Читайте также:
|
|
В связи с этим мне вспоминается один комичный случай. Да, именно комичный, несмотря на обстановку macabre*!
Совсем рано. Жуко еще не принес завтраки. Павел Евдокимович в своей каморке был занят составлением месячного отчета, когда в прозекторскую вошел молодой лейтенант в форме НКВД. Он производил, скорее, приятное впечатление: брюнет с височками а-ля Пушкин; в новеньком кителе tire а quatre epingles* и начищенных до зеркального блеска сапогах.
Он сказал, что пришел присутствовать при судебно-медицинском вскрытии самоубийцы, и, несколько смущаясь, пояснил, что только что демобилизовался из армии, где служил военным юристом, и что это его первое вскрытие.
Откровенно говоря, с этим первым вскрытием ему явно не повезло. И не только оттого, что повесившийся старичок был пренеприятнейшим экземпляром покойника...
Как только Павел Евдокимович, занятый своим отчетом, сказал: «Фросинька, покажи товарищу Павловскому все что надо», – я твердо решила показать ему все... Даже то, чего вовсе не надо. «Ну, постой же, – подумала я, – поездили такие, как ты, следователи на мне... Дай-ка уж и я поезжу на одном из них вволю».
Собственно говоря, никакого подозрения на убийство тут и быть не могло.
Дело обстояло так. Старик освободился из заключения уже больным. Выезда освободившимся тогда не разрешали, особенно зимой. И он устроился сторожем на базу. Недуг прогрессировал, и положение бедняги стало явно безнадежное: у него был абсцесс легкого, или, точнее, рак.
Распад легкого – это ужасно не только тем, что больной страдает... Более потрясающего зловония, чем от расплавляющегося легкого, которое при кашле вытекает в виде зелено-желтого гноя, вообразить невозможно. Один такой больной наполняет смрадом всю больницу.
Видно, оттого его в нее и не положили, благо был предлог: он уже вольный, и больница лагеря – не для него. В то же время в больницу для вольнонаемного состава его не помещали, так как он еще не имел полугодового стажа по вольному найму.
Денег у него не было, от угла ему отказали. Ему негде было умереть! Он зашел к товарищу, выпил у него кружку кипятку и повесился на пожарной лестнице.
Что в таком случае нужно показать следователю? Внешний осмотр – что, мол, нет следов борьбы, насилия. Надрыв сонной артерии, который наблюдается у повешенных. Пятна Тардье на эпикарде сердца, указывающие на асфиксию. Содержимое желудка, чтобы установить, за сколько часов до смерти он принимал пищу и – для очистки совести – не был ли самоубийца пьян. Нет, такая программа меня не устраивала!
Я решила произвести вскрытие lege artis: «Уж ты у меня все посмотришь и оценишь!».
Он был бледен как мел. У него во рту все время собиралась слюна, и он ежеминутно отворачивался, чтобы сплюнуть то в умывальник, то в плевательницу.
Но я не давала ему передышки.
– Обратите внимание! – заливалась я соловьем. – Не только легкие, но и все органы вовлечены в распад: через диафрагму, per continuetatem, гнойники образовались в печени; воротной веной занесены в сердце...
И я находила, еще и еще, на что бы «обратить внимание».
Запах был такой, что даже мне трудно было устоять на ногах. Но следователь выдержал, и мне пришлось сложить оружие.
– Павел Евдокимович! – объявила я торжественно. – Вскрытие окончено!
– Ну вот и превосходно! – сказал жизнерадостно доктор Никишин, входя в прозекторскую и бодро потирая руки. – Теперь неплохо бы и подзакусить!
Бедный следователь! Все, что он ел последние три дня, пропало ни за что ни про что! Чего мне при всех стараниях сделать так и не удалось, Павел Евдокимович добился одной фразой.
Я, корчась от смеха, выскочила в покойницкую и упала на топчан.
Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 59 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Рабочий день в морге | | | Когда прокурор плачет... |