Заключительная строфа

«Кронпринц Валам, возможно, мертв, ваша светлость Тин, — написало самоперо. — Наши информаторы не уверены. Он никогда не мог похвастать хорошим здоровьем, а теперь, по слухам, болезнь окончательно взяла над ним верх. Его войска спешат осадить Веденар, однако, если он мертв, его незаконнорожденный сын, скорее всего, притворяется, что это не так».

Шаллан уселась обратно, хотя перо продолжало писать. Казалось, что оно движется по своей собственной воле, привязанное к точно такому же перу, которым пользовались компаньоны Тин где-то в Ташикке. После того, как закончился сверхшторм, они разбили обычный лагерь, и Шаллан присоединилась к Тин в ее внушительной палатке. Воздух до сих пор пах дождем, и пол палатки немного протек, намочив ковер. Шаллан думала о том, что лучше было бы надеть не подходящие по размеру ботинки, чем тапочки.

Если кронпринц мертв, что это означало для ее семьи? В последнее время он был одной из главных проблем отца. Ее дом залез в долги, привлекая новых союзников, чтобы заставить кронпринца их выслушать или, возможно, напротив, чтобы его свергнуть. Война за трон могла повлиять на тех, кто владеет долгами ее семьи, и они могут начать требовать их погашения с братьев. Или, наоборот, хаос мог вынудить кредиторов забыть о братьях Шаллан и их незначительном доме. А что насчет Кровьпризраков? Будут ли они еще сильнее настаивать, чтобы им вернули преобразователь или нет?

Отец Штормов! Ей требовалось больше информации.

Перо продолжало двигаться, записывая имена тех, кто боролся за трон в Джа Кеведе.

— Ты знаешь кого-то из них лично? — задумчиво спросила Тин, стоящая около письменного стола, скрестив руки. — Происходящие события могут подарить нам определенные возможности.

— Я была не настолько важна, — скорчила гримасу Шаллан. Это было правдой.

— Так или иначе, возможно, нам придется поехать в Джа Кевед, — сказала Тин. — Ты знаешь культуру, людей. Такие вещи окажутся полезными.

— Но там война!

— Война означает отчаяние, а отчаяние — наш хлеб насущный, детка. Как только мы закончим с твоей затеей на Разрушенных равнинах — может, возьмем еще одного или двух человек в команду — нам, скорее всего, захочется навестить твою родину.

Шаллан почувствовала внезапный укол вины. Из сказанного Тин, из всех ее историй следовало, что она часто принимала кого-то наподобие Шаллан к себе под крыло. Помощника, которого можно наставлять. Шаллан подозревала, что подобное случалось отчасти из-за того, что Тин нравилось, когда поблизости есть человек, перед которым можно покрасоваться.

«Должно быть, она очень одинока в жизни, — подумала Шаллан. — Все время переезжает, всегда тащит все, что плохо лежит, но ничего не дает взамен. Кроме редких случаев, когда может проявить родительскую заботу о юном воре…»

По стене палатки проползла странная тень. Узор, хотя Шаллан заметила его только потому, что знала, куда смотреть. Когда хотел, он мог становиться практически невидимым, но в отличие от некоторых спренов не был способен исчезнуть полностью.

Самоперо продолжало писать, давая Тин более подробную сводку о том, как обстоят дела в разных странах. Затем последовало любопытное предложение:

«Мы связались с информаторами на Разрушенных равнинах, — вывело перо. — Те, о ком вы спрашивали, действительно разыскиваются. Большинство из них — бывшие солдаты армии кронпринца Садеаса. Он не прощает дезертиров».

— Что там? — спросила Шаллан, поднявшись со стула, и подошла, чтобы получше изучить написанное.

— Я уже давала тебе понять, что нам нужно обсудить этот вопрос, — сказала Тин, вставляя под самоперо чистый лист. — Как я не устаю объяснять, жизнь, которую мы ведем, требует принятия и исполнения трудных решений.

«За голову лидера дезертиров, которого вы называли Ватахом, обещана награда в четыре изумрудных брума, — написало перо. — За остальных по два брума».

— Награда? — требовательно спросила Шаллан. — Я дала людям обещание!

— Тихо! — шикнула Тин. — Мы не одни в этом лагере, глупышка. Если хочешь умереть, просто позаботься о том, чтобы они услышали наш разговор.

— Мы не сдадим их за деньги, — ответила Шаллан тише. — Тин, я дала слово.

— Твое слово? — повторила Тин, рассмеявшись. — Детка, ты думаешь, мы кто? Твое слово?

Шаллан покраснела. Самоперо на столе продолжало писать, невзирая на то, что на него перестали обращать внимание. В записях говорилось о чем-то насчет работы, которой Тин занималась раньше.

— Тин, — проговорила Шаллан. — Ватах и его люди могут пригодиться.

Мошенница покачала головой, перейдя в боковую часть палатки, и налила себе вина.

— Ты должна гордиться тем, чего добилась здесь. У тебя практически нет опыта, а ты смогла справиться с тремя разными группами, убедив их поставить тебя — почти без сфер и совсем без авторитета — командовать. Гениально! Но вот в чем дело. Выдуманная нами ложь и созданные наваждения не настоящие. Мы не можем позволить им превратиться в реальность. Может быть, это самый тяжелый урок, который ты должна выучить.

Тин повернулась к Шаллан, ее лицо посерьезнело, исчезли все признаки расслабленной игривости.

— Когда хорошая мошенница погибает, то обычно из-за того, что начинает верить в свою собственную ложь. Находит что-то по душе и хочет, чтобы сказка не заканчивалась. Продолжает себя обманывать, думая, что держит все под контролем. «Еще один день, — говорит она себе. — Еще один день, а потом…»

Тин выронила чашу. Та ударилась о землю, вино расплескалось по полу палатки и ковру.

«Красный ковер... который когда-то был белым...»

— Твой ковер, — проговорила Шаллан, оцепенев.

— Думаешь, я могла позволить себе увезти ковер, когда покидала Разрушенные равнины? — тихо спросила Тин, перешагнув через пролитое вино, и взяла Шаллан за руку. — Думаешь, мы можем забрать хоть что-то? Все бессмысленно. Ты солгала тем людям. Набила себе цену, а завтра, когда мы доберемся до лагерей, правда ударит по твоему лицу как пощечина. Думаешь, на самом деле можно получить снисхождение для таких, как они? От человека, подобного кронпринцу Садеасу? Не будь идиоткой. Даже если получится облапошить Холина, неужели ты хочешь растратить то небольшое правдоподобие, которое мы сможем подделать, на освобождение душегубов, принадлежащих политическому врагу Далинара?

Шаллан села обратно на стул, взволнованная и от слов Тин, и от самой себя. Ей не следовало удивляться, что мошенница хотела предать Ватаха и его людей. Шаллан знала, что представляла собой Тин, и с готовностью позволяла женщине себя обучать. Честно говоря, Ватах и его люди, скорее всего, заслужили свое наказание.

Но отсюда отнюдь не следовало, что Шаллан их предаст. Она сказала, что они могут измениться. Она дала слово.

«Ложь...»

Только потому, что она научилась лгать, не значило, что можно позволять лжи руководить собой.

Но как она могла защитить Ватаха, не вступая в конфликт с Тин? Был ли у нее вообще такой шанс?

Что сделает Тин, когда выяснится, что Шаллан действительно та девушка, что помолвлена с сыном Далинара Холина?

«Сколько еще, как ты думаешь, сможешь продолжать лгать?..»

— Ну вот, — широко улыбнулась Тин. — Кое-какие хорошие новости.

Шаллан встрепенулась, очнувшись от размышлений, и посмотрела на бумагу, по которой двигалось самоперо.

«Касательно вашей миссии в Амидлатне, — повествовало написанное, — наши покровители передали, что довольны. Они очень хотят узнать, раздобыли ли вы информацию, но я думаю, что это для них второстепенный вопрос. Они закрыли глаза на то, что обнаружили сведения в другом месте — что-то насчет города, который они изучали. Относительно вас, новостей о выжившей цели не поступало. Похоже, что ваши тревоги о провале миссии безосновательны. Что бы ни произошло на борту корабля, это пошло нам на пользу. «Удовольствие ветра» считается пропавшим вместе со всем экипажем. Джасна Холин мертва».

Джасна Холин мертва.

Шаллан изумленно раскрыла рот. Неужели... неужели...

— Может быть, тем идиотам все-таки удалось доделать работу, — удовлетворенно произнесла Тин. — Видимо, мне все же заплатят.

— Твое задание в Амидлатне, — прошептала Шаллан, — заключалось в убийстве Джасны Холин.

— В руководстве операцией, по крайней мере, — ответила Тин, отвлекшись. — Поехала бы сама, но не выношу корабли. Болтанка на море выворачивает мой желудок наизнанку...

Шаллан лишилась дара речи. Тин была наемной убийцей. За атакой на Джасну Холин стояла Тин.

Самоперо продолжало писать.

«...интересные новости. Вы спрашивали о доме Давар в Джа Кеведе. Судя по всему, прежде чем покинуть Харбрант, Джасна взяла новую ученицу…»

Шаллан потянулась к самоперу.

Тин поймала ее за руку. Глаза женщины медленно расширялись, пока перо дописывало последние предложения.

«...девушку по имени Шаллан. Рыжие волосы. Бледная кожа. О ней мало что известно. Эти сведения казались нашим информаторам не особенно важными, пока мы не стали любопытствовать».

Шаллан подняла глаза от бумаги одновременно с Тин и встретилась с женщиной взглядом.

— Бездна, — проговорила Тин.

Шаллан попыталась вырваться, но лишь обнаружила, что ее стащили со стула.

Она не смогла проследить за быстрыми движениями мошенницы, когда та столкнула ее на землю лицом вниз. Ботинок Тин пришелся по спине, выбив воздух из легких и заставив тело замереть от шока. Зрение Шаллан помутилось, но она попыталась вдохнуть.

— Бездна, Бездна! — воскликнула Тин. — Ты ученица Холин? Где Джасна? Она жива?

— На помощь! — прохрипела Шаллан, едва в состоянии говорить, и попыталась отползти к стенке палатки.

Тин опустилась коленями на спину Шаллан, снова выбив из ее легких весь воздух.

— Я приказала своим людям очистить пространство вокруг палатки. Боялась, что ты кинешься предупредить дезертиров о том, что мы собираемся их сдать. Отец Штормов!

Она склонилась еще ниже, к самому уху Шаллан. Несмотря на то, что девушка боролась, Тин схватила ее за плечо и сильно его сжала.

— Джасна. Жива?

— Нет, — прошептала Шаллан. Из ее глаз струились слезы боли.

— Возможно, ты не заметила, — произнес голос Джасны позади них, — но на корабле имеются две очень хорошие каюты, которые я сняла для нас за немалые деньги.

Выругавшись, Тин отпрыгнула в сторону и развернулась, чтобы взглянуть, кто заговорил. Конечно же, Узор. Шаллан не стала на него смотреть, а бросилась к стенке палатки. Где-то там, снаружи, ждали Ватах и остальные. Если бы у нее получилось просто...

Тин поймала ее за ногу и дернула обратно.

«Я не могу сбежать», — подумало ее примитивное «я».

Шаллан охватила паника, возродив воспоминания о днях, проведенных в полном бессилии. О все возрастающей разрушительной жестокости отца. О разваливающейся на части семье.

Беспомощность.

Невозможно сбежать, невозможно сбежать, невозможно сбежать...

«Сражайся».

Шаллан выдернула у Тин свою ногу и, развернувшись, кинулась на женщину. Больше она не будет беспомощной. Никогда!

Тин ахнула, когда Шаллан бросилась на нее изо всех сил. Царапающийся, яростный, неистовый клубок. Ожидаемого результата девушка не добилась. Шаллан совсем ничего не знала о том, как драться, и через несколько мгновений поняла, что второй раз хрипит от боли, получив от Тин удар кулаком в живот.

Шаллан сползла на колени, по ее щекам текли слезы. Она безуспешно попыталась вдохнуть. Тин ударила ее в висок, и перед глазами Шаллан плавали пятна.

— Это еще что такое? — спросила Тин.

Шаллан моргнула и посмотрела вверх помутившимся взглядом. Она снова оказалась на земле. Ее ногти оставили несколько кровавых царапин на щеке Тин. Та дотронулась рукой до щеки, и ладонь покраснела. Лицо мошенницы потемнело, и она потянулась к столу, где висел меч в ножнах.

— Что за бардак, — прорычала Тин. — Шторм побери! Приглашу сюда этого Ватаха и затем как-нибудь повешу все на него.

Тин вытащила меч из ножен.

Шаллан с трудом поднялась на колени и попыталась встать, но ноги не слушались, а комната вокруг покачивалась, как будто она по-прежнему находилась на корабле.

— Узор? — прохрипела она. — Узор?

Снаружи до нее донесся шум. Крики?

— Мне жаль, — произнесла Тин ледяным тоном. — Необходимо как следует спрятать концы в воду. В каком-то смысле я тобой горжусь. Ты меня одурачила. Из тебя вышел бы толк.

«Спокойно, — сказала себе Шаллан. — Спокойно!»

Десять ударов сердца.

Но в ее случае не обязательно, чтобы их было десять, ведь так?

«Нет. Должно быть десять. Время, мне нужно время!»

У нее в рукаве лежали сферы. Когда Тин приблизилась, Шаллан резко вдохнула. Внутри ее тела штормсвет превратился в неистовую бурю, и девушка подняла руку, выбрасывая импульс света. Шаллан не могла превратить его во что-то конкретное — она до сих пор не знала как — но на миг ей показалось, что он сложился в колыхающийся образ ее самой, стоящей в гордой позе придворной дамы.

При виде цветной проекции из света Тин остановилась как вкопанная, а затем взмахнула перед собой мечом. Свет пошел рябью и распался на отдельные дымчатые пряди.

— Похоже, я схожу с ума, — проговорила Тин. — Слышу голоса. Вижу всякое. Подозреваю, что какая-то часть меня не хочет совершать задуманное.

Она двинулась вперед, поднимая меч.

— Мне жаль, что тебе придется выучить урок именно так. Иногда мы вынуждены совершать поступки, которые нам не по душе, детка. Трудные поступки.

Шаллан зарычала, вскидывая руки перед собой. Между ними заклубился и скрутился туман, сформировавшийся в блестящий серебряный Клинок, который пронзил Тин насквозь. У мошенницы едва хватило времени ахнуть, пока ее глаза выгорали прямо в черепе.

Труп Тин соскользнул с оружия, упав на ковер бесформенной грудой.

— Трудные поступки, — прорычала Шаллан. — Да. Кажется, я уже тебе говорила, что выучила урок. Спасибо.

Пошатываясь из стороны в сторону, она поднялась на ноги.

Клапаны палатки распахнулись, и Шаллан развернулась, держа Клинок Осколков острием ко входу. Там сгрудились застывшие Ватах, Газ и еще несколько солдат с окровавленным оружием в руках. Они переводили взгляд с Шаллан на труп с выжженными глазами на полу и обратно.

Она оцепенела. Хотелось выпустить Клинок, спрятать его. Какой ужас.

Шаллан поступила иначе. Она подавила эмоции и запрятала их подальше. Сейчас ей была нужна сильная опора, и оружие хорошо служило подобной цели. Даже если она его ненавидела.

— Солдаты Тин?

Неужели это ее голос, абсолютно спокойный, без единой эмоции?

— Отец Штормов! — воскликнул Ватах и шагнул в палатку с прижатой к груди рукой, уставившись на Клинок Осколков. — Той ночью, когда вы просили о помощи, вы могли нас всех убить, да и бандитов тоже. Вы могли сделать все самостоятельно...

— Люди Тин! — рявкнула Шаллан.

— Мертвы, ваша светлость, — ответил Рэд. — Мы услышали... услышали ваш голос. Он сказал, чтобы мы пришли вам на помощь, а они нас не пропускали. Затем мы услышали крики и...

— Это был глас Всемогущего? — спросил Ватах шепотом.

— Мой спрен, — сказала Шаллан. — Вот и все, что вам нужно знать. Обыщите палатку. Эту женщину наняли, чтобы убить меня. — В какой-то степени это было правдой. — Здесь могут находиться записи о ее нанимателях. Принесите мне все, что содержит текст.

Когда они засуетились и приступили к выполнению приказа, Шаллан присела на стул рядом со столом. Самоперо зависло в ожидании, остановившись в конце страницы. Требовался чистый лист.

Шаллан выпустила Клинок Осколков.

— Никому не говорите, что вы здесь увидели, — приказала она Ватаху и его людям.

Несмотря на то, что они быстро согласились, девушка сомневалась, что их молчание продлится долго. Клинки Осколков оставались полулегендарными предметами, и одним из них владела женщина? Пойдут слухи. Как будто и так мало проблем.

«Ты выжила только благодаря этой проклятой вещи, — подумала она. — Снова. Перестань жаловаться».

Шаллан заменила бумагу, подняла самоперо и установила его в верхнем углу страницы. Через секунду отдаленный компаньон Тин начал писать снова.

«Ваши наниматели по заданию в Амидлатне хотят встретиться, — вывело перо. — Похоже, у Кровьпризраков есть для вас новая работа. Хотели бы вы назначить с ними встречу в военных лагерях?»

Перо остановилось на месте, ожидая ответа. Что там было выше? Что эти люди — покровители Тин, Кровьпризраки, — нашли нужную им информацию… информацию насчет города.

Уритиру. Люди, убившие Джасну, люди, угрожавшие ее семье, искали тот же город. Одно долгое мгновение Шаллан пристально смотрела на лист бумаги и выведенные на нем слова. Ватах со своими людьми начали вытаскивать одежду из сундука Тин, простукивая стенки в поисках тайников.

«Хотели бы вы назначить с ними встречу?..»

Шаллан взялась за самоперо, сменила режим фабриала и написала одно-единственное слово.

«Да».

В Нараке тщательно закрывали окна — наступала ночь, надвигался шторм. Под двери подкладывали тряпки, устанавливали укрепляющие щиты, закладывали окна большими квадратными деревянными блоками.

Эшонай не присоединилась к приготовлениям. Она стояла перед входом в жилище Тьюда и слушала его донесение — воин только что вернулся со встречи с алети, на которой договорился о переговорах, чтобы обсудить мир. Она хотела послать кого-нибудь раньше, но Совет пяти совещался и жаловался до тех пор, пока Эшонай не захотелось их всех придушить. Хорошо, что они все хотя бы согласились позволить ей отправить посланника.

— Через семь дней, — сказал Тьюд. — Встреча состоится на нейтральном плато.

— Ты его видел? — с нетерпением спросила Эшонай. — Терновника?

Тьюд покачал головой.

— Что насчет того, другого? — спросила Эшонай. — Волноплета?

— Он тоже не показался. — Тьюд выглядел обеспокоенным. Слушающий посмотрел на восток. — Тебе лучше поспешить. Я могу рассказать все подробно после шторма.

Эшонай кивнула, положив руку на плечо друга.

— Спасибо.

— Удачи тебе, — проговорил Тьюд в ритме решимости.

— Всем нам, — ответила она.

Он закрыл дверь, оставив ее одну в темном, казавшемся пустым городе. Эшонай проверила штормовой щит на спине, затем вынула из кармана сферу с пойманным Венли спреном и настроила ритм решимости.

Время пришло. Она побежала навстречу шторму.

Ритм решимости представлял собой неторопливое биение с равномерным, восходящим ощущением важности и силы. Эшонай покинула Нарак и прыгнула, перелетев через первое ущелье. Только боевая форма даровала силу для подобных прыжков. Чтобы перебраться на другие плато, где расположились плантации, рабочие использовали веревочные мосты, которые стягивали и сворачивали перед каждым штормом.

Она приземлилась на ноги, ее шаги совпадали с ритмом решимости. Вдалеке показалась стена шторма, едва различимая в темноте. Ветер усилился, дуя с такой силой, будто стремился остановить Эшонай. В воздухе над головой метались взад-вперед и танцевали спрены ветра. Предвестники грядущего.

Эшонай перепрыгнула еще через два ущелья и остановилась, оказавшись на вершине небольшого холма. Теперь стена шторма закрывала ночное небо, неумолимо надвигаясь на нее. Необъятное темное полотнище из мусора и дождя, знамя из воды, камней, грязи и погубленных растений. Эшонай отвязала со спины большой щит.

Для слушающих побывать в шторме представлялось чем-то романтичным. Да, шторма ужасали, но каждый слушающий должен был провести несколько ночей снаружи во время шторма, один. В песнях говорилось, что тот, кто ищет новую форму, будет защищен. Она не знала, фантазия это или реальный факт, но песни не мешали большинству слушающих скрываться в каменных расселинах, чтобы уберечься от стены шторма, а затем выходить на открытое место.

Эшонай предпочитала щит. Ей казалось, что она встречается с Наездником лицом к лицу. Он был душой шторма, люди называли его Отцом Штормов, и он не являлся одним из богов ее народа. В действительности в песнях его называли предателем — спреном, который выбрал защиту людей вместо слушающих.

Но все же, ее народ его уважал. Наездник убил бы всякого, кто не проявил уважение.

Эшонай укрепила низ щита в неровности на каменной поверхности, уперлась в него плечом, опустила голову и напряглась, отставив одну ногу в сторону. В другой руке он держала камень со спреном внутри. Она предпочла бы надеть свои Доспехи Осколков, но они каким-то образом мешали процессу трансформации.

Эшонай чувствовала и слышала приближение шторма. Дрожала земля, ревела буря. В холодном порыве мимо нее пронеслись обрывки листьев, как разведчики перед наступающей армией, чьим боевым кличем был воющий ветер.

Она зажмурила глаза.

На нее обрушился шторм.

Несмотря на специально принятое положение и напряженное тело, что-то проломило щит, и его унесло прочь. Ветер поймал и выхватил щит из ее пальцев. Эшонай споткнулась, отлетев назад, и бросилась к земле, плечом к ветру, спрятав голову.

Вокруг нее гремел гром, яростный ветер пытался оторвать крошечную фигурку от плато и закрутить в воздухе. Она не открывала глаз, ее окружала темнота, нарушаемая только вспышками молний. Эшонай не испытывала ощущения защищенности. Выставив плечо против ветра, прижавшись к куче камней, она чувствовала, как ураганные порывы изо всех сил пытаются ее уничтожить. С темного плато поблизости доносился треск камней, земля сотрясалась. Она не слышала ничего, кроме рева ветра в ушах, время от времени перемежавшегося раскатами грома. Ужасная песня без ритма.

Внутри Эшонай сохраняла ритм решимости. По крайней мере, она его чувствовала, хотя и не могла слышать.

Капли дождя, ударявшие ее, как наконечники стрел, отскакивали от черепной пластины и брони. Она сжала челюсти от ужасающего, пробирающего до костей холода и осталась на месте. Меняя форму или будучи неожиданно застигнутой штормом во время рейда против алети, Эшонай проделывала подобное множество раз. Она способна выжить. И выживет.

Она сосредоточилась на ритме у себя в голове, цепляясь за какие-то камни, пока ветер пытался унести ее прочь с плато. Демид, бывший партнер Венли, стал родоначальником традиции, когда те, кто хотел трансформироваться, ждали внутри строений, пока шторм не утихнет. Они выходили наружу, только когда минует первоначальная вспышка ярости. Рискованно, так как не известно, в какой момент происходила трансформация.

Эшонай никогда не пыталась вести себя подобным образом. Шторма были жестоки, опасны, но они также служили источником открытий. Благодаря им знакомое становилось чем-то грандиозным, волшебным и ужасным. Она никогда не стремилась побывать в шторме, но при необходимости шла на это и считала такие впечатления захватывающими.

Не открывая глаз, Эшонай подняла голову и подставила лицо ветру, чувствуя, как он ударяет и сотрясает. Она ощущала капли дождя на коже. Да, Наездник Штормов — предатель, но нельзя стать предателем, не побывав прежде другом. Шторма были частью ее народа. Слушающие принадлежали штормам.

Ритмы в ее голове изменились. В один миг они все соединились и превратились в один. Не важно, какой ритм настраивала Эшонай, теперь она слышала одно и то же — отдельные равномерные биения. Как удары сердца. Момент настал.

Шторм исчез. Ветер, дождь, звуки... все растворилось. Эшонай встала. С нее потоками стекала вода, мышцы заледенели, кожа онемела. Она потрясла головой, стряхнув брызги, и подняла взгляд к небу.

На нее смотрело лицо. Бесконечное, громадное. Люди рассуждали об Отце Штормов, хотя никогда не знали его так хорошо, как слушающие. Такой же огромный, как небо, с глазами, полными бесконечных звезд. Драгоценный камень в руке Эшонай взорвался светом.

Мощь, энергия. Она представила, как эта энергия течет сквозь нее, наполняет, дает новые силы. Ударив камнем о землю, Эшонай расколола его и выпустила спрена. Она постаралась как следует, настроившись на нужные ощущения, как учила ее Венли.

— ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЭТОГО ХОЧЕШЬ?

Раскатистый голос прокатился через нее, как сокрушающий гром. С ней заговорил Наездник! Подобное случалось в песнях, но не с... никогда с...

Эшонай настроила ритм благодарности, но, конечно же, теперь все ритмы казались одинаковыми. Бам. Бам. Бам.

Спрен выбрался из своей темницы и засновал вокруг слушающей, испуская странный красный свет. От него отскакивали небольшие молнии. Спрен гнева?

Что-то было неправильно.

— ПОЛАГАЮ, ЭТО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ, — произнес Отец Штормов. — ЭТО ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ.

— Нет, — ответила Эшонай, в панике отступая от спрена. Из головы вылетели все приготовления, в которых ей помогала Венли. — Нет!

Спрен превратился в полоску красного света и ударил ее в грудь. Во все стороны брызнули лучи красного света.

— Я НЕ МОГУ ЕГО ОСТАНОВИТЬ, — сказал Отец Штормов. — Я ЗАЩИТИЛ БЫ ТЕБЯ, КРОХА, ЕСЛИ БЫ ИМЕЛ ТАКУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ. МНЕ ЖАЛЬ.

Эшонай глубоко вздохнула, ритмы в ее голове затихли. Она упала на колени, чувствуя, как ее омывает волна трансформации.

— МНЕ ЖАЛЬ.

Снова пошел дождь, и ее тело стало меняться.

Поблизости кто-то был.

Зейхел проснулся, распахнув глаза, и в тот же миг понял, что кто-то бродит вокруг его комнаты.

Эх! Середина ночи. Если очередной избалованный светлоглазый мальчишка, которому он отказал, пришел его умолять... Выбираясь из постели, Зейхел пожаловался самому себе:

— Я слишком, слишком стар для таких вещей.

Он распахнул дверь, ведущую в ночной двор тренировочного полигона. Воздух был влажным. О, конечно. Прошел один из этих штормов и зарядил все, что можно, ища куда бы направить свою силу целиком. Проклятые вещи.

Молодой парень, занесший руку, чтобы постучать, в удивлении отпрыгнул от открывшейся двери. Каладин. Мостовик, ставший телохранителем. Вокруг него еще все время вертелся спрен, которого чувствовал Зейхел.

— Ты выглядишь, как сама смерть, — рявкнул ардент на мальчишку.

Одежда Каладина оказалась вся в крови, униформа с одной стороны изодрана. Не хватало правого рукава.

— Что случилось?

— Покушение на короля, — тихо ответил тот. — Еще и двух часов не прошло.

— Ха.

— Ваше предложение по обучению тому, как сражаться с Носителем Осколков, еще в силе?

— Нет.

Зейхел захлопнул дверь и направился обратно к кровати.

Конечно же, мальчишка ворвался внутрь. Проклятые монахи. Считали себя собственностью и не могли иметь личных вещей, поэтому решили, что замки на дверях ни к чему.

— Пожалуйста, — начал Каладин. — Я...

— Малец, — ответил Зейхел, поворачиваясь к нему. — В этой комнате живут два человека.

Мальчишка нахмурился, уставившись на единственную кровать.

— Первый, — продолжил Зейхел, — ворчливый мечник, который испытывает слабость к детям, пытающимся прыгнуть выше головы. Он показывается днем. Второй — очень-очень ворчливый мечник, который абсолютно презирает всех и вся. Он появляется, когда какой-нибудь дурак будит его посреди ночи. Я советую тебе иметь дело с первым, но не со вторым. Понял?

— Понял, — согласился паренек. — Я вернусь.

— Отлично, — ответил Зейхел, устраиваясь на кровати. — И не будь зеленым от земли.

Мальчишка замер около двери.

— Не будь... Что?

«Глупый язык, — подумал Зейхел, забираясь в постель. — Ни одной приличной метафоры».

— Просто измени свое отношение и приходи учиться. Ненавижу выбивать дурь из тех, кто младше меня. В таких случаях я чувствую себя забиякой.

Парень хмыкнул, закрыв дверь. Зейхел натянул одеяло — у проклятых монахов имелось всего лишь одно — и повернулся на другой бок. По привычке он ожидал, что, пока засыпает, в голове будет звучать голос. Конечно же, не произошло ничего подобного.

Не происходило уже многие годы.

Огни, что пылали, но погасли. Жар, который он чувствовал, а другие — нет. Его собственные крики, их никто не слышит. Величайшая пытка, от которой зависит жизнь.

— Он просто смотрит вот так, ваше величество.

Слова.

— Кажется, что он ничего не видит. Иногда бормочет. Иногда кричит. Но все время просто вот так смотрит.

Дар и слова. Не его. Никогда не были его. Теперь его.

— Шторма, напрягает, правда? Я вынужден был проскакать весь путь под этим гнетом, ваше величество. Слушал, как он разглагольствует в задней части повозки полдороги. А потом еще полдороги чувствовал, как он уставился мне в спину.

— А Шут? Ты упомянул его.

— Отправился в путь вместе со мной, ваше величество. Но на второй день заявил, что ему нужен камень.

— Камень...

— Да, ваше величество. Он спрыгнул с повозки и нашел один, затем... э-э-э... стукнул им себя по голове, ваше величество. Проделал так три или четыре раза. Вернулся в повозку со странной ухмылкой и сказал... э-э-э...

— Что?

— Ну, он сказал, что ему была нужна... э-э-э... я запомнил его слова специально для вас. Он сказал: «Мне была нужна объективная система взглядов, по которой я мог бы оценить опыт нахождения в твоей компании. Где-то на четвертом или пятом ударе я нашел то, что нужно». Не совсем понимаю, что он имел в виду, сэр. Думаю, он надо мной насмехался.

— Хорошее предположение.

Почему они не кричали? Этот жар! Жар смерти. Смерти и мертвых, мертвых и их разговоров, но не криков о смерти, за исключением смерти, которая не пришла.

— После этого, ваше величество, Шут просто, ну, сбежал. В горы. Как какой-нибудь штормовой рогоед.

— Не пытайся понять Шута, Бордин. Ты только причинишь себе боль.

— Да, светлорд.

— Мне нравится этот Шут.

— Мы в курсе, Элокар.

— Честно говоря, ваше величество, в качестве компании я бы предпочел сумасшедшего.

— Естественно. Если бы людям нравилось находиться в компании Шута, он не был бы Шутом, правда?

Они горели. Стены горели. Пол горел. Все горело внутри места, где невозможно было находиться. Где?

Путешествие. Вода? Колеса?

Огонь. Да, огонь.

— Ты слышишь меня, сумасшедший?

— Элокар, взгляни на него. Сомневаюсь, что он понимает.

— Я Таленел’Элин, Герольд войны.

Голос. Он заговорил. Он не думал о словах. Слова прозвучали, как они звучали всегда.

— Что это было? Говори громче, парень.

— Время Возвращения, Опустошения, почти пришло. Мы должны подготовиться. Вы многое забыли из-за разрушений в прошлом.

— Я могу кое-что разобрать, Элокар. Это алети. Северный диалект. Не то, что ожидаешь услышать от человека с такой темной кожей.

— Откуда у тебя Клинок Осколков, сумасшедший? Скажи мне. Многие Клинки хранятся поколениями, их происхождение и история записаны. Твой совсем никому неизвестен. У кого ты его взял?

— Калак научит обрабатывать бронзу, если вы забыли. Мы напрямую преобразуем для вас блоки металла. Я хотел бы научить вас работе со сталью, но преобразовывать гораздо быстрее, чем ковать, а вам нужно то, что можно производить быстро. Ваши каменные приспособления не помогут справиться с тем, что надвигается.

— Он сказал что-то про бронзу. И камень?

— Ведел поможет обучить ваших хирургов, а Джезриен... он научит вас, как вести за собой людей. Так много потеряно между Возвращениями...

— Клинок Осколков! Откуда ты его взял?

— Как ты отделил его от него, Бордин?

— Никак, светлорд. Он просто его выронил.

— И тот не исчез? Значит, не был связан. Он не мог обладать им долгое время. Его глаза были такого же цвета, когда ты его нашел?

— Да, сэр. Темноглазый мужчина с Клинком Осколков. Странный случай.

— Я буду тренировать ваших солдат. У нас еще есть время. Ишар продолжает рассуждать о том, как не утратить знания между Опустошениями. И вы открыли кое-что неожиданное. Мы это используем. Волноплеты, действующие, как стражи... Рыцари...

— Он говорил все то же самое раньше, ваше величество. Когда он начинает бормотать... э-э-э... он просто повторяется по кругу. Снова и снова. Думаю, даже не знает, что говорит. Выглядит жутко, когда выражение его лица не меняется во время разговора.

— Это диалект алети.

— Похоже, некоторое время он жил где-то в глуши. Да еще отросшие волосы и обломанные ногти. Может быть, деревенский житель потерял своего сумасшедшего отца.

— А Клинок, Элокар?

— Ты же не думаешь, что он принадлежит ему, дядя?

— Надвигающиеся дни будут непростыми, но, подготовившись, человечество выживет. Вы должны привести меня к вашим лидерам. Вскоре к нам присоединятся другие Герольды.

— Теперь я готов поверить во что угодно, ваше величество. Советую отправить его к ардентам. Возможно, они смогут помочь прояснить его разум.

— Что ты будешь делать с Клинком Осколков?

— Уверен, мы найдем ему хорошее применение. Вообще-то, мне прямо сейчас пришла в голову одна идея. Ты мне можешь понадобиться, Бордин.

— Как прикажете, светлорд.

— Думаю... Думаю, я опоздал... в этот раз...

Сколько же прошло времени?

Сколько же прошло времени?

Сколько же прошло времени?

Сколько же прошло времени?

Сколько же прошло времени?

Сколько же прошло времени?

Сколько же прошло времени?

Слишком много.

Они ждали, пока вернется Эшонай.

Толпа из нескольких тысяч слушающих собралась на краю плато на окраине Нарака. Рабочие, пребывающие в ловкой форме, солдаты и даже несколько представителей партнерской формы, отвлекшихся от своей жажды наслаждений, надеялись на что-то новаторское. Новая форма, форма силы?

Эшонай шагала к ним, наполненная энергией. Крошечные, практически невидимые красные молнии срывались с ее руки, если она быстро сжимала кулак. Цвет мраморной кожи — почти полностью черный, с легкими вкраплениями красного — не изменился, но на ней больше не было громоздкой брони боевой формы. Ей на смену пришли небольшие выпуклости, выступающие над туго натянутой кожей рук. Она опробовала новую броню на камнях и обнаружила, что та очень прочная.

У Эшонай снова отросли длинные пряди волос. Сколько же времени прошло с тех пор, как они были у нее в последний раз? Что более удивительно, она ощущала себя сконцентрированной. Ее больше не тревожила судьба народа. Она знала, что делать.

Когда Эшонай подошла к краю ущелья, из толпы выступила Венли. Они смотрели друг на друга через пропасть, и Эшонай видела вопрос, застывший на губах сестры.

«Получилось?»

Эшонай перепрыгнула ущелье. Ей не понадобился разгон, который требовался, будь она в боевой форме. Она немного присела и взмыла в воздух. Казалось, что ветер вокруг нее превратился в вихрь. Эшонай перелетела через пропасть и приземлилась среди своего народа. Красные линии силы побежали по ногам, когда она опустилась вниз, смягчив удар от приземления.

Слушающие отпрянули. Такая ясность. Все было предельно ясным.

— Я вернулась из штормов, — проговорила она в ритме похвалы, который также использовался в случаях настоящей удовлетворенности. — Я принесла с собой будущее двух народов. Время наших потерь закончилось.

— Эшонай? — Это был Тьюд в своем длинном плаще. — Эшонай, твои глаза.

— Да?

— Они красные.

— Они представляют то, чем я стала.

— Но в песнях...

— Сестра! — воззвала Эшонай в ритме решимости. — Иди и посмотри, чего ты добилась!

Венли приблизилась, немного побаиваясь.

— Штормовая форма, — прошептала она в ритме благоговения. — Значит, сработало? Ты можешь находиться в шторме, не подвергаясь опасности?

— И не только, — ответила Эшонай. — Ветра мне подчиняются. И, Венли, я чувствую, как что-то... что-то формируется. Шторм.

— Ты чувствуешь шторм прямо сейчас? В ритмах?

— За ритмами, — ответила Эшонай. Как она могла объяснить? Как описать вкус тому, у кого не было рта, образ тому, кто никогда не имел глаз? — Я чувствую, как собирается буря, превосходящая все то, что мы видели. Мощная, яростная буря. Сверхшторм. Если достаточная часть нашего народа перейдет в эту форму, мы сможем его вызвать. Мы подчиним шторма нашей власти и вызовем их на головы врагов.

Среди наблюдающих за Эшонай распространился гудящий ритм благоговения. Они были слушающими, поэтому могли чувствовать ритм, слышать его. Все были созвучны, находились в одном ритме друг с другом. Совершенство.

Эшонай развела руки в стороны и громко заговорила:

— Оставьте позади ваше отчаяние и пойте в ритме радости! Я заглянула в глаза Наездника Штормов и увидела его предательство. Я заглянула в его разум и увидела, что он намеревается помогать людям, а не нам. Но моя сестра нашла спасение! С этой формой мы сможем стать самостоятельными, независимыми и стереть наших врагов с лица земли, как буря уносит листья!

Гудение в ритме благоговения усилилось, некоторые начали петь. Эшонай купалась в лучах славы.

Она намеренно игнорировала голос глубоко внутри себя, который вопил от ужаса.

Дата добавления: 2015-10-16