Глава 25. От парковки до входа в холмы идти было долго и холодно

От парковки до входа в холмы идти было долго и холодно. Снег был мне по колено, и я, несчастная смертная, не прошла бы по нему в мини‑юбке и на четырехдюймовых шпильках. Или ноги переломала бы, или обморозилась. Так что меня нужно было нести, а только Баринтус не промок насквозь. У всех остальных одежда застыла на ледяном ветру, и те, кто не был магически защищен от холода, дрожмя дрожали.

Баринтус нес меня с легкостью. С его ростом он и не замечал сугробов, в которых я бы увязла напрочь. Я всегда помнила, что он на два фута выше меня, но сейчас, прижатая к его широченной груди, как никогда прочувствовала его физическую мощь.

Чувство это было и приятно, и беспокойно. Свернувшись у него в руках калачиком, я чувствовала себя совершенным ребенком. Когда я и правда была ребенком, он не раз носил меня на руках, но недавние воспоминания не давали мне теперь испытывать к нему дочерние чувства. Прижимаясь к его сильному телу, я не чувствовала смущения, но и спокойствия тоже не было.

Я выглянула из уютного гнезда, которое он сотворил для меня из своего плаща. Непонятно было, не мерзнет ли он без плаща. Он смотрел прямо перед собой, а на меня не обращал внимания, словно и правда нес ребенка. Может, он и считал меня ребенком. Может, случившееся на пресс‑конференции не слишком поменяло его отношение ко мне. Магия для него значила много, но что до остального – как знать, может, я так и осталась для него только дочерью старого друга. Он всегда был мне настоящим дядей – он, а не кровные родственники.

Если бы кто угодно – или почти кто угодно – из стражей только что пережил бы со мной столь интимный момент и тут же перестал замечать, я бы что‑нибудь предприняла, чтобы напомнить ему о своем существовании. Но это был не кто угодно, а Баринтус, и приставать к нему казалось мне недостойно ни его, ни меня.

Наверное, я вздохнула сильнее, чем собиралась, потому что изо рта у меня вырвалось облачко пара.

– Ты не замерзла, принцесса?

Как только он спросил, я поняла, что вообще‑то должна мерзнуть. Ноги у меня были практически голые, да и сверху не слишком много надето.

– Нет, мне тепло, только почему? – Обращение тоже меня удивило. – Ты назвал меня "принцесса". Ты никогда не называл меня по титулу.

Он посмотрел на меня, прозрачное веко мигнуло и снова спряталось.

– Тебе не нравится, что тебе тепло?

– Это уход от ответа, а не ответ, друг мой.

Баринтус коротко хохотнул, что сходило у него за смех. Он так крепко прижимал меня к груди, что этот звук отдался у меня по всему телу, лаская в местах, где только магия могла меня касаться.

Я вздрогнула от неожиданной ласки.

– Прошу прощения, принцесса. Я уже очень давно не ощущал такой силы. Уйдет немало времени, пока я снова научусь владеть ею как прежде.

– Ты не даешь мне мерзнуть.

– Да, – подтвердил он. – Ты не чувствуешь?

Мысленные щиты, которые я носила день и ночь, охраняли меня, не давали погрузиться в мир чудес и волшебства. Многие фейри просто живут в сырой магии, одевающей все сущее, но мне еще ребенком это казалось слишком пугающим, сводило с ума. Отец научил меня ставить барьер от шума повседневной магии. Но чары, творимые у меня над головой, я не могла не ощутить. Даже сквозь щиты.

Я не стала убирать щиты – слишком уж близко мы подошли к границе волшебной страны. Не знаю, то ли дело в смертной крови, то ли просто я слабовата в магии, но без щитов воздействие волшебной страны мне трудно было выносить. Впрочем, если бы дело было в этом, то смертные вообще не смогли бы долго жить среди нас. Мэдлин Фелпс, к примеру, не имеет ни магических, ни парапсихических талантов. Как же она живет? Как удается ей не сойти с ума под пение ситхена?

Я высунула из‑за щитов тоненький магический щуп. Некоторым сидхе пришлось бы сбрасывать щиты полностью, но им зато не нужна была бы такая плотная защита. Что‑то теряем, что‑то находим – так всегда.

Теперь я чувствовала покров магии Баринтуса над нашими головами словно невидимую тяжесть. Мы двигались в ореоле его магии. "На ощупь" эта магия казалась теплой и как будто жидкой. Я закрыла глаза и попыталась мысленно увидеть его щиты. Возник образ воды и волн – бирюзовых и притягательных, теплых как кровь волн у дальних берегов, где не знают зимы.

Я могла бы добиться сходного эффекта, призвав солнечное тепло или память о теплых телах под одеялом, но удерживать чары на ходу мне было бы нелегко. Стоя на месте, такие щиты я создавала без труда, но при движении возникали сложности.

– Какая теплая вода, – заметила я.

– Да, – сказал он, не глядя на меня.

Гален догнал нас и пошел рядом, дрожа в мокрой одежде. Короткие волосы звенели льдинками, а на щеке красовался свежий порез. Замерзшие прядки как раз доставали до щеки.

– А если я тебе на спину запрыгну, ты и меня согреешь?

– Сидхе неподвластны холоду, – бросил Баринтус.

– Не надо обобщений, – сказал Гален, стуча зубами.

Никка брел с другой стороны от нас и тоже дрожал.

– Я никогда еще так не мерз. – Плотно сжатые крылья подернулись инеем и походили на заснеженный витраж.

– Это из‑за крыльев, – крикнул откуда‑то сзади Шалфей. Эльфа нес на спине Рис, на вид совершенно не страдавший от холода. Но Шалфей весь скукожился, и я удивилась, почему Рис не поможет ему справиться с холодом, как Баринтус помог мне. – Мы, бабочки, для снежных зим не приспособлены.

– Я сидхе, – возразил Никка.

– Да и я теперь вроде бы, только у меня вот‑вот яйца отвалятся.

Гален расхохотался и чуть не упал.

Дойл крикнул, обернувшись к нашей маленькой компании:

– Заканчивайте болтовню. Быстрее доберемся до холма – быстрее согреемся.

– Почему это ты не мерзнешь? – спросил Гален.

Ответил ему Аматеон, шагавший справа у края дороги. Он весь дрожал, а заиндевевшие подстриженные пряди резали ему щеки каждый раз, когда ветер задувал их на лицо.

– Мрак не мерзнет.

– Холоду тоже холодно не бывает, – крикнул Онилвин с левого фланга. Он тоже трясся, но у него хотя бы волосы были достаточно длинные, чтобы держаться в прическе и не ранить лицо.

При имени Холода я невольно глянула назад – он шел последним. Не потому, что не мог идти быстрей – мог, конечно же, холод был ему нипочем, но Дойл приказал ему охранять тыл. Одно покушение на мою жизнь уже состоялось, нельзя было рисковать.

Одного из своих мужчин я недосчиталась. Пришлось приподняться, чтобы разглядеть Китто, ковыляющего в хвосте процессии. Наверное, я попросила бы ему помочь, но тут Холод выудил его из сугроба и усадил себе на плечи. Без всякой просьбы, без единого намека.

Китто не сказал "Спасибо": они с Холодом оба стары, а старейшие среди нас высказанную вслух благодарность считают оскорблением. Современные любезности принимаются без проблем только теми, кто младше трехсот лет. А значит, только мы с Галеном могли бы обрадоваться, услышав "спасибо". Все прочие были староваты.

Я вернулась в теплое гнездо из магии и рук Баринтуса.

– Так почему я вдруг стала для тебя "принцесса", Баринтус? Ты с самого моего детства звал меня Мередит или малышка Мерри.

– Ты уже не ребенок. – Он упорно смотрел вперед, словно на пути следовало ждать неприятностей. И вряд ли он опасался сугробов.

– Ты хочешь установить между нами дистанцию?

– Нет. – После секундной паузы на губах у него появилась улыбка. – Ну, может быть, но я не это имел в виду.

– Тогда в чем же дело?

Он посмотрел на меня, и прозрачное веко опять мигнуло.

– Ты принцесса и наследница трона. У меня слишком много врагов, чтобы мне позволили остаться в твоей постели.

– Но когда узнают, что к тебе вернулась сила бога...

– Ох нет, Мередит. Если только об этом узнают, меня постараются убить раньше, чем сила вернется ко мне полностью.

Я хотела сказать: "Они не посмеют", но вовремя поняла свою глупость.

– Очень было опасно оставаться при дворе и обеспечивать поддержку моих притязаний на трон?

Он опять отвел глаза:

– Не очень.

– Баринтус, – сказала я с укором, – только правду.

– Я не лгу, принцесса. Не очень – правдивый ответ.

– И полный?

Он невольно улыбнулся:

– Нет.

– А полный ответ ты мне дашь?

– Нет.

– Но почему?

– Потому что не хочу, чтобы ты волновалась, когда снова уедешь.

– Всех других, кого узнало кольцо, тетя отправила в Лос‑Анджелес со мной.

– Ты же слышала, как меня называют за спиной?

– Делатель королей, – сказала я.

– Теперь чаще – делатель королев. – Он качнул головой, и порыв ветра плащом взметнул синие волосы. – Уже тысячу лет все подозревают меня в тайном влиянии на трон. И ты думаешь, никто не возразит, когда я стану твоим консортом, а в перспективе – королем? – Он опять покачал головой. – Нет, Мередит, даже королева это осознает. Потому она и не послала меня с тобой в Лос‑Анджелес. У меня слишком много силы и слишком много врагов, чтобы подпустить меня так близко к трону.

– А если я от тебя забеременею?

Он уставился в пустоту.

– У нас уже все было, Мередит. Большего королева нам не позволит.

– В машине ты говорил по‑другому, ты не возразил Усне.

– Там было слишком много ушей, и не все принадлежали друзьям.

– Баринтус...

Он предостерегающе качнул головой. Я оглянулась: Аматеон и Онилвин оказались ближе к нам, чем прежде. Может, достаточно близко, чтобы слышать наш разговор. Я практически была уверена, что они шпионят для Андаис, вопрос был только, для кого еще они шпионят? Верит ли сама Андаис, что все тайны они откроют ей одной? Нет, вряд ли она рассчитывает на их преданность – только на страх. А что все сидхе боятся ее больше кого бы то ни было, Андаис могла не сомневаться.

И все же кто‑то попытался меня убить. Отважился вызвать гнев королевы. То ли ее стали меньше бояться, то ли нельзя править одним страхом. Меня ее власть Королевы Воздуха и Тьмы пугала до чертиков, но я никогда не верила, что одного только страха хватит, чтобы править сидхе. Мой отец, правда, тоже так считал, и его мягкосердечие привело его к гибели. Если я все же доживу до восшествия на престол, я не смогу стать такой, как Андаис, – духа не хватит. Но и вести себя как отец я не могу – сидхе и так считают меня слабой. Если я буду относиться к другим с пониманием, как отец, – это станет моим концом. А если нельзя править ни страхом, ни любовью, то что остается? Ответа у меня не было. А когда в зимнем сумраке перед нами выросли холмы волшебной страны, я подумала, что не там искала ответа. Два слова всплыли у меня в голове, словно кто‑то их шепнул: "безжалостно" и "справедливо".

Можно ли быть одновременно справедливой и безжалостной? Разве безжалостность не несправедлива? Я всегда считала так, и этому учил меня отец, но может быть, есть какой‑то средний путь? А если есть, смогу ли я его нащупать? И хватит ли у меня силы, хватит ли поддержки двора, чтобы идти по этому пути? Вот на этот вопрос ответа у меня не было точно. Потому что весь мой опыт в политике говорил, что никто не знает своей истинной силы, не знает, насколько верны друзья и сильны союзники, – пока не дойдет до дела, а тогда остается только победить или проиграть, выжить или умереть.

Дата добавления: 2015-09-06