Критический пересмотр принципов классической философии и общая характеристика неклассической философии. 4 страница

Постмодерн возник в лоне гуманитарного знания и анали­тической западной философии, проявив глубинные черты кри­зиса классического рационализма, сциентизма и гуманизма. Философские истоки постмодерна — феноменология, структу­рализм, экзистенциализм, герменевтика. Четкость определения идейных и концептуальных инноваций постмодерна затруднена из-за компилятивности мысли, ультрадиалектических формули­ровок, множества неологизмов, изысканности стиля, тематиче­ской широты публикаций, метафоричности. Тем не менее можно обозначить контуры философского постмодернистского проекта, заключающегося в тотальной критике классического рационализма (фундаментализма, объективизма, истинности) и переходе к лингвистической парадигме философии, основан­ной на релятивизме, субъективизме и антитеоретизме.

Основными средствами реализации замысла выступают текст/контест (новый язык философии) и принцип деконст­рукции. Автор «деконструкции» — Ж. Деррида начинает реви­зию философского рационализма с разрушения устоявшейся типологии и иерархии философских проблем, размывая грани между философией, литературой и критикой, уравнивая фило­софскую и поэтическую рефлексию. С философской точки зрения постмодерна писатели, логики, физики, моралисты за­нимаются одним и тем же — создают и пересоздают системы описания объектов. Результатом этой деятельности являются бесконечные разговоры внутри локального сообщества в соответ­ствии с его традициями. Деконструкция — наиболее радикальный метод философской критики, для которой предшествующая философия — это письменность. «Только то, что написано, дает мне существование, ибо оно называет меня».

Результатом взгляда на философию-как-на-литературу явля­ется глубокая деконструкция истории философии, проступаю­щая в виде дезорганизации, рекомпозиции и даже «четвертова­ния» (в первую очередь гегелевской диалектики). Постмодерн критикует разум (рационализм) за инструментальность и ма­лую коммуникативность. «Новый» философский разум в отли­чие от рационального утверждает парадигму лингвистического поведения (Р. Рорти), для которого характерна общая установ­ка на «размывание контуров», «переломы, просветы, вырезы, края, трещины, обрывы». «Глубочайшее — это кожа». Новая ра­циональность — это сформированный на основе информацион­ной культуры иррационализм, выросший из признания симво­лических и виртуальных реальностей третьим, наряду с материа­льной и идеальной, типом реальности. В отличие от проекта модерн, включавшего вектор трансцендентности (метафизики, идеала вечного, гармоничного бытия), постмодерн реализовал «пейзаж без неба» Ницше. Для постмодерна тайна (суть) ве­щей в том, что у них нет сущности.

Черты постмодернистского текста — интертекстуальность, ирония, метаречевая игра, «пересказ в квадрате». «Страна дис­курсов» Дерриды и Лиотара — это сплошная метафоризация и интерпретация текста, приводящая к потере той грани, которая отделяет серьезную теоретическую работу от эстетически экстра­вагантных языковых игр. Язык философии приближается к есте­ственному языку, уничтожая миф о категориальном центре и формируя многомерное смысловое пространство — «текст без границ». Постмодернисты отказываются от фиксированности значения текста (единой матрицы значения), считая, что чте­ние — акт создания смысла. Главное — не что сказал автор, а чего не сказал и почему (Деррида).

Критический для философии вопрос — быть или не быть философии теоретической рациональной деятельностью — на­прямую связан с вопросом об универсальности западной ра­циональности. Деонтологизация мира знаний и знаний о мире приводит постмодернистов к деконструкции истины и объек­тивности. Истина для постмодерниста - «реликтовый прин­цип», здравый смысл - «вегетарианство» (Рорти), поэтому нет «привилегированных дискурсов», дискурсы мультикультурны. Это означает, что каждое общество в соответствии с его куль­турой и историей вырабатывает свое понимание истины и ее критериев. То, что истинно для Запада - неистинно для Вос­тока, там другие критерии. Отсюда неограниченный плюра­лизм, тотальный либерализм в производстве и выборе дискур­сов с установкой на оригинальность, свободу, новизну - сво­боду личности! Свободу быть самим собой! Эта идеологическая платформа направлена против универсализма научного знания.

Постмодернистская модель познания реальности — непре­рывная вариативность. В ней сублимированы «детерриторизация», безграничная и прихотливая подвижность, блуждание по степи, не знающее дорог, отвращение к лесу — корневой врос­шей неподвижной реальности (Делез, Гваттари). Импрессио­низм, неверифицируемость, элиминация субъект-объектных отношений характеризуют постмодернистский текст, но, с дру­гой стороны, он устремлен к выработке альтернативных фило­софских процедур, способных схватить полноту жизни.

Постмодернистская антропология реализуется не только в контексте научной революции и внутренней формы культуры, но и как самосознание современной цивилизации. Его клеточ­кой и реалией стал человеческий индивид в своеобразии его своевольного эмоционального «Я». В постмодерне любая об­щность, не оправданная внутренне таким индивидом, любая коллективная норма и правило выступают по отношению к нему как насилие, репрессия, от которых он должен освобо­диться. На философском уровне такими репрессивными силами признаются логика и рациональность. Самоощущение индиви­да, неуловимые состояния, культура повседневности - предметы постоянного внимания постмодерна. По этой причине в челове­ке интересно только неповторимо индивидуальное, неставшее, неоформленное, более человечное, нежели структура. «Нет ни­чего более бесчеловечного, чем прямая линия». «Забудьте все, чему вас учили — начинайте с мечты». Человек — это «культ не­посредственного», «очарование тривиального».

Постмодерн разрушает антропологическую доктрину модер­на — великого времени освобождения человечества, сосредото­чивая внимание на «профанном гуманизме», на самомнении разума, на разложении целостного человека религиозных эпох. Но со временем выявилась и другая идея — недостаточности разложения первоначальной целостности человека. Маркс во­преки тезису о всестороннем развитии и освобождении инди­вида свел его к экономической природе. Сверхчеловек Ницше элиминирует трансценденцию, заменяя ее могуществом и во­лей. В постмодернизме эта идея выражается в замене интерп­ретацией (деконструкцией) реального человека в мире. По этой причине свобода постмодернистского человека — это свобода коммуникации, дискурса, текст, интерпретации; к это­му приводит принципиальный ценностный плюрализм.

Создание интегральной антропологической картины — во­прос сохранения основы понимания мира и адекватного ответа человека миру на его вызовы. Постмодерн принципиально от казывается от этой задачи, так как не может собрать воедино ускользающий мир, скрепить его смысловым стержнем и целостной системой ценностей. Постмодерн отрицает универсализм в человеке, акцентируя активный рост претензий к жизни. Развенчать добро - цель постмодернистской этики; это процесс размывания реальных человече­ских отношений. Так, Деррида не хочет мириться с тем, что че­ловек может действовать бескорыстно. Дар, подарок, служение, любовь — «фальшивые монеты», так как одаряемый испытывает чувство признательности к дарителю, который в свою очередь получает удовлетворение от дарения. Получается, что подарка в чистом виде не существует: «сущность подарка аннулирует по­дарок». Человек в постмодерне бесконечно плюрален; отсутствие единой системы ценностей ведет к такому множеству позиций, которое не способно стать единством. Несубстанциональный, «полый» человек имеет только один вектор — игру и движение образов, превращающих его в подобие симулакра. Антропологи­ческий тип, на который ориентирован постмодерн,— это космо­полит, свободный от догматов любых традиций и норм, прекрас­но понимающий их условность. Это абсолютно искренний по отношению к своим природным инстинктам «шизоид» (Делез), ценящий прежде всего потребление. Это интеллектуал, владею­щий правилами любой языковой игры и столь же легко осво­бождающийся от них. «Никогда человек не был, казалось бы, столь расплавлен и текуч — и никогда не был он одновременно столь замкнут в своей самости, столь хладен сердцем» (Вяч. Вс. Иванов), сочетал бы готовность к отречению от старого и уста­лость, равнодушие.

Поскольку наиболее упорно сопротивляющимся «бастионом трансцендентности» является философия сознания (представле­ние о сознании как особом феномене внутреннего мира субъек­та), главные стрелы критики постмодернизма направлены против нее. Отказ от «внутреннего» — главное в философии сознания постмодерна. Тем самым корневая установка философии — со­знание — меняется на «верование в сознании», а сущность чело­века — на лингвистическое поведение организмов, которым при­писывается сознание. В традиции Декарта, Брентано и Гуссерля сознание человека выглядит «Картезианским театром», в котором находящаяся внутри самость наблюдает и сортирует проходящий перед ней поток ментальных образов, превращая их в осознан­ные образы. Составная часть театра — представление о непосред­ственной данности сознания сознающему и его внутренней до­стоверности. Иной подход к сознанию у постмодернизма: он строится на аналогии с «машиной Тьюринга», с помощью компьютерных аналогий. Картина сознания в этом случае пред­стает в виде интегрированной системы психологических состоя­ний индивида, каждый элемент которой соотносится с другими элементами, а ввод новой информации — с информацией, полу­ченной в прошлом. Преимущество «машины Тьюринга» — в ме­тафизической минимализации: за скобки выводятся онтологиче­ские проблемы, относящиеся к природе сознания и природе са­мости. Принимается методологическая предпосылка, что человек — это зомби (деперсонализированный индивид), «обра­тимый» шизофреник, а сама шизофрения объявляется «творче­ской нормой» общественной жизни людей. Речь, следовательно, идет о шизоанализе как разновидности деконструктивизма в ант­ропологии. Этот ход мысли деконструирует не только сознание, но и структуры бессознательного, окончательно релятивизируя природу человека.

Социальной онтологией постмодернизма является постин­дустриальное или информационное общество. Содержательная сторона постмодернистских взглядов обусловлена культурной атмосферой конца XX в., хорошо выраженной творчеством С. Хантингтона и Ф. Фукуямы. Диалогизм, культурная полифоничность, плюрализм и либерализм современного западного общества создали предпосылки для выработки радикальной по отношению к проекту модерн методологии понимания исто­рии и общества. В рамках этой методологии сформулировано основное требование постмодернизма к истории: у нее нет единого основания, и потому единичное довлеет над универса­льным, всеобщим.

Постмодер­низм, апеллируя к наступившей эпохе «гиперконформизма», унич­тожает все законы, принципы и априорные схемы истории. На их месте оказывается «общество спектакля»; ткань истории, как и со­циальные связи, наполняются языковыми играми, «олитератури­вая» историю. История предстает как мягкая, несубстанциональ­ная, межструктурная реальность (время думать о прошлом, а не исследовать его) с доминированием коммуникативного фактора. Рост поверхностного уровня, нарциссизм настоящего, одновремен­ность разновременного создает ощущение «конца истории» (Фуко), «конца социальности» (Бодрийяр). Новая эпоха ничем не обязана предыдущей и ничего не передаст последующей, поскольку основана на «радикальной прерывности». В свою очередь, по­добная прерывность содержит в своем центре «личность-текст», свободно конструирующую ритм чередования образов и архети­пов; ритм, создающий характеристики морально-этической систе­мы и в конечном итоге — структурирующий общество. В постмо­дернистском дискурсе истории, кроме ритма языка (рассказа), ни­чего более содержательного нет. Важны не факты, а связи между ними; «океан» сюжета воссоздается по одной капле воды (по лич­ности рассказчика). И, таким образом, сколько рассказчиков, столько и «историй». В книге французского философа Поля Вирилио «Информационная бомба. Стратегия обмана» (М., 2002) утверждается, что «технонаука, становясь технокультурой, уже не ускоряет Историю, а порождает лишенное всякого правдоподобия головокружительное ускорение реальности». История и реальность разъединяются, история растворяется в информационных потоках, бесконечно плюрализуясь в отражениях виртуальной реальности.

Прогресс объявлен постмодернизмом рутиной, а вера в него — «местечковой» и европоцентристской. Постмодернизм критикует прогресс за техногенность, эмансипацию — за совме­щение индивидуальной свободы и общественного порядка, де­мократию — за императив совести. Вместо привычных ценно­стей постмодернизм создает поверхностную, горизонтальную модель общества, свободную от утопий будущего и мифов про­шлого и ориентированную на технологии права и компромисса. Хаотизация истории в постмодернистской литературе не могла не отразиться на представлениях о современном обще­стве и его перспективах. Социальная доктрина постмодернизма основана на следующих тезисах:

а) общество являет собой не кинофильм, а «моментальный
снимок»; противостоит «сфере принципиальной координации» (целостности);

б) в обществе, где возможны проекты и проектирование,
отсутствует, по сути, целеполагание; общество теряет интерес
не только к высоким, но и к скромным целям, наступает «гипертрофия средств и атрофия целей» (П. Рикер);

в) общество утратило системность и целостность; репродук­ивный порядок сменил продуктивный;

г) в информационном обществе изменилась сущность социализации: девиации (отклонения) важнее, чем классическая «спокойная» социальность. Отсюда постоянный акцент на мар­гинальности (М. Фуко), на «черных дырах» социально­сти - аморфных деструктурированных массах (Ж. Бодрийяр), на философии повседневности.

Постмодернизм демонстрирует радикализм по отношению к социальной организации и ее неприятие, отрицание возмож­ностей личности быть ответственной за свои действия, ее не­способность противостоять могуществу надличностных струк­тур. Поэтому основной лейтмотив — освобождение от гнета власти, традиционных ценностных регулятивов, привычных норм, правил и социальных зависимостей. Такое новое само­ощущение индивида в обществе требует и новых этических ориентиров, и они находятся. Так, например, М. Фуко создает ситуационную этику — «этику контекста». Этическая регуляция выражается в желании бросить вызов «любому злоупотреблению властью, «кто бы ни был его автором, кто бы ни был его жерт­вой». Социальное измерение человечности — это не глобальные нравственные нормы, а интерпретации власти, конституции, их изменение и практическая реализация. Следует предлагать не утопию, а правила интерпретации законов, управления.

Постмодернистский уровень потребления выступает крите­рием деления на социальные слои. Это общество всеобщего конформизма и компромисса. Социальная парадигма постмо­дернизма — либеральный плюрализм, означающий переход от эпохи «индивидуалистического атомизма» к «плюралистическо­му молекуляризму». Особое значение имеют здесь рост толе­рантности, демассификация, значимость «единицы» (отдельно­го человека), его права и свободы. Либеральные свободы, отказ от политизированности, уникальность человека — те ак­центы, которые делают постмодернизм привлекательным для "интеллектуалов.

Дата добавления: 2015-09-06