DECEMBRE 2 страница

– Я, – соврала я и прошла вслед за ним в туалет. Че­люсть у бедного доктора так и отвисла.

Между прочим, В. был сам немало озадачен этим стран­ным моим влечением, что уж говорить обо мне.

– О чем ты думаешь, когда я тебя бью? – спросил он однажды днем, когда мы сидели на скамейке в Реджент-парк и любовались плавающими в пруду гусями и лебедя­ми. Он бил меня через каждые несколько минут, доволь­ный тем, что вокруг никого.

– Ни о чем, – ответила я. Он гладил меня рукой по щеке, потом вдруг рука его замирала, и я уже знала, что сейчас последует сильная пощечина, обжигающая боль, от которой на глаза наворачиваются слезы, и потом щека начинает пылать, будто к ней приложили горячий утюг. В голове и вправду остаются только эти ощущения. Было очень больно, но боль была какая-то странная, она не влекла за собой ни обиды, ни злости, ни страха. Эта боль была чиста, она возбуждала, как и любое другое физичес­кое прикосновение. Она была подобна оргазму, в кото­ром забываешь о себе, о своем партнере, обо всем мире.

– Может, ты на меня сердишься?

– Нет.

У меня дома В. был только раз. Он хлестал меня плет­кой сначала через рубашку, потом без нее и остановился только, когда пошла кровь. В душе наверху он облил меня мочой с ног до головы, потом заставил меня встать на четвереньки и уткнуться лицом в лужу, а сам в это время шлепал меня по заднице. Потом кончил мне прямо в лицо, взял зеркало и поднес к нему.

– Ты очень красивая, – вздохнул он.

Я едва разлепила глаза; их щипало от спермы и мочи: из зеркала на меня смотрела сидящая на корточках на белом кафельном полу девица с красными щеками. Это выглядело действительно здорово. Совсем не то, что на обложках всяких там глянцевых журналов. Я широко за­улыбалась.

Уехав на каникулы в Шотландию, я тайно слала В. пись­ма. «За обедом думала о тебе, вспоминала твои длинные руки», – писала я в первом, пробном письме. В очеред­ном: «В следующий раз, как приедешь ко мне, не забудь прихватить фонарь и веревки, те самые».

А последнее письмо я написала утром, а накануне была холодная ночь, мошкара ела меня живьем, я стояла на улице, прижав мобильник к уху, а В. со смаком и с по­дробностями сообщал мне, что он собирается проделать со мной в следующий раз. «После того как ты рассказал, как станешь бить меня и издеваться надо мной, я верну­лась домой с насквозь мокрыми трусами». Да, я все еще была влюблена в другого, но тот был красавчик, как кар­тинка с обложки журнала, и весь такой благородный и смирный. Он даже ни разу не слышал, как я писаю, – какое там пачкать мне лицо какашками, слабо ему будет.

А наши отношения с В., похоже, завязались в такой тугой узел, что будущее у них было темно: узел этот надо было не то что разорвать, а перерубить как можно ско­рее – иначе нас обоих неизбежно когда-нибудь застукают и упекут в тюрьму. Был, конечно, еще вариант, совсем уже жуткий: женитьба и скучное существование до конца дней своих где-нибудь в пригороде. В. такая перспектива, мягко говоря, не нравилась, и как-то вечером мы потолко­вали как следует и в конце концов вынесли нашему рома­ну смертный приговор. И тогда я изящным движением руки, как в какой-нибудь мелодраме, влепила ему крепкую пощечину.

– Тебе, между прочим, всегда хотелось это сделать, с самой нашей первой встречи, – сказал он.

Но я не сразу перестала испытывать к нему свое стран­ное желание. Прошло две недели, и я не удержалась и послала ему сообщение: «На моей левой груди все еще видны следы твоих ногтей. Скучаю».

vendredi, le 12 decembre

Вчера вечером позвонил мой Мальчик. Наконец-то. Как обычно, он очень сексуально хныкал и скрежетал зубами, жалуясь на нашу несчастную судьбу двух влюбленных, разделенных огромным расстоянием.

Потом разговор принял более прозаический оборот.

– На этой неделе мой папа на пару дней приедет в Лондон.

– Зачем?

– Курсы повышения квалификации. Он их страшно боится. А еще он терпеть не может Лондон. Говорит: что там делать, сидишь один в городе, как сыч, пойти не к кому.

У меня сразу в голове мелькнуло: ой-ой-ой, а что если ему придет в голову заказать девушку? А вдруг он позво­нит в мое агентство?

– Да не волнуйся ты, не умрет же он, в конце концов. Твой папа отличный мужик, неужели во всем городе не найдется никого, с кем он мог бы пообщаться, сходить куда-нибудь? – Боже, не дай ему позвонить в агентство. И, пожа­луйста... я понимаю, что хочу слишком много... но пожалуй­ста, если позвонит, Господи, сделай так, пусть это будет дру­гая контора. – А почему твоя мать с ним не съездит?

– На этой неделе она занята.

Черт побери. Умом я понимаю, что статистически это почти невероятно. И все-таки, у меня ж в последующие два дня целых три вызова, и я не могу не думать об этом. Если годы и научили меня кое-чему, так это вот чему: а) люди только и делают, что вруг, хитрят и надувают друг друга; б) звезды всегда выстраиваются так, чтобы мне было плохо.

samedi, к 13 decembre

Вчера вечером ездила по вызову в Бедфорд. Обратно едва успела на последнюю электричку. На платформе было почти совсем пусто: только какой-то моложавый интелли­гент в очках, кроссовках и наушниках да несколько оди­ноких женщин. Интересно, с работы они возвращаются, что ли, а если с работы, то что это за работа такая, если уже так поздно? Поезда проносились мимо без остановки, и мне казалось, что ждем мы уже здесь целую вечность.

Потом, уже когда мы тряслись в вагоне, на одной из остановок ворвалась группа подростков. Все были пьяны и что-то орали охрипшими голосами, только один обра­тил на меня внимание. Остальные приставали к какому-то толстому парню из их же компании. Они отобрали у него ботинок и теперь дразнили, перебрасывая его один друго­му, игра отвратительная и жестокая. Игра закончилась тем, что обувку его выбросили в окно, в проходящий мимо поезд. Он стал орать, как бешеный, набросился на двоих других. Вышли они, слава богу, в Харпендене, и до самого Кентиш-таун вагон оставался совершенно пустым.

Сама не знаю, почему, но на душе у меня было как-то необыкновенно хорошо, я была почти счастлива, мне не захотелось ловить такси, и я пошла пешком. И было со­всем не страшно, я не боялась пьяных идиотов на улицах, и перспектива долго идти на моих высоченных каблуках тоже не пугала... Впрочем, когда всю сознательную жизнь проходил на высоких шпильках, лондонские тротуары уже не пугают. Я привыкла отшивать клеящихся бездельни­ков, у меня в этом деле такой опыт, что я, наверное, могла бы написать трактат на эту тему. Я даже запела что-то вслух, что-то про двух любовников, которые и после смер­ти хотят друг друга. Мимо меня прогрохотало несколько пустых ночных автобусов. Какой-то тип на велосипеде, проезжая мимо, не удержался от восхищения: «Вот это ножки!» Он притормозил и оглянулся через плечо, чтобы увидеть мою реакцию. Я улыбнулась и поблагодарила. И он покатил дальше.

Воздух был чист и свеж. Я подняла голову и с удивлени­ем увидела, что все небо усыпано звездами.

dunanche, к 14 decembre

Позвонила начальница и сообщила: для меня есть кли­ент, в районе вокзала Ватерлоо.

– Этот джентльмен, он, ну о-о-очень приятный такой, – сообщила она.

Я решила одеться во все белое, главным образом, пото­му что у меня была еще ненадеванная, совсем новая кру­жевная баска, а еще потому, что у меня не осталось ни одной хорошей пары чулок. Он заказал целых два часа. Это можно было понять двояко: либо он желает что-ни­будь необычное, либо хочет просто поболтать, излить, как говорится, душу.

Оказалось второе. Я постучала в дверь медным моло­точком, и мне открыл спортивного вида мужчина. Немо­лодой, но и не очень старый. Тонкие губы, по обеим сторонам рта глубокие характерные складки. Дом очаро­вательный, прекрасно обставлен. Я старалась не особенно смотреть по сторонам: не дай бог, подумает, что я оцени­ваю его интерьер и прикидываю, что стибрить. Мы сиде­ли и пили прохладное шардоне, рассуждали о султане Брунея и его страсти к азартным играм, слушали музыку. Так и прикончили целых две бутылки.

– Я полагаю, вам интересно знать, когда же мы пере­йдем к самому главному, – улыбнулся он.

– Да. – Я посмотрела на него снизу вверх – я сидела на полу босиком. Он наклонился и поцеловал меня. Было такое ощущение, словно это поцелуй во время первого свидания. Пробный, так сказать. Я поднялась и стала че­рез голову стаскивать баску.

– Останься так, – сказал он, ласково касаясь моих ног и бедер. Тонкая ткань шуршала под его пальцами. Он тоже встал, повернул меня к себе спиной и наклонил над столом. Губы его прижались к вставке на моих трусиках, и сквозь ткань я ощутила горячее его дыхание. Он снова встал и натянул презерватив. Потом сдвинул полоску тка­ни в сторону и вошел в меня сзади. Кончилось все очень быстро.

– Когда в следующий раз у меня будут каникулы, дет­ка, я возьму тебя с собой, – сказал он. – Ты вполне заслу­жила, чтобы увезти тебя из этого города.

Я в этом сомневалась, но все равно, слышать такие слова было приятно.

У него была гигантская ванна и полно мягких, пушис­тых полотенец, и потом еще целый час мы пили вино и заедали чипсами, пока не настало время мне уходить. И еще одна странность: мне показалось, что такси появилось что-то уж подозрительно быстро. Он спросил мое настоящее имя и телефон, чтобы можно было позвонить, минуя агент­ство. Я колебалась – это против наших правил. Но, с дру­гой стороны, начальница сама мне говорила, что многие девушки так делают. Я дала ему номер и послала началь­нице письменное сообщение: еду домой.

На улице было холодно, я сразу замерзла, хотя от крыльца дома до машины было всего несколько шагов. На мне было длинное пальто и шерстяной шарф, и было приятно думать, что не придется тащиться пешком до станции метро или до автобусной остановки. Водитель такси был из Кройдона, и мы всю дорогу болтали про Орландо Блу-ма, новогодние фейерверки и рождественские вечеринки. Я сказала, что работаю в известной бухгалтерской фирме. Думаю, он не поверил. Домой я решила не ехать, а попро­сила доставить меня в один из ночных клубов в Сохо. Расплачиваясь, я достала деньги, свой гонорар, и пачка, к моему изумлению, оказалась невероятно толстая.

Между прочим, Н. работает вышибалой в гей-клубе. Вот я и решила заскочить, узнать, как его простуда, а заодно немного поднять его акции – мол, вот какая красотка рядом с ним ошивается. Эта выходка всегда срабатывала, когда мы встречались в местах, куда ходят нормальные, правиль­ные люди.

– Послушай, миленький, очень плохо завидовать транс­веститу? – вздохнула я, когда точная копия Дорис Дэй в белой меховой накидке проскользнула мимо.

– И кто же эта несчастная, которой ты завидуешь на этот раз? – спросил он. Я кивнула в сторону белокурой богини. – О, только не это, не надо, – сказал он. – Я слы­шал, она по три часа в день тратит, удаляя с себя волосы, они у нее растут по всему телу.

Слова его заставили меня задуматься о своих собствен­ных проблемах с волосяным покровом. Оптимального метода депиляции, то есть удаления волосяного покрова, не существует. Бритва? Но любая бритва все равно не спасает от ужасной щетины, особенно зимой. Я специально засека­ла время между состоянием совершенно гладкой кожи по­сле бритья и этими жуткими гусиными пупырышками, из которых вот-вот полезет щетина: приблизительно три ми­нуты. Всякие кремы-удалители отвратительно пахнут и вдо­бавок удаляют не все волосы: всегда остаются какие-нибудь кустики. А эти хваленые депиляторы с вибрирующей ка­тушкой – о, я бы издала закон, чтобы их продавали только в специальных магазинах для мазохистов. Есть еще воск, но им обычно орудует какая-нибудь стокилограммовая филиппинская красавица, которую почему-то всегда зовут Рози. Вдобавок после этой процедуры всегда на целый день остается какая-то отвратительная сыпь.

Но я не жалуюсь – я просто констатирую факты, хотя они и печальные: увы, таковы условия, в которых суще­ствуют все женщины. Вероятно, каши несчастья имеют какое-то отношение к пресловутому Древу познания. Но зато за все эти страдания у нас есть и некоторые преиму­щества. Мягкие, нежные, как кожа ребенка, нижние обла­сти. Повышенная чувствительность. Надо ценить все это, нас природа благословила плотностью фоликулярного покрова, которому может позавидовать любое животное, обитающее в арктических областях. Мать моя, напротив, бывало, шутила, что она бреет ноги один раз в году, а «заметит это кто-то или нет, это уже неважно». Я же бало­валась с бритвой с того самого момента, как она попала мне в руки, а в отроческом возрасте мне пришла в голову потрясающая идея брить волосы не только на ногах, но и на руках тоже.

Мой порядок удаления волос включает в себя комбина­цию воскирования и бритья, главным образом, из-за от­вращения к выдиранию чего бы то ни было из-под мы­шек. Вот с лобком – тут нет никаких проблем. Хрен знает, почему.

– О, как я ее понимаю, – пошутила я. Н. отступил в сторону, давая дорогу шумной группе студентов, с пьяны­ми криками ворвавшихся в клуб.

– Ну, как там у тебя прошло? – спросил он, выгляды­вая на улицу.

– Прекрасно, – ответила я. – Чудесный человек.

– Женатый?

– Может быть. Или разведен. - Я пожала плечами. – Повсюду фотографии, может, жена, может бывшая.

– А дети?

– Двое, уже взрослые.

– Ничего себе! Я бы никогда так не смог.

– Так я тебе и поверила.

lundi, le 15 decembre

Мы сидели в машине и молчали. В доме горел свет.

– А я думала, что его дома нет, – сказала я.

– Не должно было, – отозвался мой Мальчик. – Во вся­ком случае, я думал, что не должно. – У него было такое лицо, что мне казалось, он вот-вот заплачет. – Ну, пожа­луйста, давай зайдем. Ты же моя гостья. Я хочу, чтобы ты зашла, уверен, что он потерпит минутку-другую, тем более что наверняка собирается уходить.

Я давно догадывалась, что существует какая-то веская причина, почему мы с моим Мальчиком всегда встречаем­ся у меня, а не у него. Когда он приезжал в прошлый раз, мы пошли завтракать вместе с его другом С. У С. была подружка Ч., и вот теперь она его бросила. Но С. не догадывался вот о чем: эта самая Ч. уже несколько недель спала с соседом моего Мальчика по квартире, и мы дого­ворились ничего ему об этом не говорить. С, впрочем, выглядел бодрым и веселым и все смеялся, что вот, мол, и слава богу, вот теперь он и свободен, и никто не будет больше на него наезжать, зачем, мол, ему курсы вождения мотоциклов. Он уже придумал, как окрестить своего буду­щего железного коня: «Ночная ракета». Я в свою очередь предложила: когда он его купит, устроить тест-драйв и куда-нибудь прокатиться вместе. В общем, тот самый со­сед по квартире, с которым спала бывшая подружка О, тоже был гусь: своей тогдашней подружке И, которая жила в том же доме, он тоже изменял, причем с разными, в среднем, с тремя девицами в неделю, а наивная И. ни о чем не догадывалась. И нам оставалось только держать язык за зубами, что еще прикажешь делать в таких ситуа­циях? В общем, мы с моим Мальчиком не питали ника­ких иллюзий насчет того, что за человек этот его сосед по квартире.

Наконец, взяв мои сумки, мы вышли из машины и направились к дверям. Мой Мальчик открыл своим клю­чом и осторожно заглянул внутрь.

– О, привет, ты все еще дома? – радостно спросил он своего соседа. – Ты знаешь, я не один, тут со мной одна замечательная...

– Нет! – сразу же завопил сосед. – ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ в своем доме не потерплю! Чтоб ноги ее здесь не было!

По-видимому, сосед не выносит меня из-за моей рабо­ты. Но он не всегда так ко мне относился. И вообще-то, у меня на этот счет есть еще одно соображение: он бесится потому, что прекрасно знает: я – женщина редкой поро­ды, ему такие не по зубам. Даже за очень большие деньги.

Дело в том, что сосед этот – человек молодой, краси­вый, довольно неглупый и вдобавок богатый. С женщина­ми у него никаких проблем, и он гордится этим. За три года, что мы с ним знакомы, он как минимум раз десять подкатывал ко мне и всякий раз обламывался. Я твердо знаю: никогда в жизни я не смогла бы завести тайные шуры-муры с этим так называемым другом моего Маль­чика. И его бедная подружка И., мне жалко ее, не заслужи­вает еще одной интрижки у нее под носом. Самое забав­ное здесь то, что правда всегда где-нибудь да пролезет.

Какого-нибудь мелкого хитреца и плутишку я еще мог­ла бы понять. Но такого наглого обманщика и предате­ля – нет никакого желания.

– Послушай, ей надо рано утром уезжать, и тебе не надо будет...

– Я сказал НЕТ, разве ты не слышал?

Он может себе это позволить: дом ведь принадлежит ему. Разговор продолжается в том же нудном тоне еще минут десять, и чтобы не мешать им, я ухожу к машине и терпеливо жду. Можно представить мое состояние. Нако­нец мой Мальчик возвращается, и мы едем в магазин, чтобы взять чего-нибудь перекусить, и потом, уверенные, что сосед уже успел убраться к чертовой матери, пример­но через час возвращаемся. Но настроение мое от этих разборок испортилось напрочь, да и либидо куда-то про­пало. И никакие чашки горячего шоколада, никакой мас­саж не могут его восстановить.

– Ну и что нам теперь делать, а, киска? – говорит он сонным голосом. – Что будем делать, а?

– Знаешь что, приезжай в Лондон и живи со мной, – вдруг неожиданно выпаливаю я. Я недавно переехала в более благоприятный район города. Наркоманы, правда бывает, и шляются возле дома, но в дверь не ломятся, это уж точно.

– А деньги где взять? – отзывается он.

– На первое время хватит, а потом найдешь работу в городе, – говорю я. – Деньги у меня есть, не волнуйся, нам точно хватит. Могу же я позволить себе небольшую роскошь. (Дура, что я несу, разве можно лишний раз на­поминать ему, чем я зарабатываю!)

– Послушай, это все так неожиданно... – начал он.

– И ты бы мог летать к своим родным на самолете, вместо того чтобы несколько часов крутить баранку.

– Верно.

– Да и мебель у меня получше.

Моя квартирка обставлена старомодно, всюду множе­ство цветочков, это выглядит солидно, по-буржуазному.

– Тебе не надо решать прямо сейчас. И вообще, я не обижусь, если ты откажешься. Но имей в виду, мое пред­ложение остается в силе.

О, эти переговоры об условиях сожительства в совре­менном мире! Кто сказал, что любовь умерла?

Это решило бы одну проблему: проблему задиристого соседа. Впрочем, не исключено, что, вплотную столкнув­шись с моими ежедневными отлучками на работу, мой Мальчик будет скоро разочарован.

mardi, le 16 decembre

Поскольку платят мне наличными, приходится частень­ко заглядывать в банк, чуть ли не каждый день, причем в один и тот же. Кассиры там – люди любопытные. Как и все нормальные люди, они не могут не удивляться, что это за девица такая, несколько раз на неделе заявляется к ним с пачками денег и кладет их на два разных счета, причем один из них не на ее имя.

Однажды подаю бланк со вкладом, на обратной сторо­не которого мой Мальчик сделал какой-то карандашный набросок. Когда-то, давным-давно, он учился изобразитель­ному искусству, и до сих пор любит порой царапать и черкать что-нибудь на первом попавшемся листочке бума­ги. Кассир перевернул мой бланк, посмотрел на рисунок, а потом на меня.

– Неплохо, – сообщил он мне. – Это вы рисовали?

– Д-да, м-м-м... я... м-м-м... работаю карикатуристкой, – соврала я.

Кассир кивнул: понятно, мол. Вот так работники банка стали считать, что я зарабатываю на жизнь рисованием. Я не знаю, стали ли они там предпринимать следующий логичес­кий шаг в расследовании загадки, почему это нормальный художник-профессионал берет за свой труд наличными.

Одно из преимуществ моей работы заключается в том, что я не привязана к обеденному перерыву, когда у остальных единственная возможность, высунув язык, бе­гать по магазинам. Поэтому я предпочитаю ходить по магазинам днем, где-то после двух.

– Наверное, живете поблизости? – спросил меня как-то продавец в овощном возле станции метро, когда я выби­рала себе яблоки и киви.

– Да, в соседнем доме, – ответила я. – Я тут работаю няней.

Вопиющая ложь, поверить в которую может только умственно отсталый, поскольку меня здесь ни разу не ви­дели с ребенком на буксире, и, если не приезжает мой Мальчик, продуктов я набираю всегда на одного человека. Но он все равно после этого взял манеру время от време­ни спрашивать, как детишки.

С соседями я обычно сталкиваюсь крайне редко, разве что по вечерам, когда они видят, как я, разодетая в какое-нибудь шикарное платье или костюм, в полной боевой раскраске, с только что помытой головой, сажусь в такси.

– Прогуляться? – вежливо спрашивают они.

– Сегодня помолвка у лучшей подруги, – отвечаю. Или: – Решили немного выпить с коллегами по работе.

Они понимающе кивают головами и желают хорошо повеселиться. Я открываю дверцу машины и быстро пы­таюсь сообразить, какую историю наплести водителю.

mercredi, le 17 decembre

Сегодня встречалась с А-1, А-2, А-3 и А-4. Они не всегда тусуются вместе, но если уж собираются, то кушают как следует.

Все четверо уже ждали меня в одном тайском рестора­не. Так получилось, что на этот раз я неожиданно явилась последней – как минимум трое из них по природе очень любят всюду опаздывать. Мы расцеловались и уселись за уютный угловой столик.

А-1 сразу же сжал мне колено, как-то глумливо захихи­кал и принялся болтать какую-то чушь. А-2 сидел и щурил­ся на меню. А-3 дулся в самом углу, как всегда, а А-4, с просветленным лицом, смотрел куда-то в пространство.

– Ну что, ребята, чем вы теперь занимаетесь? – спро­сила я.

– В общем-то, особенно ничем, – первым отозвался А-1. Он произнес свои слова, как мог бы их произнести какой-нибудь учитель, обращаясь к классу.

– Ничем особенным, в общем-то, – сказал А-2.

А-4 перевел взгляд из пространства на мое лицо и за­улыбался.

– Тратим попусту драгоценное время, как обычно.

– А на работу вам что, ходить не надо, что ли?

Все они живут не в Лондоне, но по делам бывают в городе почти регулярно.

– Теоретически, да, – проворчал А-3. Волосы на голове у него рыжие. Этакий восхитительный суровый северя­нин.

– Короче, сплошная чепуха, – сказал А-2, поворачива­ясь ко мне. – Сама-то ты как? Что поделываешь, с кем встречаешься? Все в порядке?

– Пока да, – ответила я.

Подошел официант взять наш заказ. А-1 для каждого выбрал особое блюдо. И чтоб ни один из нас не знал, какое. Так сказать, сюрприз. А-3 с большой неохотой рас­стался со своим меню. А-2 спросил, как дела у моего Маль­чика.

– Предложила ему переехать ко мне, – сказала я.

– Ошибка, – сказал А-1.

– Большая ошибка, – поправил его А-2.

А-3 недовольно пробормотал что-то, но никто не рас­слышал.

А-4 продолжал беспричинно улыбаться. Вот почему я люблю его больше всех остальных.

В моем кармане заверещал телефон. Начальница. Она спрашивала, могу ли я подъехать на «Мерилбоун» в четы­ре. Я не сразу поняла и переспросила:

– Четыре – время или номер дома?

Оказалось, время. Я посмотрела на часы. Вполне, и даже очень. Мои верные друзья старательно делали вид, что не слушают.

Когда люди узнают, что мои самые близкие друзья – это, в основном, мужчины, причем, почти со всеми из них я спала, они от удивления открывают рот или на лоб у них ползут брови. Но с кем еще прикажете спать, как не с людьми, которых ты хорошо знаешь? С первым попав­шимся незнакомцем, что ли?

Ответ очевиден.

Впервые я поняла, что заниматься сексом приятно, когда я переспала с А-1. Это у меня своеобразная точка отсчета. Тот день я запомнила на всю жизнь. Помню, как большая его фигура загораживала собой свет, льющийся из един­ственного окна в его квартире. Я лежала под ним и улыба­лась. Он протянул руку, нежно взял меня за лодыжку и поднял мою ногу, пока она коленкой не уперлась мне в грудь. Потом то же самое и со второй ногой – он как бы сложил меня пополам и потом только вошел в меня.

– Что ты со мной делаешь? – пискнула я.

– Хочу как можно полней почувствовать твою попу, – ответил он.

Хотя это было со мной рке не в первый раз – о, далеко не первый, – но с ним мне казалось, будто у меня это впервые. «Вот передо мной, наконец, мужчина, – думала я, – который знает, чего он хочет, и более того, знает, что и как надо делать, чтобы получить, чего он хочет».

С А-1 мы встречались несколько лет. Отношения у нас складывались непросто, за одним исключением: в сексе все шло как по маслу. Как только мы скидывали с себя одежду, все обиды, все неприятности тут же забывались, и казалось, что весь мир в наших руках. Я знала, что могу попросить его в постели о чем угодно, и он это сделает, и он знал про меня то же самое. И по большей части на все наши желания мы отвечали друг другу радостным согла­сием, но если в чем-то и отказывали, что бывало крайне редко, то никто не обижался. Он был первый мужчина, который сказал мне, что я красивая, и которому я сразу поверила, он был первый мужчина, перед кем я не смуща­лась ходить нагишом. И я восхищалась его внешностью, я его просто боготворила: он был высокого роста, но не слишком, мускулист и волосат. Его темные, прямые воло­сы, его рассудительный и серьезный голос были восхити­тельно старомодны. Этот мужчина должен был жить где-нибудь в пятидесятые годы и быть каким-нибудь промыш­ленным магнатом.

Но и ссорились мы с ним, бывало, по-крупному. Чув­ство мое к нему было настолько страстное, что я не знала, как с ним справиться. Слишком уж оно было глубокое и сильное, и одновременно какое-то для меня скользкое, как жидкая ртуть, которую никак не поймать пальцами. Этим делом мы занимались в спальне, на его кухонном столе, и на рабочем столе в его конторе, когда начальство расходи­лось по домам. В лифте. На университетской почте.

И делали мы это любым способом, какой только мог прийти нам в голову, какой только можно себе предста­вить, от экзотического (двойное проникновение, паузы, мочеиспускание) до обескураживающе прозаических и ту­пых (но с миссионерским усердием), когда он, например, смотрел по телику футбол. С тех пор я много раз проде­лывала это с другими людьми гораздо грязней, но никог­да и ни с кем после него не ощущала такой свободы – словно с меня спадали какие-то цепи, и не было границ моим возможностям.

Он был первый, кто принялся шлепать меня по попе ракеткой для пинг-понга. В ответ я взяла кожаную плетку-двухвостку, когда он становился на четвереньки, прикры­вая от ударов гениталии. У него была богатая коллекция самой изощренной и кондовой порнографии – прежде я никогда такой не видела, кроме того, мы постоянно поку­пали и доставали все новые журналы и с энтузиазмом изучали наши приобретения. Он особенно любил – соитие в воде, анальный секс, лица женщин, закапанные спер­мой, напоминающей лягушачью икру. Все это заняло в нашей коллекции достойное место. Даже вещи, которые не очень ему нравились, такие как скотоложство и лесбий­ский секс, не выбрасывались – он был настоящий коллек­ционер. Нам нравилось спокойно разглядывать мужские и женские тела в откровенных позах. Для нас это было просто упоительно. Куда лучше, чем подглядывать тайком где-нибудь в раздевалке спортзала или бросать вороватые взгляды на чье-нибудь голое тело, пока на него не набро­шена одежда или не погашен свет.

Потом в моей жизни появился А-2, и я решила рас­статься с А-1 – мы были вместе уже несколько лет и при­выкли друг к другу. А-2 оказался очень чутким любовни­ком. Он был не только нежным и ласковым, но сильным и основательным, и он никогда не торопился. И еще мне казалось, что он никогда не делает лишних движений, я была очарована тем, как он ходит большими и размерен­ными шагами. Белокожий, с белокурыми волосами, он порой выглядел совершенным подростком. Да он и в са­мом деле был совсем мальчик, только очень крупный. На протяжении всего нашего романа я всегда чувствовала, что никакое мужское тело, никакое мужское прикоснове­ние до сих пор не казалось мне столь правильным и точ­ным. В том, что он проделывал со мной, не было ничего лишнего, все и всегда было четко отмерено и гармонично. Его пальцы, его язык неизменно совершали именно то, что я всегда ждала от мужчины, таким я себе представляла безупречного любовника. Тело его было худощаво, но мускулисто. Он был высок, но не слишком, в самый раз. В общем, ничего лишнего.

Дома у него была стиральная машина, а у меня тогда еще не было. Как-то раз я забежала к нему постирать и обнаружила в стиральной машине свои трусики.

– Интересно, как они сюда попали? – спросила я.

– Когда ты на той неделе ушла, я страшно скучал, ну вот и решил их немного поносить, – ответил он.

Я внимательно их осмотрела. Бедра его были столь узки, что трусики пришлись ему впору, он не порвал и даже не растянул.

– Хочешь, оставлю тебе несколько штук? – пошутила я.

– Пожалуй, – серьезно ответил он.

У меня был ключ от его квартиры. Проснувшись и позавтракав (если очень хотелось есть, то яйца всмятку с жареным хлебом, а если не очень – капучино и тоненький кусочек халы), я прыгала на велосипед и мчалась прямо к его дому. Вставал он обычно поздно, и когда я приезжала, то заставала его еще под душем. Дверь в спальню обычно бывала распахнута, и я тут же направлялась к шкафчику, в котором лежало штук двадцать, а то и больше, трусиков. Выбрав какие-нибудь, я клала их в ящичек его тумбочки, стоявшей возле кровати, и возвращалась в гостиную. Он выходил и одевался. Никаких комментариев по поводу трусиков, их он оставлял на потом.

Почти все дни мы проводили вдвоем. Он работал дома, а я в то время подрабатывала в книжном магазине непо­далеку. Когда я сидела в магазине, он, бывало, делал пере­рыв и приносил мне горячий кофе или чай. Мы читали литературные приложения к журналам. Я советовала ему, что стоит читать, а что – барахло. Коллеги мои по работе были: чокнутая тетка лет за пятьдесят, непросыхающая от абсента, и всегда отсутствующий начальник с вечно несча­стным лицом. Почти каждую неделю мне приходилось отрабатывать их часы, но меня это не расстраивало. Там же были книги, много книг. Бывало, в магазин заходили известные авторы, и это были волнующие моменты. Правда, я приметила, что все они сначала мчались к полкам, что­бы проверить, стоят ли на месте их книги и хорошо ли видны заголовки и их имена, а уж потом подходили ко мне поздороваться.

Дата добавления: 2015-10-13