Глава 12. – Доктор! – Онория вскочила на ноги, когда на удивление молодой врач вошёл в комнату

– Доктор! – Онория вскочила на ноги, когда на удивление молодой врач вошёл в комнату. Она раньше не встречала докторов, которые ещё не поседели.

– Его нога, – произнесла она. – Думаю, вы не осматривали её, когда…

– Я вообще его не видел, – резко ответил доктор. – Мой отец проводил осмотр.

– О, – Онория почтительно отступила назад, в то время как врач склонился над ногой Маркуса. Леди Уинстед, вошедшая вслед за ним, подошла и встала рядом с дочерью. Она взяла её за руку. Онория вцепилась в руку матери, словно в спасательный канат, ощущая горячую благодарность за поддержку.

Молодой человек разглядывал ногу Маркуса не столь долго, как казалось необходимым Онории, затем он приложил ухо к груди больного.

– Как много лауданума вы ему дали?

Онория посмотрела на мать. Она его отравила?

– Полную ложку, – ответила леди Уинстед. – Возможно, две.

Доктор выпрямился и повернулся к ним, его губы были плотно сжаты:

– Так одну или две?

– Трудно сказать, – пояснила леди Уинстед. – Он не смог проглотить всё.

– Мне пришлось вытереть ему лицо, – вставила Онория.

Доктор промолчал. Он снова приложил ухо к груди Маркуса, шевеля губами, словно он считал про себя. Онория ждала столько, сколько смогла вытерпеть, и заговорила:

– Доктор, э-э…

– Уинтерс, – подсказала мать.

– Да, доктор Уинтерс, пожалуйста, скажите, мы дали ему слишком много опия?

– Я так не думаю, – ответил доктор Уинтерс, по-прежнему слушая дыхание Маркуса. – Опиум оказывает угнетающее действие на лёгкие. Вот почему он дышит так слабо.

Онория в ужасе закрыла рот рукой. Ей в голову не приходило, что Маркус слабо дышит. Она думала, что он стал дышать лучше. Спокойнее.

Доктор распрямился и снова стал разглядывать ногу Маркуса.

– Крайне важно, что я получил всю информацию, имеющую отношение к данному случаю, – отрывисто произнёс он. – Я бы встревожился гораздо сильнее, если бы не знал, что больной принимал лауданум.

– А теперь вы спокойны? – недоверчиво спросила Онория.

– Я не говорил, что спокоен, – доктор посмотрел прямо на неё и снова вернулся к осмотру ноги. – Однако я бы был обеспокоен, если бы он не принял настойку. Столь слабое дыхание без воздействия лауданума указывало бы на весьма серьёзное воспаление.

– А это не серьёзное воспаление?

Доктор снова недовольно посмотрел на неё. Ему явно не нравились её вопросы.

– Будьте любезны воздержаться от комментариев, пока я не закончу осмотр.

Онория почувствовала, как у неё скулы свело от раздражения, но она отступила. Она будет любезна с доктором Уинтерсом во чтобы то ни стало. Он здесь единственный, кто может спасти Маркуса.

– Объясните мне в точности, что именно вы сделали, чтобы очистить рану, – потребовал врач, ненадолго оторвавшись от изучения ноги Маркуса. – Я также хочу знать, как нога выглядела до того, как вы начали.

Онория и её мать по очереди рассказали ему, что они делали. Кажется, доктор одобрил их действия. По крайней мере, он не выказал признаков неодобрения. Когда дамы закончили свой рассказ, он повернулся к ноге Маркуса, снова посмотрел на неё и вздохнул.

Онория подождала. Доктор выглядел так, словно он размышляет. Но, чёрт побери, сколько можно думать. Наконец, она не выдержала.

– Что вы скажете? – выпалила она.

Доктор Уинтерс заговорил медленно, словно рассуждая вслух:

– Возможно, ему удастся сохранить ногу.

– Возможно? – эхом повторила Онория.

– Ещё слишком рано, чтобы можно было сказать с уверенностью. Но если он её сохранит, то лишь благодаря вашим стараниям. – Он посмотрел на Онорию и леди Уинстед.

Онория заморгала от удивления, она не ожидала похвалы. И тут она задала вопрос, ответ на который боялась услышать:

– Но Маркус выживет?

Доктор встретил её взгляд с полным самообладанием:

– Он совершенно точно будет жить, если мы ампутируем ногу.

Губы Онории задрожали.

– Что вы имеете в виду? – прошептала она. Но девушка знала точно, о чём говорит доктор Уинтерс, она просто должна была услышать это от него.

– Я убеждён, что если я сейчас отрежу ему ногу, то больной будет жить. – Врач снова оглянулся на Маркуса, словно в поисках подсказки. – Если я не проведу ампутацию, он может полностью выздороветь. Или умереть. Я не могу предсказать, как будет вести себя инфекция.

Онория застыла на месте. Только глаза её двигались от лица доктора Уинтерса к ноге Маркуса и обратно.

– Как нам узнать? – тихо спросила она.

Доктор вопросительно склонил голову набок.

– Как мы узнаем, что пришло время принимать решение? – пояснила Онория чуть громче.

– Есть определённые признаки, – ответил доктор. – К примеру, если вы увидите, что краснота начнёт распространяться вверх или вниз по ноге, то ампутации не избежать.

– А если этого не случится, будет ли это означать, что он выздоравливает?

– Необязательно, – заметил доктор, – но в данное время, если рана не изменит своего вида, я сочту это хорошим признаком.

Онория кивнула, стараясь всё запомнить:

– Вы останетесь в Фенсмуре?

– Не могу, – ответил доктор, собирая свою сумку. – Я должен навестить ещё одного больного, но к вечеру я вернусь. Не думаю, что нам придётся что-то решать до этого.

– Не думаете? – резко спросила Онория. – Но вы не уверены?

Доктор Уинтерс вздохнул. Впервые с момента своего появления он выглядел уставшим.

– В медицине невозможно ни в чём быть уверенным, миледи. Особенно в таких случаях. – Он поглядел в окно, где за раздвинутыми шторами виднелась бесконечная зелень Фенсмура. – Возможно, когда-нибудь это изменится. Но боюсь, нам не суждено увидеть этого на своём веку. А до тех пор моя работа является в той же мере искусством, сколь и наукой.

Не совсем то, что хотела услышать Онория, но она умела распознавать правду, поэтому она просто кивнула врачу, в благодарность за его внимание.

Доктор Уинтерс поклонился в ответ, дал Онории и её матери подробные указания и уехал, пообещав заехать позже. Леди Уинстед проводила его к выходу, снова оставив Онорию наедине с Маркусом, который лежал пугающе неподвижно.

Несколько минут Онория стояла в центре комнаты без движения. Она чувствовала себя слабой и растерянной. И ничего нельзя поделать. Утром она сильно испугалась, но тогда она могла хотя бы сосредоточиться на очистке раны. Теперь она может только ждать, и её рассудок, лишённый других задач, не занимало ничего, кроме страха.

Какой ужасный выбор. Жизнь или нога. Ей предстоит решить.

Она не хочет нести такую ответственность. Господи, как же она не хочет.

– О, Маркус, – вздохнула девушка, подходя к креслу возле кровати. – Как же это случилось? Так нечестно.

Она села и наклонилась к матрацу, сложив руки и опустив голову на сгиб локтя.

Разумеется, она готова пожертвовать ногой Маркуса, чтобы спасти ему жизнь. Маркус выбрал бы именно это, если бы пришёл в чувство и смог говорить сам за себя. Он человек гордый, но не настолько, чтобы предпочесть смерть увечью. Онория знала это. Разумеется, они никогда не говорили на подобные темы – кто станет говорить о таких вещах? Никто не сидит за обеденным столом, рассуждая о том, отрезать ногу или умереть.

Но Онория знает, что он выбрал бы. Они знакомы пятнадцать лет. Ей не нужно спрашивать его, чтобы знать наверняка.

Маркус, конечно, станет сердиться. Не на неё. И даже не на доктора. На жизнь. Возможно, на самого Господа Бога. Но он справится. Она проследит за этим. Она не оставит его, пока…. Пока он…

О, Господи. Онория не могла даже вообразить этого.

Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Часть её души хотела бежать из комнаты и умолять доктора Уинтерса немедленно отрезать ногу. Если операция гарантирует его выздоровление, она сама готова взяться за эту проклятую пилу. Или хотя бы протянуть её доктору.

Онория не могла представить себе мир без Маркуса. Даже если он не будет присутствовать в её жизни, даже если он останется здесь, в Кембриджшире, а она уедет и выйдет замуж за кого-то из Уэльса, Йоркшира или с Оркнейских островов, она всё равно будет знать, что он жив-здоров, ездит верхом, читает книгу или сидит в кресле у камина.

Ещё не пришло время принимать решение, и неважно, как сильно Онория ненавидит неизвестность. Она не может вести себя эгоистично. Ей нужно сохранить Маркуса в целом виде до тех пор, пока существует такая возможность. Но что если, поступая таким образом, она потеряет драгоценное время?

Девушка зажмурилась, хотя продолжала лежать, уткнувшись в свои руки. Она чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, грозя вырваться наружу вместе с накопившимся ужасом и разочарованием.

– Пожалуйста, не умирай, – прошептала Онория. Она потёрлась лицом о предплечье, вытирая слёзы, и снова легла на сложенные руки. Возможно, ей следует молиться о его ноге, а не упрашивать самого Маркуса. Молиться Господу Богу или дьяволу, Зевсу или Тору. Она вознесла бы молитвы хоть молочнице, доящей коров, если бы это могло что-то изменить.

– Маркус, – снова произнесла она, поскольку сам звук имя приносило ей утешение. – Маркус.

– ….нория.

Девушка замерла и села.

– Маркус?

Глаза его не открывались, но она видела, как они двигаются под веками, и подбородок слегка шевельнулся.

– О, Маркус, – всхлипнула она. Слёзы полились с новой силой. – Прости, я не должна плакать.

Онория безуспешно искала платок, и, не найдя его, утёрла слёзы простыней.

– Я так рада слышать твой голос. Даже если ты сама на себя не похож.

– Во…

– Хочешь воды? – Онория ухватилась за обрывок произнесённого слова.

Маркус ещё раз подвигал подбородком.

– Вот, давай я тебя немного подниму. Так будет легче. – Она обхватила его под руками и слегка выпрямила. Немного, но хоть чуть-чуть. Стакан с водой стоял на прикроватном столике, и в нём все еще оставалась ложка – с прошлого раза, когда Онория пыталась его напоить.

– Я дам тебе несколько капель, – сказала она ему. – Понемногу. Боюсь, что ты подавишься, если я сразу дам много.

Однако этот раз Маркус справился гораздо лучше, и она влила в него добрых восемь ложек воды прежде, чем он подал ей знак, что напился и снова принял лежачее положение.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Онория, пытаясь взбить ему подушку. – Кроме того, что ужасно, я имею в виду.

Он слегка качнул головой. Кажется, это должно было заменить пожатие плечами.

– Ну, конечно, ты чувствуешь себя ужасно, – пояснила Онория. – Но есть ли изменения? Ещё ужаснее? Не так ужасно?

Маркус не ответил.

– Так же ужасно, как прежде? – Она рассмеялась. По-настоящему. Удивительно. – Я говорю глупости.

Маркус кивнул. Это движение было слабым, но гораздо энергичнее, чем всё, что ему удавалось до сих пор.

– Ты слышишь меня, – сказала Онория, не в силах сдержать дрожащую, широкую улыбку на лице. – Ты издеваешься надо мной, но ты меня слышишь.

Он снова кивнул.

– Как хорошо. Можешь дразниться сколько угодно. Когда тебе станет лучше, а ты обязательно поправишься, тебе будет запрещено это делать. Я имею в виду, дразнить меня, но сейчас милости прошу. Ох! – Онория подскочила, неожиданно в ней проснулась какая-то нервная энергия. – Я должна поверить состояние твоей ноги. Знаю, что доктор Уинтерс ушёл не так давно, но взглянуть не повредит.

У неё заняло два шага и одну секунду на то, чтобы убедиться, что нога его никак не изменилась. Рана оставалась красной и угрожающе поблёскивала, но болезненного жёлтого оттенка было больше не видно, и что самое важное, она не увидела никаких следов распространения красноты.

– Всё по-прежнему, – поведала Маркусу Онория. – Я не ожидала изменений, но как я и говорила, не повредит…. Ну, ты знаешь. Я уже говорила.

Она робко улыбнулась.

Некоторое время Онория молчала, радуясь одному виду Маркуса. Он лежал с закрытыми глазами и, если честно, выглядел точно так же, как во время визита доктора, но теперь она слышала его голос, и дала ему воды, и этого оказалось достаточно, чтобы вселить надежду в её сердце.

– Жар! – Внезапно воскликнула она. – Я должна проверить температуру!

Она потрогала его лоб.

– Ты такой же, как был. Что означает, теплее, чем следовало бы. Но лучше, чем раньше. Тебе определённо становится лучше.

Онория остановилась, задумавшись, не говорит ли она в никуда:

– Ты слышишь меня?

Он кивнул.

– Хорошо, потому что я знаю, что говорю ерунду, и нет смысла нести околесицу, когда тебя никто не слышит.

Маркус шевельнул губами. Она подумала, что он улыбается. Где-то в глубине души, Маркус улыбается.

– Я счастлива нести околесицу для тебя, – объявила она.

Он кивнул.

Онория приложила ладонь ко рту, опираясь локтем о свою другую руку, которой обнимала себя за талию:

– Хотелось бы мне знать, о чём ты сейчас думаешь.

Маркус слабо пожал плечами.

– Не пытаешься ли ты сказать, что не думаешь ни о чём? – Она шутливо погрозила ему пальцем. – Потому что я в это не поверю. Я слишком хорошо тебя знаю.

Онория подождала ответа, хоть самого небольшого. Но ответа не было, поэтому она продолжила говорить.

– Вероятно, ты размышляешь о том, как увеличить свой урожай зерновых в этом году, – предположила девушка. – Или думаешь о чересчур низкой арендной плате.

Она задумалась немного:

– Нет, ты думаешь, что арендная плата слишком высокая. Я уверена, что ты мягкосердечный лендлорд. Ты не хотел бы, чтобы кто-то выбивался из сил.

Маркус качнул головой.

– Нет, ты не хочешь, чтобы твои люди изнемогали, или нет, ты не об этом думаешь?

– … ты, – проскрежетал больной.

– Ты думаешь обо мне? – Прошептала Онория.

– Спасибо тебе. – Голос его был тих и едва различим, но она услышала его. Её последние силы ушли на то, чтобы удержаться от слёз.

– Я никуда не уйду, – произнесла она, взяв его за руку. – Пока ты не выздоровеешь.

– Спа… спа…

– Всё хорошо, – сказала ему Онория. – Не нужно повторять. И тебе не нужно благодарить меня.

Но она была рада, что он сделал это. Она не знала, что тронуло её больше – слова благодарности или его первое просто «ты».

Маркус думает о ней. Лёжа здесь, находясь практически при смерти, на волосок от ампутации ноги, он думает о ней.

Впервые с момента своего приезда в Фенсмур Онория перестала бояться.

Дата добавления: 2015-10-16