Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

DECEMBRE 3 страница

Читайте также:
  1. Contents 1 страница
  2. Contents 10 страница
  3. Contents 11 страница
  4. Contents 12 страница
  5. Contents 13 страница
  6. Contents 14 страница
  7. Contents 15 страница

После работы А-2 обычно ждал меня дома, сидя на диване. Я входила и молча, без лишних слов направлялась прямо к нему. Он сидел, закинув руки за спину, пока я зубами расстегивала молнию на его джинсах. Это было не так-то легко, но мне удавалось. Наконец, о боже, вот она, перед самым моим носом шелковая или кружевная ткань, распираемая спрятавшимся под нею крепким членом. Я прижималась лицом к его промежности и всей грудью с наслаждением вдыхала сквозь трусики аромат скопивше­гося пота, мочи и первых нетерпеливых капелек семени. Я трогала его губами, лизала языком ткань трусиков, пока она не намокала и не прилипала к нему.

А-2 любил вертеть мной, ставить меня то так, то этак. Он, не торопясь, раздевал меня догола, но оставлял трусики. Когда он входил в меня – почти всегда в задний проход, – он сдвигал их немного в сторону; он всегда при этом сжи­мал свой пенис у самого основания, там, где яички.

Прошло несколько месяцев, и оказалось, что одних трусиков ему недостаточно. Я купила себе летнее платье, коротенькое и цветастое. Он примерил его на себя. Я не могла удержаться от смеха и немедленно трахнула его прямо в этом платье. Лишь немного подпортило удо­вольствие то, что у А-2 бедра узкие, уже моих, а ноги красивей.

Как-то раз в выходные он предложил:

– А давай-ка мы с тобой сходим по магазинам!

Он не поскупился на несколько коротеньких, прелест­ных платьиц, которые поселились в его шкафу по сосед­ству с трусиками.

Я знала, что у него есть и другая женщина. Он сооб­щил мне об этом еще до того, как мы стали с ним спать. Вероятно, я пыталась уверить себя, что там у них все уже почти кончено: жила она далековато, в другом городе, в нескольких часах езды, а кроме того, насколько я успела узнать, вела она себя с ним как настоящая стерва. Но вот как-то раз ему пришло в голову съездить в этот го­род, захотелось вдруг встретиться с тамошними друзья­ми. Несколько дней я ходила, стараясь не замечать раз­дражающий вес ключа от его квартиры в кармане, но потом не выдержала, уж очень сильным было искуше­ние. Я пришла к нему на квартиру, перевернула все вверх дном, пытаясь найти хоть какое-нибудь свидетельство ее существования: фотографии, письма. И нашла-таки. Одна фотография особенно меня поразила, даже сердце заще­мило: и в самом деле прекрасное лицо, ослепительная улыбка и пижама, расстегнутая до пупа. Я отыскала но­мер ее телефона, имя, и позвонила. Трубку никто не снял. Я оставила на автоответчике сообщение: «Это по­друга А-2, я просто хотела поговорить с вами – не беспо­койтесь, это не срочно». Она перезвонила.

– Здравствуйте, – услышала я в трубке, голос ее звучал устало.

Я едва удержалась, чтобы не закричать. К горлу подка­тил ком, в ушах застучало.

– Вы знаете, кто я? – спросила я.

– Наслышана, – ответила она.

Я рассказала ей все про нас с А-2. Она казалась совер­шенно спокойной.

– Что ж, спасибо, – сказала она под конец.

Через день после того, как он вернулся, я примчалась к нему.

Он ждал меня. Он сказал, что я очень ее расстроила. Какое я имела право совать свой нос, куда не следует?

Я молчала. Меня всю так и трясло от злости. Как это, какое право? Он что, не знает, что такое ревность?

Один из наших учителей в школе как-то проводил бесе­ду с девочками из нашего класса: рассказывал нам про свою брачную жизнь.

– Любовь – это прежде всего твое решение, – заявил он перед аудиторией девиц, в крови которых так и бушевали гормоны. Мы только хихикали в ответ. Любовь это – ни­какое не решение, при чем здесь решение или не решение, когда все фильмы, которые мы смотрели, все песни, кото­рые мы слушали, говорили нам про другое. Любовь – это сила, любовь – это достоинство и добродетель. Мы все были тогда в том очаровательном возрасте, когда любая из нас могла в своей спальне отсосать у лучшего друга собственного брата и тем не менее продолжать верить в его чистую и истинную любовь.

А потом я втюрилась, причем в парня, который постоян­но делал мне больно. И тогда я постепенно стала понимать, что учитель-то был прав. Ведь для того, чтобы кто-то мог войти в твою жизнь, ты должна сама впустить его, открыть ему дверь. Конечно, это не дает никакой гарантии, что, впустив, ты будешь всегда контролировать ситуацию, но зато в этом есть какая-то ясность, в этом есть логика.

Контролировать ситуацию, вот что для меня было важ­но. Но я тогда впервые узнала, что такое ревность, она застала меня врасплох, как когда-то первая любовь, и рев­ность точно так же, как и первая любовь, буквально раз­рывала меня на части. Мы с А-2 стали ссориться, мы ссо­рились, а потом трахались, трахались, а потом снова ссо­рились... но со временем стали ссориться все больше, а трахаться все меньше.

И сам характер нашего секса тоже изменился. Когда-то он, бывало, наденет мои трусики, наклонится и, смеясь, подставит мне свой зад. А я, тоже со смехом, хлещу его хлыстом для верховой езды. Через несколько минут он бежит в ванную комнату, возбужденно спускает трусы и смотрит на свой зад в зеркало. И если ткань трусов не успела отпечататься на голой заднице, мы возвращаемся и продолжаем в том же духе. В общем, весело было.

А потом я просто стала хлестать до тех пор, пока кожа его не покрывалась рубцами и не начинала кровоточить. Или пока он сам не просил прекратить. Угрюмо стаю как-то.

В те времена, когда мы спали вместе, А-2, засыпая, об­нимал меня, и объятия его длинных рук были крепки, как тиски. Я обычно сплю неспокойно, дрыгаю ногами, сби­ваю простыню – а он сдерживал меня, успокаивал. Если я начинала, как сверчок, тереть нога о ногу, он сразу пони­мал, что мне холодно, и грел мои озябшие ноги своими. Когда он клал мне руку на живот, я всегда просыпалась, глядела на него и удивлялась, что спит он совершенно неподвижно. Наше тело столь беззащитно. Когда он спал, я могла в любой момент поранить его. Вот он медленно переворачивается, вот его широкая спина – чем не удоб­ный момент вонзить в нее что-нибудь острое?

Однажды я проснулась еще до того, как зазвонил бу­дильник: шторы были раздвинуты, за окном хмурое серое утро. Услышав, как он вздохнул, я подумала, что он уже проснулся, и повернулась к нему. Он дремал, пряча свои длинные руки, сложенные какими-то странными изломан­ными углами, под подушкой.

– Зачем ты прячешь руки, – спросила я, глядя на его торчащие локти: кисти были погребены в недрах постель­ного белья.

– Чтоб ты не откусила, – сонно промычал он и уснул еще крепче. На дереве под окном защелкал первый утрен­ний скворец.

Он порвал-таки с той, другой женщиной, но я все ни­как не могла до конца поверить этому, рана осталась, и мы постепенно отдалялись друг от друга, все реже встреча­лись, еще реже спали вместе, пока не настал день, когда вдруг оказалось, что у него завелась другая, да и я тоже не отставала. И ей-богу, оба мы были рады друг за друга.

 

jendi, к 18 decembre

Ходили с Н. в спортзал и там слегка повздорили. Ничего серьезного. Понятно, что кому-то выгодно, что к нам едет все больше всяких черных и других беженцев, от кого-то зависит, кому выдавать паспорта, а кому нет, но мы разо­шлись во мнениях о том, стоит ли ограничивать для них всякие социальные пособия и делать скидки на коммуналь­ные услуги. Он был обеими руками за подобные меры, так что я сама удивляюсь, как я не обозвала его вслух паранои­ком, шовинистом и ненавистником бедных беженцев.

Довольные, что вовремя удержались и не выцарапали друг другу глаза, мы заехали ко мне домой перекусить. Разговор наш больше не касался опасных тем, мы спори­ли, главным образом, по поводу обуви, чемпионата по регби, а также про то, у чьей жены в журнале «Жены футболистов» самая красивая грудь. Я уверена, мы когда-нибудь преодолеем наши разногласия – и по поводу гру­дей, и по поводу паспортов и прочих удостоверений лич­ности. Вывод: если ты больше не трахаешься со своим оппонентом, разногласия разрешаются гораздо дольше.

 

vendredi, le 19 decembre

Моя начальница – женщина, конечно, во всех отноше­ниях прекрасная и достойная, но бывает очень рассеянна.

Я вот о чем говорю: еду я однажды по вызову, водитель кружит по городу, пытаясь отыскать отель «Ройал Кенсинг­тон» (потом выяснилось, что такого вообще в природе не существует). Опаздываю уже на четверть часа, как мини­мум. Наконец водила задумчиво изрекает: может, вы име­ете в виду отель «Ройал гарден» в Кенсингтоне? Поехали туда, приезжаем, я иду проверять имя клиента и номер его комнаты у портье. Водитель ждет в машине. Оказа­лось, все правильно. Пришлось щедро дать догадливому водиле на чай. Он уехал довольный.

Клиент только что принял душ и встретил меня в белом махровом халате. Мы прошли в смежную комнату, где сидела с бокалом вина еще одна женщина, рке по пояс голая. Такая маленькая и вполне миленькая блондинка, как я потом узнала, из Израиля.

Я сняла с нее юбку и туфли и зубами развязала тесемки, которыми крепились черные шелковые трусики. Он пред­ставил ее как свою подружку, но мне показалось, что тут что-то не все сходится. У меня сложилось впечатление, что знает ее он не лучше, чем я сама. Если она была тоже по вызову, как и я, рабочая лошадка, то уж, конечно, не из нашего агентства. Впрочем, и мое чугье может меня под­вести. Но я знаю одно: если в групповичке участвует под­ружка мужчины, лучший способ поведения – все свое вни­мание обратить именно на нее. В данном случае это было нисколько не трудно – она пахла детской присыпкой и на вкус была, как теплый мед.

Мы прошли в спальню. Он пристроился ко мне сзади, а она в это время встала на колени и стала обрабатывать меня своим тоненьким язычком, миниатюрными пальчи­ками и мини-вибратором. У него было исключительно гладкое тело, что вызвало у меня самое неподдельное вос­хищение и зависть: казалось, этот человек все свободное время проводит в салоне, где удаляют волосы, и бархатная кожа его приятно контрастировала с жесткой густой боро­дой. Когда он ласкал мои прелести, усы щекотали и слегка царапали мне кожу.

– Интересно, как вам понравится одна идея, – обрати­лась я к мужчине, когда мое рабочее время было уже почти на исходе, – мне кажется, было бы здорово, если б вы кончили прямо нам обеим на лица.

Израильтянка облизала губки и подмигнула мне. Явно проститутка. Кто ж еще.

Когда все кончилось, я достала маленькую бутылочку абрикосового масла, и она сделала нам с клиентом по­трясающий массаж. Если б не полученное поистине ог­ромное удовольствие, я бы черной завистью завидовала ее мастерству. Пока она, словно тесто, колотила и меси­ла ему спину, я собрала разбросанную по комнатам одежду.

Клиент вышел, чтобы подать мне пальто. Я поцеловалась с девушкой и кивнула на бутылочку с массажным маслом, которую она протягивала мне в своей крохотной ручке.

– Оставь себе, у тебя это лучше получается. Властной рукой он приобнял ее за талию, и у меня в голове снова что-то щелкнуло. Кто же она в конце кон­цов? Из агентства? Или все-таки его подружка? Я не знала, что и думать. Чаевые, которые он незаметно сунул мне в руку, по сумме были не меньше самого гонорара.

 

samedi, le 20 decembre

Я отправляюсь домой, на родину, повидаться с родны­ми и друзьями, я это делаю регулярно, так что вошло в привычку. Мой Мальчик тоже на несколько недель уехал к родителям, он тоже делает это регулярно. Я думаю, в на­шей жизни должны существовать некоторые священные вещи. В них не должен вторгаться никто посторонний, и даже твой постоянный партнер не должен иметь права видеть, как кто-нибудь из твоих родных напивается до бесчувствия и отключается в туалете.

Путешествие поездом – одно из самых приятных чу­дес современности. В наше время, когда хватает быст­рых, дешевых и более удобных способов путешествия, нам все-таки хочется, чтобы этот старомодный и, смею сказать, совершенно неудобный способ передвижения оставался с нами. Скажите на милость, какой еще вид транспорта вынуждает нас сначала долго добираться до станции отправления, а от конечной станции искать дру­гой транспорт, томиться на вокзале, дожидаясь, когда железнодорожной компании будет удобно начать твое путешествие, потом долго трястись на жестком сиденье, которое будто специально устроено так, что от Кинг-кросс до самого Йоркшира приходится тереться бедра­ми с каждым случайным извращенцем и вдобавок му­читься жаждой, потому что в вагонах не продают даже газировки.

А я это, что ни говори, обожаю.

Путешествуя таким образом довольно часто, еще за не­сколько секунд до того, как в динамиках раздается голос проводника, я уже знаю, что до моей станции осталась всего минута, и какой по счету вагон будет ближе всего к выходу с платформы. Даже когда никто меня не встречает и мне предстоит стоять в очереди за такси, я с искренним восторгом ступаю из вагона на платформу. Я с закрыты­ми глазами могу провести вас от станции до моего дома. И теплое чувство, что я у себя на родине, что я на своей земле, не отпускает меня.

 

dimanche, le 21 decembre

Сразу после захода солнца мы с отцом пошли погулять. Он заявил, что у него ноги сводит от бесконечного сидения на одном месте, но я подозреваю, что это просто предлог, чтоб удрать подальше от мамы, которая с головой ушла в праздничные хлопоты. Она известная тусовщица, она спо­собна устраивать по пять или даже шесть праздников за сезон. На этот раз она пыталась подхлестнуть наш семей­ный энтузиазм по отношению к мусульманским традици­ям и устроить в честь окончания Рамадана вечеринку с фейерверком. Имея весьма смутное понятие, что такое Ра­мадан, кто его празднует и какие надеть туфли, чтобы было удобнее стоять в садике позади дома и, вытягивая шею, глазеть на разноцветные ракеты, я предпочла прогуляться.

Было уже довольно холодно, даже слегка пощипывало щеки и уши. Мы прошли мимо какого-то дома, из трубы которого валил черный дым.

– Уголь, – авторитетно заявил папа.

Когда я была маленькая, наши печи топились дровами. Ими обогревались, на них готовили еду. Когда появились электрические печи с искусственным, фальшивым пламе­нем, мне было очень грустно.

Мы уже возвращались к нашему дому, как вдруг увиде­ли, что какой-то человечек с встревоженным красным ли­цом пытался оттолкнуть свою машину от нашей. Увидев нас, он так и заплясал на месте, делая вид, что ничего особенного не произошло, что он тут ни в чем не вино­ват, во что поверить было трудно, поскольку ясно было видно, что чей-то идиотский автомобиль уперся в перед­ний бампер нашей машины.

Папа как увидел все это, мгновенно оценил ситуацию и присвистнул.

– Ого, жене это вряд ли понравится, – обратился он к незнакомцу с таким видом, будто недовольство моей мамы само по себе таит в себе страшную угрозу и может убе­дить незнакомца не пытаться спастись бегством. Он оза­боченно обошел место происшествия – даже мне было видно, что случай был пустяковый. Но незнакомец явно был под хмельком – остатки рождественского веселья – и перепугался до смерти.

– Уж и не знаю, что теперь делать, – цокал папа язы­ком. – Машина-то, считай, разбита.

Человечек чуть ли не на коленях умолял пожалеть его и не вызывать полицию. Известное дело: отметки в води­тельских правах, машина не застрахована, дома жена со­бирается родить какую-то многоголовую гидру, и спасет ее только то, что он прибудет домой вовремя.

– Вот что я тебе скажу, парень, – отец озабоченно тер подбородок. – Давай сделаем так: клади две сотни, и бу­дем считать, что мы квиты.

– У меня с собой только сто двадцать.

– Ладно, давай сто двадцать и вон ту бутылку виски на переднем сиденье.

Незнакомец только коротко кивнул и вручил отцу кон­трибуцию. Отец передал мне ее подержать, наклонился к машине, незнакомец тоже, и общими усилиями они рас­цепили бамперы. Незнакомец залез в машину, завел мо­тор и осторожно отъехал, бормоча под нос слова благо­дарности. Мы махали ему вслед, пока он не завернул за угол.

– Ну что, неплохой улов, – сказал папа, поворачивая ключ в замке входной двери. Потом отсчитал и вручил половину денег мне. – Маме ничего не скажем, договори­лись?

 

lundi, le 22 decembre

Первая проститутка, с которой я познакомилась, была одна хорошая папина знакомая. Можно сказать, они даже дружили. Это случилось, когда я была еще студенткой, примерно в это же время года.

Клянусь, мой папа никогда не был ни сводником, ни сутенером. Но у него есть одна странная черта: он обожа­ет строить всякие неосуществимые планы, разрабатывать прожекты, ну и так далее. Ей-богу, его могли бы причис­лить к лику святых, будь он какой-нибудь, скажем, убеж­денный и истовый католик. Его альтруистические пополз­новения были разнообразны: то он собирался открыть ресторан, обреченный прогореть еще до регистрации в налоговой инспекции, то вдруг становился одержимым идеей восстановить честное имя целого ряда падших жен­щин. Эти наклонности привели его, в конце концов, к тому, что мать моя раньше времени заработала множе­ство седых волос (возможно, она – тот человек, кого нуж­но бы предложить Ватикану для канонизации), но за не­сколько десятков лет совместной жизни с этим чудови­щем она привыкла к его закидонам, причиной которых была исключительно его отзывчивость и мягкое сердце.

Не успевал он и рот раскрыть, как она уже знала, что он собирается предпринять еще одно, очередное провальное предприятие.

– Ага, явился с цветами, – рявкала она на него из кух­ни. – Что, опять что-то затеваешь? Другой причины я про­сто не вижу! До годовщины нашей свадьбы еще несколь­ко месяцев!

Праздничное рождественское веселье в тот год пошло коту под хвост, потому что я порвала со своим парнем. Впрочелл, еще и потому, что я – не христианка. Пошлость и вульгарность этого праздника порой просто очарова­тельны, но чаще изматывают и раздражают. В этом году он был просто невыносим. Куда ни посмотришь – тол­пы народу, которые радовались событию, которое боль­шинство людей во всем мире вовсе не считает из ряда вон по своей важности и значению. И измерялась эта радость бесконечными метрами самой пошлой и деше­вой мишуры и никому не нужными, нежеланными по­дарками. Как-то раз, стоя в очереди в банке, я увидела в дешевом елочном стеклянном шаре собственное отраже­ние, и мне вдруг пришло в голову, как все происходя­щее бессмысленно и преходяще: и весь этот праздник, и этот банк, и весь мир вообще. Мне было так одиноко тогда, что я была не способна даже злиться по этому поводу. Совсем одна. Никому не нужна. Неудачница. И вернувшись домой, я, как испорченный подросток, за­нялась рукоблудием, а потом на несколько недель отпра­вилась к родителям, чтобы там как следует отвести душу и развеять дурное настроение.

Видя, что я в дурном расположении духа, отец пред­ложил мне небольшую восстановительную прогулку в гости к одному из своих «друзей». Это оказалась жен­щина. И вдобавок бывшая наркоманка. Ее, по словам отца, недавно выпустили из тюрьмы, где она сидела за какие-то махинации, на которые она шла, чтобы до­стать дурь. Выйдя, она вернула отобранное право вос­питывать детей, устроилась уборщицей в какую-то гос­тиницу и теперь старалась держаться подальше от пре­жних увлечений. Очаровательная, трогательная история. Я только криво усмехнулась, и мы покатили в гости к этой особе.

Первые минут пятнадцать в машине мы не говорили ни слова.

– Ты, понятное дело, знаешь, что твоя мать не одобря­ет этой поездки, – вдруг сказал он таким тоном, как будто произнес нечто само собой разумеющееся.

Я ничего не ответила и продолжала смотреть в окно, наблюдая, как толпы народу шляются в сумерках от мага­зина к магазину.

– Она очень приятный человек, – продолжал он. – И дети у нее совершенно очаровательные.

Отец мой совсем не умеет врать. Она встретила нас на унылой кухне и принялась угощать рассказами про то, что под ноготь ей попала какая-то зараза, палец стал нары­вать, и ей дали на неделю больничный. Двое ее сыновей оказались такими, как я себе и представляла: старший, лет пятнадцати, тут же быстрым взглядом раздел меня догола и ощупал всю мою фигуру, а младший его братишка сидел, как приклеенный, перед телевизором и даже не повернул головы в нашу сторону.

На душе у меня было тяжело: перед глазами все стояло гневное лицо моего парня, который ни с того ни с сего обрушился на меня с обвинениями в снобизме, себялю­бии и черствости, а потом взял и бросил. Ну что ж, как говорится, урок на будущее.

Отец, пятнадцатилетний отрок и его мамаша вышли из комнаты взглянуть на велосипед – ржавую кучу железяк за дверью, которую, скорей всего, подобрали где-нибудь на свалке. Мой отец работать руками умеет, вот он и решил взглянуть, что можно сделать из этого хлама. Я знала, чем все кончится: он потрогает, посмотрит, пощупает, подергает, покрутит, поцокаст языком, а потом просто даст парню денег на но­вый, а этот посоветует снести обратно на свалку. Я осталась скучать одна, в компании с младшеньким, который яростно расстреливал экран телевизора из пульта, переключая каналы. Но как только все вышли, он повернулся ко мне.

– Хотите посмотреть на мою птичку?

Боже праведный! Что он такое говорит, может, это что-то неприличное? Я немного подумала.

– Валяй, – наконец согласилась я.

Мы подошли к окну, и он распахнул его. За окном рос большой куст бузины. Он пощелкал языком и по­дождал немного. До слуха доносился только гул мото­роллеров и радостные крики пьяниц, выходящих из паба. Праздник как-никак. Он снова пощелкал языком и по­свистел. И вдруг в ответ ему раздался писк, из куста вы­порхнула синичка и села ему на плечо. Он протянул руку с раскрытой ладонью, и она перелетела на нее.

Он повернулся ко мне и попросил меня подставить свою ладонь. Я послушалась. Он показал, как надо быстро убрать руку, чтобы синичка стала падать, и тут же подхва­тить ее, как только она раскроет крылья.

– Вот так я научил ее летать, – сообщил он.

– Ты научил ее летать?

– Кошка сожрала их маму, и мы принесли гнездо в комнату, – рассказывал он. – Мы ловили тараканов и кор­мили их с помощью пинцета.

Он рассказал, что в гнезде всего было шесть птенцов, но выжил только один. Потом показал мне еще один трюк: птичка сидела у него на плече, и как только он поворачивал голову и подставлял ей ухо, она пищала.

Вернулись все остальные. Подросток так и сиял от удо­вольствия: облегчил-таки кошелек моего отца. Птичка уле­тела, и мальчик закрыл окно. Мать что-то оживленно бол­тала про свои болезни: она была уверена, что заработала их в тюрьме Ее Величества, где ее плохо кормили.

– Там вообще почти не кормят, представляете, целый день ходишь совершенно голодная, а вес почему-то все равно прибавляется.

Еще немного посидели, выпили по чашке чаю с шо­коладом и по рюмочке виски, и наконец мы с папой встали, попрощались и отправились восвояси. Всю до­рогу ехали молча.

 

march, le 23 decembre

Длинный плащ: есть. Темные очки: есть. Один час алиби для родителей: есть. Я закрыла за собой дверь и почувствовала себя свобод­ной.

На свидание я пришла как раз вовремя. Он как всегда опоздал. Маленькими глоточками я отхлебывала кофе и делала вид, что читаю газету. Он проскользнул в дверь незамеченным и сел напротив. Я молча кивнула и придви­нула ему через стол коробку. А4 осторожно поднял крышку и заглянул внугрь.

– Ты уверена, что это подойдет? – спросил он.

– Лучше быть не может, – ответила я. – Результат гаран­тирован.

Он облегченно вздохнул, плечи его расправились.

– Позволь мне задать тебе один вопрос, если ты, конеч­но, не возражаешь. Тебе действительно нужно так много, чтобы покончить с семьей за неделю?

– Иначе они просто убьют меня. – Он снова открыл коробку и глубоко потянул носом. – Как только эти акулы почуют в воде кровь, я швырну им эти шоколад­ные трюфели. Это даст мне как минимум несколько часов.

– Секретный рецепт, – соврала я. На самом деле я ра­зыскала его в интернете. Масло, шоколад, сливки и ром.

Все так просто, что даже мне не удалось испортить – все получилось, как надо.

С А-4 мы встречались несколько лет, какое-то время даже жили вместе. Жили мы бедно, но вполне прилично, нас устраивало, а кроме того, нас объединяли общие инте­ресы. А именно, нас обоих не устраивал весь остальной мир. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока я не уехала, предприняв самую первую из множества безус­пешных попыток найти приличную работу. Как я рас­строилась, когда недавно узнала, что он называл дом, в котором мы жили, «сараем». А я всегда с таким теплом вспоминаю его.

– Ты просто спасаешь мне жизнь, – сказал А-4.

Он – единственный из моих мужчин, про которого помнит мой папа и всегда спрашивает, как у него дела, как будто мы с ним все еще вместе. От него у меня сохранилось больше всего фотографий. Одну из них я вставила в серебряную рамочку, и она стоит у меня на книжной полке. Он смотрит прямо в объектив, кругом горы, он смотрит на меня и улыбается, и руку вытянул, чтобы удержать равновесие. Такой милый. Он часто улы­бается.

– Когда-нибудь и ты мне пригодишься.

 

mercredi, le 24 decembre

Я скучаю по северу. Могу подтвердить, это чистая прав­да: люди там гораздо приветливей, чем на юге. И чипсы вкусней. И всё дешевле. А женщины действительно в са­мый разгар зимы выходят на улицу, одетые совсем легко.

Я скучаю по родным местам, где можно нажраться как свинья меньше чем на пятерку.

 

jeudi, le 25 decembre

Сколько недель я томительно ждала, чтобы иметь воз­можность сказать всего лишь: «Поздравляю с Рождеством, хо-хо-хо!»

Смешно, не правда ли? Мне, например, очень смешно. Сейчас Ханука, и в данный момент я ем медальку из белого шоколада. И никакого подарка от моего Мальчика, отчего у меня на душе холодно, как на северном полюсе.

 

vcndredi, le 26 decembre

Первый дневник мне подарили в день моего рождения, когда мне исполнилось семь лет. К счастью, большинство моих дневников были безвозвратно утеряны. Сегодня ут­ром, умирая от скуки, я принялась приводить в порядок свой рабочий стол и нашла несколько старых тетрадок с записями. Обыкновенные школьные тетрадки в мягкой обложке с цветочками. Самую раннюю из них я начала несколько лет назад, когда мы познакомились с Н. Мы понравились друг другу сразу (другими словами, туг же сняли комнату в первой попавшейся гостинице). Через пару дней, когда мы наконец вышли подышать воздухом, он почему-то вспомнил об одной своей подруге, назову ее Ж., мол, неплохо было бы устроить групповичок. Он уже несколько раз развлекался с ней и ручался за то, что она и красива, и потрясающе сексуальна.

Разговор шел в его машине, мы любовались рекой неда­леко от Хаммерсмит.

– А давай! – сказала я.

С женщинами у меня был совсем небольшой опыт, но после того, что мы с ним выделывали в эти выходные, отка­заться было просто невозможно. Он позвонил ей и догово­рился о встрече, и вот что записала я тогда в своем дневнике:

Мы встретились с Ж. у нее дома и сели завтракать. За едой говорили о сексе и о подводной археологии. Потом я пошла на кухню и приготовила горячий какао. Когда мы перешли в другую комнату, она поцеловала меня и спроси­ла, много ли у меня было женщин. Я соврала, сказала, что восемь или девять. Мы выпили какао в гостиной, и Н. сказал, что хочег немного вздремнуть. Ж. повела меня в свою спальню, в которой стояла большая кровать, застелен­ная белоснежными простынями, со множеством подушек, на которых было вышито красивыми буквами: La Nuit (Ночь (фр.)). Мы стали обниматься и целоваться. Ж. казалась мне совсем маленькой, но только пока я не скинула свои туфли на высоком каблуке. Оказалось, что мы почти одинакового роста. У нее красивая попа, а когда она сняла брюки в светлую полоску, попа ее оказалась еще красивей. Накануне ночью Н. шептал мне, что такой красивой задницы, как у меня, он ни у кого не видел, но я думаю, у Ж. жопа гораздо красивей. Ее шея, ее кожа и волосы пахли так приятно, что мне вдруг показалось, что от меня самой пахнет потом.

– Это Н. тебе сделал? – спросила она, целуя глубокие царапины у меня на плече.

Я показала ей темные синяки у себя на бедрах и не очень заметные отметины, которые он оставил на моем лице своим членом. Она попросила меня лечь, завязала мне глаза и связала руки.

Потом, провела по моему телу многохвостой скручен­ной плеткой.

– Ты знаешь, что это такое? – спросила она.

– Да, – ответила я.

– Хочешь?

Самые сильные удары она приберегла для моих грудей, а потом оттрахала меня искусственным членом с двойной головкой. Потом я прижалась лицом к ее промежности, а она развязала меня и сняла с моих глаз повязку. Я стала лизать ее сквозь трусики, потом сняла их – под ними у нее все было сбрито.

Я легко возбудила ее пальцами. И потом я увидела, что в дверях стоит Н. и наблюдает за нами. Я спросила, давно ли он там стоит.

– С той минуты, как на тебя надели маску, – ответил он. – От вас пошел такой запах, что я не смог больше спать.

В тот момент откуда-то появился парень Ж., и записи мои становятся немного сумбурными. Чтобы хоть как-то сократить эту длинную историю, скажу сразу, что у него с Н. были проблемы, а именно, он не желал, чтобы П. даже прикасался к Ж. Н. рассердился и выпалил, что раз, мол, так, тогда и он не должен касаться меня. Потом Н. попы­тался оттрахать меня рукой, но у него ничего не вышло. Я была так смущена и расстроена, что никак не могла кон­чить. Ж. отсосала у своего парня, мы все приняли душ, но каждый по отдельности, обменялись номерами телефонов, и мы с Н. ушли. Он подбросил меня до Кинг-кросс и спросил в шутку, не нужно ли мне чего перед дальней дорогой. Я язвительно ответила, что у меня все есть, не хватает самой малости, без чего жить нельзя. Пожрать и потрахаться? – сказал он, не задумываясь, и я не могла удер­жаться от смеха. Потом я несколько раз напоминала ему его остроумный, поистине блестящий философский ответ, но он всегда говорил, что не помнит, что вряд ли он когда-нибудь говорил такое. Шагая рядом с ним по платформе, я чувствовала себя так легко, что чуть не летела, и голова у меня кружилась от ощущения счастья.


Дата добавления: 2015-10-13; просмотров: 64 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: От автора | NOVEMBRE | DECEMBRE 1 страница | Люди богатые и с положением | FEVRIER | Порнография | Сексуальность |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
DECEMBRE 2 страница| DECEMBRE 4 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.026 сек.)