривычное место. Опять есть порыв отдернуться, но некуда, да и незачем. Смеюсь сам над собой: именно членом я мог явственно ощутить размер его руки, хотя относительно недавно я сравнивал и на глаз, и со своей собственной.
Касается легонько подбородка, приподнимая мою повешенную от безнадежности голову. Наверное, с охмелевшей улыбкой смотрю на парня. И вновь, как в первый раз, неторопливые чувственные поцелуи. Такие же медленные, но ощутимые движения на моем члене, и еще какие-то — всем его телом на мне… Несколько раз он направляет мои поглаживания, и я снова прохожусь пальцами по спине вверх, ощупывая каждый позвонок, и вниз, до самой резинки трусов. И снова вверх. И снова вниз, веду до тех пор, пока пальцы не скользят дальше, не встречая преград, в ложбинку, различая, судя по всему, конец позвоночника. Торможу, отрываюсь не без сожаления от требовательных губ, оглядываю Ноэля и понимаю, что меня снова обставили: трусы приспущены. Собираюсь убрать свои лапы от невинности мальчика, только он недоволен этим и успевает задержать меня.
— Эй, малыш, — шепчу, когда он со вздохом кладет лоб мне на плечо, все так же крепко удерживая мою руку. — Ну что? Что ты хочешь? Это не всегда так приятно, как ты думаешь, — делаю еще попытку выкрутиться, но он тут же начинает настойчиво подталкивать мою упирающуюся руку дальше. — Не надо, пожалуйста, — на это он впивается мне в плечо зубами, и я, не осознав, что поддался его требованию, начинаю даже смеяться, а затем чуть ли не рыдать, всхлипывая, случайно задев сфинктер. Теперь по-настоящему вырываю руку из его цепкой хватки. — Не глупи, Ноэль, это опасно, больно, да и рано тебе, — в виноватом порыве начинаю успокаивающе гладить его по волосам
— Боишься? — вдруг поднимает голову и гневно глядит на меня.
— За тебя, боже ты мой, — рискую сожалеюще улыбнуться.
— Но я же хочу, хочу этого! Я сам не боюсь, неужели мне нужно просить тебя? Или... — прищурившись на секунду, он тут же слазит с меня, натягивая трусы, целеустремленно направляется к компьютерному столу.
— Что такое? — поспешно усаживаюсь на край кровати. Он садится за стол, берет первую попавшуюся ручку и открывает выдвижной ящик стола, находит мой дневник. Спохватываюсь, подхожу, заглядывая через плечо: — В чем дело, что ты задумал?
— Как там оформляются расписки? — деловито чешет ручкой затылок. — Так, сверху посредине слово «Расписка», верно?
— Что это будет? — никак не могу успокоиться и дождаться результата.
— Расписка будет! — повторяет мне, как долбоебу какому-то.
— Я вижу!
— Не ори, если видишь!
— Сам не ори, — мямлю в ответ.
— Так, и что там? Как начинать? — через пару мгновений он уже строчит как угорелый.
— Что ты пишешь? Читай, — пытаюсь разобрать слова в тусклом свете ночника, но наши тени завидно этому препятствуют.
— Я, Ноэль Бонне, — читает по мере написания, — обязуюсь взять на себя ответственность... за все последствия секса...
— «Полового акта» лучше.
— Ну не переписывать же мне теперь! Будет так. За последствия секса с Ивом Винсентом. Какое сегодня? — хватает мой мобильный и жмет на кнопку. Тот не отзывается. — Что, мать его, с ним такое?!
— Успокойся, — забираю мобильный из его рук. — Я его просто выключил. Наверное, уже тридцать первое, — смотрю на циферблат часов. Так и есть: начало первого. — И вообще прекрати материться.
— Так, и подпись, — пропускает замечание мимо ушей.
— У тебя еще нет права подписи, Ноэль.
— И что? Мне поехать сейчас в Индию за разрешением мамы? — яростно вырисовывает какую-то закорючку внизу страницы. — Готово.
— И что? — тупо пялюсь на написанное.
— А то, что все, — разворачивается на стуле, врезаясь при этом в меня, встает и возвращается на кровать. Перечитываю. Это все равно меня не оправдывает, но это хоть что-то и… да, блядь, я боюсь ответственности.
Теперь уже я сажусь на стул. Санта Барбара какая-то. Разворачиваюсь лицом к кровати. Ноэль сидит себе, закинув ногу на ногу, немного отклонившись назад и упираясь руками в кровать. Поза уж очень самоуверенная. И явно соблазняющая. На лице сложно что-либо прочитать, кроме непоколебимой решимости. Как будто не сексом намерен заняться, а в покер сыграть. Его ставка слишком велика. Собравшись с мыслями, предусмотрительно спрашиваю:
— То есть ты реально настроен на это?
— Да, — отвечает непреклонно. Даже спорить неохота. Но что-то же делать нужно.
— Хорошо, морально ты готов. Но... — договорить не удается.
— Я по-всякому готов.
Смеюсь, забыв, что хотел добавить.
— Уверен? Снова Интернеты твои научили? — нескрываемо окидываю настырным взором все его обнаженные части тела. Мне предстоит что-то фантастически потрясающее. Он прекрасен, как цветок. И слишком еще хрупок, чтобы быть сорванным. Неважно, что за разнузданные мыслишки околачиваются в этой милой смышленой головушке, какие откровенные взгляды посылают в мою сторону эти изумительные глазки, как беззастенчиво он касается меня и позволяет касаться его самого, стремясь всем своим телом навстречу. Это подлинная невинность. Ее ведь еще никто не касался по-настоящему. Даже то, что я осмеливался с ним делать — ничуть не испортило его.
— Я умею выбирать информацию, — полностью ложится на кровать.
— Я не сомневаюсь, малыш. Но еще ты мог бы поговорить со мной.
— Конечно. Только я знаю твою реакцию. Так что давай не будем, если бы да кабы.
— Но я все равно должен провести инструктаж, — мой тон становится педантичным. Кажется, это всего лишь защита. Нервишки шалят. Похоже, сильнее, чем у него.
— Мне и школьных учителей хватает по горло, — приподнимается на локтях. — Ив, я все знаю. Мы можем пропустить эту часть?
— Какой нетерпеливый ученик. Даже я всего не знаю, — демонстративно окинув мальчика голодным взглядом, направляюсь в ванную за волшебным тюбиком. — Но тебе необычайно повезло с учителем, — ставлю тюбик на край тумбочки, краем глаза наблюдая за реакцией «ученика».
— Выключишь свет?
— Нет. Зачем? — лукаво улыбаюсь, усаживаясь на пол у его ног. Мне нравится смотреть на него снизу вверх. А ему, полагаю, наоборот.
— Давай выключим, — отзывается слегка раздраженно, почти прямо садясь на кровати.
— Может, ты позволишь наконец взять инициативу верхнему? — приподнимаю с пола его ногу, опуская себе на ладонь, как прежде делал днем. — Расслабься, малыш. Ложись.
Ноэль плюхается обратно на кровать, раскидывая руки в стороны. Мысленно хвалю его. Своим бездействием он развязывает мне руки, полностью доверяясь. Мне придется держать экзамен по предварительным ласкам, а я в этом совершенно не искушен. Но отступать уже поздно. Мне предоставлена честь раскрыть мальчика, не пропустив ни одного сантиметра его тела, потому что где-то там, внутри, под кожей, где пульс пробивается сильнее обычного, может быть его душа... Если он цветок, то еще лишь бутон. Когда по неосмотрительности начинаешь ворошить одни бутоны, их хрупкие лепестки опадают... Другие же, отбросив лишнее, обнажают всю сокрытую яркость и свежесть сердцевины. В детстве я часто так делал с цветами, что дарили матери. Лишь сейчас я задумался: а не умирали ли они от этого быстрее? А не теряли ли они свою очаровательность преждевременно? Я не боюсь. Его суть за тысячами лепестков миллионов цветов, которые каждый год будут снова распускаться, как апельсиновое цветение.
Осмотрев вблизи линии голубоватых вен на ступне, легко касаюсь губами маленьких пальчиков. Ноэль снова приподнимается, удивленно смотрит на меня.
— Ты... — слова замирают на губах, когда я медленно провожу языком по самым основаниям. Отстраняюсь, улыбаюсь.
— Не нравится?
— Н... нравится, — полностью выпрямляется, усаживаясь. — Можно мне смотреть?
Не отвечая продолжаю играть с пальцами. Пожимаю подушечки и свод стопы, поднимая поцелуи к колену. Переключаюсь на вторую ногу. Никогда не думал, что буду таким заниматься. Нет... Никогда не думал, что буду наслаждаться этим, касаться чьей-то кожи с такой страстью, прижиматься щеками к тем частям тела, которые прежде вообще не заботили. Ведь раньше я никогда не обращал внимания на прелюдию, и Этьену она не требовалась, по-моему. Но теперь мне хочется отыграться за все пропущенные прелюдии всего человечества...
Немного раздвигаю худощавые ноги, приступая к внутренней части бедер. Парень подается вперед, безмолвно подзывая ближе и центральнее. Как это неприлично! Из улыбки губы плохо складываются в поцелуй, поэтому на этот случай есть язык. Язык — вообще мышца универсальная, что не может не радовать.
Берусь за резинку его трусов. Намек понят, и он встает. Преодолеваю последний барьер между нами. Хотел было уже сам встать, но засмотрелся. То, что я вижу обычно, совсем не похоже на то, что я вижу сейчас. И размер, и цвет кожи, и даже вспоминая его на ощупь после вчера… Я чувствую, что мне посчастливилось стать очевидцем чего-то невероятного. Впечатленный сим прекрасным, аккуратным, небольшим зрелищем, я действительно начинаю жалеть, что не умею рисовать. Это любовь, которая преображает члены!
Первые пару секунд Ноэль внимательно следил за моим выражением лица, но, вероятно, заметив мою улыбку и изучающий взгляд, направленный на пленившее меня чудо, больше не собирается смотреть на меня, разглядывая стены, потолок, пейзажи за окном — что угодно, только не меня. Мне хочется смеяться. Нет. Я уже смеюсь. По-доброму, от умиления. Целую почти целомудренно низ его живота, оставляя все самое интересное без внимания, но просто на потом. Встаю.
— У тебя такая гладенькая кожа, — провожу рукой по шее.
— А... — растерянно глазеет на меня. — Я... что мне делать? — тянет и мои трусы вниз.
— Постой, — усаживаю его на кровать и, не долго думая, укладываю, устраиваясь над ним. — Я благодарен за твое терпение, малыш. Но, — наклоняюсь к его уху, шепчу, — если я хотя бы притронусь к тому, к чему ты так хочешь, тебе уже будет все равно, когда я сделаю так, — и провожу языком по ушной раковине. Тело мальчика ощутимо обмякает под моими руками. — Или так, — спускаюсь к соску. Слюни текут сами по себе. Да. В некоторые моменты начинаешь течь весь, растекаться по пышущему под тобой телу. Я понимаю Этьена. — Или как-нибудь вот так, — любовно впиваюсь зубами в его шею, повторяя укусы раз за разом, ловя почти непроизвольные стоны. Господи, я совсем страх потерял. И не могу остановиться. Я хочу, о, как же я хочу его! Еще и еще, и все больше и сильнее. — Знал ли ты, Ноэль, — звучание его имени ласкает слух, и я не желаю прекращать, — Ноэль. Ноэль, — меня будто прорывает снова. — Знал ли мой Ноэль, Ноэль, Ноэль, что при анальном сексе эрекция — не такое уж частое явление? — оставляю на его груди и по всему животику мокрые следы от поцелуев в перерывах своей лекции. — Знал?
— Нет... — сдавленным голосом на выдохе. Я умираю.
— Но я всегда пытаюсь ее поддерживать, Ноэль, — целую в пупок, обводя языком углубление, — потому что это, Ноэль, помогает избавиться от многих неприятных ощущений вначале. Ноэль. Конечно, анальный оргазм — не миф, но к нему нужно приловчиться. И с первого раза этого точно не будет. У меня не было пока.
— А у меня будет... как-нибудь потом, — вибрирующий голосок раздается совсем тихо, но я будто ощущаю всю энергию, плотную, густую, теплую и сияющую, доносящую смысл слов до моего сознания. Пальчики приятно подергивают меня за волосы.
Неуклонно двигаюсь к манящей меня плоти. Все. Я больше не могу ходить вокруг да около. Но никогда еще я не находил в себе сил так долго тянуть. Встаю, бросаю лубрикант на кровать, в выдвижном ящике нахожу пару презервативов.
— Что это? Зачем? — голос становится еще более осязаемым.
— На всякий случай, — улыбаюсь, решаясь снять наконец трусы и с себя. Мальчик сразу зажмуривается и снова роняет голову на подушку. Хихикаю сам себе.
— Это ни к чему, — произносит с закрытыми глазами.
— Я не могу гарантировать, что у меня ничего нет, я не хочу рисковать...
— Ив, — снова непреклонный тон, — сколько раз мы уже смешивали нашу микрофлору? Ты касался языком моей открытой раны. Если что, то уже поздно.
Остолбенело уставился на Ноэля. Блядь. Он прав. Тогда я об этом не думал. Но Этьен, как сам говорит, здоров абсолютно. Следовательно, и у меня ничего не должно быть.
— Так что мне делать? — рассеяно спрашиваю, держа в руках пакетик.
— Вернись ко мне.
Звучит на этот раз просяще, и я повинуюсь. Снова нависаю над ним. Глаза открываются. Буря поднимается. Неистовые штормы в море страсти. Касаюсь его порозовевшего личика. Бледность нежной кожи все равно легко угадывается, несмотря на разгоряченность юного тела.
— Ты готов? — всматриваюсь в каждую черту, линию, игру теней и оттенков на ангельском лике. Бесценно то, что я вижу сейчас. Бесценен он, этот мальчик, навсегда ставший для меня моим единственным источником безумия. Бесценные рубиновые глазки, осоловело глядящие на меня. Бесценны волны сапфировых прядей, рассыпавшихся по подушке — по изумрудному фону, гармонично сочетающему с собой глубину ночного неба. Бесценен этот кристально чистый голос, иглами пришпиливающий мою душу, подаренную моим богом, к моему телу навеки. Бесценно благоухание его отзывающегося тела, источающего флюиды непреодолимого желания утонуть в нем... в Ноэле. Настоящий Праздник таков.
— Мне кажется, — сладкие губки изящно то встречаются друг с другом, то снова раскрываются, — я ждал этого вечность...
Проследив линию скул, веду пальцем к губам, схожу с ума от их мягкости и податливости. Горячий язык бесстыдно дотрагивается до него, позволяя проскользнуть внутрь. Я понимаю, зачем это делается. И я, кажется, способен кончить лишь от этого. Ставлю одно колено между его ног и легким усилием дальше раздвигаю их. Вот он, мой Ноэль, беззащитный и стремящийся ко мне всем своим существом. Такой неопытный, но его открытость и девственность в сотни раз больше возбуждает и зовет отведать той прозрачной сладости, что обитает лишь в не тронутых и не найденных никем оазисах, того восторга и безграничной силы покорения заснеженных, укутанных в облака вершин...
— Прости за столь долгое ожидание... — шепчу и целую освободившийся ротик. Касаюсь пальцем промежности и веду к отверстию. Трудно отдать себе отчет в происходящем. Он весь напрягается. — Расслабься, — улавливаю лихорадочный блеск в полуприкрытых глазах, с надеждой ищущих что-то в моих собственных. Руки для уверенности обхватывают меня за шею. Несильно нажимаю пальцем, но он и не думает мне поддаваться. Усмехаюсь. — Не упрямься, это всего лишь палец.
— Я ничего не делаю... — расстроенно похныкивает.
— Тогда я буду помогать тебе, а ты — мне. Только помогай же, Ноэль, — с улыбкой сползаю и оказываюсь в эпицентре. Сам уже облизываю палец, приставляю ко входу. Ноэль, подгребая подушку под голову, следит за всем. — Согни ноги в коленях, — прошу спокойно. Сгибает. Беру в одну руку его член. Нервно выдыхает через рот, дернувшись. — Да, малыш, дыши ртом, — советую и один раз провожу языком от основания до конца, одновременно надавливая пальцем на сфинктер. Чуть проще. Вот она, «прелесть» быть первым. Но зато как же хочется быть единственным... по-настоящему. И ради этого нужно побыть первопроходцем. — Лучше? — парень только чуть кивает, глядя таким взглядом, будто вот-вот расплачется. Не значит ли это «давай дальше»? С первого же дня он весь то и говорит немыми намеками: «Давай дальше». Подбираюсь еще ближе и беру член в рот, почти полностью. А вот и прелесть размера, благодаря которому можно радовать человека глубоким минетом, а не прибаутками всякими. Бедра в инстинктивном порыве приподнимаются вверх. — Сосредоточься на расслаблении, иначе я никогда не попаду внутрь, — позабавившись его реакции и улыбнувшись, снова принимаясь за напряженную плоть. И как по мановению волшебной палочки... да, волшебной, и да, палочки, палец проталкивается на пару сантиметров. Глубокий вдох, и мальчик задерживает дыхание, чуть сжимаясь. Затем напряжение спадает. Хочется отметить его успех чем-то особенным, хотя бы сказать что-то одобрительное, но решаю, что чуть более усердной работы ртом будет достаточно. Еще немного, и палец проникает еще глубже. Вынимаю.
— Ну! — полон возмущения и негодования.
— Все заново, родной, — одариваю его самым развратным взором, на кой только способен. О, да. Сейчас я как раз в духе. Каждая мелочь, которая раньше ничего для меня не значила, теперь отзывается тысячами разрядов внизу живота и в паху. А таким должен быть настоящий секс.
И снова внутрь, как можно глубже. Добавляю еще один палец. Туговато. Но мы стараемся, вдвоем. А сплоченность всегда дает результаты.
— Да возьми уже смазку, — снова этот приказной тон.
— Все под контролем, детка, — успокаиваю Ноэля, хотя все равно тянусь за тюбиком. — Ты растягивал себя?
— Э-эм... — глаза тут же воспаряют к невидимым небесам, что свидетельствует о его смущении. Новая волна вожделения накрывает все мое тело. Он до сих пор стесняется. Как же это трудно. — Ну, да.
— Когда? — смакую его состояние и эмоции.
— Утром же, — очевидно, ответ должен быть очевидным.— Ну, и, считай, только что в ванной…
— А до этого? — при этом делаю толчок пальцами.
— Нет... — закатывает глаза. Их больше небеса не интересуют.
— Вот в этом и проблема.
— Перестань туда так пялиться! — фыркает с недовольством, последние звуки переливаются в стон.
— Ты еще не дорос, малыш, чтобы осознать всю красоту этого вида и фееричность того, что тут происходит, — с умным выражением лица пытаюсь еще раз определить, насколько легко пальцы входят внутрь. Затем обожающе смотрю на… наконец подчиненного мне неугомонного ребенка. — Ты невероятно прекрасен с этого ракурса, Ноэль...
— Мм, давай уже, делай что-то, — ответная улыбка, и мне достаточно.
— Тогда, — совсем отползаю, — вставай.
Поискав глазами что-нибудь, обо что можно будет вытереть руки после лубриканта, не нахожу ничего более подходящего, чем собственные трусы. Что уж тут, поменяю белье за сутки три раза. Лучше это белье, чем постельное.
Ноэль и правда садится, собираясь уже слазить на пол.
— Куда? — обхватываю за талию и тяну на себя. Так мило теряет равновесие и падает, полностью замирая.
— Не знаю, — чуть ли не пищит, придерживаясь руками за меня, чтобы совсем не повалиться сверху. Это, наверное, потому, что чувствует, чем это таким я в него уперся. Надо же.
— А как через ткань, так не боялся, — носом задеваю пахнущие шелковые волосы. — Куда ты собрался?
— Ты сказал встать.
— Я сказал — на колени, — отвечаю пренебрежительно, но наигранно. Господи, только теперь я, кажется, имею смелость указывать ему. Я счастлив быть старше и быть сверху.
Ноэль самостоятельно отделывается от меня, выползая из объятий, и послушно становится на колени ко мне... нужно сказать спиной, но я говорю попкой. Она меня больше всего заботит. Я польщен такой исполнительностью. Знакомый полуоборот, зовущий взгляд, соблазнительно приоткрытый ротик...
— Ну? Я на коленях, — звучит так пошло в его исполнении. — Или я не так понял? Ты имел в виду четвереньки? — и, не дожидаясь ответа, бухается еще и на руки, но получается это у него очень грациозно.
— Да-да-да, Ноэль, да, — берусь за его бедра, придвигая ближе, раздвигаю чуть ягодицы. — Тебя больше не смущает, куда я пялюсь?
— О боже, Ив, — упирается макушкой в кровать, опускаясь на локти. Встречаю его взгляд, заглядывая ему между ног. Это игра такая. — Я хочу тебя. Сколько еще я могу мяться? Мне все равно, куда еще ты будешь пялиться, если ты, наконец, трахнешь меня.
Это было произнесено с такой простотой и душевным равновесием, что мне показалось, будто он это долго и нудно репетировал. Либо же репетировал свое натуральное смущение. Из двух одно. Либо... я знаю, что такое стоять вот так и ждать, пока вставят. И пока дожидаешься, начинаешь хотеть этого все больше и больше, что наталкивает на мысль о своей крайней разнузданности. Тем не менее тебе нравится это. И ты подыгрываешь этому ощущению, возжелав узнать, что чувствуют бляди. И после ты не можешь больше их осуждать. Я не могу.
— Не называй это так вульгарно, Ноэль, — кажется, сам начинаю робеть.
— Нет уж, давай трахай, — почти смеясь, отвечает и прогибается.
— Окей, раз ты настаиваешь, — улыбаюсь сам себе. Я слишком все поэтизирую. А на деле — обычная физиология.
Взвесив все «за» и «только за», медленно и старательно провожу языком по уже не так туго сжатым мышцам. Ноэль снова дергается. Могу поспорить, он не этого ожидал. Что ж, надо сказать, я и сам удивлен. Проталкиваю язык внутрь и удивляюсь сей легкости. Еще чуть-чуть — и все получится. О да, я невероятно силен! Чем я только тут ни занимаюсь, а стояк мой меня не подводит. Спасибо, друг. Это я от волнения начинаю мысленно разговаривать со своим членом.
Выдавливаю немного содержимого из тюбика на пальцы и размазываю. Еще немного и вовнутрь, чтобы мало не показалось. Три. Три — это как раз столько, сколько должно хватить впритык. Поэтому прошу моего мальчика еще поднапрячься — и уже целых четыре!
— Не больно? — аккуратно двигаю кистью.
— Нет, наоборот, — голос временами срывается на жалостливые стоны.
— Тогда почему же ты не стонешь? — легонько нажимаю на простату. Шумный выдох. Я хочу этого снова.
— Просто... когда в ход пойдет то, что надо... я не хочу кричать, поэтому сдерживаюсь, — тоже начинает двигать бедрами, наталкиваясь на пальцы. Я с ума схожу. Я схожу с ума.
— Ноэль, — сажусь по-человечески, — иди-ка сюда.
Мальчик — а может, уже парень? — тут же оказывается рядом. Передаю ему тюбик. Потом, подумав, забираю и выдавливаю смазку ему на ладонь. Жестом приглашаю, указывая на свой член:
— Размазывай.
— Я? — опять растерянность. Беру его руку и сам приспосабливаю как мне надо.
— Ты знаешь, мой сладкий, что будет... — запинаюсь, когда, опередив меня, он проводит осторожно по всей длине, — если ты кончишь раньше?
— Что? — старательно смотрит лишь мне в глаза.
— А то, что тебе будет больно, если я не остановлюсь сразу после этого, — направляю его руку. — А я могу и не остановиться, знаешь ли... И в конце даже могу быть резким... Ты лишаешь меня способности контролировать себя, Ноэль.
— Я потерплю, — отвечает уверенно. Я бы сказал, самоуверенно.
— Чушь. Ты не сможешь. Это и правда больно, если нет опыта, — совладав с распалившимся желанием двинуться вперед, в его руку, продолжаю: — Было бы крайне глупо терпеть. Это не то, что нужно терпеть. Это либо в удовольствие, либо никак вообще. Запомни это. Иначе может плачевно кончиться.
— Ты тоже не сможешь... — тихий, внушающий голос, — причинить мне боль. Если будешь об этом знать.
Не совсем улавливая подтекст того, что он сказал, подсовываю ему свои трусы. Вытирает руки, не спуская с меня глаз, и снова уползает подальше на кровать. Немного поворачиваю его, чтобы устроиться вдоль кровати. Больше нет ни жеста, ни момента, который бы отдалял меня от этого. Больше нет ничего: ни одного препятствия, ни упреждающего движения рук, ни единого «не надо» и никого, кто бы мог помешать. Почему-то я волнуюсь, будто сам девственник. В плане чувств это именно так.
Напоследок еще разок пальцы, затем приставляю член.
— Будет неприятно, Ноэль, — чувствую, как дрожь отдается в руках, и чтобы забыть об этом, берусь ими за его бедра. — Зато, — вырывается нервный смешок, — какая удача, что он все-таки у меня средненький, правда? — легонько проталкиваюсь, и несколько сантиметров уже позади. Замираю. Его выдох. Тяжко-трудно. Но терпеть невозможно. Еще немного. Непривычное, сумасводящее горячее нутро и вспотевшее тело в руках... Наклоняюсь. — Впускай потихоньку, — и тут же давление заметно ослабевает. Медленное, но уверенное продвижение. В какой-то момент мальчик отдергивается вперед, тихо замычав, будто от раздражения. — Прости, малыш, — останавливаюсь, целую нежно в спину. — Больно?
— Ну, есть такое, — отвечает довольно бодренько как для того, кому больно. Усмехаюсь. Он хорошо держится. Терпит. Далеко пойдем.
— Тогда привыкни, прислушайся к себе. Дашь знать, когда можно.
Неторопливое движение мне навстречу. Не шевелюсь. И обратно. Отпускаю его бедра, давая свободу действий, отвожу руки за спину. С ним все не так, как раньше. Потому ли, что это просто другой человек? С ним лучше. В сколько раз Этьен опытней? Опытней меня, я имею в виду. И что эта малолетка тут вытворяет? Но, пресвятые ночные небеса, всемогущий звездный космос, я всецело поглощен своими чувствами, я бесповоротно отдался одному человеку, чье присутствие само по себе повергает в сумрачную бездну наслаждений! Я, Ив Винсент, тупое отродье гнусного существа и замечательной женщины, удостоен способностью любить. Да и кого? Но его невозможно не любить, так ведь?
— Ив, — встречаю туманный взор, такой непонятный моим глазам, но интуитивно, не требуя больше ни слова, возвращаю руки на бедра и делаю толчок, следя за мимикой Ноэля и пытаясь понять реакцию тела. С хмельной улыбкой он снова отворачивается и чуть сильнее выгибается.
Мир до размера комнаты. Вселенная до одного человека. Все колебания до нашего ритма. Все энергии до нашей теперь общей. Весь смысл до его дыхания. Вся анатомия до члена и анала, все жидкости до наших смешавшихся... Все сжимается. И иногда пускает чуть глубже. А иногда лишает меня силы воли двигаться... И лишь капелька жизни в наших венах, в наших нервах, находящихся так близко. Эта дорожка позвонков, эти соприкосновения бедер, эти развивающиеся формы, это гибкое тело, этот мальчик, этот мальчик... мой мальчик. Больше ничей.
— Ив...
Припадаю к его спине, касаюсь губами плеча. Ничто сейчас не звучит прекрасней моего имени, произнесенного им так томно. Я здесь, я с тобой, я слышу, я только и делаю, что слушаю, чувствую тебя... И там, и здесь, весь в тебе и вокруг тебя.
— Да, детка...
— Я устаю...
Молча высвобождаю его от всего себя, зачарованно слежу за его движениями, пока он устраивается на спине, провожу рукой по пылающим щечкам, по груди, по животу... И снова внутрь. Обхватываю его член, впиваюсь расплывающимся поцелуем в сухие губки. Пальцы скользят по моей спине, коротенькие ногти слабо царапают кожу. Зарываюсь носом в запутанные пахнущие волосы, дышу, дышу, перестаю ощущать свои собственные силы, просто становлюсь абсолютно весь для него, для его несдерживающихся стонов и неразборчивых слов, для его извиваний подо мной... Мне кажется, я готов молиться за это.
Рука настойчиво протискивается между нами и хватается поверх моей, ускоряя темп. Отпускаю почти пульсирующую плоть. Он кончит раньше. И черт со мной. Мне нужно это видеть. Приподнимаюсь над парнем. Сбившееся дыхание, брови чуть сведены, веки плотно сжаты...
— Подушка... — еле выговаривает.
— Убрать? — приостанавливаюсь. Чуть заметно кивает. Вытаскиваю подушку из-под его головы, отпихиваю.
— Давай... — почти одними губами, но я четко различаю каждый звук. Отворачивается и приоткрывает глаза.
— Ноэль... — зову безумным шепотом, чуть замедляясь, поворачиваю его лицо к себе, смотрю во влажные глазки. — Больно?
— Мало...
И я, потеряв остатки рассудка, пытаясь мобилизовать все свое чувство такта, еще старательней прорываюсь внутрь. Чем это закончится для него? Я не прощу себе, если хоть что-то не так, если хоть немного боли... Но он же попросил…
Улавливаю даже малейшие изменения на его лице, во вздрагивающих веках, в ответе его тела, в силе его изнываний, в его сжатиях... На сжатие двигаюсь наружу, на расслабление — внутрь, подхватывая его порывы ко мне. Этот голос разрывает мою такую хиленькую душу, кажется, я делаю что-то не так, о чем вторит мне его страдальческое выражение.
Вырывается приглушенный стон, глаза сначала широко распахиваются, находя меня как кого-то незнакомого, затем сужаются, наполняясь слезами. Слегка ошалелый смех приводит меня в смятение. Сжатия почти прекращаются, сфинктер расслабляется, но стенки внутри приходят в постоянное напряжение, оказывая мне сопротивление, словно выталкивая назад. Знакомо, святые небеса, это именно то! Вопреки противодействию не сбавляю темп. Еще немного приподнимаюсь, пожирая глазами все его движения, ответы, действия. Голос Ноэля прямо врезается в слух, смех становится чуть громче и истеричней. Еще чуть-чуть, мой мальчик, ну же, вот оно, вот оно! На толчок приходится первый выплеск, на следующий — еще один, и еще, и еще... О, Господи. Какой же ты, мой Ноэль, мой Праздник, мой Бог... Мышцы несколько секунд сокращаются, туго сжимают мой член, но вскоре все кончается. Чуть темнеет в глазах. Хочется прекратить дышать, прекратить существовать. Овладеваю своим сознанием. Постепенно замедляю движения, смотрю, как сперма растекается по содрогающемуся от смеха животику. Податливое тело становится будто пластилиновым. Льну губами к белой жидкости. Я никогда бы не стал в открытую... Но сейчас она меня манит мощнее, чем вчера. Еще бы крови...
Аккуратно выхожу, слизывая все до последней капли. Так и не кончил. Еще раз всасываю по максимуму его член, старательно обводя головку языком — чисто. Касаюсь красивого личика самого прекрасного в мире ангела. Он один из тех бутонов, которые расцветают на глазах... Он просто единственный. Смех затихает, из глаз хлынули собравшиеся слезы, но выражение почти безразличное.
— Я... — начинаю тщетно пытаться попасть в поле его зрения, но он и не думает фокусировать свой взгляд на мне, — что-то сделал не так? Пожалуйста, не скрывай, это… не шутки.
— Все нормально, — отвечает ровным тоном. Отползаю, неуверенно подаю ему простыню, которую он без раздумий принимает, сам встаю на ватные ноги, бреду в ванную. У дверей оглядываюсь на Ноэля — обнял простыню, чуть обвившись ею, пропустив между ног, глаза закрыты, почти все лицо спрятано в изумрудных складках.
И что? Закрываюсь. Что я сделал? Где просчитался? Ему было смешно? Из-за чего? Из-за чего эти слезы? Включаю воду. Несколько грубоватых движений рукой — кончаю, упираясь лбом в холодный кафель. Не полегчало. Как и вчера. Значит, вот этим должна увенчаться ночь? Я сам себе отвратителен. Надо помыться.
Выхожу. Его поза так и не поменялась. Тихо ложусь рядом, приобнимая… парня. Снова аромат цветения напоминает мне о непорочности этого небесного создания. Для меня ли его невинность вообще? А что я ему отдаю взамен? Почему, блядь, после секса меня посещают эти вопросы?! Покурить бы вместо этих размышлений.
Ноэль начинает ерзать в объятиях, потом успокаивается. Не хочу его пускать. Такое ощущение, будто я его потеряю, если позволю сейчас вырваться из моих рук. Внезапно в полуночной тишине, где даже и наши дыхания уже не слышны, раздается наигранно недовольно:
— Мяу.
Приподнимаюсь на локте, по-настоящему изумленно глазею в затылок мальчика. Оборачивается. Ясный взор.
— Что это было? — спрашиваю с улыбкой.
— Ну, ты же хотел, чтобы я помяукал, — придвигается ближе. Снова обнимаю. Внутри возрождается теплое чувство и умиление неописуемой силы. Хотя более всего мне неожиданно и даже дико.
— А что за тон? Чем котенок недоволен?
— Я уже кот, —отвечает гордо.
— Тебе еще учиться и учиться, кот, — смеюсь и тереблю его челку.
— Я всегда отличался легкой обучаемостью, Ив. Так что... Куда ты уходил?
— В ванную, — любуюсь его новообретенным спокойствием.
— Ой, мне, может, тоже нужно?
— Не нужно, — провожу пальцами от груди вниз, по животу. — Ты будешь мне пахнуть сексом... — тянусь к губам. Ответ незамедлителен. Мне кажется, я счастлив. Ощущаю всей голой спиной и даже задницей, что из окна снова задувает ночной летний ветер. Не было у меня до этой встречи лета. Вообще не было такого никогда. В школе так хотелось влюбиться, по-детски, чтобы с эмоциями, с ссорами, с примирениями, с первым трепетным поцелуем... Потом как-то затерлось. Наверное, после первого похотливого поцелуя разом с первым сексом. Больше мне ничего не хотелось, ибо секс казался интересней и приятней всего в мире. Реми там за кем-то бегал. Было дело. Я всегда обламывал его своим скептическим отношением ко всякого рода романтическим чувствам. Он даже встречался с несколькими девочками из параллельных классов и из нашего с одной... Но это его ничему не научило все равно. Собственно, я такой же дилетант. Но я люблю. Похоже, это все меняет. Даже то, как бьется мое сердце. О, чертов романтик. Я никогда им не был, и получается теперь он из меня очень убогий. Но, по-моему, раньше я не чувствовал, как бьется мое сердце. Возможно, его ритм не изменился. Просто я стал чувствовать и видеть невидимое.
— Я хочу пить, — начинает ворочаться, когда я оставляю его губы в покое. — Где... мои трусы? — поднимает с пола шорты.
— С другой стороны, — встаю, бросаю искомое на кровать, сам направляюсь к креслу, надеваю халат.
— Черт, — слышится позади. Оборачиваюсь. Ноэль сидит, прикрывается своими же трусами, беспомощно смотрит на меня. — Не могу... встать.
— Ага, знаю, — ехидно лыблюсь. — Оставайся тут, я сам принесу чего-то, — в дверях оглядываюсь: — И не одевайся, ладно? Хочу насмотреться на тебя хотя бы сейчас.
Выхожу, прикрывая дверь. Спускаюсь на кухню. Мама давным-давно должна спать. Так, что тут у нас? Газировка, которую я не люблю, молоко, сок... Что за сок? Грушево-яблочный. Внезапно. Открываю, пью из горла. Ничего так, вкусный. Я бы мог и чай сделать или кофе, но... Блядь. Спать пора же. Утро уже не за горами, чувствую.
Возвращаюсь в комнату, ставлю чашку на стол, наливаю сок. А Ноэль все-таки не оделся. Но укутался в простыню. Подношу ему сосуд с напитком, сам достаю сигарету, усаживаюсь на подоконник. Собираюсь подкурить, но Ноэль останавливает:
— Ив, не кури.
— А? — вопросительно смотрю, что в приглушенном свете вряд ли заметно.
— Я тебе сексом пахну, цветами, а ты мне чем? — делает еще глоток сока, не сводя с меня глаз.
— Ты хочешь, чтобы я бросил? — переспрашиваю непонимающе.
— Я хочу, чтобы ты именно сейчас не курил.
— Хорошо, — соглашаюсь и встаю, бросая мимолетный взгляд на небо. Оно действительно звездное. Ему все известно. Пускай знает, чей он, мой Ноэль. Мальчик отдает мне чашку, допиваю остатки, ставлю на стол. Снова сажусь на кровать, изучающе осматривая его с ног до головы. Ох уж эта простыня. — Тебе холодно?
— Мне хорошо, — отвечает уверенно, но неоднозначно.
— Хорошо? — усмехаюсь. — А попка как?
— А... — тут же стушевывается, разглядывая свои руки, — немного саднит. А вообще тоже ничего. Непривычно. Растянуто.
— С утра будет эффект, готовься, — придвигаюсь и тяну простыню. — А чего тебя так... пробило то на смех, то на плач?
— Не знаю, — тянет простыню на себя. — Просто... как-то так получилось. Очень странные ощущения... Словами не выразить.
— Приятные или нет? — прекращаю отвлекать его своими заигрываниями. Внимательно вглядываюсь в винные глазки.
— Наверное, приятные, — подтягивает колени к груди, обхватывая их руками.
— Ну, расскажи мне, малыш, что ты вообще чувствовал. Больно было? Хоть на секунду?
— Обязательно давать отчет?
— Да, обязательно, — настойчиво отвечаю, тыча пальцем в его нахмуренный лоб. — Мне нужно знать, над чем работать.
— Все... было классно, да, — задумывается, смотря куда-то в пространство, прежде уклонившись от моего посягательства. — Совсем не так, как если... Даже не так, как тогда у меня в комнате, хотя все равно это делал ты. Я постоянно задумывался, как это может нравиться. Как это не противно. Все-таки это же... прямая кишка.
— А теперь какие впечатления? — забавно наблюдать за ним, философствующим на такие темы.
— Непередаваемые, — переводит взгляд на меня. — Правда, Ив. Тебе не о чем беспокоиться. Это было по-настоящему незабываемо. И... — снова потупляет взор, — кажется, хочется еще.
Посмеиваясь, наклоняюсь к нему, чтобы поцеловать, и попадаю в щеку.
— Это потому что, да, чувствуешь уже свободу, все растянуто… Но не раньше, чем через пару дней. У тебя там внутри все в шоке. Надо мышцам дать немного прийти в себя. Прямо сейчас бы было не так приятно, поверь.
— Я эгоист, да? — внезапно поворачивается ко мне. Тупо смотрю на него. — Я не спросил у тебя ничего. А ты как? Как я тебе? С чем у меня проблемы? — открываю рот, чтобы уже что-то ответить, но еще не время. — Да, я знаю, я не такой активный, как хотелось бы, но я со временем выучу все, что нравится тебе, и буду делать так же, как и ты, буду сверху, когда снизу, и анальный оргазм...
— Я люблю тебя, — касаюсь его лица. Замолкает. Снова этот его речевой понос. — И мне достаточно того, что ты — это ты.
— Но ты... — виноватый взгляд. — Ты же не кончил?
— Кончил, там, — указываю на ванную.
— А не со мной... Почему?
— Потому что я бы испортил тебе все удовольствие. Послушай, Ноэль, — обнимаю его за плечи как-то даже по-дружески, — у меня к тебе претензий нет. Это твой первый секс, и мне важно, чтобы теперь тебя от него не отвернуло. А как раз со временем ты привыкнешь, я смогу не останавливаться после твоего оргазма, анального или какого пожелаешь, и все будет еще лучше, — прилаживаюсь губами к его голове, склоненной на мое плечо. Снова этот запах. Действительно ли любовь такова, что весь человек становится желанным, пахнущим, сладким, нужным, заводящим? Каждое его движение, взгляд, голос, просто его образ становятся настолько эротичными, что любая мелочь взрывает тысячи фейерверков страсти внутри. — Давай и правда спать. Уже черт знает который час, — снова плыву к шкафу. Я уже совсем расслабился. Достаю первые попавшиеся… это боксеры.
— Можно и мне одеться?
— Нет, — отвечаю непреклонно. — Я запрещаю тебе одеваться. Я хочу, чтобы ты бросил одеваться при мне. Я долго мирился с этой твоей вредной привычкой, но моему терпению настал конец, — перелажу через Ноэля на свою сторону кровати.
— А если серьезно? — держит в руках свои трусы.
— Я не шучу, — выхватываю их, запихиваю под свою подушку. — Выключи свет, пожалуйста, — укладываюсь поудобней.
— Как скажешь. Ив. Винсент.
Свет тушится. Наступает почти полный мрак. Поворачиваюсь на бок, тянусь рукой под простыней к Ноэлю, обнимаю горячее тело, прижимаюсь к нему сзади. Каким-то чудом ощущаю взгляд в спину. Все те же звезды. Они до сих пор с нами. Какой необычный день, какая волшебная ночь... Такого больше никогда не будет. Все это навсегда запечатлелось в моей памяти. Интересно, как теперь изменится моя жизнь? Кем я проснусь? Кем проснется Ноэль? Кем мы проснемся друг для друга? А главное: не окажется ли все это сном?
— Ив, — вновь тишина, словно струнный инструмент, звенит, задетая этим милозвучным голоском.
— Да? — прижимаюсь к мальчику еще плотнее.
— О чем ты мечтаешь?
— Ноэль, — отмечаю всю комичность ситуации, — это один из типичных вопросов, которые задают девушки своим парням после секса, когда те мечтают лишь отвернуться к стенке и заснуть.
— Да ты сам не менее типичен — сразу после секса курить потянуло. Зато тут ты к стенке не отвернешься, потому что ее нет. А посему давай отвечай.
— Эх, ладно, — переворачиваюсь на спину, закладывая руки за голову. Удивительное безмолвие ночи, эхо наших голосов и дыхания, шуршание постели, способное потревожить чуткий сон — все это как бы намекает, что время остановилось. А когда все замирает на такой счастливой ноте, бояться больше нечего. И я не боюсь, я говорю правду: — Единственная мечта, которая затмевает мой разум — ты. Пожалуй, больше всего в своей жизни сейчас я хочу тебя рядом и навсегда.
— Но я же тут, с тобой. Это больше не мечта, это твоя реальность, — устраивает руки у меня на груди, опускает на них подбородок и с интересом смотрит на меня.
— Правда? — касаюсь волос. Почему это так приятно? Всего лишь волосы. У меня тоже есть. У всех есть. Но эти — самые мягкие, которых мне приходилось касаться в жизни. И самые красивые. — Навсегда?
— Навсегда, а что?
— Откуда ты можешь знать, — грустно улыбаюсь. — Эта мечта неисполнима. Ведь исполнится она тогда, когда полностью придет в действие. Только по истечению этого самого «навсегда» я пойму, исполнилась ли она, со мной ли ты до сих пор или нет. Но ведь «навсегда» — это вечность? А у вечности нет конца.
— У вечности нет и начала, Ив. Ведь я уже однажды был с тобой. Никакая энтропия не повлияет на этот факт. Это не информация, а состояние, которое мы выбираем сами, добровольно. Я с тобой сейчас. А значит — навсегда.
— Какое «сейчас»? В вечности нет времени... — отвечаю задумчиво.
— Но стоит тебе начать считать, как оно появится. Такое же, в соответствии с которым и живут люди в мире. Ты думаешь, время фактически существует? Мы живем и умираем в вечности. Вечность есть за пределами, возможно, всех галактик, если им суждено однажды найти свой конец. Абсолютное ничто вечно. И если все превратятся однажды в это ничто, не значит ли это, что мы — единое целое? Единое ничто? Навсегда вместе...
Каждый раз от его слов внутри все переворачивается. Мир становится совершенно иным, когда рядом со мной этот парень. Мир становится намного интересней, шире, многогранней, таинственней, и в то же время многие загадки будто кажутся своеобразными ответами на давно заданные вопросы... И все известно, все понятно, но не на словах, а где-то там, глубоко внутри, в душе... Смысл ощутим. Сейчас даже могу сказать, что смысл осязаемый, теплый, прекрасный, такой родной, с невероятным взглядом, запахом, говорит со мной о моих мечтах...
— Получается, если тебя не будет рядом фактически, ты все равно со мной?
— Это закон квантовой физики, — пожимает плечами. — Если мы хотя бы единожды вошли в контакт, взаимодействовали на микроуровне, значит, наши микрочастицы перепутались и теперь находятся в самой настоящей зависимости друг от друга.
— И в чем эта зависимость проявляется?
— В том, что если воздействовать на одни микрочастицы, то и другие, находящиеся в перепутанном состоянии с первыми, будут подвергаться такому же воздействию.
— Вот как, — начинаю рассуждать в уме. — А если воздействовать на одни одним образом, а на другие — противоположным? Что тогда будет?
— Ничего особенного. Все сразу, — довольно улыбается. Да, приятно быть умным.
— Как это возможно? А если это два взаимоисключающие друг друга воздействия?
— Я уже говорил как-то, — устало вздыхает. Чувствую себя почемучкой. — Это тебе не классическая физика. Все частицы находятся в суперпозиции. Суперпозиция сочетает в себе все состояния сразу. Ну, все результаты взаимодействий, если угодно. Это не имеет значения. Пока ты реально не начнешь измерять и вычислять, что происходят с частицами, они будут вести себя так, как хочется им. А как им хочется — никто не знает. Потому, если не станешь измерять время, попадешь в вечность.
— Ну... — строю умную мину, но опять в темноту ночи. — Ну а ты о чем мечтаешь?
— А у меня все просто: поработить весь мир и править им с тобой. Наши мечты хорошо совмещаются, — при этих словах он ангельски улыбается. Сама невинность!
— Но... постой-ка. Я еще хочу быть журналистом, хорошим, известным журналистом, может быть, со скандальной репутацией... С этим совместить можно?
— В моем случае можно все, Ив. Не волнуйся.
— А любить ты меня будешь? — наконец осмеливаюсь задать этот вопрос.
— Любить? — глаза широко раскрываются. — Это слабость...
— Значит?
— По крайней мере, я не буду любить никого другого, — моя любимая полуулыбка. Почему так украшаешь сладкие губки после таких слов? А чего я, собственно говоря, хотел? Признаний? — Но я же с тобой, я твой. Ты мой. Разве этого мало?
— Достаточно просто твоего существования, малыш, — поворачиваюсь к окну, устремляя взгляд в небо. — Они знают...
— И спать мы тоже будем под их надзором, — глазки необыкновенно блестят, отражая слабый свет звезд.
— Да, именно, Ноэль. Спать, — начинаю поворачиваться, шутя сталкивая мальчика с себя. Он пихает меня локтем в ребра, фыркнув, и тоже укладывается на бок, но ко мне лицом. Я кажусь себе счастливым, снова. А он — безмятежным, настоящим, открытым... И пускай мне еще многое предстоит о нем узнать, но я так многое уже преодолел. С его позволения, и я благодарен ему за это. — Сладких снов, мой хороший...
— Сладких, мой плохой, — нежный поцелуй одними губами забирает все тревоги, оставляя лишь желание забыться. Забыться, укрывшись шлейфом прекрасного дня и неизгладимым воспоминанием души об этой ночи...
Через пару минут, сквозь собственную дрему, различаю ровное глубокое дыхание Ноэля. Как же это божественно. Я не хочу просыпаться сегодня утром. Я хочу проснуться вчера утром и прожить это еще раз. И еще раз. И всегда переживать это же. Я словно по-настоящему родился, вылупился из своего непробиваемого кокона, мутной оболочки, сквозь которую все предметы в моих глазах искажались прежде... Невесть откуда берутся силы, хочется встать, бегать, прыгать, орать так, чтобы голос срывался, даже летать! Кажется, я способен на это сейчас. Взлетать, потом возвращаться обратно, касаться моего Ноэля и снова в небо, к солнцу, к звездам, к планетам, всем рассказывать, что со мной произошло этой ночью. Я готов руками ломать все стены мира. Но, увы, проваливаюсь в сон. В сладкий, благоухающий моим Ноэлем сон...

Дата добавления: 2015-10-16