Корпус опыта

Говоря о «корпусе текстов» писателя, мы редко отдаем себе отчет, каково буквальное значение этих слов – тело опыта. Мы думаем о писательстве, как о чем‑то бестелесном, умственном, потому что мы «думаем» о нем, забывая, что на самом деле мы с ним встречаемся, сталкиваемся; редко осознаем мы, что писательство, как и любое другое искусство, – воплощенный опыт.

Когда мне приходится работать с запутанным сюжетом, я распутываю его гуляючи. Гуляю и размышляю. И это не «думание» о написанном – скорее, мой ум задает вопрос телу. Тело, владеющее знанием более глубоким, чем ум, способно отвечать мне – и как художнику, и как человеку. Когда речь идет о поиске творческих решений, мой ум, как чей угодно еще, бывает похож на комнату кривых зеркал, на лабиринт со множеством тупиков.

Композитор Майкл Хоппе[22]ежедневно ходит на пробежку в поисках новых мелодий. Он ищет мотивы, что вьются вдоль улиц Лос‑Анджелеса – точно так же, как и по всей нашей зеленой планете. Если настроиться на тело и отправиться их искать, мы тоже сможем их услышать. Хоппе ищет свои мелодии во время долгих пробежек трусцой. Они рождаются нота за нотой, как и текст.

Моя подруга Натали Голдберг[23], писатель и художник, ходит на долгие прогулки по заросшей полынью пустыне. Пейзаж отвечает ей на вопросы. Мой друг Джон Николз, писатель, фотограф и эколог, каждый вечер на закате взбирается на небольшую гору. Этот подъем возвращает его в тело – и в тело работы. Придя домой, он пишет всю ночь до рассвета. Так выглядит его рабочий «день».

Когда я пишу музыку – мелодию и текст – люблю кататься на роликах. В то лето, что я жила в Лондоне и писала мюзикл «Авалон», я каждый день, а иногда и по два раза, выбиралась в Риджентс‑парк. Именно там, разъезжая среди каналов, по которым скользят королевские лебеди, я напевала отрывки на диктофон, пока мои ролики – штрих, штрих, словно авторучкой – выполняли за меня писательскую работу.

Нам известно, что британские поэты‑натуралисты любили гулять пешком, но мы редко вспоминаем о том, что в стихотворениях тоже бывают «тропы», а прогулки были частью их творческой тропы. Читая Роберта Фроста, мы не задумываемся о том, насколько важными были прогулки для его поэтической жизни: «В осеннем лесу, на развилке дорог…»[24].

Он не проносился по тому лесу на машине. И лес, и полуразрушенные каменные стены, и березки – образы и прозрения, составляющие его знаменитейший корпус текстов, – явились ему на уровне глаз. Его поэтические тропы и в самом деле пролегали по земле.

Мы храним воспоминания в теле. Храним страсти и горести. Храним и радости, и мгновения запредельного умиротворения. Чтобы добраться до них, восстановить их и пройти насквозь, нужно проникнуться телом. Когда в жизни случаются эмоциональные потрясения, травма потери возлюбленного, горе разлуки – все это запечатлевается в теле. Ум теряет чувствительность, он мастер все отрицать, но тело крепко держится за действительность.

Обращаясь к телу, мы обращаемся к сердцу. Именно там рождается искусство. Именно поэтому, когда пишем от руки, пусть это занятие и кажется нам неуклюжим и неудобным, мы проникаем к правде глубже, чем ведут наши бойкие пальцы по клавишам. Нам «предписано» жить в теле. Еще одна говорящая фраза.

Наши тела – сказители. Чтобы проверить это на себе, улягтесь на массажный стол, а на фоне пусть мягко мурлычет музыка, вроде альбома «Томление» Майкла Хоппе. Когда массажист разминает ваше тело, оно говорит с вами. Рассказывает о ваших нуждах. О том, какую истинную цену вы платите за свою жизнь, и о том, что для вас бесценно. Прикосновения пальцев воскрешают образы и воспоминания. Мышцы раскрываются и нашептывают о ваших болях и мечтах.

Да, у нас уже есть корпус трудов, но, чтобы в полной мере раскрыть его, необходимо работать со своим корпусом. Это верно для каждого из нас. Пруст в плену у болезни оставался глубоко чувственным автором. Тело куда больше, чем клеть для ума. Тело – это средство самовыражения. Глаза, уши, губы, язык, спина, плечи, бедра, интимные части тела – все это инструменты писателя. Мы говорим о «частях речи». И вновь говорящая фраза.

Если писать так долго, что настроение скисает, долгая прогулка может снова его подсластить. Почтенная преподавательница писательского мастерства Бренда Уэлэнд[25]пишет: «Я поделюсь с вами тем, чему научилась сама. Мне помогают долгие прогулки по восемь‑десять километров. Ходить нужно одному и каждый день».

Когда со мной случается какое‑нибудь потрясение, я, чтобы его переварить, иду гулять. Гуляя, я стремлюсь всего лишь «проветриться», чтобы легче дышалось, и нередко ко мне приходят совершенно неожиданные идеи. Они приятно удивляют меня – не меньше косуль, что мелькают среди деревьев. «Ух ты! Вот это да!» – думаю я, подкрадываясь к возникшей мысли – разглядеть поближе.

«Прежде чем написать музыкальное произведение, я люблю походить вокруг него – без всякого сопровождения», – признался как‑то композитор Эрик Сати. Литературные произведения, как и музыкальные, только выигрывают от подобных физических упражнений.

Замечаю, что, рассуждая о телесности писательства, я пригласила нескольких композиторов поделиться своими мыслями. Это не случайно. Мы «пишем» и текст, и музыку. В тексте также присутствует ритм и «певучесть». Разве удивительно, что им есть чему нас научить, и эти уроки связаны с нашим корпусом трудов?

«И лишь пустившись в путь, возможно, я пойму, куда же, наконец, идти мне надо», – писал Теодор Ретке. Он тоже любил пешие прогулки. Когда гуляем, мы переносимся в безвременное измерение, туда, где времени не существует, где переживание и остро, и древне, как мир. Композитор Тим Уитер[26]назвал один свой альбом «Безвременье» – оду этому царству воображения. У меня есть стихотворение о теле и о том, что в нем воплощено гораздо больше мудрости, больше духовной ДНК, чем мы признаем. Наши предки и их мудрость живут в нашей крови и костях.

БЕЗМОЛВНЫЙ ЗВЕРЬ

Безмолвный зверь, ты спишь,

Что за сны в твоих клетках сокрыты?

Что за века тебя сюда вели,

Сквозь лед и уголь?

Глаз дернулся, губа кривится –

Кровь снова грезит.

Кровь грезит вечно.

Толкнув вперед, вновь тянет нас назад,

Сновидя тьму,

Пещеры и изнанки звезд.

Твои слоновьи бивни – сквозь века –

Глотают пищу ртами всех живых.

Тот месяц в небе? Ах, всего лишь кость,

Заброшенная так, что не достать.

А Млечный Путь – зубов молочных горсть.

Кровь помнит то,

Что забывает ум.

Душа – безмолвный зверь.

Нет памяти – лишь мысли,

Нет планов – лишь мечты,

И получтимый Бог дает ей больше,

Чем явь и человеческая жизнь.

Когда подыскиваем подходящее слово в произведении, искать его нужно внутри, а не вовне. Это слово уже существует в теле, нам бы только прислушаться к нему. Касание необычайно точно, хрупко и сильно; мы хотим, чтобы наши тексты «тронули» сердца читателей, но редко вспоминаем, что для этого необходимо пережить такой опыт самим. Наш язык обязан быть физическим. Именно так можно «тронуть» читателя.

Мы говорим о том, что в тексте «есть энергия», однако не замечаем, насколько эта фраза буквальна. Духовный учитель Соня Чокетт пишет: «Сила слова подлинна, осознаете вы это или нет… В каждом слове течет энергия».

Недавно со мной приключилось нечто поразительное. Я познакомилась с очень точным, сердечным писателем, но тогда я еще не знала об этом. Когда мы только познакомились и вместе переходили оживленную улицу на Манхэттене, он всего один раз осторожно дотронулся до середины моей спины. Я вдруг почувствовала себя в безопасности, под защитой, что меня понимают. И подумала: «Какая же прекрасная энергия у этого человека».

Впоследствии я почитала его прозу и обнаружила в ней все ту же энергию – узнаваемую, точную, нежную и сильную. Она меня «тронула». Тронула так же уверенно, намеренно и ощутимо физически, как и он сам. Мы называем некоторые произведения «затрагивающими», но и здесь мыслим этот эпитет исключительно метафорическим. Нет, это не метафора.

Виктория, молодая писательница, влюблена в Питера, другого молодого писателя. Они почти каждый день общаются через Атлантику по факсу. Наблюдая за ней и за старомодными отношениями, что развивались день за днем, страница за страницей, как это бывало в викторианской Англии, я увидела мудрость и силу связи, в которую не бросаются очертя голову, а выстраивают пословно, мысль за мыслью. Как‑то раз я встретила Викторию, когда она получила длинный и обстоятельный факс от Питера. Она сияла, как женщина, которую только что поцеловали. То, что написал Питер, тронуло ее сердце.

«Свяжись и прикоснись!» – побуждает нас реклама телефонного оператора «Эй‑Ти‑энд‑Ти». А насколько глубже будет это прикосновение, если напишем!

Мы обязаны «воплотить» свою истину, говорят нам духовные учителя. Но вот что они нам зачастую не говорят: что мы уже ее воплощаем. Если мы лишь наполовину осознаем себя в теле, то и истину тоже воплощаем наполовину. Разделяя тело, ум и дух друг от друга на три отдельных стихии, по трем отсекам, мы разрушаем корпус своего опыта. А как писатели мы расчленяем самих себя.

Уже несколько веков подряд мы, жители Запада, увлечены и даже злоупотребляем дорогостоящим дуализмом, в котором тело и разум разделены, и разум считается выше. Развоплощенный, отделенный от сердца разум может найти оправдание жестокости: «абсолютное решение»[27]на бумаге может показаться хорошей мыслью. Такое уже случалось. И если мы и дальше будем разделять сердце и ум, может случиться вновь.

Слово «совесть» состоит из двух частей: «со» и «весть» («ведать»). Невозможно иметь совесть, отчленив корпус труда от физического корпуса. Мы должны позволить себе «весть» то, что ведает тело. Именно поэтому нечто физическое слышно не только в «корпусе трудов», но и в «корпусе знаний». Истинное, подлинное знание глубже, чем разум способен понять.

Поэт Пабло Неруда[28]создал из тела своей возлюбленной тело – корпус – своих работ, очень приметчивых и оттого понятных всем. Читая его стихи, я всегда сначала ощущаю слова в сердце, а уже потом они проникают в разум. Вот еще одно мое стихотворение, лингвистический урок любящего Неруды:

ЯЗЫК ТЕЛА

Мы говорим на языке.

Мой рот – уху твоему.

А ухо – рту в ответ.

Мы говорим на языке,

Ты телом расскажи.

Рот в рот.

От сердца к сердцу.

Части речи.

Встреча.

И что слетает с губ – прекрасно,

Но слоги лучшие – безмолвны.

Мы говорим на языке.

Ведет беседу кожа.

Поговори со мной.

Дата добавления: 2015-10-16