Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Конец путешествия

Читайте также:
  1. АСТРАЛЬНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ
  2. Братья, которые пропали во время путешествия вверх по фиорду
  3. В конец Давиду, псалом Захариин в разсеянии, 138
  4. В конец, в песнех разума Асафу, псалом 54
  5. В конец, в песнех разума Асафу, псалом 54
  6. В конец, в песнех разума Давиду, 2 внегда приити Зифеем, и рещи Саулови: не се ли Давид скрыся в нас; 53
  7. В конец, в песнех, Давиду, псалом 60

 

«Я вижу путь свой, словно птицы свой непроторенный путь —

Приду! Когда, какой дорогой окружной пойду —

Неважно! Если Бог не ниспошлет свой град,

Иль огненный свой дождь, иль гололед, иль снег,

В час смерти, Им назначенный — приду;

Ведет меня он, словно птицу. В этот смерти час!»

Роберт Браунинг «Парацельс»

 

 

Зима приближалась к концу, дни стали удлиняться, не принося с собой ни проблеска надежды, которая обычно появляется вместе с лучами февральского солнца. Миссис Торнтон больше не переступила порога их дома. Мистер Торнтон приходил изредка, но навещал он только мистера Хейла, ограничиваясь беседой в кабинете. Мистер Хейл по-прежнему был радушен с ним — редкость встреч, казалось, делала их особенно ценными. Со слов мистера Торнтона, которые ей довелось услышать, Маргарет поняла, что причинами его редких визитов не являлись ни обида, ни недовольство. Его дела осложнились во время забастовки, и сейчас ему пришлось уделять им больше внимания, чем прошлой зимой. Более того, Маргарет смогла даже узнать, что время от времени он говорит о ней, и всегда в той же спокойной, дружелюбной манере, никогда не избегая разговора на эту тему и никогда намеренно не упоминая ее имени.

Она была слишком подавлена, чтобы приободрить отца. Безрадостному спокойствию настоящего предшествовал слишком долгий период беспокойства и забот, горестных волнений, и душа ее лишилась прежней живости. Она попыталась заняться обучением двух младших детей Баучера и трудилась усердно и добродетельно. Усердно — я говорю истинную правду — чтобы сердце от усилий омертвело. И хотя Маргарет выполняла свои обязанности старательно, отдавая им все силы, ей по-прежнему не хватало радости. Жизнь казалась ей мрачной и унылой. Единственное, что она делала охотно, неосознанно испытывая жалость — безмолвно успокаивала и утешала своего отца. В каком бы настроении не пребывал мистер Хейл, он всегда находил в Маргарет сочувствующего слушателя. Какое бы желание он не высказал, она старалась предвидеть его и исполнить. Несомненно, это были скромные желания, которые всегда сопровождались колебаниями и извинениями. Маргарет кротко и беспрекословно подчинилась своей судьбе. Март принес им вести о женитьбе Фредерика. Он и Долорес написали им: она — на испанском английском, что было естественно, а он — употребляя обороты и переставляя слова, что доказывало, насколько привычным стал для него родной язык его невесты.

Получив известие от Генри Леннокса, о том, что не стоит питать надежды на пересмотр его дела на военно-полевом суде, Фредерик послал Маргарет довольно пылкое письмо, отрекаясь от Англии. Он писал, что ему хотелось бы стать чужим для Англии, и заявлял, что не стал бы ни приносить извинений, если бы ему предложили это сделать, ни жить в Англии, если бы ему было позволено. Маргарет долго плакала, получив письмо, но позже, по размышлении она поняла, что горячность брата была вызвана жестоким разочарованием. И она утвердилась в мысли, что им ничего не остается, кроме терпения. В следующем письме Фредерик так радостно рассказывал о будущем, словно позабыл о прошлом. Милые, робкие письма Долорес начинали приобретать очарование и для Маргарет, и для ее отца. Молодая испанка так явно старалась произвести благоприятное впечатление на английских родственников своего мужа, что ее женская тщательность проглядывала из каждой исправленной или стертой строчки. И к письмам, сообщившим им о браке, была приложена замечательная черная кружевная мантилья, выбранная Долорес специально для своей незнакомой золовки, которую Фредерик представил как образец красоты, мудрости и добродетели. После женитьбы положение Фредерика в обществе оказалось намного выше, чем они ожидали. «Барбур и K°» был одним из самых крупных испанских торговых домов, в котором Фредерик стал младшим партнером. Маргарет улыбнулась, а затем вздохнула, снова вспомнив свои прежние тирады против торговли. Вот и ее preux chevalier[42]брат превратился в коммерсанта, торговца! Хотя, конечно, испанский коммерсант и милтонский фабрикант — это совсем разные, не похожие друг на друга люди! Что ж, торговец он или нет, но Фредерик был очень счастлив. Долорес, должно быть, очаровательна, а ее мантилья так изысканна! И Маргарет снова вернулась к настоящему.

Этой весной мистер Хейл время от времени жаловался на одышку, что весьма его встревожило. Маргарет была менее встревожена, поскольку здоровье отца восстановилось через какое-то время. Но она по-прежнему желала избавить его от неприятностей и настойчиво уговаривала принять предложение мистера Белла и навестить его в Оксфорде в апреле. Приглашение мистера Белла относилось и к Маргарет. Более того, он написал особое письмо, в котором потребовал, чтобы она приехала. Но Маргарет полагала, что для нее большим облегчением будет, если она останется дома одна, полностью освободив себя от любой ответственности, чтобы отдохнуть сердцем и душой так, как ей хотелось сделать последние два года.

Когда ее отец отправился на железнодорожную станцию, Маргарет почувствовала, каким безмерным и долгим было бремя, выпавшее на ее долю. Чувство свободы было удивительным и почти ошеломительным. Никто не ожидает от нее ободряющей заботы, не надеется, что она совершит чудо. Не было больной, за которую приходилось решать и думать. Маргарет могла быть ленивой, молчаливой и забывчивой, и самой ценной привилегией казалось то, что она могла быть несчастной, если хотела. В прошедшие месяцы все ее личные тревоги и волнения пришлось закрыть в темный чулан. Но теперь у нее было свободное время, чтобы достать их оттуда, горевать над ними, размышлять над их сущностью и пытаться найти верный способ смириться с ними, чтобы обрести спокойствие. Все эти недели она смутно осознавала их присутствие, хотя они и были глубоко запрятаны. Теперь она обдумает их и найдет им надлежащее место в своей жизни. Она часами сидела без движения в гостиной, перебирая горькие воспоминания твердо и без колебаний. Только однажды она заплакала навзрыд — ее буквально обожгла мысль о недоверии, порожденном той низкой ложью.

Теперь она с горечью вспоминала об искушении, которому поддалась. Ее планы по спасению Фредерика провалились, и искушение обернулось насмешкой — как могла она быть так глупа, как могла надеяться, что ложь им поможет! В свете последующих событий ложь казалась такой презренно глупой, а вера в силу правды — такой бесконечно великой мудростью!

В нервном возбуждении Маргарет неосознанно открыла книгу своего отца, лежавшую на столе, и слова, попавшие ей на глаза, казалось, наиболее соответствовали ее нынешнему состоянию острого самоунижения:

− «Мне бы не хотелось, чтобы мое сердце снова стало таким: безжизненным, бесчестным, слепым, циничным, вероломным и не признающим твоего Бога, но мне хотелось бы исправиться, измениться, встав на путь сострадания. Сейчас же, бедное мое сердце, мы сами оказались в той западне, которой так стремились избежать. Ах! Поднимемся же и выберемся из нее навсегда, и, снова уповая на милосердие Господне, будем надеяться на то, что отныне оно поможет нам стать сильнее; вернемся вновь на путь смирения. Смелее же, и будем уповать на наших хранителей, и Бог нам в помощь!»

− Путь смирения. Да, — подумала Маргарет, — вот то, что я упустила! Но мужайся, сердечко. Мы вернемся и с Божьей помощью найдем потерянный путь.

Она встала и решила сразу же заняться какой-нибудь работой, чтобы отвлечься. Сначала Маргарет позвала Марту, чтобы потолковать с ней по душам. Ей давно хотелось понять, что таится за той серьезной, почтительной, услужливой манерой, которая скрывала истинный характер девушки. Она поняла, что Марту трудно вызвать на личный разговор, но наконец затронула верную струну, упомянув имя миссис Торнтон. Лицо Марты осветилось и, получив одобрение, она рассказала долгую историю, как ее отец в молодости был связан с мужем миссис Торнтон… нет, он даже оказал ему какую-то любезность. Об этом Марта мало знала, потому что это случилось, когда она была маленькой девочкой. Но обстоятельства разлучили две семьи, и когда Марта стала уже совсем взрослой, ее отец «покатился под гору», а мать умерла, а она и ее сестра — используя ее собственное выражение — «пропали бы», если бы не миссис Торнтон. Она нашла их, вспомнила о них и ухаживала за ними.

− У меня была лихорадка, я была очень слаба. И миссис Торнтон и мистер Торнтон тоже — они не отдыхали, пока ухаживали за мной в их собственном доме, возили меня к морю и прочее. Доктора говорили, что можно заразиться, но это их не волновало… только мисс Фанни, она гостила у тех людей, в чью семью собирается войти. Хотя она боялась, все закончилось хорошо.

− Мисс Фанни собирается замуж! — воскликнула Маргарет.

− Да, за богатого джентльмена. Только он намного старше ее. Его зовут Уотсон. У него молочная ферма где-то за пределами Хейли. Это очень выгодный брак, несмотря на то, что он совсем седой.

После этих слов Маргарет достаточно долго молчала — за это время к Марте снова вернулась ее серьезность, а вместе с ней — привычная краткость ответов. Она почистила камин и спросила, в котором часу ей следует приготовить чай, и покинула комнату с тем же непроницаемым выражением лица, с каким и вошла. Маргарет пришлось отказать себе в дурной привычке, которая появилась у нее в последнее время — попытаться представить, как каждое событие, о котором она слышала касательно мистера Торнтона, повлияет на него: понравится оно ему или нет.

На следующий день она занималась с маленькими детьми Баучера, совершила долгую прогулку, заглянув под конец в гости к Мэри Хиггинс. К большому удивлению Маргарет, Хиггинс уже вернулся с работы. Увеличившийся световой день ввел ее в заблуждение — был уже поздний вечер. Судя по его поведению, он тоже познал силу смирения, стал спокойнее и уступчивее.

− Значит, пожилой джентльмен отправился путешествовать, не так ли? — спросил он. — Малыши мне так сказали. Да, они все замечают, эти дети. Я подозреваю, что они будут пошустрее и посообразительнее моих девочек, хотя, может быть, так не стоит говорить, одна из них уже в могиле. Лето, как я полагаю, самое время для путешествий. Мой хозяин там, в цеху, витает в каком-то своем мире.

− Поэтому вы так скоро вернулись сегодня домой? — спросила Маргарет простодушно.

− Вы ничего об этом не знаете, вот и все, — сказал он. — Я не из тех, у которых два лица — одно для хозяина, а другое — для разговоров за его спиной. Раньше я считал каждый час, чтобы уйти с работы. Нет! Ваш Торнтон достаточно хорош, чтобы с ним тягаться, но так же слишком хорош, чтобы жульничать. Это именно вы нашли мне это место, и я благодарю вас за это. У Торнтона неплохая фабрика, идет в ногу со временем. Вставай, парень, и расскажи свой прелестный гимн мисс Маргарет. Правильно. Встань устойчиво и вытяни правую руку, как демонстратор.

«Раз — остановись,

Два — подожди,

Три — будь готов,

А четыре — уходи!»

Маленький мальчик повторил непонятный для него методистский[43]гимн, уловив из него лишь его мерный ритм, и который он повторил, постепенно понижая голос, как это делают члены Парламента. Когда Маргарет зааплодировала, Николас потребовал спеть еще и еще, и к своему большому удивлению, она заметила, что он неосознанно испытывает интерес к таким святым вещам, которые раньше отвергал.

Время чаепития уже прошло, когда Маргарет вернулась домой. Но, вспомнив, что ее никто не ждет, она успокоилась. Она могла остаться наедине со своими мыслями во время отдыха вместо того, чтобы беспокойно наблюдать за другими и решать, быть ли ей серьезной или веселой. После чая она решила просмотреть большую связку писем и выбрать те, которые нужно было выбросить.

Среди них она нашла четыре или пять писем от мистера Генри Леннокса, касающихся дела Фредерика. Она снова внимательно их прочитала, с единственным намерением точно выяснить, насколько высоки были шансы оправдать ее брата. Но когда она дочитала последнее письмо и взвесила все за и против, ее внимание привлекла необычная особенность их изложения. Из скупых, вежливых выражений было видно, что мистер Леннокс никогда не менял свое отношение к ней. Это были умные письма. Маргарет увидела это в мгновение ока, не заметив их сердечного и доброжелательного тона. Эти письма нужно было сохранить, поэтому она бережно отложила их в сторону. Покончив с этим небольшим делом, она погрузилась в размышления. Мысль об отсутствующем отце вдруг пришла Маргарет в голову. Она почти обвинила себя за то, что воспринимала отсутствие отца как облегчение, но эти два дня снова вернули ей силу и надежду. Планы, которые раньше виделись ей непосильными, теперь казались удовольствием. Отвратительная пелена спала с ее глаз, и она увидела свое положение и свой труд в истинном свете. Если б только мистер Торнтон возродил их прежнюю дружбу… нет, если б только он приходил время от времени порадовать ее отца, как это было прежде… Даже если бы она никогда не увидела его, она бы чувствовала, как вся ее будущая жизнь, хотя и не блестящая в перспективе, предстает перед ней ясной и определенной. Вздохнув, она поднялась, чтобы лечь спать. Несмотря на то, что Маргарет прочитала «Одного шага для меня достаточно», несмотря на молитву об отце, на ее сердце тяжестью лежали беспокойство и невыразимая печаль.

В тот самый апрельский вечер мистера Хейла тоже постоянно посещали странные мысли о Маргарет. Поездка к старым друзьям и прежним знакомым местам изнурила его. Он преувеличивал, полагая, что из-за его переменившихся убеждений друзья откажутся принимать его. И хотя некоторые из них, возможно, были потрясены, огорчены или возмущены его падением, но стоило им увидеть лицо человека, когда-то любимого ими, они забывали о его убеждениях или вспоминали о них только для того, чтобы вести себя с ним особенно деликатно и предупредительно. Мистер Хейл был знаком не со всеми — он принадлежал к одному из меньших колледжей и всегда был робким и замкнутым. Но те, кто в молодости смог понять утонченность его мыслей и чувств, скрытых за его молчаливостью и нерешительностью, полюбили его всем сердцем, какой-то бережной любовью, которую они испытывали бы к женщине. И возрождение этой любви спустя столько лет и после больших перемен, ошеломило его больше, чем проявление грубости или выражение неодобрения.

− Боюсь, мы поступили очень глупо, — сказал мистер Белл. — Сейчас вы страдаете оттого, что слишком долго жили в этом милтонском климате.

− Я устал, — ответил мистер Хейл. — Но не из-за милтонского климата. Мне уже пятьдесят пять, и этот маленький факт является причиной потери сил.

− Чепуха! Мне почти шестьдесят, а я не чувствую потери сил ни физических, ни душевных. Не говорите так. Пятьдесят пять! Вы еще достаточно молоды.

Мистер Хейл покачал головой:

− Эти последние несколько лет! — сказал он. Но, минуту помолчав, он приподнялся в роскошном кресле мистера Белла и произнес с трепетной серьезностью: — Белл! Вы не должны думать, что если бы я смог предвидеть все, что последует из-за моих переменившихся убеждений и моего отказа от должности… нет! Даже если бы я знал, как она будет страдать… я бы не отказался от этого… поступка, я все равно открыто признал бы, что я больше не поддерживаю ту же веру, что и церковь, в которой я был священником. Если бы я даже смог предвидеть эту жесточайшую муку, знать что обрекаю на страдания ту, которую я любил, я бы сделал то же самое, открыто оставил церковь. Я мог бы поступить иначе, действовать более мудро, заботясь о своей семье. Но я не думаю, что Бог наделил меня сверх меры силой или мудростью, — добавил он, опять опускаясь в кресло.

Мистер Белл нарочито высморкался, прежде чем ответить. Затем он сказал:

− Он дал вам силу поступить так, как подсказала ваша совесть. И я не считаю, что нам нужна более высшая и священная сила, чем эта, и мудрость в придачу. Я знаю, что во мне мало мудрости, и все же люди считают меня в своих глупых книжках мудрым человеком, независимой личностью и тому подобное. Сущий дурак, который повинуется своему собственному простому закону, даже если это всего лишь вытирание ботинок о коврик перед дверью, мудрее и сильнее, чем я. Но какие простаки все-таки люди!

Повисло молчание. Мистер Хейл заговорил первым, продолжая свою мысль:

− Да, и о Маргарет.

− Так! И о Маргарет. Так что же?

− Если я умру…

− Чепуха!

− Что с ней будет… я часто думаю? Я полагаю, Ленноксы пригласят ее жить с ними. Я стараюсь думать, что да. Ее тетя Шоу любит ее по-своему. Но она забывает любить тех, кого нет рядом.

− Очень распространенный недостаток. Что за люди Ленноксы?

− Он — красивый, речистый и приятный человек. Эдит — очаровательная, немного избалованная красавица. Маргарет любит ее всем сердцем, а Эдит — ее, насколько она способна любить.

− Так вот, Хейл. Вы знаете, что ваша девочка покорила мое сердце. Я вам уже говорил. Конечно, ваша дочь, моя крестница заинтересовала меня задолго до нашей последней встречи. Но когда я навестил вас в Милтоне, я стал ее рабом. Я следовал, добровольная старая жертва, за колесницей победителя. Действительно, она выглядит так величественно и невозмутимо, как тот, кто боролся, или, может быть, борется, но все же безоговорочно побеждает. Да, несмотря на все что ей пришлось пережить, таким был ее взгляд. И поэтому все, что у меня есть, к ее услугам, если ей понадобится, и будет ее, захочет она или нет, когда я умру. Более того, я сам буду ее preux chevalier, несмотря на мои шестьдесят лет и подагру. Говоря серьезно, мой старый друг, твоя дочь станет главной заботой в моей жизни, и я помогу ей всем, чем могу, сделаю все, что подскажет мне моя мудрость. Но вы намного переживете меня. Вы — худой, а худые всегда искушают и всегда надувают смерть! Это такие, как я — полные и румяные — уходят первыми.

Если бы мистер Белл мог предсказывать будущее, он бы увидел, что факел уже потушен, и ангел с серьезным и невозмутимым лицом стоит очень близко и манит его друга. Этой ночью мистер Хейл положил голову на подушку и больше не поднялся. Слуга, который утром вошел к нему в комнату, не получил от него ответа. Он подошел к кровати и увидел спокойное, прекрасное лицо, ставшее белым и холодным под нестираемой маской смерти. Поза умершего была совершенно естественной; не было ни боли… ни борьбы. Сердце, должно быть, перестало биться, пока он спал.

Мистер Белл был потрясен и пришел в себя только тогда, когда рассердился на слугу, сделавшего неуместное предположение.

− Провести следствие? Уф. Не думаешь ли ты, что я отравил его! Доктор Форбс говорит, что это естественная смерть при сердечных заболеваниях. Бедный Хейл! Ты раньше времени износил свое нежное сердце. Бедный друг! Как он рассказывал о своем…Уоллис, собери для меня саквояж через пять минут. Я принял решение. Собери, я сказал. Я должен отправиться в Милтон следующим поездом.

Саквояж был собран, кэб заказан, и мистер Белл прибыл на железнодорожную станцию через двадцать минут. Лондонский поезд подошел с шумом и грохотом, отъехал назад на несколько ярдов, и нетерпеливый проводник поторопил мистера Белла занять место. Он откинулся на сидении и попытался, закрыв глаза, понять, как живой человек, с которым он говорил еще вчера, может быть мертвым сегодня. И вскоре слезы появились на его седеющих ресницах, почувствовав их, он открыл глаза с твердой решимостью казаться невозмутимым. Он не собирался плакать перед толпой незнакомцев. Только не он!

В вагоне не было толпы незнакомцев, только один человек сидел вдалеке. Мистер Белл внимательно рассматривал его, чтобы узнать, кто мог стать случайным свидетелем его слабости. И за огромным листом раскрытой «Таймз» он узнал мистера Торнтона.

− Торнтон! Это вы? — спросил он, поспешно пересев к нему поближе. Он с чувством пожимал руку мистеру Торнтону, пока внезапно не ослабил пожатие, потому что рука ему понадобилась, чтобы утереть слезы. Последний раз мистер Белл видел мистера Торнтона в компании своего друга Хейла.

− Я собираюсь в Милтон, связанный грустным поручением. Я собираюсь сообщить дочери Хейла новость о его внезапной смерти!

− Смерти! Мистер Хейл умер?!

− Да. Я постоянно повторяю это себе: «Хейл умер!», но от этого эта новость не становится более реальной. Хейл умер, тем не менее. По всей видимости, прошлой ночью он лег спать вполне здоровым, а сегодня утром, когда мой слуга пришел разбудить его, он был уже мертв.

− Где? Я не понимаю!

− В Оксфорде. Он приехал погостить у меня. Он не был в Оксфорде семнадцать лет… и вот, наконец, приехал.

Почти четверть часа никто из них не произносил ни слова. Потом мистер Торнтон сказал:

− А она?! — и внезапно замолчал.

− Маргарет, вы имеете в виду? Да. Я собираюсь рассказать ей. Бедняжка! Он постоянно думал о ней в свой последний вечер. Боже мой! Только прошлым вечером! И как безмерно далек он сейчас! Но ради него я позабочусь о Маргарет, как о собственной дочери. Я обещал ему прошлым вечером, что буду заботиться о ней ради нее самой. Значит, я позабочусь о ней ради них обоих.

Мистер Торнтон один или два раза тщетно попытался заговорить, прежде чем смог произнести:

− Что будет с ней?

− Я думаю, что два человека могут взять ее к себе. Я — первый. Я бы взял к себе живого дракона, если бы заполучив такую компаньонку и устроив личную жизнь, я бы смог счастливо прожить остаток лет рядом с Маргарет, как с дочерью. Но есть еще и Ленноксы.

− Кто они? — спросил мистер Торнтон с трепетным интересом.

− О, достойные люди из Лондона, которые, похоже, посчитают, что имеют на нее большее право. Капитан Леннокс женат на ее кузине — девушке, с которой она вместе росла. Смею сказать, они — очень хорошие люди. Есть еще ее тетя, миссис Шоу. Здесь, возможно, дорога открыта, если бы я предложил этой достойной даме выйти замуж. Но это было бы а pis aller.[44]И есть еще этот брат!

− Какой брат? Брат ее тети?

− Нет, нет. Талантливый Леннокс — капитан глуповат, вы должно быть, понимаете — молодой адвокат, который не прочь жениться на Маргарет. Я знаю, он влюблен в нее уже лет пять или больше: один из его приятелей мне так сказал. И его удерживает от этого шага только то, что она недостаточно богата. Но теперь это будет улажено.

− Как? — слишком настойчиво спросил мистер Торнтон, сознавая неуместность своего вопроса.

− Ну, она получит мои деньги после моей смерти. И если этот Генри Леннокс хоть наполовину хорош для нее, и он ей нравится…Что ж! Я, может быть, найду другой способ обрести дом через брак. Я ужасно боюсь быть соблазненным тетушкой, если утрачу осторожность.

Ни мистер Белл, ни мистер Торнтон не были в настроении смеяться, поэтому странная речь первого была не замечена вторым. Мистер Белл присвистнул, издав звук, похожий на долгий шипящий вздох, пересел, не находя удобства и покоя, пока мистер Торнтон сидел совершенно неподвижно, устремив взгляд в одну точку на газете, которую он поднял, чтобы дать себе время подумать.

− Где вы были? — наконец спросил мистер Белл.

− В Гавре. Пытался выяснить причины большого скачка цен на хлопок.

− А-а-а! Хлопок и спекуляции, и дым, и немытые, необразованные рабочие. Бедный старый Хейл! Бедный старый Хейл! Если бы вы только знали о тех переменах, что произошли с ним в Хелстоне. Вы вообще слышали про Нью Форест?

− Да, — бросил мистер Торнтон.

− Тогда вы можете представить разницу между Хелстоном и Милтоном. В какой части вы были? Вы когда-нибудь бывали в Хелстоне — маленькой живописной деревушке, похожей на те, что находятся в Оденвалде?[45]Вы знакомы с Хелстоном?

− Я понял. Для него было большой переменой покинуть Хелстон и приехать в Милтон.

Мистер Торнтон взял свою газету очень решительно, словно намеревался избежать дальнейшего разговора. И мистер Белл был вынужден вернуться к своим прежним занятиям — постараться придумать, как сообщить эту новость Маргарет.

Она стояла наверху у окна. Она увидела его выходящим из экипажа, и интуитивно поняла правду. Она стояла посреди гостиной, словно ее что-то удержало от неосознанного порыва сбежать вниз, словно мысль превратила ее в камень — такой бледной и неподвижной она была.

− О, не говорите мне! Я поняла это по вашему лицу. Вы бы послали… вы бы не оставили его, если бы он был жив! О, папа, папа!

 


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 61 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Наконец дома | Должно ли быть забыто старое знакомство? | Неудача | Глава XXXIII | Ложь и правда | Искупление | Союз − не всегда сила | Взгляд на юг | Обещания исполнены | Зарождение дружбы |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Не в лад| Одна! Одна!

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.018 сек.)