Дитя Аллаха

(Из пьесы-сказки)
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Фазанокрылый знойный шар Зажег пожар в небесных долах. – Мудрец живет среди чинар. Лаская отроков веселых.
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Зажег пожар в небесных долах Царь пурпурный и золотой. – Лаская отроков веселых, Мудрец подъемлет кубок свой.
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Царь пурпурный и золотой Описан в чашечках тюльпанов. – Мудрец подъемлет кубок свой, Ответный слыша звон стаканов.
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Описан в чашечках тюльпанов Его надир, его зенит. – Ответный слыша звон стаканов, Мудрец поет и говорит.
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Его надир, его зенит Собой граничит воздух тонкий. –...Мудрец поет и говорит, Смеется, внемлет лютне звонкой.
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Собой граничит воздух тонкий, Сгорает солнце-серафим. – Смеется, внемлет лютне звонкой Нагая дева перед ним.
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Сгорает солнце-серафим Для верного, для иноверца. – Нагая дева перед ним, Его обрадовано сердце.
Г а ф и з: П т и ц ы:	– Для верного, для иноверца Шумит спасительный пожар. – Его обрадовано сердце, Фазанокрылый знойный шар.
Н. Гумилев, [1917]

№ 201

* * *

Как роза белая, ты бледен и печален,
Твои глаза – небес осенних глубина,
Как бледная луна, тоской любви ужален,
Мятежен, как грозой вспененная волна.

Как бледная луна, тоской любви ужален,
Ты смотришь на меня улыбкой грустных глаз,
Когда весь бурный мир так чуток и хрустален,
Когда топазы звезд любуются на нас.

Когда весь бурный мир так чуток и хрустален,
Твои уста горят желаньем и тоской,
И кажется мне вдруг, что лик луны умален,
Как роза белая, он никнет надо мной.

И кажется мне вдруг, что лик луны умален,
И я твоим огнем навеки сожжена,
Что ты один живешь, тоской любви ужален,
Мятежен, как грозой вспененная волна!

Е. Сырейщикова, 1911/1913

№ 202

Любовь – мираж

(Ария из оперетты)

Мерцает огонек на мачте корабля,
Что в море темное мою любовь уносит!
Лететь бы вслед за ним, и крыльев сердце просит,
Но держит узника унылая земля.

Лететь бы вслед за ним, и крыльев сердце просит.
Еще его во мгле могу я распознать...
Вчера я счастлив был: былого не догнать,
Что в море темное мою любовь уносит.

Вчера я счастлив был: былого не догнать.
Пуста моя душа, и склепа нет мрачнее.
Заветный огонек, чем дале, тем бледнее:
Еще его во мгле могу я распознать.

Заветный огонек, чем дале, тем бледнее,
Окрест – могилами разрытые поля...
Скелеты движутся, костями шевеля...
Пуста моя душа, и склепа нет мрачнее.

Скелеты движутся, костями шевеля
В разгулье праздничном и свадебном веселье...
О безотзывная унылая земля!
Нег упоительных угрюмое похмелье!..
Чуть брезжит огонек на мачте корабля.

Вяч. Иванов, 1924

Пьеса-сказка «Дитя Аллаха» была написана для кукольного театра; дитя Аллаха – это красавица Пери, которая ищет себе в мужья лучшего из смертных людей, и этим лучшим оказывается царь поэтов Гафиз. Она застает его, когда он поет песню на голоса с птицами. Однако форма этой песни – не арабская и персидская, а малайская. В малайской народной поэзии пантум (точнее, «пантун») – это импровизированные четверостишия (обычно с тематическим параллелизмом), иногда соединяемые в цепочку так, чтобы 2-й и 4-й стихи каждой предыдущей строфы повторялись как 1-й и 3-й стихи следующей строфы. Именно в таком «цепном» виде пантум был усвоен европейской поэзией (впервые – французскими романтиками), но широкого распространения не получил, примкнув к ряду твердых форм с повторами, представленных выше.

У Брюсова в такой форме написан один перевод из Ш. Бодлера, вошедший в «Опыты» с подзаголовком «бесконечное рондо»; близко к ней подходят (в чем?) его стихотворение «На смерть И. Лялечкина» (1895) и, отчасти, знаменитое «Творчество» («Тень несозданных созданий...», 1895). Ученица Брюсова Е. Сырейщикова, в свою очередь, изобрела упрощенный вариант пантума – такой, в котором из строфы в строфу повторяются не две, а только одна строка. Здесь каждое новое четверостишие начинается повторением 3-й строки предыдущего четверостишия.

Таким образом, традиционный пантум имеет перекрестную рифмовку. Это облегчает его восприятие: уловив одну повторяющуюся строку, читатель знает, что рифмующаяся с ней тоже будет повторением. Если четверостишия в пантуме будут иметь охватную рифмовку (№ 161), то повторяться будут строки нерифмующиеся и воспринимать такие повторы будет труднее. Вот пример – начало стихотворения В. Ходасевича «На грибном рынке» (1917, под псевдонимом, от женского лица), построенного именно таким образом:

Бьется ветер в моей пелеринке...
Нет, не скрыть нам, что мы влюблены:
Долго, долго стоим, склонены
Над мимозами в тесной корзинке.

Нет, не скрыть нам, что мы влюблены!
Это ясно из нашей заминки
Над мимозами в тесной корзинке –
Под фисташковым небом весны...

Какая должна быть следующая строчка у Ходасевича?

Вяч. Иванов тоже строит свой усложненный пантум из четверостиший с охватной рифмовкой. Он облегчает восприятие этих стихов тем, что меняет места повторения строк – так, чтобы повторяющиеся строки все-таки рифмовались между собой. Но зато он и затрудняет восприятие этих стихов новым приемом: повторяющиеся строки повторяются не в первоначальном, а в обращенном порядке. Эта усложненность видна из сравнения: если повторяющиеся строки обозначить одинаковыми цифрами, то схема строения пантума Гумилева будет: а₁Б₁а₂Б₂, Б₁в₁Б₂в₂, в₁Г₁в₂Г₂..., а схема строения пантума Иванова: а₁Б₁Б₂а₂, Б₂в₁в₂Б₁, в₂Г₁Г₂в₁... Рассмотрите сами, как строят оба поэта концовки своих пантумов. Оперетта «Любовь – мираж» (неожиданный жанр для Вяч. Иванова, поэта высокого стиля) до сих пор не опубликована; текст арии печатается по копии ЦГАЛИ.

Дата добавления: 2015-10-16