Проблемы с самовыражением и синдром, навязчивого повторения

Приобретенная способность не скрывать от себя свои чувства позволяет пациенту свободно выражать свои потребности и желания, вытесненные в давнем про­шлом в бессознательное. Их, однако, нельзя удовлетво­рить, не наказав самого себя за прошлое. Порой даже и в этом случае удовлетворение желаний невозможно, по­скольку эти потребности могут быть удовлетворены только лишь в детском возрасте. (К ним относится, в частности, стремление иметь рядом с собой мать, кото­рая исполняла бы твои желания). Но есть потребности, удовлетворить которые не только можно, но и нужно. Среди них основная потребность каждого человека в свободном самовыражении — в выражении своей натуры, своих чувств в словах, жестах, действиях, произве­дениях искусства. Потребность в самовыражении по­является у человека с момента его рождения. Даже крик младенца — это своего рода самовыражение. Люди, не имевшие в детстве условий для осознания собственного Я и самовыражения, стремятся к этому всю жизнь. И первому проявлению их подлинной натуры всегда со­путствует сильный страх.

Первый шаг на этом пути приводит, как правило, не к устранению внутренних барьеров, а к возвращению детских страхов, вызывает стыд и мучительное ощу­щение обнажения перед людьми, полного саморазоб­лачения. Эти страхи перед «обнажением» ассоцииру­ются с аналогичными переживаниями в детстве. Если их теперь сопоставить и проанализировать, начинаешь понимать, что детские страхи были вполне обоснован­ными. Если же пациент не предпринял тщательного самоанализа, то он по-прежнему будет действовать неосознанно, «искать впотьмах» и найдет лишь людей, которые, подобно родителям (хотя, может быть по дру­гим причинам), совершенно не смогут понять его про­блемы. Он же будет прилагать все усилия, чтобы быть ими понятым, то есть чтобы добиться невозможного.

На определенной стадии психотерапевтического лечения сорокадвухлетняя Линда влюбилась в неглу­пого, довольно впечатлительного человека. Он был го­раздо старше ее и решительно отвергал все, что лежало вне сферы его интеллектуальных интересов. Правда, к сексу он относился весьма положительно. Именно это­му человеку Линда писала пространные письма, пыта­ясь объяснить, что именно происходило с ней в про­цессе психотерапии. Линда не замечала его неприязнь, она удвоила усилия и вдруг «осознала», что в его лице просто нашла замену отцу. Оказывается, Линда всего-навсего надеялась, что ее наконец-то поймут. Отрезв­ление пришло вместе с мучительным, давно сдержива­емым чувством стыда. Она прямо сказала: «Я кажусь себе такой смешной, ведь я словно говорила со стенкой и ждала от нее ответа, ну точь-в-точь, как маленький ребенок». Я спросила: «А Вы бы смеялись, увидев ре­бенка, который вынужден доверять свои горести и пе­чали стенке, так как больше некому?» Пациентка зап­лакала навзрыд, выразив тем самым тщательно скрываемое с детства ощущение полного одиночества. Но одновременно она избавилась от крайне болезнен­ного, губительного чувства стыда.

Только гораздо позднее Линда смогла на эмоцио­нальном уровне пережить ощущение «разговора со стеной», которое она испытывала в детстве. Эта жен­щина, обычно выражавшаяся ясным языком, говорила при этом довольно путано, перескакивала с одного на другое, не давая мне возможности разобраться в ее сло­вах. Вероятно, я оказалась в положении ее родителей, которые также не могли ничего понять в ее душе. Лин­да, преисполнившись ненавистью и яростью, открыто обвинила меня в полном равнодушии к ней. Она спута­ла меня со своей матерью, первый год жизни которой прошел в детском приюте, что в конечном счете поме­шало ей сблизиться с дочерью.

Дочь, в свою очередь, знала об этом давно, но знать — еще не значит пережить. Кроме того, состра­дание к матери мешало Линде уделять должное вни­мание собственным ощущениям. Образ «несчастной матери» воспрепятствовал проявлению подлинных чувств. Только град упреков, обрушившихся сперва на меня, а потом уже в моем лице на мать, позволил Лин­де заглянуть в свою душу и убедиться, что отчаяние и ощущение полной безнадежности вызваны отсутстви­ем в детстве контакта с самым близким человеком. Вы­тесненные в бессознательное воспоминания о матери, так и не пожелавшей или не сумевшей сблизиться с до­черью, сохранили у Линды ощущение «разговора со стеной», отделявшей ее от других людей, и это достав­ляло ей сильную душевную боль. Позволив себе крайне резко упрекнуть мать, Линда в результате избави­лась от синдрома навязчивого повторения, от навязчи­вого стремления вернуть ситуацию детских лет. Это стремление заключалось в том, что она время от вре­мени находила не понимающего и не желающего ее понять человека и ставила себя в полную зависимость от него.

Дата добавления: 2015-09-06