Шептуны

…листва

Осенняя, устлавшая пластами

Текущие под сенью тёмных крон

Дубравы Этрурийской…

Джон Мильтон (пер. Арк. Штейнберга)

Первым делом Уилл заставил Лиру сесть, а затем вынул коробочку с мазью из кровяного мха и осмотрел рану, нанесенную гарпией. Она оказалась неглубокой, хотя, как это обычно бывает со ссадинами на голове, из нее обильно текла кровь. Оторвав кусок от полы своей рубашки, Уилл промокнул рану и смазал ее лекарством, стараясь не думать о том, каким грязным был оцарапавший Лиру коготь.

Взгляд девочки остекленел, а щеки покрылись пепельной бледностью.

– Лира! Лира! – сказал Уилл и легонько потряс ее. – Очнись, нам надо идти.

Она встрепенулась, испустила долгий судорожный вздох, и глаза ее, полные панического ужаса, сфокусировались на нем.

– Уилл… у меня больше не получается… я больше не могу! Я разучилась лгать! Мне казалось, это так легко… но у меня ничего не вышло… это все, на что я способна, и оно не сработало!

– Это не все, на что ты способна. Ты же умеешь понимать алетиометр, разве нет? Брось, давай лучше поглядим, куда мы попали. Поищем Роджера.

Он помог ей подняться, и они в первый раз осмотрелись в стране духов.

Вокруг них расстилалась огромная равнина, края которой терялись в тумане. Ее заливало слабое свечение, исходившее, казалось, равномерно отовсюду, так что предметы не отбрасывали теней и были окрашены в один и тот же тусклый серый цвет.

На этом бесконечном просторе стояли духи, взрослые и дети; их было так много, что Лира не могла даже приблизительно оценить сколько. Точнее, в большинстве они стояли, хотя некоторые из них сидели, а другие лежали, погруженные то ли в сон, то ли в апатию. Никто не двигался, не бегал и не играл, однако многие повернулись, чтобы посмотреть на новоприбывших; в их широко раскрытых глазах светилось испуганное любопытство.

– Духи, – прошептала Лира. – Значит, вот они где – все, кто когда‑то умер…

С ней больше не было Пантелеймона, и, конечно, именно по этой причине она тесно прижалась к руке Уилла, но он был этому рад. Галливспайны улетели вперед, и он видел их – маленькие яркие пятнышки, мечущиеся и ныряющие над головами духов, которые провожали их изумленными взорами, – но глубокая тишина угнетала его, а серый свет наполнял душу страхом, и только теплое плечо Лиры напоминало о существовании на свете чего‑то живого.

Позади них, за стеной, до сих пор эхом перекатывались по берегу вопли гарпий. Некоторые духи боязливо поглядывали вверх, но остальные, почти все, не сводили глаз с Уилла и Лиры и наконец медленно двинулись к ним. Лира съежилась – она еще не собралась с силами для того, чтобы встретить их лицом к лицу, как хотела раньше, – так что Уиллу пришлось заговорить первым.

– Вы говорите по‑нашему? – спросил он. – Вы вообще говорить умеете?

Дрожащие, напуганные и измученные, путешественники все равно чувствовали, что им нечего опасаться мертвых, сколько бы их ни было: у этих бедняг почти не осталось собственных сил, и, услышав голос Уилла – первый ясный голос, прозвучавший в этой стране на их памяти, – многие из них ускорили шаги, горя желанием ответить.

Но они могли только шептать. Тихие, едва слышные звуки, не больше, чем слабое дыхание, – вот все, что слетало с их губ. И когда они, теснясь, двинулись вперед, обуреваемые волнением, галливспайны снизились и стали летать перед ними туда‑сюда, чтобы не дать им подойти слишком близко. Духи‑дети смотрели вверх с отчаянной тоской, и Лира сразу поняла отчего: они решили, что стрекозы – это деймоны, и им страстно захотелось снова прижать к себе своих деймонов, с которыми они расстались.

– Нет‑нет, это не деймоны, – вырвалось у Лиры помимо воли, – и если бы мой деймон был здесь, честное слово, я разрешила бы вам всем потрогать его и погладить…

И она протянула к детям руки. Взрослые духи отшатнулись, кто равнодушно, а кто опасливо, но дети тут же хлынули вперед. Эти несчастные были не более материальны, чем туман, и руки Лиры, так же, как и руки Уилла, свободно проходили сквозь них. Они всё шли тесной толпой, легкие и безжизненные, чтобы согреться кровью и сильно бьющимися сердцами двоих путников, и когда они проходили сквозь их тела, согреваясь по пути, Уилл с Лирой ощущали это как множество слабых, нежных, прохладных дуновений. Двое живых детей чувствовали, как мало‑помалу тоже становятся мертвыми: они не могли бесконечно отдавать свою жизнь и тепло, им самим уже стало холодно, а катящимся на них толпам не было конца и краю.

Наконец Лире пришлось остановить их. Она подняла ладони и взмолилась:

– Пожалуйста… мы хотели бы дотронуться до вас всех, но мы спустились сюда, чтобы отыскать одного человека, и я прошу вас сказать мне, где он и как его найти. Ах, Уилл, – прошептала она, склонив к нему голову, – до чего мне их жалко, но что поделаешь…

Духи были заворожены видом крови на Лирином лбу. Здесь, в сумерках, она блестела, точно ягода остролиста, и несколько духов скользнули по ней, стремясь ощутить контакт с этой пронзительно яркой частицей живого. Одна девочка‑дух – должно быть, когда она умерла, ей было лет девять‑десять, – робко потянулась к Лире, чтобы потрогать ее лоб, и отпрянула в испуге, но Лира сказала:

– Не бойся, мы не сделаем тебе ничего плохого… поговори с нами, если можешь!

Бледные губы девочки‑духа зашевелились, но путники едва расслышали ее голос:

– Это гарпии, да? Они на вас напали?

– Да, – ответила Лира, – но если это все, что они могут, я их не боюсь.

– Нет‑нет… ах, они могут хуже…

– Что? Что они такого делают?

Но духи не хотели объяснять. Они качали головами и ничего не говорили, пока один мальчик не сказал:

– Когда пробудешь здесь лет сто, все становится не так плохо, потому что рано или поздно ты устаешь и они уже не могут очень сильно тебя напугать…

– Больше всего они любят говорить с новенькими, – добавила первая девочка. – Они просто… Ах, это просто мерзко. Они… нет, не могу сказать.

Их голоса были не громче шелеста сухих листьев. При этом говорили только дети; все взрослые казались погруженными в такую древнюю летаргию, что от них теперь вряд ли можно было дождаться слова или хотя бы жеста.

– Послушайте, – сказала Лира. – Послушайте меня, пожалуйста. Мы пришли сюда, я и мои друзья, потому что нам обязательно надо найти мальчика по имени Роджер. Он здесь недолго, всего несколько недель, так что, наверное, мало с кем познакомился, но если вы знаете, где он…

Но, еще не успев закончить, она сама поняла, что они могут блуждать здесь, пока не состарятся, искать и заглядывать в лицо каждому встречному, и все же обойти лишь крохотный кусочек страны мертвых. Бремя отчаяния придавило ее к земле – такое тяжкое, словно ей на плечи уселась гарпия.

Однако она стиснула зубы и упрямо задрала подбородок. «Ведь мы же добрались сюда, – подумала она, – значит, часть дела уже сделана».

Первая девочка снова сказала что‑то своим еле слышным голосом.

– Зачем он нам нужен? – переспросил Уилл. – Ну… Лира хочет с ним поговорить. Кстати, я тоже хочу кое‑кого найти. Мне надо отыскать отца, Джона Парри. Он где‑то здесь, и я хочу увидеть его до того, как вернусь обратно в тот мир. Так что позовите, пожалуйста, Роджера и Джона Парри – скажите, чтобы они пришли поговорить с Лирой и Уиллом. Спросите их…

Но вдруг все духи, даже взрослые, повернулись и разлетелись, точно сухие листья под внезапным порывом ветра. В мгновение ока равнина вокруг детей оголилась, и через секунду они поняли почему: воздух над ними наполнился визгом, воем, криками, и на них набросились гарпии – снова невыносимая вонь, хлопанье крыльев, хриплые вопли и насмешливый, злобный, издевательский хохот.

Лира тут же кинулась наземь ничком, зажав уши, а Уилл, пригнувшись над ней, выхватил нож. Он видел, как несутся к ним Тиалис с Салмакией, но они были еще в некотором отдалении, и он смотрел, как гарпии кружат в воздухе, снижаясь и снова набирая высоту. Он видел их человеческие лица, видел, как они щелкают зубами, точно ловя насекомых, и слышал слова, которые они выкрикивали, – презрительные, грязные слова, оскорбляющие мать Уилла и ранящие его в самое сердце; но какая‑то часть его сознания оставалась холодной и отстраненной, думала, взвешивала, наблюдала. Пока ни одна гарпия не рискнула приблизиться к ножу.

Для проверки он распрямился. Одной из них – может быть, это была сама Нет‑Имени – пришлось резко взмыть вверх, потому что она неслась совсем низко, рассчитывая проскользнуть прямо у него над головой. Ее тяжелые крылья неуклюже затрепыхались, и она едва справилась с поворотом. Он вполне мог бы дотянуться до нее и снести ей голову одним ударом ножа.

Теперь к ним подоспели и галливспайны; оба они уже хотели ринуться в атаку, но Уилл остановил их, крикнув:

– Тиалис, сюда! И вы тоже, Салмакия! – Они сели к нему на плечи, и он продолжал: – Посмотрите как следует. Видите? Они только летают и орут. По‑моему, она ударила Лиру по ошибке. Кажется, они вообще не хотят нас трогать. Мы можем не обращать на них внимания.

Лира взглянула вверх; глаза ее были широко раскрыты. Гарпии носились вокруг Уилла, иногда пролетая всего в каком‑нибудь полуметре от его головы, но всякий раз успевая свернуть в последний момент. Он чувствовал, что шпионы рвутся в бой – крылышки стрекоз, готовых взмыть в воздух со своими смертоносными седоками, дрожали от нетерпения, – но они остались на месте, видя, что он прав.

Смелость Уилла произвела впечатление и на духов: заметив, что он бесстрашно стоит в полный рост, целый и невредимый, они снова начали стекаться к путешественникам. Они осторожно косились на гарпий, но теплая плоть и кровь пришельцев и сильное биение их сердец были слишком большим соблазном.

Вслед за Уиллом встала и Лира. Ее рана снова открылась, и струйка свежей крови потекла по щеке, но она смахнула ее.

– Уилл, – сказала она, – я так рада, что мы спустились сюда вместе…

Он уловил в ее голосе знакомую нотку, а на лице – знакомое выражение, которые нравились ему больше всего на свете, и догадался, что она задумала что‑то дерзкое, но еще не готова об этом заговорить.

Он кивнул, показывая, что понимает.

Девочка‑дух прошелестела:

– Сюда… идите с нами… мы найдем их!

И у обоих возникло очень странное ощущение: словно руки маленьких духов проникли прямо к ним в грудь и легонько тянут за ребра, приглашая следовать дальше в страну мертвых.

И они двинулись в путь по этой бескрайней унылой равнине, а гарпии кружили над их головами, все выше и выше, и кричали без умолку. Однако они больше не приближались, и галливспайны летели рядом, не теряя бдительности.

По дороге духи завели с ними разговор.

– Извините, – сказала одна девочка‑дух, – но где ваши деймоны? Простите меня, что спрашиваю, но…

Ни на миг Лира не забывала о своем драгоценном покинутом Пантелеймоне. Горло ее сжалось, и Уилл ответил за нее.

– Мы оставили их снаружи, в безопасности, – ответил он. – Заберем на обратном пути. А у тебя тоже был деймон?

– Да, – ответила девочка. – Его звали Сандлинг… ах, как я любила его…

– И он уже определился? – спросила Лира.

– Нет, еще не успел. Он думал, что станет птицей, а я не хотела, потому что мне нравилось, когда он по ночам пушистый в постели. Но он все чаще и чаще делался птицей. А как зовут твоего деймона?

Лира сказала ей, и духи опять жадно столпились вокруг: каждому из них не терпелось поговорить о своем деймоне.

– А моего звали Матапан…

– Мы всегда играли в прятки, она менялась как хамелеон, и я совсем не мог ее найти, она так ловко пряталась…

– Я однажды повредила глаз и ничего не видела, а он отвел меня домой…

– Он никак не хотел определяться, но я хотела стать взрослой, и мы часто спорили…

– Она всегда сворачивалась клубочком у меня в руке и засыпала…

– Они все еще есть где‑нибудь, не здесь? Мы увидим их снова?

– Нет. Когда ты умираешь, твой деймон просто гаснет, как свечка. Я сама видела. Правда, я не видела моего Кастора… так и не попрощалась с ним…

– Их нет нигде? Но где‑нибудь они же должны быть! Мой деймон точно где‑нибудь есть, я знаю!

Теснящиеся духи разволновались, глаза у них заблестели, а щеки потеплели, словно путники поделились с ними своей жизнью.

– Есть тут кто‑нибудь из моего мира, где у людей не видно деймонов? – спросил Уилл.

Худенький дух‑мальчик примерно одного с ним возраста кивнул, и Уилл повернулся к нему.

– Да, – последовал ответ. – Мы не понимали, кто такие деймоны, но знали, каково это – остаться без них. Здесь есть люди из самых разных миров.

– А я знала свою смерть, – вмешалась одна девочка. – Все время знала, пока росла. Когда я слышала разговоры про деймонов, мне казалось, это что‑то вроде наших смертей. Теперь я по ней скучаю. Я никогда больше ее не увижу. «Мне конец», – вот последнее, что она мне сказала, а потом пропала навсегда. Пока она была со мной, я знала, что на свете есть кто‑то, кому я могу доверять, и этот кто‑то знает, куда мы идем и что надо делать. Но ее больше нет, и теперь я совсем не понимаю, что будет дальше.

– Дальше ничего не будет! – раздался новый голос. – Ничего и никогда!

– Ты‑то почем знаешь? – возразил другой. – Они же вот пришли! Уж такого точно никто не ждал! – Дух явно говорил об Уилле с Лирой.

– Это первое, что здесь случилось за долгое‑долгое время, – сказал дух‑мальчик. – Может быть, теперь все изменится.

– А что бы ты сделал, если бы мог? – спросила Лира.

– Снова поднялся бы в тот мир!

– Даже если бы тебе сказали, что ты увидишь его еще только один раз, ты все равно согласился бы на это?

– Да, да! Конечно!

– Ну ладно, сначала мне надо найти Роджера, – пробормотала Лира. Новая идея не давала ей покоя, но первым о ней должен был услышать Уилл.

На бескрайней равнине, заполненной сонмами духов, возникло медленное всеобщее движение. Дети не могли этого заметить, но Тиалис и Салмакия, летящие над ними, видели, как маленькие бледные фигурки стали перемещаться; вся картина напоминала миграцию огромных птичьих стай или стад северных оленей. В центре этого движения находились двое живых детей, неуклонно шагавших вперед; они не увлекали духов за собой и не следовали за ними, но представляли собой точку, на которой каким‑то образом фокусировалось внимание всех духов.

Шпионы, мысли которых неслись еще быстрее, чем их крылатые кони, обменялись взглядом и заставили стрекоз сесть рядышком на сухой сморщенной ветке.

– А у нас есть деймоны, Тиалис? – спросила дама.

– После того как мы сели в лодку, я почувствовал себя так, словно у меня вырвали сердце и бросили его, все еще бьющееся, на берегу, – ответил тот. – Однако это было обманчивое впечатление: ведь мое сердце по‑прежнему стучит у меня в груди. Выходит, какая‑то моя часть и вправду осталась там вместе с деймоном девочки – да и ваша часть тоже, Салмакия, потому что вы осунулись и руки у вас побелели и высохли. Да, у нас есть деймоны, хоть мы их и не видим. Возможно, люди из Лириного мира – единственные, кто знает своих деймонов в лицо. Наверное, поэтому мятеж и начал именно один из них.

Тиалис спешился и надежно привязал стрекозу к ветке, а затем вынул магнетитовый резонатор. Но, едва дотронувшись до прибора, остановился.

– Нет отклика, – мрачно промолвил он.

– Значит, мы отрезаны от всех миров?

– Во всяком случае, помощи ждать неоткуда. Что ж, мы знали, что отправляемся в страну мертвых.

– Этот мальчик пойдет с ней хоть на край света.

– Как вы думаете, его нож откроет нам обратную дорогу?

– Думаю, сам он в этом уверен. Но я… я не знаю, Тиалис.

– Он еще очень молод. Оба они молоды. Знаете, если она не переживет этого путешествия, то вопроса, сделает ли она правильный выбор перед лицом соблазна, попросту не возникнет. Это уже не будет иметь значения.

– По‑вашему, она уже выбрала? Когда решила оставить на берегу своего деймона? Может, именно этот выбор ей предстояло сделать?

Кавалер глянул вниз, где миллионы обитателей страны мертвых тянулись за ярким, живым пятнышком по имени Лира Сирин. Отсюда он едва различал ее волосы – легчайшую пушинку в сумерках, а рядом сильным, густым мазком темнела черноволосая голова мальчика.

– Нет, – ответил он, – вряд ли. Пожалуй, главный выбор у нее еще впереди.

– Значит, мы должны позаботиться о том, чтобы до этого с ней ничего не случилось.

– С ними обоими. Теперь они связаны накрепко.

Дама Салмакия встряхнула легкие, как паутинка, поводья; ее стрекоза мгновенно снялась с ветки и порхнула вниз, к живым детям, а кавалер последовал за ней.

Но они не остановились около них; пролетев над детьми пониже и удостоверившись, что с ними все в порядке, галливспайны понеслись дальше – отчасти потому, что их стрекозы лучше чувствовали себя в движении, а отчасти потому, что им хотелось узнать, далеко ли простирается эта унылая равнина.

Лира заметила их в небе, и ей сразу стало легче оттого, что рядом есть что‑то быстрое и блистающее красотой. Потом она повернулась к Уиллу: ей было больше невмоготу держать свою идею при себе, но говорить пришлось шепотом. Она приблизила губы к его уху, и он услышал ее слова, смешанные с теплым щекотным дуновением:

– Уилл, я хочу забрать отсюда всех этих бедных мертвых детей… и взрослых тоже… мы освободим их, Уилл! Сначала найдем Роджера и твоего отца, а потом откроем дорогу во внешний мир и освободим их всех!

Он повернулся и одарил ее преданной улыбкой – до того теплой и счастливой, что у Лиры внутри что‑то словно дрогнуло и оборвалось; по крайней мере, такое у нее было чувство, хотя без Пантелеймона она не могла спросить себя, что это значит. Может быть, ее сердце стало биться по‑новому? Глубоко удивленная, она велела себе идти ровно, а своей голове – перестать кружиться.

Они шли все дальше и дальше. Шепот: «Роджер» – распространялся быстрее, чем они двигались; слова: «Роджер… Лира пришла… Роджер… Лира здесь…» – передавались от духа к духу, как электрический сигнал, который передается в человеческом теле от одной клетки к другой.

И Тиалис с Салмакией, летая над ними на своих неутомимых стрекозах и озираясь вокруг, вскоре заметили какое‑то новое движение. Вдалеке зародился маленький круговорот. Спланировав вниз, они обнаружили, что духи впервые перестали обращать на них внимание, поскольку его приковало к себе нечто более интересное. Обитатели страны мертвых возбужденно переговаривались еле слышным шепотом, указывали куда‑то, помогали кому‑то проложить путь в толпе.

Салмакия спустилась совсем низко, но не могла приземлиться: духов было слишком много, и даже если бы кто‑нибудь из них осмелился предложить ей ладонь или плечо, она не удержалась бы на такой опоре. Увидев мальчика‑духа с честным и печальным лицом, ошеломленного тем, что шептали ему товарищи, она обратилась к нему:

– Роджер? Тебя зовут Роджер?

Изумленный, встревоженный, он глянул вверх и кивнул.

Салмакия порхнула назад к своему спутнику, и они быстро полетели к Лире. Дорога была неблизкой, и найти девочку оказалось не так уж легко, но, ориентируясь по рисунку движения призрачных масс, они наконец увидели ее.

– Вон она, – сказал Тиалис и крикнул: – Лира! Лира! Твой друг там!

Лира подняла голову и протянула руку, подставляя ее стрекозе. Огромное насекомое тут же село ей на ладонь – его красно‑желтое туловище блестело, как эмалированное, прозрачные крылья застыли, прижавшись к бокам. Лира опустила руку на уровень глаз, стараясь, чтобы Тиалису было легче сохранить равновесие.

– Где? – От волнения ей стало трудно дышать. – Далеко?

– В часе ходьбы, – ответил кавалер. – Но он знает, что ты здесь. Ему уже сказали про тебя, и мы убедились, что это он. Просто иди вперед, и скоро ты его найдешь.

Тиалис заметил, что Уилл с усилием выпрямился, точно собирая остатки сил перед важной встречей. Лире же энергии было не занимать, и она набросилась на галливспайнов с расспросами: как выглядел Роджер? Говорил ли он с ними? Обрадовался ли известию о ней? А другие дети – они понимали, что происходит? Помогали они ему или только путались под ногами?

И так далее. Тиалис отвечал ей терпеливо и подробно, как мог, и шаг за шагом живая девочка приближалась к мальчику, которого сама привела на смерть.

Дата добавления: 2015-10-16