Обсессивные и компульсивные личности

Западное технологическое общество изобилует людьми, лич­ность которых сосредоточена на проблеме "думания и делания". Наша коллективная психология сих пор пропитана пафосом идеа­лизации разума и веры в прогресс как результат человеческих дея­ний, которым отличалось мышление эпохи Просвещения. Запад­ные цивилизации, по контрасту с обществами стран Азии и тре­тьего мира, ценят научную рациональность и прагматизм типа "can-do"* превыше всех остальных достоинств. Так, огромное количе­ство людей вкладывает высшие проявления своих логических спо­собностей в разрешение практических проблем. Искать удоволь­ствия и испытывать гордость от "думания и делания" настолько нор­мально в нашем обществе, что мы едва ли задумываемся о слож­ных факторах, лежащих в основе столь почетного и привилегиро­ванного положения данных видов деятельности.

Там, где "думание и делание" становится движущим психоло­гическим мотивом для человека и где наблюдается выраженная диспропорция со способностью чувствовать, ощущать, интуитивно понимать, слушать, играть, мечтать, получать удовольствие от произведений искусства, а также с другими видами деятельности, которые в меньшей степени управляемы разумом или служат ин­струментом для чего-либо, мы имеем дело с обсессивно-компульсивной структурой личности. Множество замечательных и высо­копродуктивных людей относится к этой категории. Адвокат, который любит изобретать и произносить законные аргументы, в психологическом отношении оперирует разумом и деятельностью. Участник экологического движения, вовлеченный в политическую борьбу с загрязнением окружающей среды и черпающий в ней са­моуважение, движим теми же стимулами. У многих людей край­не ригидной организации, которые соответствуют критериям обсессивно-компульсивного личностного расстройства по DSM, также наблюдается склонность к "думанию и деланию", прибли­зительно в той же степени выраженная и нередко носящая явно

*"Can-do" (англ.) — "умею делать". — Прим. переводчика.

защитный характер. "Трудоголики" и "личности типа А" суть ва­риации обсессивно-компульсивной темы.

Кроме того, существуют люди, относительно равнодушные к "деланию", для которых наивысшую ценность представляет собой "думание", и наоборот. Профессора философии порой имеют обсессивную, но не компульсивную структуру характера: они из­влекают удовлетворение и чувство собственного достоинства из мыслительного процесса, не чувствуя потребности воплощать свои идеи. Плотники или бухгалтеры нередко относятся к компульсивному, но не обсессивному типу: они получают свое вознагражде­ние путем скрупулезного выполнения специфических задач, час­то требующих весьма незначительных умственных усилий. Неко­торые люди, никоим образом не склонные к компульсивным ри­туалам, приходят к терапевтам с запросом избавиться от навязчи­вых мыслей, а некоторые предъявляют как раз обратную жалобу. Мы привыкли, вслед за Фрейдом, сто лет назад высказавшим мысль о связи обсессивных и компульсивных симптомов, распо­лагать эти два феномена рядом. И нам легко выпустить из виду тот факт, что они отличны друг от друга — концептуально, а порой и клинически.

Следуя традиции, я помещаю обсессивных и компульсивных людей в одной главе — потому, что обсессивные и компульсивные тенденции нередко сосуществуют или чередуются друг с другом в одном человеке, а так же и потому, что, судя по аналитическим исследованиям происхождения обеих тенденций, обнаруживается сходная динамика их развития. Однако читателям следует заметить, что их объединение представляется достаточно искусственным, если иметь в виду характер. Следует также заметить, что навязчи­вости (упорные, нежелательные мысли) и компульсивные побуж­дения (упорные, нежелательные действия) могут возникать у лю­дей, которые совсем не обязательно будут обладать обсессивным или компульсивным характером. И, наконец, нельзя сказать, что все обсессивные и компульсивные люди непременно страдают на­вязчивыми мыслями или совершают действия под влиянием непре­одолимого влечения. Мы даем им определение обсессивно-компульсивных, поскольку их преобладающий психологический стиль характеризуется теми же защитами, которые участвуют в образо­вании обсессивных и компульсивных симптомов (Nagera, 1976).

Обсессивно-компульсивная структура характера известна давно:

ее принято считать обычным, "классическим" случаем организа-

ции личности невротического уровня. Зальцман (Saizman, 1980) резюмирует результаты более ранних наблюдений по психологии обсессивно-компульсивных людей следующим образом:

"Люди обсессивной структуры характера были описа­ны Фрейдом как методичные, упрямые, скупые; другие описывают их как упорных, дисциплинированных, перфекционистов, пунктуальных, дотошных, скупых, эко­номных, склонных к умствованию и резонерству по не­значительным поводам. Пьер Жане (Pierre Janet) описы­вает подобных людей таким образом: ригидные, негиб­кие; им недостает адаптационной способности; подчерк­нуто добросовестные; любят порядок и дисциплину; про­являют настойчивость даже перед лицом непреодолимых препятствий. Они в целом надежны, на них можно по­ложиться, они люди высоких стандартов и этических ценностей. Они практичны, аккуратны и щепетильны в отношении моральных требований. В условиях стресса или повышенных нагрузок эти личностные черты могут преобразоваться в симптоматическое поведение, которое затем может приобрести характер ритуала".

Зальцман мог бы добавить, что Вильгельм Райх (Wilhelm Reich, 1933) изображает их "живыми машинами" благодаря их ригидно-му мышлению (Shapiro, 1965). Вудро Вильсон, Ханна Арендт или Мартин Бубер могут представлять примеры высокопродуктивных личностей данной диагностической группы, в то время как Мар­ка Чэпмена, чья одержимость Джоном Ленноном дошла до ком-пульсивного побуждения к совершению убийства, можно рассмат­ривать как личность, принадлежащую к психотическому краю обсессивно-компульсивного континуума.

Драйвы, аффекты и темперамент обсессивных и компульсивных личностей

Фрейд полагал (Freud, 1908), что в физиологическом и консти-туциональном отношении обсессивные и компульсивные люди в детстве отличаются ректальной гиперсензитивностью. Современ­ные аналитики не считают подобное утверждение необходимым для

обоснования обсессивной динамики, однако большинство из них согласны, что бессознательный мир обсессивных людей имеет окраску "анальной" проблематики. Идея Фрейда, который под­черкивал (Freud, 1909, 1913, 1917b, 1918) фиксацию на аналь­ной стадии развития (приблизительно от 18-ти месяцев до 3-х лет), в особенности на агрессивных побуждениях в соответствии с их организацией в течение данного периода, была новой, конструк­тивной и гораздо менее дикой, чем хотели бы показать разоблачи­тели психоанализа.

Во-первых, Фрейду бросилось в глаза, что многие черты обсес­сивно-компульсивных личностей, обычно встречающиеся у них в сочетании друг с другом (чистоплотность, упрямство, пунктуаль­ность, тенденция к сдерживанию и утаиванию), представляют собой результат сценария, по которому происходит приучение к туалету. Во-вторых, он открыл анальную образность в языке, сно­видениях, воспоминаниях и фантазиях обсессивно-компульсивных пациентов*. В-третьих, он столкнулся с клинической очевиднос­тью, что наблюдаемых им пациентов с обсессивными и компульсивными симптомами в детстве родители приучали контролировать свой стул либо преждевременно, либо грубо, либо проявляя чрез­мерную озабоченность этим событием (Fenichel, 1945)**. Связь между анальностью и обсессивностью с тех пор была неоднократ­но засвидетельствована эмпирическими исследованиями (Noblin, Timmons & Kael, 1966; Fisher, 1970; Rosenwald, 1972; Tribich & Messer, 1974; Fisher & Greenberg, 1985), а также клиническими отчетами, подтверждающими отношение обсессивно-компульсивной симптоматики к анальным проблемам грязи, времени и денег (MacKinnon & Mishels, 1971). Классические формулировки обсес-

*У одного из моих пациентов с навязчивостями самым ранним воспоминанием была следующая картина: он сидит на горшке и отказывается "выдавать продукцию". Читатель, вероятно, может сделать вывод о том, как он обычно отвечал на пригла­шение к свободным ассоциациям.

**Ректальный сфинктер начинает выполнять свою функцию приблизительно с 18 месяцев. Следовательно, совершенно губительным являлся распространенный в начале века среди родителей среднего класса совет — начинать приучение детей к туалету на первом году жизни. Он поощрял насилие во имя родительского усердия и превращал благотворный процесс овладения навыком в борьбу господства и подчи­нения. Если принять во внимание, насколько популярным в ту эпоху было ставить клизмы маленьким детям — сугубо травматическая процедура, которую, как прави­ло, рационалистически оправдывают соображениями "гигиены", — станут совершен­но очевидными садистические импликации культурно санкционированного рвения в отношении преждевременного анального контроля.

сивной и компульсивной динамики, которые сосредоточиваются на раннем телесном опыте, весьма живы и популярны (Shengold, "Halo in the Sky", 1987— блестящее современное исследование, посвященное проблеме анальности). Хотя в последнее время аме­риканские теоретики по какой-то причине в меньшей степени интересуются анальной стадией, чем французские аналитики (Grunberger, 1979; Chasseguet-Smirgel, 1984).

Фрейд доказывал: приучение к туалету обычно представляет собой первую ситуацию, когда ребенок оказывается вынужденным отказаться от того, что для него естественно, в пользу того, что социально приемлемо. Значимый взрослый и ребенок, которого обучают слишком рано или слишком строго в атмосфере мрачной родительской сверхзаинтересованности, вступают в борьбу за власть, и ребенок обречен на поражение. Состояние, когда ребен­ка контролируют, осуждают и заставляют вовремя исполнять тре­буемое, порождает у него чувство гнева и агрессивные фантазии — нередко о дефекации, которую ребенок в конечном счете ощуща­ет как плохую, садистическую, грязную и постыдную часть себя. Потребность чувствовать себя скорее контролируемым, пунктуаль­ным, чистым и разумным, чем неподконтрольным, хаотическим, беспорядочным, и ограничивать себя в проявлениях таких эмоций, как гнев и стыд, становится существенной для поддержания само­идентичности и самоуважения. Разновидность жесткого супер-Эго, действующего по принципу "все или ничего", порождаемая подоб­ного рода опытом, проявляет себя в ригидной чувствительности к этическим вопросам, которую Ференци (Ferenczi, 1925) не совсем верно назвал "сфинктерной моралью".

Базовый аффективный конфликт у обсессивных и компульсивных людей — это гнев (в состоянии под контролем), борющийся со страхом (быть осужденным или наказанным). При этом терапев­тов, работающих с такими людьми, поражает, насколько этот аффект нем, не проявлен, задавлен или рационализирован (MacKinnon & Mishels, 1971). Слова используются, чтобы скры­вать чувства, а не выражать их. Любой терапевт может припомнить моменты, когда, спрашивая у обсессивного клиента, что тот чув­ствует по отношению к той или иной ситуации, он получал ответ на вопрос, что клиент думает. Значимое исключение для данной диагностической группы, отличающейся невыраженностью аффек­та, составляет чувство гнева: обсессивная личность принимает гнев, если он кажется ей обоснованным и справедливым. Таким

образом, праведный гнев становится переносимым и даже вызы­вает восхищение, чего нельзя сказать о чувстве досады, возника­ющем из-за того, что человеку не удается достичь желаемой цели. Терапевты часто отмечают наличие нормального иррационального раздражения у обсессивных личностей, но пациент, как правило, отрицает, что сердится, — порой несмотря на то, что интеллекту­ально способен допустить: некоторые элементы поведения (забыть деньги в третий раз, перебить терапевта на полуслове, мимичес­ки выразить недовольство) могут означать пассивную агрессию или враждебную установку.

Стыд — еще одно исключение на фоне общей картины безаффектности обсессивно-компульсивных личностей. Предъявляя к себе высокие требования, они проецируют их на терапевта, а по­том чувствуют себя в затруднительном положении, поскольку их наблюдают в состоянии, когда они не дотягивают до собственных стандартов, распространяющихся на мысли и поступки.

Чувство стыда, как правило, осознается в форме легкой грус­ти и, если встречает деликатную интерпретацию, может быть об­лечено в слова и стать предметом терапевтической работы без осо­бого протеста и отрицания, которые поднимаются всякий раз, когда речь заходит о других чувствах.

Защитные и адаптационные процессы у обсессивных и компульсивных личностей

Из сказанного выше следует, что ведущей защитой у людей с преобладанием обсессивной симптоматики является изоляция (Fenichel, 1928). У компульсивных же личностей основной защит­ный процесс представляет собой уничтожение сделанного. При сочетании обсессивных и компульсивных личностных особеннос­тей используются обе названные защиты. Высокопродуктивные обсессивные личности обычно не используют изоляцию в ее самых крайних вариантах. Вместо этого они предпочитают зрелые фор­мы сепарации аффекта от когниции — рационализацию, морали­зирование, компартментализацию и интеллектуализацию. И, на­конец, люди, принадлежащие к данной клинической группе, активно используют реактивное образование. Менее характерно, но в добавление к перечисленным механизмам у обсессивных лич­ностей любого уровня развития встречается смещение аффекта,

особенно гнева. Это происходит в случаях, когда, отвлекая гнев от источника, вызвавшего его, на какой-нибудь более "легитимный" объект, такие люди не стыдятся признать в себе наличие данного чувства.

Дата добавления: 2015-10-16