Глава четвертая болван 5 страница

Джоджо пожал плечами:

— Ну ты уж извини, парень, но этот реферат мне правда позарез нужен. У этого мудака давно на меня зуб. У этого мистера Квота, в смысле. Он только и ждет любого предлога, чтобы надрать мне задницу.

Самого главного Джоджо вслух так и не произнес, но атмосфера в комнате прямо-таки сгустилась, потому что и ему, и Эдаму было прекрасно известно: если студент-спортсмен не сдаст зачет по какому-либо из выбранных им курсов, в течение следующего семестра ему будет запрещено играть в официальных матчах университетской команды.

Из телевизора вновь послышались крики болельщиков, но судя по комментариям Майка, гонка началась не слишком удачно.

— Твою мать! Твою мать! Твою мать! — раз за разом все более отчаянно повторял он.

Эдам бросил угрюмый взгляд в его сторону, а потом выпалил:

— Ладно, черт с тобой… давай мне эту бумажку… ну, с заданием.

Джоджо на радостях сжал Эдама в объятиях своими гигантскими лапами, при этом практически подняв его в воздух и едва не задушив.

— Ну, ты мужик, Эдам, ты настоящий мужик! Я всегда говорил: старина Эдам никогда друга не подставит! Я это чувствовал!

Щуплый куратор отчаянно барахтался в железной хватке Джоджо. Когда тот наконец сжалился и отпустил его, Эдам помотал головой, чтобы прийти в себя, а потом развернулся и направился к дверям. Перед тем как переступить порог, он оглянулся и сказал:

— Да, кстати, катализатор — это такая штука, которая способствует развитию какого-либо процесса, а иногда и провоцирует его начало. При этом сам катализатор напрямую в процессе не участвует. Например, убийство сербского эрцгерцога, имени которого никто толком и не знал, стало катализатором для начала Первой мировой войны. Хорошо бы знать, что означает слово, вынесенное в заглавие твоей работы — так, на всякий случай. Вдруг придется сказать о ней пару слов и при этом сделать вид, будто ты сам ее написал.

Джоджо ни хрена не понял, о чем ему толкует ботаник, но по интонации догадался, что это какое-то язвительное замечание в его адрес. Таким образом этот зануда, видно, пытался выразить свое недовольство тем, что неизбежное написание реферата за подопечного свалилось на него так неожиданно. Доминирующий самец не стал опускаться до ссоры с одним из самых убогих членов стаи, а просто снисходительно сказал:

— Слушай, старик, ну правда, ты уж извини. Совсем забыл про эту хрень. Считай, я твой должник. Я вообще очень рад, что ты всегда готов мне помочь.

Не успел Эдам закрыть дверь, как Джоджо обернулся к Майку и со смехом заметил:

— Ну, и чего ты там материшься, а? Говорил я тебе: не умеешь ездить на велике — не берись. Может, по части трехочковых ты и в самом деле горяч, как микроволновка, но по трубе гонять — дело другое.

Не успел Эдам закрыть дверь и отойти на пару шагов по коридору, как за его спиной раздались приглушенные голоса Джоджо и его соседа. Они явно снова уткнулись в свою компьютерную приставку и теперь вопили не то от радости, не то от огорчения и смеялись… смеялись, понятно, над ним — над кем же еще? Насчет этого у Эдама сомнений не было. Теперь, значит, эти два полудурка будут как двенадцатилетние подростки гонять свою «Плей Стейшн», при этом матерясь и ржа, как кони, над ним, Эдамом Геллином… которому сейчас придется переться в библиотеку и на скорую руку ковыряться в каталоге, чтобы успеть собрать хотя бы какой-то материал и набросать две с половиной, а лучше три тысячи слов на заданную тему. Причем сделать это нужно так, чтобы можно было хотя бы лицемерно поверить, будто все это написал такой кретин, как Джоджо Йоханссен. Хотя на самом деле этот Джоджо вовсе не такой уж кретин. Он просто раз и навсегда отказал себе в удовольствии шевелить мозгами и продолжал упорствовать в этом, видимо, просто из принципа. Зря он так. Да что там зря — парень пока что еще не дурак, но скоро им станет. Это выглядит просто жалко. Сильный парень, волевой, умеющий постоять за себя — а глядишь, оказывается размазней и слабаком, который не смеет нарушить неписаный закон студентов-спортсменов, запрещающий им хоть в чем-то походить на обычных студентов, не входящих в особые списки спортивной кафедры. Именно по этой причине он, Эдам, получил наряд вне очереди на ночное дежурство, в то время как сам Джоджо убьет пару часов перед телевизором, а потом уснет беззаботным сном младенца, привыкшего, что к моменту пробуждения все необходимое подается ему на блюдечке.

Лицо Эдама залилось краской от злости и унижения. Да черт его побери! Чего стоит только комедия, которую ломал этот бугай — как, мол, он рад его видеть… А эта симуляция провалов в памяти! Ясное дело, баскетболист прекрасно помнил, что реферат ему нужно сдать завтра, да только привык, что все как-нибудь само собой образуется… А как он полез обниматься, делая вид, будто это и есть образец подлинно товарищеских отношений… «Ты настоящий мужик!..» Этот чертов ходячий мешок с мускулами схватил его и поднял, да еще и потряс в воздухе! Как будто специально хотел дать понять, что не только знания Эдама, но и сама его шкура принадлежат ему! «Ты настоящий мужик!» — это следовало понимать с точностью до наоборот: «Какой ты, на хрен, вообще мужик! Ты мой слуга! Мой мальчик-оруженосец, мой паж! Захочу — задницу тебе надеру!»

Еще более громкий взрыв хохота послышался за спиной Эдама. Ну конечно, Джоджо и его сосед ржут над ним! Так их разобрало, что остановиться не могут! Эдам на цыпочках вернулся к двери их комнаты и прислушался. Они опять хохочут! Но, судя по доносившимся до Эдама обрывкам фраз, смеялись они над Верноном Конджерсом, над тем, как Чарльз доводит его и как Конджерс ничего не может с этим поделать. И то ладно, смеются они, значит, не над мальчиком-слугой… по крайней мере, в данный момент… Впрочем, от этого Эдаму не сильно полегчало. Он пошел по коридору, мрачно наклонив голову и повторяя про себя все те презрительные и гневные слова, которыми должен был встретить наглые требования этого бугая-баскетболиста. Вообще-то на чисто рациональном уровне Эдам давно смирился с возникшими отношениями, сложившимися по типу «слуга — господин». Кроме того, далеко не каждый из этих студентов-спортсменов, которых он курировал, стремился продемонстрировать ему свое превосходство. Некоторые совершенно искренне выражали благодарность — примерно так же, как это делают попавшие в трудное положение дети, когда им удается избавиться от неприятностей. В этих случаях между ними скорее складывались традиционные отношения «учитель — ученик» и тогда работать становилось намного легче и приятнее. В любом случае, те триста долларов в месяц, которые ему платили за шефство над каким-нибудь болваном, были принципиально важны для того, чтобы Эдам мог удержаться в Дьюпонте, как и та сотня или около того (только чаевые, никакого оклада), которые он зарабатывал, доставляя пиццу к дверям комнат в студенческих общежитиях. Эту работу ему предоставляла небольшая пригревшаяся при университете компания под названием «Пауэр Пицца». Естественно, эта работа также способствовала установлению отношений «слуга — господин» между ним и его однокурсниками, но, к счастью, в наши дни в студенческой среде не принято демонстрировать свое превосходство перед теми, кто вынужден зарабатывать себе на жизнь. Стремление к подчеркнутой демократичности в общении с бедными стало одной из отличительных черт в модели поведения преуспевающей части общества.

У каждой из этих работ были свои преимущества и недостатки. Эдаму приходилось мириться и с тем, и с другим. Денег, полученных на каждой из этих работ по отдельности, ему все равно не хватило бы. Кроме того, перемена рода деятельности скрашивала их монотонность. Самым нудным делом была, конечно, доставка пиццы. Больше всего Эдама угнетало то, что в пиццерии приходилось заступать на полную шестичасовую смену, а поменяться с кем-нибудь представляло целую проблему. Неприятной стороной шефства над спортсменами была необходимость подчинять свое время и настроение этим тупым накачанным эгоистам, которые без стеснения могут позвонить тебе посреди ночи, вспомнив, что у них завтра зачет или контрольная. И вообще, участвуя в комедии под названием «общественная помощь студентам-спортсменам», Эдам словно бы соглашался, что весь этот балаган специальной программы обучения спортсменов имеет полное право на существование. Какое там специальное обучение! Эдам прекрасно понимал, что все это — чистой воды фарс. Впрочем, эта работа была все-таки более разнообразной, чем доставка пиццы. Иногда задания оказывались интересными, творческими и даже полезными для него самого. По большей части эту работу можно было делать в удобное для него время, а главное… Эдам старался не признаваться в этом даже себе: ему льстило, что эти дремучие тупоголовые качки в какой-то степени зависели от него, каким бы хамским ни было их к нему отношение.

Из-за одной двери дальше по коридору доносилась музыка — на всю громкость звучал старый альбом Тупака Шакура — самая известная, можно сказать, ставшая классической композиция, посвященная матери… Это как раз и есть комната новичка Вернона Конджерса — Эдам однажды подменил своего друга, ставшего одним из кураторов Конджерса, и смог убедиться, что его номер — настоящий храм Тупака Шакура: две стены в гостиной от пола до потолка оклеены фотографиями и постерами этого легендарного мученика рэпперских войн. Эдам прошел мимо следующей двери, приоткрытой на несколько дюймов… Из-за нее доносились громкие звуки какого-то кинобоевика, и на этом фоне мужской голос произнес: «Слушай, Трейшоун, только между нами: я в эту хрень играть не собираюсь. Ты меня понял?» Ну да, конечно, Трейшоун Диггс по кличке «Башня»… Из-за двери напротив доносился смех двоих мужчин и девушки. В какой-то момент девушка взвизгнула и с притворной обидой в голосе воскликнула «Кёртис, ты что? Ведешь себя, как капризная девчонка!» Снова визг и уже мужской голос, пытающийся подражать женскому: «Не лапай меня, я тебе говорю, проти-ивный!..» Взрыв хохота Ну да Кёртис Джонс, кто же еще. Эдам пошел дальше по коридору… Из-за следующей двери, и еще из-за одной, да практически почти из-за каждой двери в этом люкс-общежитии раздавались безошибочно узнаваемые звуки стрельбы и взрывов, сопровождающие самые дурацкие и примитивные компьютерные игры. Эта какофония здесь воспринималась на редкость органично, скорее как симфония, отображающая вечернюю жизнь великих звезд баскетбола, живых легенд, отдыхающих и развлекающихся после трудов праведных. Эдам улыбнулся. Охренеть можно! «Психологические особенности личности Георга Третьего как катализатор Американской революции»… надо же было придумать такую тему самостоятельной работы для кретина, который живет в свое удовольствие и даже понятия не имеет, что значит слово «катализатор»…

Несмотря на позднее время, жизнь в историческом здании Мемориальной библиотеки Чарльза Дьюпонта просто кипела. В главном холле стоял гул приглушенных голосов, то и дело разрываемый резким, почти визгливым скрипом подошв кроссовок о полированный каменный пол. Сводчатый потолок зала был настолько высок, что свет от настенных ламп, установленных на уровне окон, терялся там, в вышине, и, казалось, не возвращался обратно. Благодаря этому эффекту освещение в холле казалось приглушенным, словно тот, кто включил свет таким образом, намекал, что библиотека скоро закрывается. Впечатление это было обманчивым: читальный зал, компьютерный зал, отделы каталогов и справочной литературы — везде яблоку негде было упасть, повсюду кишел народ. Многие студенты привыкли делать домашние задания и писать курсовые работы по ночам, поэтому появляться в библиотеке ближе к полуночи считалось в Дьюпонте едва ли не хорошим тоном. При этом многие засиживались тут и до рассвета Мемориальная библиотека никогда не закрывалась. Сидеть здесь до двух, трех, четырех часов ночи, а потом с утра пораньше идти на занятия было для студентов привычным делом, пусть даже это казалось довольно эксцентричным и не совсем полезным для здоровья и умственных способностей распорядком дня.

Через холл наперерез Эдаму прошли две девушки. Они о чем-то тихо шептались и при этом постреливали глазами в разные стороны. Эдам не мог бы сказать, кого именно они ищут, но был уверен на все сто, что не его. Обе девицы явились в библиотеку при полном макияже — тени, тушь, помада — и с серьгами в ушах. На обеих были узкие, соблазнительно обтягивающие нижнюю часть тела джинсы, а над ними прелести одной прикрывал легкий, низко вырезанный топик, похожий на кружевной пеньюар, другой — тугая футболка. В этом не было ничего особенного, но становилось совершенно ясно, что девушки вырядились так не без повода. Это были их охотничьи наряды и боевая раскраска Студентки Дьюпонтского университета вышли на охоту. Ни для кого не было секретом, что многие девушки наряжались таким образом, идя поздно вечером в библиотеку, поскольку это отличное место для новых знакомств: в читальных залах было полно парней.

Вид этих двух девчонок помог Эдаму вновь ощутить знакомое чувство внутреннего превосходства. Многие студенты Дьюпонта воспринимали университет как элитную детскую площадку, где можно еще четыре года играть в детство в компании таких же отпрысков обеспеченных и высокопоставленных семей… Но среди этой праздношатающейся публики можно было встретить и людей, по-настоящему занятых учебой. Эдам чувствовал себя одним из членов этой маленькой армии Гидеона,[11] большинство солдат которой он знал лично. Его друг Грег Фиоре назвал эту замкнутую касту дьюпонтских обитателей «Мутантами Миллениума», что означало…

На Эдама вновь накатила волна раздражения. Конечно, его жизнь выгодно отличалась от того существования, которое влачили Джоджо Йоханссен и ему подобные. Ну чем, спрашивается, могут заняться эти безмозглые болваны? Так и будут сидеть всю жизнь на поребрике, прикладываясь по очереди к бутылке виски, а тем временем он, Эдам Геллин, и его сподвижники будут…

…Будут что? Да ничего. Чувство превосходства мгновенно испарилось, остались лишь злость и обида. Тот же самый болван Джоджо мог затащить к себе в койку девчонку в любой момент, стоило только захотеть. Достаточно было выйти во двор кампуса и ткнуть пальцем в любую студентку. Джоджо сам однажды описал это Эдаму, причем именно в таких выражениях: не то «ткнуть», не то «поманить пальцем». И Эдам был склонен верить ему. По крайней мере, сомневаться в правдивости слов подшефного баскетболиста у него не было оснований. У Джоджо имелось много недостатков, но хвастовством он не страдал. Баскетболист никогда не выдумывал никаких историй, а приводил конкретные примеры. Он считал это очень забавным. Один из таких «примеров» запал в память Эдаму. Джоджо вышел из аудитории после занятий и шел себе через Главную площадь, ни о чем таком даже не думая. Неожиданно ему на глаза попалась спортивного вида блондинка в теннисном костюме — высокая стройная девица «с такими длинными ногами, с загорелыми плечами и во-от с такими сиськами» — Джоджо сложил ладони чашечками и жестом изобразил размер описываемого «буфера» на расстоянии чуть ли не фута от своей груди. Девчонка направлялась в сторону теннисного корта, где они с подружкой заказали себе площадку на часок. Джоджо даже ничего не сказал. Он просто сделал шаг, перегородил блондинке дорогу — и буквально через десять минут они уже срывали друг с друга одежду у него в комнате. Вот так оно все просто — если ты баскетбольная звезда. Ну, а голос той девицы в комнате Кёртиса? Она ведь явно зашла туда не для того, чтобы выпросить у своего кумира лишний билетик на следующую игру. Эдам оглянулся и еще раз посмотрел вслед двум девчонкам в обтягивающих джинсах. Обе эти «ночные студентки» через час, если не раньше, заберутся в постель с какими-нибудь ребятами («кобелями», — пронеслось в голове Эдама). Секс! Секс! Он был здесь составной частью атмосферы наравне с азотом и кислородом. Влажные душные испарения похоти окутывали весь кампус, заволакивали его дурманящим мозг туманом, смазывали его, возбуждали, заигрывали с ним, заставляя каждого находящегося на территории университета заниматься сексом или искать себе партнера круглые сутки. Сексексексексексексексекс…

Эдам попытался представить, сколько из шести тысяч двухсот студентов Дьюпонта в данный момент занимаются сексом. Представить себе — для него в тот момент означало обрести дар видения сквозь стены, за которыми его взгляд повсюду натыкался на трахающиеся, совокупляющиеся, занимающиеся любовью, имеющие друг друга во всех возможных позах парочки… повсюду: там, в спальне в общежитии Лэпхем — и там, в гостиной Карразерса — и там, на полу в пустой аудитории в корпусе Джайлз — и естественно, повсюду в растущих вокруг корпусов и общежитий кустах, потому что, обуреваемые похотью, все эти парни и девчонки просто не в силах подождать пять-десять минут, чтобы добраться до своих комнат и постелей, — и еще вот там, у черного хода в библиотеку: вероятность того, что их застукают, придавала сексу особый, почти фетишистский шик, против чего некоторые просто не могли устоять, — и вот посреди всего этого бардака стоит он, Эдам Геллин, превосходящий своих однокурсников в столь многих отношениях, и при этом… девственник. Старшекурсник Дьюпонта и при этом все еще девственник. Даже в мыслях он постарался произнести это слово как можно тише. Если бы кто-нибудь узнал об этой трагедии его жизни, Эдам, наверное, покончил бы с собой. О таком позоре не должен был знать никто. У него у самого с трудом укладывалось в голове, как такое возможно: весь кампус пропитан похотью и сексуальной страстью, все вокруг только и делают, что трахаются, как собаки в парке, а он все остается девственником. При первой же возможности — в конце второго курса — он съехал из общежития колледжа Карразерс, чтобы больше не позориться перед соседями по комнате и коридору. Он предпочел нормальной студенческой жизни грязную обшарпанную каморку, почему-то гордо именовавшуюся квартирой, в ближайшем к университету городском квартале. В свое время две спальни на первом этаже небольшого дома девятнадцатого века были разгорожены на четыре пенальчика, названы квартирами и с тех пор сдавались внаем. При этом все жильцы пользовались общей ванной в глубине холла. Эдам совершил этот обмен шила на мыло лишь для того, чтобы избежать становившихся несколько навязчивыми вопросов однокурсников, которые стали подозревать, что он, Эдам, какой-то… как бы сказать… не такой, как все. Его даже начали сторониться, как переносчика редкой болезни — пусть и не опасной для них, получивших своевременную прививку. Болезнь эта называлась девственностью, и то, что творилось с Эдамом, несомненно, представляло собой наиболее тяжелый, запущенный случай. Самое страшное, что чем дальше откладывалось оперативное вмешательство для излечения, тем сложнее было приступить к лечению. Порочный круг на глазах замыкался. Эдам прекрасно понимал, что он не просто задержался, а едва ли не навсегда опоздал со вступлением во взрослую жизнь. Он ведь ничего не понимает в том, как все это делается… у него ведь, случись что, ничего не получится — он это чувствовал, — все, что может пойти не так, у него пойдет непросто не так, а как нельзя хуже: импотенция на нервной почве, преждевременное семяизвержение — все это произойдет в самый ответственный момент… А как удержаться и остановиться перед этим… ну, как его… а ведь еще презерватив как-то надеть нужно — да так, чтобы девушку не обидеть… интересно, что в таких случаях делать полагается? Непринужденно шутить? А вдруг он кончит, едва успев достать эту резиновую штуковину и прикоснуться ею к головке члена?..

Вот блин, не везет так не везет. Компьютерный зал в каталожном отделе был набит под завязку. Здесь в полукруглом помещении выстроилось в виде подковы около двадцати компьютеров. Их мониторы закрыли собой резные готические панели. Эдаму срочно требовалось разыскать кое-какую литературу по британской и американской истории, и именно сейчас, когда у него совершенно не было времени ждать, все эти мерцающие потусторонним светом ящики, вся эта электроника двадцать первого века, заслонившая стилизованную под четырнадцатый век роскошную деревянную резьбу, была занята. Нет, минутку… вон там, в дальнем углу. Точно, один из последних в ряду компьютеров явно свободен. По крайней мере, перед экраном не маячила ничья голова Эдам быстрым шагом направился туда Он готов был ринуться к своей цели бегом, если бы не боялся показаться смешным. Ему осталось преодолеть всего пятнадцать футов, как вдруг — твою мать! — откуда-то сбоку ему наперерез шагнула девушка с длинными каштановыми волосами, больше похожая на подростка и остановилась прямо перед этим экраном.

Внутри Эдама что-то перевернулось. Он понял, что не может, просто не имеет права позволить своему сговорчивому, склонному играть по всем правилам «я» взять верх в этой ситуации. Нет, только не сегодня. И потом, девчонка такая молодая, явно первокурсница. Если он не полный кретин и хоть как-то разбирается в людях, она не должна быть слишком настырной и скорее уступит в спорном вопросе, лишь бы избежать конфликта. Решительно настроенный Эдам прошел мимо склонившихся над клавиатурами студентов, чьи лица в свете мониторов казались почти мертвенно-бледными, и, оказавшись рядом с девушкой, которая уже уселась за стол, сказал:

— Извини, пожалуйста, но я как раз собрался здесь поработать, — для большей убедительности он махнул рукой в сторону монитора — а откуда ты взялась, ума не приложу. В общем, в хочу сказать, что мне позарез нужно покопаться в каталогах. — Эдам старался говорить как можно более сурово. — Мне завтра утром реферат сдавать. Уступишь мне местечко ненадолго? Правда очень нужно. Что скажешь? Не возражаешь?

Стоя рядом с девушкой, Эдам старался сохранить строгое выражение лица и следил за собой, чтобы вдруг не улыбнуться. Девушка с легкой тревогой в глазах посмотрела на него снизу вверх. Она помолчала, рассматривая его лицо, а потом не без труда, немного испуганным тихим голосом проговорила:

— Нет.

— Отлично! Спасибо! Молодец! Всегда ценил взаимопомощь, — радостно выпалил Эдам, на лице которого тотчас же расплылась улыбка.

Девушка еще миг помедлила, а потом так же тихо проговорила:

— Нет не в том смысле, что я не возражаю, а в том, что я тебя не пущу.

Она сидела неподвижно, не меняя выражения лица. Эдам понял, что в этой импровизированной игре в гляделки первокурсница явно одержит верх. Взгляд больших голубых глаз был устремлен прямо на него. Девушка была непреклонна.

Сдаваться пришлось ему. На Эдама вдруг нахлынули эмоции. Во-первых ему, против ожидания, пришелся по душе ее чуть заметный протяжный акцент. Почему-то это напомнило парню старые фильмы о том, как в южных штатах расовые конфликты перерастают в дружеские межрасовые отношения и в финале все хором поют какую-нибудь пафосную песню. Девушка оказалась вовсе не такой безвольной и пугливой, как он подумал поначалу. Более того, при ближайшем рассмотрении она выглядела неожиданно красивой, причем красота ее разительно отличалась от внешности дьюпонтских девчонок, которые считали вульгарность и демонстративную доступность самыми большими достоинствами и полагали главным в жизни умение клеить парней, цеплять их на крючок и держать на коротком поводке. Нет, эта девушка была совсем другая. Ее красота была чистой, открытой и — Эдам не побоялся бы этого слова — непорочной. Изящная тонкая шея, большие выразительные глаза, никакой косметики, никаких украшений, никакой губной помады — да и зачем ей? Эти губы и так красивы, правильно очерчены, и они… так манят к себе! Невинность… пожалуй, только этим рискованным в наше время словом Эдам мог бы описать впечатление, которое произвела на него эта незнакомка Но при всей своей невинности девушка умеет за себя постоять и не отступит ни на дюйм.

Итак, Эдам сдался первым.

— Ну ладно… — Его губы сложились в просительную улыбку побежденного. — Не возражаешь, если я постою и подожду, пока ты закончишь работать?

— Хорошо, — сказала девушка.

— Спасибо. Заглядывать через плечо не буду. — Еще одна улыбка. — Кстати, меня зовут Эдам.

Дата добавления: 2015-10-16