Неизвестный герой и семеро расстрелянных

Замечу мимоходом, что я далека от того, чтобы утверждать, будто я – единственный рыцарь без страха и упрека Норильского комбината. Однажды я присутствовала, только присутствовала на вскрытии... Впрочем, об этом случае стоит рассказать подробнее.

В тот день – дело было в конце зимы 1947 года – я была в морге одна. Вечерело. Я сидела у окна и до того погрузилась в воспоминания, что даже не обратила внимание на подъехавший к моргу грузовик. Из машины повыскакивало около десятка солдат, и вскоре все заходило ходуном.

В «разгрузке» я участия не принимала, а поскольку санитаров не было, то солдаты сами таскали трупы.

Через несколько минут на полу зала, или аудитории, уже высилась груда тел, вернее – окровавленных лохмотьев, из которых торчали то пара ног, то рука со скрюченными пальцами, то окровавленное лицо... Я пыталась протестовать:

– Отнесите тела в покойницкую! Завтра утром будет произведено вскрытие. Сегодня уже поздно...

Тот, кто был за старшего, возразил:

– Некогда возиться! У нас свой врач. Нам нужен протокол! И без промедления!

Тут я заметила врача. «Своего», как они сказали, врача. Представьте себе восточного человека роста ниже среднего, гладко остриженного, одетого в «лагерный фрак» – бушлат, в котором рукава разного цвета. В глаза бросался мертвенный цвет лица и крайне растерянный вид.

Я приготовила инструмент и, пока мы надевали халаты, узнала, что это за трупы. Еще одна неудачная попытка побега. Одна из многих... И, как все без исключения неудачные попытки, закончилась она в морге.

Обычно беглецов бывает один или двое, реже – трое. Живьем их не берут.

Впервые видела я сразу семерых и, откровенно говоря, усомнилась, что это беглецы: полураздетые, изможденные... Куда бежать из Норильска? Из Норильска, откуда бежать просто невозможно!

Знала я также, что Павел Евдокимович все такого рода вскрытия, которые должны были, по правде говоря, считаться судебно-медицинскими, сводил к простой формальности: доказательству того, что они были застрелены при попытке побега. Об этом я думала, когда садилась записывать протокол вскрытия.

Извини меня, мой брат-прозектор! Я неправильно оценила твою бледность. Ты понимал опасность. Ты боялся... Но ты оказался человеком. Притом мужественным. Человеком с большой буквы.

– Внешний осмотр... Три пулевых отверстия... Дайте пуговчатый зонд. Так. Первое огнестрельное ранение... Входное отверстие сзади, в нижней части бедра. Кость раздроблена. Второе входное отверстие – в левом подреберье, выходное – в области правой ключицы. Стреляли по лежачему... Третье – в лицо. В упор...

– Да ты бредишь, гад! Они все застрелены на бегу!

– Возможно... Если он продолжал бежать с раздробленным бедром, не останавливался и после второго ранения, которое само по себе смертельно. Затем он продолжал бежать... задом наперед, пока пуля, попавшая в лицо, его не остановила. Следы ожога – на лице...

Я записывала, вертясь, как черт на заутрене, и сажала кляксы от восхищения.

– Ты брось эти штучки, фашист! – хрипел старшина, поднося кулак к самому носу врача.

Тот побледнел еще больше, если только это вообще было возможно. Вид у него был совсем несчастный, но – решительный.

– Следующий... Входное отверстие – спереди, в правую сторону шеи... Висок проломлен твердым тупым предметом, должно быть, прикладом. Следующий... Огнестрельное, в лицо... Выходное – в затылке, размер шесть на десять сантиметров. Следующий... Два огнестрельных ранения в грудь, спереди; одно – сквозное, другое – пуля в позвоночнике. Следующий... Два огнестрельных ранения в живот, спереди... Грудная клетка в области сердца проломана: след каблука...

– Ну, постой же, гад! Твое место, фашистский подонок, с ними – вот в этой куче!

Слабое подобие улыбки слегка тронуло абсолютно бескровные губы. Не подымая глаз:

– Знаю! Но вскрытие, пожалуй, сделаю не я...

Ты пристыдил меня, бесстрашный ученик Гиппократа (или Зенона, быть может?). Он знал, что ему, носящему клеймо 58-й статьи, пощады не будет. И – не дрогнул... Не тот храбр, кто не боится, а тот, кто, боясь, не гнется!

Я знала, что рано или поздно (скорее, рано, чем поздно) его доставят в морг. Но я его не узнаю: все доходяги, умирающие на общих работах, на одно лицо. А имени его я не знала...

Дата добавления: 2015-10-16