В.М. Кондратьев

Русская идея: содержание и форма выражения

Содержание и форма – соотносительные понятия, представляющие две взаимосвязанные, но существенно различные характеристики какого-либо предмета (объекта познания). Своему происхождению форма обязана взаимодействию содержания одного предмета с содержанием другого, в качестве которого может выступать и окружающая среда. Форма общения, например, зависит от характера взаимодействия субъектов.

Форма предстаёт как более устойчивое образование, в отличие от содержания предмета. Содержание общения, как правило, постоянно обновляется, а форма может не изменяться. Форма оказывается границей разделения (или соединения) объектов и, тем самым, образом их содержания. Очевидно, если по каким-либо причинам содержание предмета существенно изменится, то при взаимодействии с другим предметом оно, скорее всего, примет иную форму. Нашему восприятию прежде всего доступна форма предмета как его устойчивая характеристика. Содержание же можно уподобить «вещи в себе», познание которой требует специального приложения сил.

Когда мы говорим, что все предметы имеют содержание и форму, то это вовсе не означает возможность познания их в равной степени. Например, мы видим математический символ «х». Мы узнаём этот символ по известной нам форме, а содержание «х» нам не известно. Оно выявляется лишь при взаимодействии с другими математическими символами, например: х + 2 = 4. Число «2» в данном случае является содержанием (значением) символа «х».

Если от чисел перейти к словам, то мы заметим ту же закономерность: значение слова, взятого самого по себе, известно нам лишь формально. Конкретное же значение его содержания определяется лишь в составе предложения, т.е. в результате взаимодействия с другими словами. Например, значение слова «рама» проясняется в предложении: «Мама моет раму».

Однако эффективность действия данного принципа (определения содержания) весьма различна для слов, имеющих вещественные денотаты (апостериорные понятия) и имеющих невещественные денотаты (априорные понятия). Например, мало что проясняют следующие определения: «Свобода есть осознанная необходимость» (Спиноза), «Красота есть обещание счастья» (А. Франс), «Бог – есть Любовь». Можно спросить: почему так? Ответ очевиден: потому, что свобода не сводится к осознанию необходимости, красота – к обещанию счастья, а Бог – к ощущению любви. Иначе сказать, можно привести другие определения, например: «Свобода есть отсутствие зависимости», «Красота – незаинтересованное удовольствие» (Кант), «Бог есть Истина». Итак, формальное знание слов («свобода», «красота», «бог») не раскрывает нам их содержания. Точнее сказать, форма скрывает от нас содержание, в наличии которого мы уверены.

Для объяснения данного феномена в древнегреческом языке существуют слова ίδέα и είδος. Ίδέα означает «соотноситься с формой», т.е. с είδος. Иначе сказать, ίδέα выполняет роль содержания είδος, формы [1, с. 282, 289]. Очевидно, нельзя созерцать содержание идеи, оно неопределенно, сверхчувственно, а форма, напротив, доступна восприятию. У Платона, душа человека, поднявшись в небо, встречается с είδος, с формой, или с образом, ίδέα.

Примем к сведению, что у греков есть ещё понятие νόησις (ноэсис), означающее «мысль, познание в его наиболее высоких формах, улавливающее идеи, как правило, непосредственным образом» [1, с. 297]. В русском языке его эквивалентом, что очевидно, выступает понятие интуиции.

Итак, когда мы употребляем слово «идея», следует иметь в виду, что оно представляет нам лишь форму (некое «х»), за которой скрывается в принципе различное (неопределённое) содержание. Поэтому философы различают понятие и идею, хотя и то, и другое внешне (со стороны формы) выглядят одинаково, как слово вообще. Высказывание Гегеля «понятие ещё не есть идея» (так как значение понятия ограничено), может быть подвергнуто операции обращения: идея ещё не есть понятие [2, с. 348]. Иначе сказать, идею нельзя о- предел- ить согласно правилам логики, т.е. установить предел значению её содержания. Наше понимание идеи (понятие идеи), таким образом, сводится лишь к представлению формы какого-либо содержания. Идея подобна ёмкости, наполнение которой зависит от желания и возможностей её владельца. Так, из скрытых возможностей идеи проистекает популярный ныне конструктивистский подход.

В познании идеи, следовательно, велика роль творческой деятельности субъекта, как, например, в познании идеи музыкального или литературного произведения, полотна художника. Субъективность существования идеи отчётливо представлена Гегелем: «…Идея вначале (zunächst) есть лишь единая, всеобщая субстанция, но в своей развитой, подлинной действительности она есть субъект и, таким образом, дух.

Идею, поскольку она не имеет своей исходной и опорной точки некоторого отдельного существования, часто принимают за чисто формально-логическое. <…> Точно так же ложно представление, будто идея лишь абстрактна. Она, конечно, абстрактна, но лишь постольку, поскольку всё неистинное в ней исчезает; но в самой себе она существенно конкретна, ибо она есть свободное, самоопределяющееся и, следовательно, определяющее себя к реальности понятие» [2, с. 400 – 401]. «…Идея есть вечное творчество, вечная жизненность и вечный дух» [2, с. 403]. «Идея существенно есть процесс…» [2, с. 404].

В то же время идее как продукту взаимодействия человека с миром присуща и объективность существования. «Идея, – поясняет Гегель, – есть истина в себе и для себя, абсолютное единство понятия и объективности. Её идеальное содержание есть не что иное, как понятие в его определениях. Её реальное содержание есть лишь раскрытие самого понятия в форме внешнего наличного бытия, и, замыкая эту форму (Gestalt) в своей идеальности, идея удерживает её в своей власти, сохраняет таким образом себя в ней» [с. 399 – 400].

Интерпретацию объективности «идеи» мы встречаем и у русского философа П.Д. Юркевича (учителя В.С. Соловьёва): «Для ясности мы можем различить резко выдающиеся формы нашего познания: представление, понятие и идею. <…> В представлении мышление и бытие встречаются как бы случайно; представление обозначает самое крайнее несовпадение мысли и предмета. В понятии мышление и бытие связуются необходимо, однако движутся, так сказать, параллельно друг к другу: здесь мышление есть спокойный и беспристрастный зритель или наблюдатель явления… В идее мышление и бытие совпадают друг с другом: мысль, или разум, признаются объективную сущностью вещей; идея познаётся как основа, как закон и норма явления…» [3, с. 11 – 12].

Удачно П.Д. Юркевич выражает и процессуальность идеи как способа её существования, исходную её неопределённость: «идея предполагается как начало изъясняющее, дающее свет действительности, по силе которого она может быть видима и доступна нашему пониманию…» [3, с. 16].

Другой наш соотечественник, А.Ф. Лосев, считал возможным говорить об идее как «арене формирования смысла в слове» [4, с. 46]. В понимании идеи мы можем ориентироваться на выделение им двух принципов выявления значения слова: принцип бесконечного варьирования значения слова, и принцип предметной постоянной однозначности слова [4, с. 40]. Очевидно, мы имеем право применить этот принцип и к анализу значения слова идея. В этом случае однозначность идеи – это общее содержание (лишь форма) для проявления всех её значений, а «бесконечность варьирования» – следствие неопределённости её (идеи) содержания.

Значительный вклад в понимание и освещение истории общественных (социальных) идей внёс английский исследователь А.Н. Уайтхед. «Любая общая идея, – по его замечанию, – проходит сквозь историю в своих специфических формах, обусловленных особенностями бытия людей и уровнем их цивилизации. Наиболее общие идеи редко получают сколь-нибудь точное словесное выражение. Они лишь как бы угадываются в специфических формах, соответствующих тому или иному времени. Их эмоциональная окраска частью зависит от не вполне осознанного ощущения высокой значимости самих наиболее общих идей, частью от особого интереса, проявляемого к данным специфическим формам» [5, с. 394].

Наиболее общие социальные идеи – это идеи единства и блага, а также свободы, равенства, справедливости. А когда социальные идеи овладевают массами, как писал К. Маркс, они становятся материальной силой. Овладение идеями означает становление их идеалами и убеждениями людей. Это – длительный исторический процесс. Идея освобождения от рабства, как показывает А.Н. Уайтхед, имеет тысячелетнюю историю. «Первый шаг – запрет использования рабского труда в Англии с 1808 г., второй – выкуп и освобождение всех рабов в британских доминионах в 1833 г. Последняя акция обошлась в 20 миллионов фунтов… <…> Но проблема рабства не была снята вовсе, напротив, она приобрела новые и опасные формы в связи с колонизацией африканских племён европейскими и арабскими странами. <…>

Мы видим, как всё же медленно работают идеи: ведь две тысячи лет прошло с основания платоновской Академии, со времён реформ, предлагавшимися римскими правоведами-стоиками, со времён составления Евангелий» [5, с. 409].

Не бесполезно нам и указание английского исследователя на основу идеи свободы: «интеллектуальный источник этого движения восходит к двухтысячелетней давности рассуждениям греческих философов о том, что такое человеческая душа и каково её место в мире изменений» [5, с. 413]. Таким образом, «греческая метафизика перерастала в социальную концепцию человеческой свободы» [5, с. 414].

Согласимся и со следующим замечанием А.Н. Уайтхеда: «История идей – это история ошибок. Но несмотря на все ошибки – это также и история постепенного очищения поведения. Когда социальные условия изменяются к лучшему, гарантией от возврата к прежним мерзостям служит возрастающее влияние сознательно воспринимаемых идей. И в этом смысле Платон был прав, когда говорил, что сотворение мира – т.е. мира цивилизованного – есть победа убеждения над силой» [5, с. 415].

«Русская идея», как и иная общая (национальная) идея, имеет свою историю. Формирование её содержания определялось как минимум двумя факторами: территорией и историей. Именно расположенностью её территории на европейском и азиатском континенте обусловлена специфика её содержания. Проблема ориентации страны на Восток или Запад является центральной для понимания прошлого и будущего России. Символом этой проблемы служит герб России – двуглавый орёл, одной головой обращённый на Восток, другой – на Запад.

Для многоэтничной, многоязычной, многоконфессиональной страны проблема единства (взаимодействия) народов всегда будет ключевой. Поиск Русской идеи – есть поиск способа решения её национального вопроса. Можно сказать иначе: национальный вопрос задаёт форму русской идее, а содержание её представлено различными социальными, в том числе религиозными, учениями. Поэтому нас не должно удивлять множество способов выражения русской идеи. У наиболее выдающихся представителей русской мысли мы находим известные нам черты идеи. Так, В.С. Соловьёв объективность идеи (её формы) выражает принадлежностью её Богу: «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности» [6, с. 187]. Для христианского Бога все народы равны, но не таков земной мир. Поэтому идеалом общественного устройства, согласно В.С. Соловьёву, является всеединство народов. Для этого нужно «раскаяться в своих исторических грехах и удовлетворить требованиям справедливости, отречься от национального эгоизма, отказавшись от политики русификации и признав без оговорок религиозную свободу – вот единственное средство для России приуготовить себя к откровению и осуществлению своей действительной национальной идеи, которая – этого не следует забывать – не есть отвлечённая идея или слепой рок, но прежде всего нравственный долг» [6, с. 199].

«Вселенская Церковь… не исключает, однако, наличного многообразия наций и государств. <…> Церковь признаёт права наций, нападая в то же время на национальный эгоизм; она уважает власть государства, но противоборствует его абсолютизму. Национальные различия должны пребывать до конца веков; народы должны оставаться на деле обособленными членами вселенского организма. Но и сам этот организм должен также существовать на деле…

Чтобы достигнуть идеала совершенного единства, нужно опираться на единство не совершенное, но реальное. Прежде чем объединиться в свободе, нужно объединиться в послушании. <…>

Истинная будущность человечества, над которой нам надлежит потрудиться, есть вселенское братство, исходящее из вселенского отчества через непрестанное моральное и социальное сыновство» [6, с. 201].

Проблема достижения «идеала совершенного единства» народов – вечная проблема человеческого существования. Одним из оснований её решения может служить историческая тенденция возрастания степени самостоятельности работника (раба, крепостного, наёмного рабочего), эксплицитно содержащаяся в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса. Среди русских мыслителей заслуживает серьёзного внимания концепция достижения реального единства, представленная Н.Я. Данилевским в работе «Россия и Европа». Реальность идеи предоставления нациям права на самоопределение вплоть до отделения, провозглашённой Октябрьской революцией 1917 года, ограничена, как показывает история многих государств, революционной эпохой.

Поиском способа решения национального вопроса был обеспокоен и Н.А. Бердяев: «Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить её задачу и место в мире» [7, с. 296]. «Россия, – считает Н.А. Бердяев, – не может определять себя, как Восток, и противополагать себя Западу. Россия должна сознавать себя и Западом и Востоко-Западом, соединителем двух миров, а не разделителем» [7, с. 308]. Можно было бы сказать резче: Россия должна сознавать себя и Западом и Востоком.

Идею единства Запада и Востока, применительно к России, выражает понятие «Евразия». «Евразия, – по замечанию Н.С. Трубецкого, – есть географическое, экономическое и историческое целое» [Цит. по: 8, с. 28]. Не будем в данном случае дискутировать по числу необходимых признаков, определяющих содержание идеи Евразии. Сейчас нам важнее иное: обратить внимание на востребованность данной формы выражения Русской идеи в начале XXI века, как и в начале XX века. Прислушаемся к голосу российского этнолога Э.А. Баграмова: «История показывает, что Российская империя, а затем Союз ССР сформировались как территориальное целое на огромных евразийских просторах на базе ряда факторов: геополитических (срединный материк – по преимуществу сухопутное пространство), экономических (складывавшееся в течение длительного времени разделение труда, хозяйственная взаимозависимость), исторических (множество народов, между которыми установились межнациональное и межконфессиональное согласие), культурно-цивилизационных.

Русская, казахская, татарская, башкирская, чувашская, якутская, а также другие национальные идеи, не утрачивая своей самобытности, трансформируются в евразийскую, которая выражает устремления всей исторически складывающейся общности народов» [8, с. 32].

В заключение отметим возможную связь между содержанием национальной идеи и российским воспитательным идеалом. Процитируем с этой целью высказывание авторитетных исследователей национальных проблем образования М.Н. Кузьмина и О.И. Артёменко: «…Мы всё же должны отвлечься от близких и милых сердцу, но сегодня во многом уже исторических категорий соборности, общности и иных атрибутов предшествующей социальной организации и определиться в объективной исторической оценке этого нового типа: свободной, индивидуально и гражданственно ответственной личности…

Цель формирования такого национального типа личности должна найти отражение и в новой российской национально-государственной идее, главным смыслом которой должно стать не новое собирание земель за пределами исторических границ (воспитательный идеал далёкого прошлого – В.К.), а действительное обеспечение возможностей для раскрытия и свободного развития индивидуально и гражданственно ответственной личности (современный воспитательный идеал – В.К.)» [9, с. 55]. Образование человека (образовательный идеал), в нашем понимании, и есть обретение им осознанной самостоятельности в освоении пространства и времени его жизни. Сохранение существующего жизненного пространства означает устойчивость условий образования, возможность свободного развития личности.

Итак, форма Русской идеи объективна, а содержание субъективно. Именно субъективность содержания идеи позволяет использовать различные европейские, американские или азиатские социальные учения в устроении России, как и обратно, достижения российских исследователей на Западе или на Востоке. На сегодня мы располагаем опытом (не безошибочным) использования учения К.Маркса в создании социалистической России и экономических учений Запада в России конца XX начала XXI века. Сделать выводы из имеющегося опыта – долг обществоведов, наш долг перед будущей Россией.

Использованная литература.

1. Дж. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. I. Античность. – ТОО ТК «Петрополис», 1994. – 336 с.

2. Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. – М.: Мысль, 1974. – 452 с.

3. Юркевич П.Д. Идея // Юркевич П.Д. Философские произведения. – М.: Издательство «Правда», 1990. – С. 9 – 68.

4. Уайтхед А. Приключение идей // Уайтхед А. Избранные работы по философии: Пер. с англ./ Сост. И.Т. Касавин: Общ. ред. и вступ. ст. М.А. Кисселя – М.: Прогресс, 1990. – С. 389 – 702.

5. Лосев А.Ф. Философия имени // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М.: Издательство «Правда», 1990. – С. 11 – 194.

6. Соловьёв В.С. Русская идея // Русская идея / Сост. И авт. Вступ. статьи М.А. Маслин. – М.: Республика, 1992. – С. 186 – 204.

7. Бердяев Н.А. Душа России // Русская идея / Сост. И авт. Вступ. статьи М.А. Маслин. – М.: Республика, 1992. – С. 296 – 312.

8. Баграмов Э.А. Национальная идея в евразийском контексте // Философские проблемы науки и образования: Сборник научных статей /отв. ред. В.В. Рябов, Н.П. Пищулин. – М.: МГПУ, 2006 – 201 с.

9. Артёменко О.И., Кузьмин М.Н. Россия: формирование человека гражданского общества в полиэтничном социуме (историко-социокультурный аспект) // Лекторский В.А., Кузьмин М.Н., Артёменко О.И., Баграмов Э.А., Гараджа В.И. Проблемы идентичности в трансформирующемся российском обществе и школа. Под ред. М.Н. Кузьмина. – М.: ИНПО, 2008. – 176 с.

Дата добавления: 2015-09-06