В пути по дибривскому и другим районам

Мы выехали из лесу и перебрались через речку, не замеченные нашими врагами. Быстро привели мы в порядок отряд, подсчитали раненых и убитых. Затем медленно двинулись вслед за нашей конной и пешей разведкой, которая осматривала каждый кустик, каждую горку, каждую балочку и этим предохраняла весь отряд от засад и внезапных нападений со стороны врагов. Огнище пожара, охватившего село Дибривки, делая ночь днем, помогало разведке своевременно останавливать отряд, иногда свертывать с дороги и двигаться между кустами, вне дороги, но в направлении, отводившем нас от леса и от горевшего села, окруженного со всех сторон врагами.

Так мы добрались до села Гавриловки, расположенного в 12-15 верстах от Дибривок.

Село Гавриловка также освещалось огнем дибривского пожара, и это не давало покоя гавриловскому населению. Оно все вышло из своих дворов на улицы села и, направив взоры в сторону Дибривок, обменивалось мнениями об ужасе, постигшем Дибривки. А когда наш отряд, узнав, что в селе нет гетманской варты, въехал в улицы села и остановился, все население бросилось к нам с расспросами о том, кто мы такие, кем и против кого ведется артиллерийская стрельба в Дибривках?

Отряду было сделано распоряжение перед въездом в село говорить населению, что мы губернияльна державна варта¹, и спрашивать у крестьян, не бежали ли через село "банды" Махно и Щуся.

Такое наше заявление о себе и такие расспросы сразу же отпугнули от нас сознательное трудовое население села. На всех улицах нам отвечали одно и то же:

– Мы таких банд не знаем и о них ничего не слыхали.

Но, отвечая на наши расспросы, крестьяне тут же ставили нам свои вопросы:

– А что это горит в направлении дибривского леса? Кто устроил это страшное пожарище? Что за стрельба, с чьей стороны и против кого слышится оттуда?

И когда повстанцы отвечали им на вопросы, "що це ми, губернiяльна державна варта, та нашi добрi спiльники, нiмцi та австрiйцы, запалили село Дiбрiвкi й що то нашi гармати бухкают по лici, куди втiкли банди Махна та Щуся з пiдтримувавшими ïx злиденними селянами та селянками, котрi лютують против батька вcieï Украïни ясеновельможного пана гетьмана та проти його законiв" и т. д. и т. д., некоторые из крестьян злорадно повествовали нам:

– Ага, отак им i треба! Там десь i нашi сини поïхали помогати владi побороти дiбрiчан, котрi объедналися мiцно до купи i ввесь час нас лають за те, що влада нiмцiв та батька гетьмана повернула нам вiдiбранну вiд нас революцiею землю та интвентарь...

Большая же часть, а именно трудовая часть крестьянства, волнуясь и тяжело вздыхая, почти сквозь слезы спрашивала нас своими многочисленными голосами:

– Братiки, та скажить же правду, та невже ж ото так таки й запалили все село? А де ж дiлися селянки зi своïми дiтками? Та це ж не можливо, це ж прямо вбивство...

И некоторые из них, чувствовалось, от злости и ненависти плакали, пытаясь прямо сказать нам, что мы им врем, что это злодеяние совершили не мы над Дибривками...

После долгих объяснений с ними они прямо сказали мне:

– Та ви ж, дорогеньки, не голова державно варти, вие Батько Махно, а от бiля вас товарищ Щусь.

Далее скрывать от них имя отряда и свое я не стал. Я тут же распорядился похватать всех кулаков, "диты" которых поехали под Дибривский лес помогать власти немцев и гетмана издеваться над революционным крестьянством, и потребовать от них оружие, которым, я знал, гетманские и в особенности немецкоавстрийские карательные отряды их щедро вооружали, надеясь найти себе в них лучшую опору по борьбе с революцией.

Кулаки были схвачены, и от них было потребовано оружие. Те, кто отдавал оружие, и патроны к нему находились, тех сами бойцы, которым они лгали и удержать которых от мести в эти часы никто не мог, расстреливали. Если же таковых приводили в штаб отряда, перед которым наиболее ярко вырисовывалась роль кулаков в сожжении села Дибривок (а оно все еще пылало и напоминало нам о себе, о своих перебитых, убитых и изнасилованных жителях), то штаб – ни над чем другим в эти часы не задумываясь, как только над тем, чтобы дать озверевшим врагам почувствовать, что час расплаты настал, что с ними сентиментальничать никто из революционных борцов-крестьян не намерен, что их злодеяния над революцией не пройдут им безнаказанно, – штаб распоряжался расстреливать их тут же, на улицах села.

Смерть! Смерть! Смерть за смерть каждого революционера, смерть за каждую изнасилованную крестьянку должна постигать каждого немецкого и австрийского солдата и офицера, гетманского вартового или кулацкого сынка, действующего вооруженно или нанимающего других драться против революции.

Таким был наш первый лозунг в тяжелой и неравной борьбе против не прошенных крестьянами хозяев-убийц, казнивших революцию и попиравших права трудящихся на землю, на хлеб и волю.

Этот лозунг продиктован был нам не кабинетными размышлениями людей, стоявших в стороне от практики, резавшей все схемы и планы, построенные этими размышлениями; он был продиктован реальностью фактов, согласно которым помещики и все кулачье под организационным предводительством немецко-австрийского юнкерства группировали свои контрреволюционные силы против великой Русской Революции и подымавшейся Украинской Революции.

Минутами казалось, что такое отношение наше к помещикам и кулакам, к их главной опоре – контрреволюционным немецко-австрийским армиям нужно серьезнейшим образом пересмотреть. Но в эту ночь нашего отступления из-под Дибривок горело село Дибривки, зажженное австрийскими солдатами, помещиками и кулаками. И в селе Гавриловке нами зажигались и разгорались дворы всех кулаков, которые сами уехали или послали своих сыновей "карать" дибривских тружеников-крестьян, сжигать их дома, вылавливать и уничтожать крестьянские революционные отряды и т. д.

Момент для пересмотра вопроса о том, как наши революционные отряды должны относиться к помещикам и кулакам, ведущим вооруженную борьбу против революции, был неподходящим.

Мы снялись из села Гавриловки и направились в село Ивановку. И в этом селе, узнав, кто из кулаков выехал на помощь властям разбить дибривчан, сжечь их дома, поиздеваться над ними и над их стремлением освободиться от непрошеных хозяев и властелинов, мы также зажгли их дома и постройки во дворах, забрали нужные нам подводы и лошадей.

Отсюда мы направились в одну из помещичьих усадеб, расположенную в четырех верстах от села Ивановки, чтобы накормить лошадей и урвать время посовещаться о дальнейшем нашем пути. Кроме того, все мы были очень уставшими, и нам необходим был хоть маленький отдых.

Дата добавления: 2015-10-16