Глава восьмая. Живописные дороги Калабрии 3 страница

Постепенно я спустился к Ионическому морю. Долина слепила глаза, и жара достигла апогея. К Мессинскому проливу идет длинная дорога, она огибает южную оконеч­ность Италии и выходит к восточному берегу Таранто. Почти постоянно бежит рядом с морем, либо не далее чем в нескольких сотнях ярдов от него. Все мы читаем о сотнях пустых пляжей с золотым песком. Они лишь ждут, когда их откроют и сделают новой итальянской Ривьерой. Вер­но то, что пляжей здесь сотни, однако песок не всегда зо­лотой, чаще он серовато-голубой — малоприятный вул­канический цвет. В него вклиниваются участки с идеаль­ным песком, правда, на каждый такой участок заявляет свои права ближайший город, объявляя его своим «лидо» 1, даже если там нет ничего, кроме деревянной лачуги. Воз­можно, недалек тот день, когда все эти места станут попу­лярными морскими курортами, но, пока это произойдет, надо помолиться доброй фее — «Касса дель Меццоджорно», — чтобы она убрала железную дорогу, идущую меж­ду шоссе и морем.

1 Приморский климатический курорт.

Я несколько раз проехал по дороге, разыскивая место, где некогда стоял Сибарис. Нашел речку Крати, несколь­ко раз прошелся по мосту. Посмотрел на почти пересохший, забитый камнями горный ручей. Как и все такие ручьи, речка Крати, должно быть, несколько раз меняла свое русло с тех пор, как Сибарис прекратил свое существова­ние. Поэтому найти исчезнувший город чрезвычайно труд, но. Я с удивлением наткнулся на поселение из красного кирпича, названное Фурио. Это — современное имя ис­чезнувшего города Фурии, где Геродот писал свой исто­рический труд и где, как говорят, он умер. Сейчас здесь широкая равнина с изнывающими от жары пшеничными и табачными полями, а в некотором отдалении, за дюнами, сверкает море.

Греку, жившему за 600 лет до новой эры, невозможно было бы представить, что придет день, когда человек бу­дет ходить туда и обратно в поисках Сибариса. Будет рас­спрашивать возчиков, а они, вместо ответа, лишь покачают головой и продолжат свой путь. Задаст вопрос одинокому крестьянину на табачном поле, а тот только недоуменно раз­ведет руками. Я подъехал к фермерскому дому. На при­зывы откликнулась женщина. Она появилась на площадке наружной каменной лестницы, однако я не понял ничего из того, что она мне ответила. Кажется, она отреагировала на слово «Сибарис» и махнула рукой в сторону грязной до­роги, ведущей к морю. Проехал по ней около мили, но при­шел в отчаяние и сдался.

Ну и судьба у Сибариса! Самые мрачные предсказа­ния Исайи и Иеремии, говорившие об исчезновении больших городов, исполнились здесь в полной мере. Ка­жется, пророки не делали исключения для ящериц и даже драконов, однако в долине Сибариса абсолютно ничто не указывает на то, что некогда здесь стоял большой и кра­сивый город. От Сибариса не осталось ничего, кроме на­звания. Оно существует во всех европейских языках, слово «сибарит» (в английском и французском языках «Sybarite»; в итальянском и испанском — «Sibarita», а в немец­ком — «Sybarit»).

История о сибаритах, которая нравится мне больше все­го рассказана Афинеем. Сибариты-конники, числом пять тысяч, носили поверх панцирей оранжевые мантии, а их лошади умели танцевать под музыку. Узнав об этом, хит­роумные кротонцы побросали оружие и во время сраже­ния заиграли на флейтах. В результате лошади сибаритов, вместо того чтобы идти вперед, грациозно затанцевали. Противник окружил всадников и, ссадив их с лошадей, быстро с ними расправился. Афиней рассказывает и о люб­ви сибаритов к удовольствиям: «Некоторые дороги, что вели к виллам, с начала и до конца были укрыты шелковы­ми покрывалами. У очень многих жителей имелись подва­лы вблизи моря. Вино туда доставлялось по каналам. Часть вина вывозили, часть доставляли в город на кораблях. Сибариты устраивали пиры и венчали золотыми коронами тех, кто делал это с особой пышностью. На публичных мероприятиях произносили имена благотворителей. Под­черкивался не только вклад в благосостояние города, но и великолепие их пиров. В этих случаях даже короновали поваров, готовивших изысканные блюда. У сибаритов были ванны с горячими парами. Они первыми ввели в обиход ночные вазы, использовавшиеся участниками пиров непо­средственно на месте». (Этот обычай возобновили сиба­риты XVIII века. Много лет назад покойный герцог Аргайл показал мне такой горшок за экраном у подоконника в столовой комнате замка Инверари.)

Афиней рассказывает, что сибариты готовились к пиру за год. Если кто-то из поваров изобретал новый соус или блюдо, ему одному разрешалось готовить его в течение года и подавать королевской семье. По непонятной причине, тех, кто ловил и продавал угрей, освобождали от уплаты нало­гов. Такие же поблажки делали для красильщиков, окра­шивавших ткани в пурпурный цвет. Шумных ремесленни­ков перемещали на расстояние от города. Это были мед­ники, кузнецы и плотники. Все то, что я здесь сообщил, не кажется слишком гедонистическим, тем не менее жизнь си­баритов оказала удивительное впечатление на современ­ников и их потомков, слушавших о сибаритах с таким же жадным любопытством, с каким некоторые из нас прислу­шиваются к сплетням о голливудских звездах. Тот, кто читал Афинея и других авторов, писавших о Сибарисе, рас­считывал найти в их книгах что-то новое, однако ничего, кроме гастрономии, не нашел. Если пристрастное отноше­ние к еде переходит все пределы, то оно превращается в чревоугодие, а значит, попадает в число семи смертных грехов.

Я расстроился из-за того, что не нашел местоположе­ния Сибариса. Единственным человеком, верившим в то, что знает, где находился древний город, был Ленорман. Он говорил, что город находится под землей, его затянуло грязью и водорослями, скопившимися за столетия. Он предлагал богатое вознаграждение тому, кто обнаружит Сибарис. Желая развеселиться, я вспомнил абсурдный раз­говор, о котором прочитал в путевом дневнике Ориоли. Дело происходило по соседству, автор путешествовал с Норманом Дугласом. Им докучал надоедливый крестья­нин по имени Томмазо. Он спрашивал у Дугласа, сколько стоит его шляпа, пальто, трость и так далее.

— А во что обошлись вам ваши часы? — спросил Том­мазо.

— Понятия не имею, — ответил Дуглас. — Мне их подарил турецкий султан.

— Хотел бы и я, чтобы он сделал мне такой подарок. А ваша трость?

— Моя трость, — сказал Норман, — стоила мне во­семьсот пятьдесят лир. Она сделана из дерева, которое про­израстает только на острове Заморгла.

— Да вы, должно быть, миллионеры.

— Да, так оно и есть.

«Тогда Норман повернулся ко мне и сказал:

— Никогда не говори, что ты беден, когда беседуешь с этими людьми. Говори, что ты миллионер и бережешь каж­дый свой пенни, а потому будешь платить им меньше, чем кто-либо еще. Это заставит их тебя уважать. А если захо­чешь, чтобы они тебя возненавидели, скажи, что они бога­тые.- Они впадут в ярость».

Дуглас, похоже, был занимательным собеседником. Я не­хотя отъехал от Сибариса и двинулся в сторону Россано.

Знойную долину, в нескольких милях к югу от реки Крати, окаймляют голубые горы. На вершинах некоторых из них стоят города, такие как Корильяно Калабрия, в кото­ром находится старинный, возможно, норманнский замок. За горами раскинулось плоскогорье Силы — итальянская Южная Швейцария. Я удивлялся тому, что у домиков, мимо которых проезжал, на дверях и окнах нет москитных сеток. Увидел сад, в котором мужчина доставал из ствола дерева какую-то субстанцию. Он сказал, что это — манна.

Так вот она, знаменитая манна, о которой читаешь в старинных книгах, посвященных южному Средиземномо­рью. Рассказы путешественников обычно уводят в сторо­ну. Например, Джордж Сэндис написал, что «она, словно Роса, падает по ночам на листья шелковицы», что застави­ло современного комментатора сделать невинное замеча­ние: «Что это такое, я просто не могу представить». (И в самом деле, автор заблуждался!) В Италии манна не падает с небес, не собирается она и на листьях шелковицы. Это сахаристая смола — на вкус сладкая, — она вытекает из отверстий, сделанных на стволах и ветках местного ясеня.

Мужчине мое любопытство очень понравилось. Я за­лез на стену и смотрел, как он собирает манну. На деревь­ях делают разрезы. По прошествии нескольких часов вы­текший сок затвердевает, и тогда его собирают. Фермер сказал, что, хотя ясень в Калабрии растет повсюду, его, насколько он знает, специально выращивают только на Си­цилии. Манна — легкое слабительное, и ее продают во всех итальянских аптеках. Насколько я знаю, в последнее вре­мя она исчезала из английской фармации. Это античное лекарство каждая мать дает своему малышу. Библейская манна, по-видимому, нечто совсем другое. Помню, как много лет назад в арабской пустыне по пути в Петру я спра­шивал о ней, и мне сказали, что манна — это липкая суб­станция, падающая ночью на кусты тамариска, и ее надо собрать, прежде чем поднимется солнце. В Калабрии ясе­ни, выпустив сок, постепенно погибают. Фермер делает разрезы, начиная с низа ствола, доходит до верхушки, а потом делает то же самое с другой стороны дерева. Ясень продырявливается, и его приходится срубать. Фермер по­дарил мне большой кусок манны и сказал, что ее надо ра­створить в воде и пить в жаркое время года. Я, как назло, потерял подарок, и вряд ли когда-нибудь манна у меня по­явится.

Проехав несколько миль, я оказался на горной дороге, которая, петляя, карабкалась в старинный город Россано. Город находится на высоте восьмисот футов. Под неумолч­ный стрекот цикад я посмотрел вниз и за оливковыми ро­щами увидел сверкающее море. На северо-западе раски­нулась золотая долина Сибариса, окаймленная горами Пол­лино. Их великолепными пурпурными очертаниями я любовался в Кастровиллари. Я остановил машину на боль­шой древней площади. Искусство в наши дни так старает­ся улучшить природу, что я едва не оглянулся по сторо­нам, ожидая увидеть операторов с кинокамерами.

Мой автомобиль вызвал любопытство, поскольку дру­гих машин здесь не было. Кто я такой? Да еще и слово «Рома» на номерном знаке! Я заметил, что люди недо­умевают. В таких ситуациях я пытаюсь найти самого важного на вид человека либо полицейского и четко гово­рю: «Я — турист. Приехал сюда, потому что, по слухам, в вашем городе много всего интересного, и люди очень хо­рошие». О таком чистосердечном признании через пятна­дцать минут узнают все жители маленького итальянского городка.

Россано не изменился с тех пор, как пятьдесят лет на­зад здесь побывал Норман Дуглас. Не оставшись глухим к красоте и истории этих мест, он все же предпочел бы, чтобы его постель не была заселена. По этому поводу он сделал такую заметку:

«Гость: Послушайте, сегодня ночью я обнаружил в сво­ей постели двух клопов.

Хозяин гостиницы: А кого вы рассчитывали там най­ти? Певчих птиц?»

Россано знаменит двумя предметами, и оба находятся в соборе из цветного мрамора. Первый — икона Мадонны Одигитрии, — это нерукотворный образ. Другой уникаль­ный предмет — пурпурный кодекс. Мадонну я нашел в барочной часовне. Она была похожа на все другие неру­котворные образы, которые я видел, и, насколько разби­раюсь, она была работой способного студента. А вот ко­декс и в самом деле уникален, единственный сохранивший­ся пурпурный греческий кодекс VI столетия. Любопытно, что когда Рэмидж был здесь в 1828 году, он видел его в Доме одного из священников. Кодекс находился в его соб­ственности. Сейчас он хранится в сейфе епархиального музея.

Том толстый, громоздкий. Пергамент окрашен в голу-овато-фиолетовый цвет. На нем серебряными чернилами на греческом языке записано Евангелие от Матфея и по­чти все Евангелие от Марка. Имеются семнадцать заме­чательных миниатюр, выполненных акварельными крас­ками. В них много подробностей, иллюстрирующих собы­тия, рассказанные апостолами. Я обратил внимание на воскрешение Лазаря. Вставшего из могилы святого под­держивает слуга. Рядом — Христос, по греческой тради­ции бородатый. На нем пурпурная туника и золотой плащ. У ног Христа сидят Мария и Марта. Вход в Иерусалим мог бы стать современной рождественской открыткой. За выезжающим верхом Господом следуют ученики. На зад­нем плане несколько мальчишек вскарабкались на дерево; народ с пальмовыми ветками встречает Христа у ворот. Мне очень понравилась миниатюра с изображением Хри­ста, изгоняющего торгующих из храма, хороша и акварель с десятью девами. Пять неразумных девиц, в разноцвет­ных платьях, стоят с погасшими светильниками, в то вре­мя как пять мудрых дев, все в белых одеждах, держат в руках зажженные светильники. Имеется и Тайная вечеря. На этой миниатюре Христос и апостолы, наподобие древ­них римлян, возлежат возле полукруглого стола. На дру­гой иллюстрации я увидел скалы, полумесяц и звезды на небе. На фоне ночного пейзажа Христос в Гефсиманском саду склоняется над спящими учениками.

Священник сказал, что история этого сокровища неиз­вестна. Думают, что она написана и проиллюстрирована в Сирии, а привезли ее в Калабрию греческие монахи, бе­жавшие сюда во время иконоборчества, начавшегося в VIII веке. Что случилось с Евангелиями от Луки и Иоан­на, неизвестно.

Городу необходим отель «Джолли». В Россано есть только одна четырехзвездная гостиница, а ресторанов я не приметил. Я позавтракал в старинном здании, в котором несколько мужчин ели за двумя столами. Помещение было старым и темным. На мужчинах была одежда прошлого века и особенные, калабрийские, шляпы. Я вполне мог представить себя во времена путешествий Рэмиджа и Лира и даже во времена Джорджа Сэндиса, который заметил, что здесь «ни одна ночь не проходит без убийства».

Владелец ресторана проводил меня к столу, уселся за него сам и вежливо пригласил последовать его примеру. По его словам, он сразу догадался, что я англичанин. Он всегда восхищался Англией и англичанами, что удивитель­но для человека, сидевшего в наших военных лагерях. Там он выучился говорить по-английски, что и продемонстри­ровал. Он принял у меня сигарету и заговорил о междуна­родной обстановке, а мужчины за соседним столом, по­едавшие спагетти, перестали жевать и с удивлением уста­вились на хозяина ресторана, свободно говорившего с иностранцем на непонятном языке.

Я отважился заговорить о еде. Чего бы вы хотели, спро­сил он, словно к его услугам была кухня «Ритца». Я вы­брал минестроне 1 и жареного ягненка. Суп был отличным и густым: в нем, как говорится, ложка стояла. Ягненок тоже был хорош. Затем хозяин принес мне тарелку с пурпур­ным инжиром, еще теплым от солнца. Мы вместе выпили кофе и обсудили баланс сил в Европе, испытания атомной бомбы и возможность третьей мировой войны. Я с удо­вольствием бы задержался в Россано и поговорил бы с го­степриимным владельцем ресторана, но меня пугала перс­пектива «певчих птиц», а потому, несмотря на поздний час, я решил поехать через Силу и устроиться на ночлег в Козенце. Хозяин засунул мне в автомобиль большой мешок с инжиром и пожелал счастливого пути.

1 Сытный овощной суп.

В число главных географических особенностей Калаб­рии входят горы Поллино, отделяющие регион от осталь­ной Италии, и плоскогорье Сила, раскинувшееся от Иони­ческого до Тирренского моря. На самом юге, на «носке итальянского сапожка», высятся мощные горы с красивым названием — Аспромонте. Один геолог сказал мне, что плоскогорье Сила, втиснутое посреди двух горных систем, старше Апеннин и что большая его часть находится под Тирренским морем. Со времен Великой Греции Сила была лесозаготовительным районом Италии. Здесь многие века валили мощные сосны и продавали их строителям кораб­лей. Среди выгод, на которые рассчитывали афиняне от экспедиции в Сицилию в 413 году до новой эры, был ко­рабельный лес из Силы.

Хотя по прямой расстояние от Россано до Козенцы на противоположной стороне полуострова составляет лишь около тридцати миль, то по чрезвычайно опасной горной дороге путь увеличивается до ста тридцати миль. Нигде нет ничего столь выматывающего, даже в Абруцци. Вско­ре я уже петлял вместе с дорогой, делая повороты через каждые пятьдесят ярдов. Наконец поднялся к Сила-Гран­де — так называется плато площадью в шестьсот квад­ратных миль. Но слово «плато» не дает представления об этой земле, где бурные горные реки летом полностью вы­сыхают, а горные вершины поднимаются до семи тысяч футов над уровнем моря. С северной стороны земля назы­вается Сила-Грека, поскольку там поселились албанцы, а южная территория носит название Сила-Пиккола. Мне говорили, что медведей там больше не водится, хотя волки и дикие кошки — завсегдатаи этих мест.

Я с восхищением смотрел на горные склоны, покрытые великолепными оливковыми рощами, а в сухом русле Кодонати пышно цветут олеандры, некогда мрачные спутники малярии. Наконец-то я приехал в горный город Лонгобукко. Возле кафе увидел мужчин, сидевших за столиками. Они были одеты в лучшие одежды, поскольку празднова­ли день святого. Лонгобукко — интересный средневековый городок, славящийся своими ткачами, хотя в настоя­щее время осталось лишь несколько ручных станков. В го­род пришел прогресс, и производство ковров поставили на промышленный уровень.

Увидев этот город и другие, столь же недоступные мес­та, я еще больше восхитился Норманом Дугласом, совер­шившим путешествие, описанное в «Старой Калабрии». Он проникал туда пешком либо на муле. Помню описание его долгого пути в Лонгобукко и размышления о бандах, окопавшихся в Силе. Бандиты жили в глубине леса, и иног­да пастухи находили в пещерах и дуплах деревьев добычу, которую бандиты прятали в случае опасности, но не имели возможности забрать. Мне было жаль, что я так и не уви­дел в Калабрии этнических нарядов, но разве можно ви­нить женщин за то, что те отказались от дорогих, неуклю­жих и чудовищно жарких платьев с непременными ниж­ними юбками в пользу одежды, которую легко можно выстирать, да и стоит она всего несколько шиллингов? В тысяче городов и деревень эти старинные прекрасные платья убраны в шкафы, переложены шариками от моли, и сейчас настал момент для немногих энтузиастов, желаю­щих открыть музей южных итальянских костюмов. Если они не поторопятся, то даже через десять лет может быть уже поздно.

Поднявшись выше, я оставил позади оливковые деревья. Воздух сделался холоднее, и я увидел ясени, каштаны и сосны. На придорожных алтарях висели маленькие за­навески. Не думаю, что я раньше видел в Италии что-либо подобное. На некоторых дорогах стояли красно-белые столбы. Они отмечали дорогу во время снежных бурь. Сейчас я видел перед собой зеленую траву. По лугам хо­дили коровы с колокольчиками на шее. Масть у здешних коров серебристая или желтая. Уже не перенесся ли я в Швейцарию или в Баварские Альпы? Ландшафт поднял­ся так высоко, что перестал быть итальянским. Он был явно альпийским. Необыкновенное ощущение: с каждой милей замечаешь, как меняется растительность. Я подъ­ехал к озеру Чечита. Такие места вполне могли быть в Шотландии, и даже местные жители не похожи на италь­янцев с морского побережья.

В Силе есть три узких озера одинакового размера и фор­мы, каждое примерно восемь миль в длину и две в ши­рину. Они кажутся настоящими, но на самом деле это ис­кусственные водоемы, являющиеся частью гидроэлектри­ческой системы, обеспечивающей Калабрию светом и энергией. К югу от Чечиты, напомнившей мне немного Уиндермир, есть озера Арво и Амполлино. Я увидел мно­го домов, построенных в стиле швейцарского шале, — от роскошных строений до самых простых бревенчатых до­миков. В августе эти дома сдаются в аренду: люди хотят спрятаться от жары и убегают из прибрежных районов. Мне говорили, что в октябре здесь выпадает снег и идет вплоть до мая.

Эрик и Барбара Уэлптоны, чью восхитительную книгу я упоминал, видели южную Силу, когда ехали из Катанцаро. Они поднялись к таверне: там появился на свет един­ственный знаменитый художник Калабрии Маттиа Пре­ти. В местной церкви они увидели, возможно, лучшее со­брание религиозных картин этого художника. Картины висели в тяжелых золотых рамах и, скорее, напоминали работы испанских мастеров. Я видел лишь те, что нахо­дится в музее Каподимонте в Неаполе. Мне тоже хотелось бы навестить город Сан-Джованни-ин-Фьори, о ко­тором они написали: «Очарование Сан-Джованни можно увидеть в изысканных костюмах женщин, носящих пыш­ные черные юбки, блузки с изящной вышивкой, бархат­ные яркие корсеты и полумонашеские вуали на головах, во время великого поста женщины совершенно закрыва­ет лица вуалью, а мужчины отпускают бороду».

Как же повезло тем путешественникам! Где бы я ни по­явился, женщины, завидев меня, бежали домой и быстро меняли этническую одежду на платье из нейлона с цветоч­ным рисунком и передник! В моем путешествии есть, од­нако, и преимущество: по Силе я могу ездить без опасе­ния, что на меня нападут бандиты, хотя в Сицилии и Сар­динии они орудуют до сих пор. Газеты не смогли замолчать августовскую историю 1966 года, когда сицилийские бан­диты заблокировали дорогу и, останавливая автомобили, заставляли пассажиров выйти и лечь на дорогу. Это была технология XIX века, когда бандиты выскакивали с крем­невым ружьем с криком «А terra, a terra!» 1 что, возможно, эффективнее, чем призыв «руки вверх!» у современного преступника.

1 На землю! (ит.)

В XIX веке банды, в состав которых входили беглые галерные рабы и убийцы, использовались в политических Целях оппозицией Бурбонов: надо было держать страну в напряжении. Так же и сегодня: обученных террористов ис­пользуют для уничтожения назначенного правительства, в то время как старый калабрианский бандит в шапочке, как у гнома, до сих пор действует ради собственной выгоды. Неудивительно, что только два английских писателя ос­мелились пробраться в Силу. Это был Генри Суинберн, в конце XVIII века путешествовавший от Никастро до Козенцы с отрядом вооруженных солдат, и другой, более бес страшный путешественник, Артур Джон Стратт, который в 1841 году, в компании с четырьмя другими молодыми людьми, отправился туда, чтобы сделать зарисовки. Оци шли пешком, а пожитки несли в заплечных мешках. Вый дя из Кастровиллари, они поднялись в Сила-Гранде по дороге, по которой проехал и я, затем свернули на звериную тропу, пересекавшую всю Силу, и добрались до Катанца-ро. В то время это был замечательный переход. Все было хорошо, пока компания не покинула Катанцаро и не вошла в дикую местность к югу от города по пути в Караффу. Здесь их остановили грабители. Они выстрелили в моло­дых людей и заставили лечь на землю. Затем у них ото­брали все, чем те владели, к тому же их жестоко избили мотыгами. Возможно, их бы убили, если бы не местный магнат, дон Доменико Сефали из Кортале: у него в этот момент случились дела в этом районе. Сефали услышал шум и кинулся на помощь с несколькими вооруженными людьми.

Крестьяне, албанцы по национальности, поклялись, что приняли молодых людей за бандитов и, стало быть, испол­няли свой долг. Что до кражи, то они, мол, ничегошеньки не украли! Дон Доменико взял избитых молодых людей в дом приятеля, в Сан-Флорио, где им перевязали раны. Ве­чером, благодаря тому что юность обладает поразитель­ной способностью быстро восстанавливать силы, молодые люди сидели за столом, пили много вина и пели песни под аккомпанемент мандолин. Одна из песен осуждала про­клятых «греков» (албанцев) и имела рефрен — «О Greco sempre traditore!»1.

1 Грек — изменник навсегда! (ит.)

Затем дон Доменико захватил путешественников в свою деревню Кортале. Там менее ста тридцати лет назад царила почти средневековая атмосфера.

«Мы вошли, — пишет Стратт, — и дон Доменико провел нас в огромный зал, представил своей жене, донне Ка­лине. Она очень любезно нас приветствовала. Заметно было что она очень рада видеть своего повелителя живым и здоровым. В зале собралось высшее общество деревни. Они пришли выразить уважение дону Доменико, и им лю­бопытно было посмотреть на его гостей. Постепенно нам представили всех важных людей, а потом — в который раз нас попросили рассказать о нашем приключении.

Мы очень обрадовались, когда чуть позже полуночи нас пригласили к ужину.

В Кортале вода пользуется меньшей популярностью, чем в Сан-Флорио, свидетельство тому — графин, кото­рого хватило на всю компанию; возможно, по причине от­сутствия дам. Донна Каролина с дочерьми за стол с нами не сели. Они отдавали общие распоряжения и следили за тем, чтобы к нам без задержки поступали караваны аппе­титных блюд из просторной кухни. Двери этого помеще­ния часто отворялись, и мы видели огонь, пылающий в ка­менном очаге, и поваров, наполовину скрытых в клубах пара и дыма. Со стропил кухни свисали ветчины, беконы, саля­ми, засоленное мясо. Приятно было смотреть на эти гос­теприимные хлопоты».

Тем временем новость о нападении на англичан и фран­цузов (ибо по меньшей мере двое молодых людей были Французами) дошла до властей в Никастро и Катанцаро.

Сначала в дом дона Доменико в Кортале прибыл главный магистрат Никастро в сопровождении своего помощника, Затем подъехало еще сто двадцать милиционеров. Все на­нялись, что молодые люди не напишут своим послам и не привлекут внимание двух самых мощных европейских на­ций к безобразиям, совершающимся в Калабрии. Был за­планирован налет на преступных албанцев, и милиция аре­стовала несколько крестьян. Стратт пишет:

«Отряд медленно возвращался по крутой улице (Кортале). Выглядел он весьма живописно. Впереди верхом —_. начальник милиции в большой кавалерийской бурке; за ним ехала элита отряда, вместе со связанными преступниками. Бандитов сопровождали несчастные жены в прекрасных хотя и несколько выцветших, нарядах. В конце следовали милиционеры в черной форме, в остроконечных головных уборах и с длинными ружьями. Вид у них был такой же несчастный, как и у самих бандитов. Они сразу же напра­вились к тюрьме, поднялись по наружной деревянной лес­тнице, ведущей к квартире тюремщика. Этот функционер принял пленников и провел их вниз по внутренней лестни­це, а может, и сбросил их в люк, по старому обычаю (этого я, впрочем, не видел и утверждать не стану). Вскоре пре­ступники оказались внизу, за решеткой».

Эту сцену воспроизводит лишь одна из восхититель­ных акварелей Стратта: преступники смотрят сквозь пру­тья решетки, жены стоят снаружи. На женщинах изуми­тельные наряды — головные уборы и платья, но при этом все они стоят босиком.

Окончание дела может показаться невероятным. По­чти все, что было украдено, вернули, за исключением са­мой серьезной потери — пятидесяти восьми золотых ду­катов. В тот же день, однако, когда глава Катанцаро рас­порядился, чтобы путешественникам возместили потерю из приходских фондов, примчался гонец, священник из Караффы, с похищенными золотыми монетами: их ему пе­редали в исповедальне!

Не являясь профессиональным писателем, таким как Рэмидж и Лир, Стратт позволил нам разглядеть некоторые аспекты жизни в Калабрии, которых не касались дру­гие англичане. Автор родился в Челмсфорде в 1819 году, а в Италию приехал двадцатидвухлетним. Его отцом был Джекоб Джордж Стратт, художник и гравер. Он жил в Риме. Двенадцатилетний сын учился у него и преуспел в изображении животных и деревьев. На протяжении всего путешествия Стратт не расставался с альбомом, страницы которого заполнил изображениями женщин в нацио­нальных костюмах, танцоров, рыбаков, вытаскивающих на берег тунца — по три человека на одну рыбу. Он подме­чает и рисует странных и живописных персонажей, кото­рых встречает по дороге. Интересно, что случилось с этим альбомом? Если он все еще существует и будет найден, то станет чудесным дополнением к иллюстрированному из­данию книги Стратта «Пешком по Калабрии и Сицилии» и обогатит скудные личные впечатления путешественни­ков о юге Италии.

Удивительной чертой человеческой расы является пе­ремена в национальном характере, которая может произой­ти даже за одно поколение. Странно, как подумаешь, что некоторые из смирных на вид обитателей Силы являются потомками свирепых бандитов, живших здесь не так уж и давно. Норман Дуглас упоминает бандита по имени Карузо, который в 1863 году за один месяц собственноручно убил двести человек. Ориоли пишет, что многим бандитам было по двадцать лет. Сейчас мужчины этого возраста ра­ботают на северных фабриках или наводят справки об эми­грации в Австралию. Ориоли рассказывает о бандите по имени Скольо, застреленном национальной гвардией в 1868 году. «Один из гвардейцев отрезал его голову, наса­лил на кол и отнес в деревню, где жил молодой бандит. Когда мать увидела страшный трофей, то упала на колени и возблагодарила Бога за то, что он избавил ее от «этого чудовища». В молодом своем возрасте он успел убить де­вятнадцать человек и наибольшее наслаждение получал когда, убив кого-то, вынимал из кармана кусок хлеба, об­макивал его в кровь жертвы и ел, приговаривая: «Только сейчас я чувствую себя отомщенным».

Я проезжал по территории, слегка напоминавшей мне Шотландию. Из сосновых лесов, молчаливых и загадоч­ных, спустился к ясеневым и каштановым рощам, а по­том — еще ниже, к теплым садам и оливам. Перед город­ком Спеццано увидел старую женщину. Она держала за веревку черную свинью и старалась заставить ее прыгнуть через изгородку. Это была старушка из нашего детства. Помните? Та, что вела на рынок поросенка, а по пути ей встретилась ограда. Старушка сказала: «Поросенок, по­росенок, перелезь через ограду, а то я не попаду засветло домой!» Поросенок уперся и не захотел лезть. Тогда ста­рушка попросила помощи, если я правильно помню, у огня, воды, собаки, коровы и, наконец, у кошки, прежде чем по­росенок перелез через ограду. Интересно, сколько детей могут сейчас пересказать эту длинную сказку или, по край­ней мере, слышали о ней?

Вдалеке я увидел очертания Козенцы.

Козенца — одна из столиц трех провинций Калабрии. Другие — это Катанцаро и Реджио-Калабрия. Некото­рым путешественникам Козенца показалась скучной, а на мой взгляд, она интересна и красива. Новый город стоит на плоской земле, старый прижался к западному крутому склону горы там, где встречаются реки Крати и Бусенто. Отсюда десять миль до Тирренского моря.

Дата добавления: 2015-10-16