С.Н. Булгаков: О Первохристианстве. (Адольф Гарнак. Сущность христианства).

Статьи «О первохристианстве», «Первохристианство и новейший социализм» и «Апокалиптика и социализм» говорят о первохристианстве как имеющем свою тайну особо близкого общения со Христом, настолько подлинного и живого, что оно нормативно для всех последующих эпох христианства. Наша традиция — это мост, ведущий к первохристианской простоте, но мы — дети поздних эпох. В то время многие в Европе думали, что первохристианство — это какой-то изначальный распределительный социализм. С.Булгаков отверг такие ассоциации. Христианство и социализм духовно противоположны. Ап. Павел призывал прежде всего трудиться и служить Богу и ближнему в любви и истине. Социализм, напротив, зовет людей жить «во имя свое», ставя себя на место Бога, и это — «путь демонический, ведущий к царству антихриста» (17, с.204).

Откуда же тогда социализм, если он не от Христа и апостолов? От древней иудейской апокалиптики, — отвечает С.Булгаков., а ее проявлением было «своеобразное социально-революционное террористическое движение, зелотизм» (с.211). После разгрома Израиля римлянами все это отвергла еврейская «талмудическая мудрость», но сама эта апокалиптика проникла на периферию христианства. Для нее характерен хилиазм, с убеждением, что в ходе истории будет достигнуто на земле тысячелетнее царство торжествующего добра. Примером обмирщенного хилиазма является вера в прогресс. Она, разумеется, ложна, но популярна. Иудейский хилиазм возвещал мессианское царство, хилиастические идеи были во времена Реформации, а также британской революции, когда революционное восстание толковалось как нужный этап на пути к тысячелетнему царству, идеальному обществу или попросту земному раю. Отсюда и социализм: «Социализм есть апокалипсис натуралистической религии человекобожия» (с.241). Появление социализма христиане должны воспринять как грозный вызов, на который нужно дать ответ путем исправления себя по заповедям Божиим.

Согласно Гарнаку, главная задача историка состоит в том, чтобы в исторических событиях Евангелий отделить истину от неправды, отчистить ядро зерна от окружающей его шелухи. Таким образом, Гарнак, в отличие от Штрауса, признает историчность Евангелий, но рассматривает свидетельства учеников как субъективные. Иисус не был сыном Божьим. Он не проповедовал Себя, но свидетельствовал об Отце. Гарнак утверждал, что:

«Обозревая проповедь Христа, мы можем разделить ее на три круга. Каждый круг содержит в себе все благовествование; следовательно, оно в каждом достигает полного проявления. Во-первых, Царство Божие и его приближение. Во-вторых, Бог-Отец и бесконечная ценность человеческой души. В-третьих, высшая справедливость и заповедь любви. Величие и сила проповеди Христа заключается в том, что она так проста и при этом так богата» (Гарнак, 37-38)

Гарнак отверг чудеса Иисуса на основании четырех аргументов. Первый аргумент гласил, что Евангелия были написаны во времена, когда каждый человек чувствовал себя окруженным сверхъестественными событиями. Не имея правильного понимания, что является возможным, а что нет, люди истолковывали любые непонятные им вещи через призму чуда. Однако в то время даже не было четкого определения, что такое «чудо», это определение было выведено только с появлением науки. Поэтому очевидцы деяний Христа неверно истолковывали Его дела, трактуя их в рамках сверхъестественного. Второй аргумент, состоял в утверждении, что всем выдающимся личностям, среди которых был и Иисус, после смерти приписывали чудеса. Третий аргумент состоял в заявлении, что все происходящие в мире события, строго подчинены законам природы. Чудес, как нарушение природных законов – не существует. Последний аргумент гласил, что даже если наука не может дать природное объяснение определенным явлениям, это не означает, что они представляют собой чудеса. Законы природы, взаимодействуют с другими «силами», которые могут быть еще не известны современным ученным. Но все эти «необъяснимые события» обязательно являются следствием естественных причин, а значит, имеют свое объяснение.

Главной задачей Гарнака во всех его трудах было показать, как заповеди Христа, не имевшие ничего общего с авторизированными церковными институтами и доктринами, оказались закованными в доктрины церкви. Он также хотел обосновать идею том, что для сохранения христианского учения в современном мире необходимо освободить его от догматических представлений о Боге и Христе, созданных для выживания религии в эллинистическом мире.

Если Баур был представителем гегельянства в богословии, то Гарнак, вслед за Ричлом, отдавал предпочтение Канту и неокантианству. Поэтому он не признавал возможности умозрительного постижения запредельных тайн, ограничивая религию областью этики и «внутренних переживаний». Именно это он и считал подлинной сущностью христианства. Желая оставаться на «чисто исторической» почве, Гарнак задавал вопрос: «что следует считать исходной точкой христианства?» — и отвечал: «Иисуса Христа и Его Евангелие».

Однако Христос для Гарнака — не богочеловек, а только величайший из людей, который как никто глубоко пережил чувство Богосыновства, что послужило основой апостольской проповеди. Гарнак не отрицает, что возникновение этой общины тесно связано с верой в воскресение, но толкует пасхальный догмат в плане «духовном». «Если бы, — говорит Гарнак, — это Воскресение означало лишь, что умершая плоть и кровь вновь ожили, мы живо покончили бы с этим преданием. Но ведь это не так. Уже в Новом Завете различают пасхальное благовествование о пустом гробе и явлениях Христа от веры в Воскресение... Вера в Воскресение зиждется на убеждении в торжестве Распятого над смертью, в силе и благости Бога и в жизни Того, Кто был первородным из многих братьев... Что бы ни случилось у гроба и во время явлений — одно неопровержимо: этот гроб сделался родником нерушимой веры в торжество над смертью и вечную жизнь» («Сущность христианства»).

Таким образом, тайна воскресения Христа есть, по Гарнаку, лишь результат необыкновенного воздействия личности Иисуса и Его учения, которое есть «сама религия» в ее истинной форме.

В «Истории догматов» Гарнак изобразил развитие церковного и догматического христианства как историю длительного упадка. Гностики начали «острую эллинизацию» Евангелия, которая завершилась в вероучительной метафизике, чуждой учению Христа, а иудео-латинский дух превратил церковь в организованный институт. Только германский протестантизм сумел вернуться к Евангелию. Но даже Лютер оказался слишком робким. «Надо, — писал Гарнак, — сохранить и продолжить то, что он начал», иными словами, «освободить» Евангелие от наносных пластов и обрести «простую веру», веру «в того Бога, Которого Иисус Христос называл Своим Отцом и Который является и нашим Отцом».

Дата добавления: 2015-09-07