Глава третья. “дальнейшие приключения молодого Никки, его сражение с одноруким противником

НИККИ

“ДАЛЬНЕЙШИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ МОЛОДОГО НИККИ, ЕГО СРАЖЕНИЕ С ОДНОРУКИМ ПРОТИВНИКОМ, НАБУХШИЙ ЧЛЕН И ДРУГИЕ, ДОСТАТОЧНО УВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ”

Мой дядя Дон меня словно завербовал.

Он позволял мне водить его пыльный синий «Ford F10» — пикап с толстыми радиальными шинами; он выбил для меня работу в магазине звукозаписей «Мьюзик Плас» («Music Plus»), где управляющий наполнял наши носы кокаином; он таскал меня с собою по торговым рядам, где купил мне брюки клёш и обувь «Capezios»; он приносил мне плакаты «Свит», чтобы я мог обклеивать ими свою комнату. И новая музыка наваливалась на меня отовсюду — «X», «Тhe Dils», «Тhe Germs», «The Controllers». Лос-Анджелес был тем самым местом, которое я давно искал, и я был без ума от него.

Это продлилось всего несколько месяцев прежде, чем я все испортил и снова стал бездомным и безработным.

У моих дяди и тёти я чувствовал себя словно панк-рокер, которого арестовали в середине фильма «Предоставьте это Биверу» («Leave It to Beaver»). Их семейство вело размеренную жизнь американских яппи в безупречном домике, с безупречным плавательным бассейником. Дети катались на велосипедах на улице, пока с наступлением сумерек мамочка не позовёт их обедать. Они вытирали ноги, снимали обувь, мыли руки, произносили молитву и клали салфетки на колени. Есть среди нас те, кто видит жизнь как войну и те, кто видит её как игру. Это семейство не принадлежало ни к одним, ни к другим: они предпочитали сидеть где-то в стороне и наблюдать на расстоянии за тем, что происходит.

Для меня жизнь была войной: во мне сидело беспокойство, сочившееся изо всех моих пор. Я носил красные штаны в обтяжку со шнуровкой впереди, «Capezios» и косметику. Даже когда я пробовал сойтись с ними, у меня ничего не получалось. Однажды мой кузен (двоюродный брат) Рики (Ricky) гонял мяч по двору со своими друзьями, и я попробовал присоединиться к ним. Я просто не смог этого сделать: я не помнил, ни как бит по мячу, ни как бросать, ни где стоять — абсолютно ничего. Я пытался подбить их на какое-нибудь забавное приключение, например, поискать выпивку, убежать из дома, ограбить банк… хоть что-нибудь. Я хотел поговорить с кем-нибудь о том, почему у Брайена Коннолли (Brian Connolly) из «Свит» чёлка завивается внутрь, но я не мог. Они просто смотрели на меня, как будто я прибыл с другой планеты.

Тогда Рики спросил: “Ты носишь косметику?”

“Да”, — сказал я ему.

“Мужчины не носят косметику”, — сказал он твердо, словно это был закон, а его друзья, поддержали его, словно это была комиссия по соблюдению нравственности.

“Там, откуда я приехал, носят”, — сказал я, повернулся на своих высоких каблуках и убежал прочь.

В торговых рядах я видел девчонок с причёсками а-ля Фарра Фосетт (Farrah Fawcett — актриса, популярная в 70-80-ых годах), делающих покупки в «Контэмпо» («Contempo» — магазин модной одежды), я думал только об одном: “Где же моя Нэнси?” Я был Сидом Вишесом (Sid Vicious) в поисках своей Нэнси Спанген (Nancy Spungen).

В конечном счете, я стал просто полностью игнорировать моих кузенов. Я сидел в своей комнате и играл на басу через старый усилитель, который был размером в полстены и был предназначен для стереосистемы, а никак не для подключения инструментов. Когда я соизволял сесть с ними за обеденный стол, я не читал молитвы и вообще был не слишком учтив. Я расспрашивал Дона о таких вещах, как: “Расскажи мне о «Свит», мужик! Эти парни принимают много наркотиков?” Я шатался по клубам и возвращался домой, когда мне вздумается. Как только они пытались навязывать мне свои правила, я посылал их ко всем чертям. Я был высокомерным, неблагодарным маленьким дерьмом. Поэтому они выгнали меня, и я ушёл в ярости. Я был так же зол на них, как и на свою мать, и снова оказался один, обвиняющий кого угодно, только не себя самого.

Я нашел квартиру с одной спальней около Мелроуз Авеню (Melrose Avenue), обманул домовладелицу, и она разрешила мне снять её без залога. Я не платил ей ни пенни в течение восемнадцати месяцев, даже при том, что я сумел на некоторое время удержаться на работе в «Мьюзик Плас». Магазин был раем — кокаин, «травка» и сексапильные девушки, которые постоянно там ошивались. У меня была табличка рядом с книгой отзывов: “Бас-гитарист ищет группу”. Люди спрашивали: «Кто этот бас-гитарист?” Когда я говорил им, что это я, они принимали это к сведению. Некоторые говорили мне о прослушиваниях и приглашали меня на выступления.

Одним из таких парней был рок-певец и парикмахер (это всегда плохое сочетание) по имени Рон (Ron), которому нужна была квартира. Я позволил ему остановиться у меня. У него была куча подруг, и вскоре у нас была своя маленькая тусовка. В «Мьюзик Плас» я встретил фигуристую девчонку по имени Алли (Alli), и мы, фыркая, как слоны, от транквилизатора «Канебенол» («Canebenol»), попивая пиво, зависали в рок-клубе под названием «Старвуд» («Starwood»). Затем мы возвращались назад в мои апартаменты, трахались и слушали «Runt» Тодда Рандгрэна (Todd Rundgren). У меня были бесплатные наркотики, записи и секс, который я хотел. Также я купил автомобиль, «Плимут» 49-го года (’49 Plymouth), который стоил сто долларов и был таким дерьмовым, что, когда я решил заехать за Алли домой к его ролителям, мне пришлось в’езжать в горку задним ходом, потому что двигатель отказывался ехать туда по-другому.

Затем меня уволили из «Мьюзик Плас». Управляющий обвинил меня в краже денег из кассы, а я послал его.

“Сам пошёл!”, — завопил он мне в ответ.

Ослеплённый гневом, я бил его кулаком в лицо и в живот. Я вопил: «Ну! И что ты мне сделаешь?”

А сделать он мог немногое: у него была одна рука.

Но самое плохое было то, что он был прав: я крал деньги из кассы. Я был неуравновешенным парнем, который не любил, когда его обвиняли, даже, если это было заслуженно.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, Я НАШЕЛ РАБОТУ, продавая пылесосы «Кирби» («Kirby») по телефону, но это было не единственное, чем я занимался. Один из продавцов рассказал мне о работе по чистке ковров, которая была доступна любому, кто имел автомобиль. Так что я взял работу по паровой чистке ковров с единственной целью — проникать в жилище людей, устанавливать отпариватель перед дверью в спальню, дабы держать хозяев на расстоянии, а самому в это время потрошить их аптечки в поисках наркотиков. За дополнительные деньги я приносил с собой бутыль с водой и говорил людям, что это — «Скотчгард» («Scotchgard» — средство для пропитки ковров), и, типа, я могу обработать их ковры так, чтобы грязь больше не приставала к ним. Я об’яснял, что текущая цена — 350$ за обработку всего дома, но т. к. я — студент, совмещающий работу и учёбу, я сделаю это за сто баксов, если они заплатят мне наличными и сохранят это в тайне. Так что я ходил по всему дому, разбрызгивая воду и воруя всякую всячину, в надежде на то, что они не заметят этого в течение нескольких дней.

У меня появилось достаточно много денег, но я все еще не платил за квартиру. Жилой комплекс, где я обитал, был похож на Мелроуз Плэйс (Melrose Place) для бомжей. Моими соседями была молодая пара, и, когда они ссорились и разбегались, я стал трахать жену, пока муж не возвращался назад. Затем мы с ним подружились и занялись продажей таблеток (quaaludes — депрессант), потому что в том месяце они вошли в моду. Кажется, я дошёл до того, что глотал их столько же, сколько и продавал.

В то же самое время я начал организовывать свою первую группу, объединившись с Роном и некоторыми его друзьями: девчонкой по имени Рэкс (Rex), которая пела и пила как Дженис Джоплин (Janis Joplin), и ее другом, которого звали Блэйк (Blake) или как-то так. Мы назвали себя «Рэкс Блэйд» («Rex Blade»), и, надо сказать, мы отлично смотрелись. У нас были белые штаны, со шнуровкой спереди и сзади, обтягивающие черные топы и крысиные волосы, которые напоминали Лейфа Гэрретта (Leif Garrett — актёр) в плохой день. Мы репетировали в офисном здании рядом с тем местом, где играли «Мо Мос» («Mau Maus»). К сожалению, звучали мы не столь же хорошо, как выглядели. Вспоминая прошлое, я понимаю, что единственной вещью, для чего нужна была «Рэкс Блэйд», было то, что это служило хорошим оправданием для потребления наркотиков, к тому же, я всегда мог наплести девчонкам, что играю в рок-группе.

Как обычно, мое дерьмовое отношение сделало и этот период моей жизни весьма коротким. Я думаю, что все мои переживания были всегда настолько короткими и преходящими, что, если хоть что-нибудь начинало обретать черты стабильности, я впадал в панику и, в конце концов, спасался бегством. Так что, я был отвергнут «Rex Blade», ибо совершил классическую ошибку для музыканта из начинающей рок-группы, которую многие совершали до меня и будут совершать до скончания времён. Это случается, когда ты впервые начинаешь писать песни. Твои слова кажутся очень важными, ты имеешь собственное видение, которое не совпадает с видением других. Ты слишком самовлюблен, чтобы понять, что единственный способ становиться лучше — это слушать других людей. Эта проблема возникла из-за моего упорства и непостоянства. На месте Рекс или Блэйка я тоже вышвырнул бы меня из группы, вместе с моими песенками в три аккорда, которые я считал просто шедеврами.

Это был последний раз, когда я слышал его голос.

Я проплакал много часов подряд, я вытаскивал пластинки из картонных обложек и бросал их в противоположную стену, наблюдая, как они разлетаются на мелкие кусочки. Я хватал куски винила и скрёб ими свои руки вверх-вниз и крест-накрест до тех пор, пока на красной распухшей коже не выступали капельки крови. Хотя я не думал, что смогу уснуть той ночью, но, так или иначе, первое, что я сделал, проснувшись следующим утром удивительно спокойным, я решил изменить своё имя, данное мне при рождении. Я не хотел всю оставшуюся жизнь таскать его, как ярмо, и быть тёзкой этого человека. Какое он имел право сказать, что я — не его сын, если он даже никогда не был мне отцом? Сначала я убил Фрэнка Феранна Младшего в песне «On with the Show», написав:

«Фрэнки умер прошлой ночью

Говорят, он покончил с собой

Но мы-то знаем

Как всё было на самом деле»

(”Frankie died just the other night

Some say it was suicide

But we all know

How the story goes”)

Затем я сделал это официально.

Я помнил, что Энджи всегда рассказывала мне о своём старом друге из штата Индиана, парне по имени Никки Сикс (Nikki Syxx — обратите внимание на написание фамилии), который играл в кавер-группе, входившей в число сорока лучших кавер-групп, а позднее — в сёрф-панк-команде (surf-punk outfit) под названием «John and Тhe Nightriders». Мне нравилось его имя, но я не мог просто так украсть его. Так что я решил взять себе имя Никки Найн (Nikki Nine — девять). Но все сказали, что это слишком по-панковски, а панк-рок в то время был в моде. Мне нужно было что-то более рок-н-рольное, и Сикс (Six — шесть) было то, что надо. Поэтому я решил, что какой-то сёрфер, играющий панк-рок, не заслуживает такого крутого имени, и вскоре я подал заявление о том, чтобы официально сменить имя на Никки Сикс (Nikki Sixx). Это было похоже на похищение его души, потому что годы спустя люди будут подходить ко мне и говорить: “Никки, чувак, помнишь меня, я из Индианы?” Я отвечал, что никогда не был в Индиане, а они говорили: “Да ладно, мужик, я видел тебя с «John and Тhe Nightriders».”

Как-то во время тура «Girls, Girls, Girls», переключая каналы телевизора в гостиничном номере, я увидел на экране странного суб’екта с землистым цветом кожи и длинными волосами, у которого брали интервью. Услышав слова: “Он — дьявол!”, я остановился, чтобы посмотреть. Далее последовали бессвязные разглагольствования: “Он взял мое имя, высосал мою душу и продал её всем вам — я был настоящим Никки Сиксом (Nikki Syxx). А он использует мое имя, чтобы распространять слово Сатаны.” Никки Сикс (Nikki Syxx), или Джон, как его теперь звали (здесь уместно упомянуть, что Джон (Иоанн) — это святой из нового завета, который возвещал о конце света), стал заново рожденным христианином.

ЭНДЖИ УБЕДИЛА МЕНЯ ПЕРЕЕХАТЬ к музыкантам, которые жили позади цветочного магазина, напротив Халливуд Хай Скул (Hollywood High School). Там была масса желающих стать рок-звёздами, они заполонили весь дом: спали в ванне, на крыльце, за диванными подушками. Но однажды кто-то из них сжег это место дотла. Я возвращался с работы и обнаружил толпу любопытных студентов вокруг тлеющего дома. Со своим басом в руке — я всегда брал его с собой на случай, если кто-то вздумает его украсть — я вбежал внутрь, чтобы посмотреть, нельзя ли спасти что-нибудь ещё из моих вещей. Я заметил, что пианино, взятое в аренду одним парнем, который поехал навестить своих родителей, всё ещё стояло целёхонькое, так что я выволок его из дома. Поблизости, на Хайлэнд Авеню (Highland Avenue), был музыкальной магазин, куда я и продал его за сто долларов.

Энджи позволила мне переехать с нею в Бичвуд Каньон (Beachwood Canyon), где я зависал целыми днями, слушая ее пластинки и крася свои волосы в разные цвета, в то время как она добывала для нас деньги, работая секретаршей. Я больше не думал о пианино до тех пор, пока шесть месяцев спустя в дверях нашего дома не появились двое полицейских, разыскивающих парня по имени Фрэнк Феранна, который украл пианино. Я сказал им, что не знаю никого с таким именем.

Когда Лиззи и я пытались создать нашу собственную группу, я приехал с Энджи на Редондо Бич (Redondo Beach), где она репетировала со своей группой. Я ненавидел их, потому что они слушали «Раш» («Rush»), у них было много гитарных педалей и говорили они всё время о каких-то «примочках» (hammer-ons), а у самого от’явленного из них были кучерявые волосы. Если и есть одна генетическая особенность, которая автоматически делает человека непригодным для того, чтобы играть рок, так это кудри. Нет ни одного кудрявого музыканта, кто был бы крут; такие люди как Ричард Симмонс (Richard Simmons) — парень из «Greatest American Hero» и вокалист из «REO Speedwagon» были кучерявыми. Исключениями, пожалуй, являются Иэн Хантер (Ian Hunter) из «Mott the Hoople», волосы которого скорее спутаны, чем вьются, и Слэш (Slash), но его волосы пушистые, а это круто.

У женщин таким эквивалентом мужских вьющихся волос является косоглазие. Если есть одна генетическая черта у женщин, которая предопределяет их ненависть ко мне, это наличие косоглазия. Мне всегда не везло с косоглазыми женщинами. Так случилось, что одна из них была соседкой Энджи по комнате. Однажды ночью я напился и попытался залезть к ней в постель, а она на следующий день рассказала об этом Энджи. Я пытался убедить Энджи, что просто перепутал её кровать с кроватью соседки, но она знала меня слишком хорошо и вышибла из дома. Я переехал в наводнённую наркотиками, изобилующую проститутками трущобу Голливуда, и сконцентрировался на лежании в собственной кровати и организации моей группы вместе с Лиззи.

Мы нашли барабанщика по имени Дэйн Рэйдж (Dane Rage) — загорелого гиганта, носившего собачий воротник; клавишника по имени Джон Сэнт-Джон (John St. John), который от выступления к выступлению таскал за собой здоровенный орган «Хаммонд Б-3» («Hammond B3»); и певца по имени Майкл Уайт (Michael White), который, по его заявлению, однажды сделал какую-то запись для трибьют-альбома «Лэд Цеппелин» («Led Zeppelin»). Сразу же нужно отметить, что этот последний был не тем человеком, которого мы искали, т. к. у него были кудрявые волосы, и он немного косил на один глаз.

Мы бродили по Голливуду на высоких каблуках, с начёсанными волосами и прочими атрибутами, чем повергали в шок поклонников «Раш» и «динозавров» «Лэд Цеппелин». На дворе стоял 1979-ый год, и нас сильно беспокоило то, что рок-н-ролл был уже мёртв. Мы были и «Mott the Hoople», и «New York Dolls», и «Sex Pistols»; мы были всем, но о нас ещё никто ничего не знал. В нашем алкогольном воображении, мы были самой крутой грёбаной группой на земле, существовавшей когда-либо, и наша самонадеянность (и, конечно же, алкоголизм) после всего лишь несколько выступлений в «Старвуд» привлекла фанатических групиз (groupies — больше, чем просто поклонницы). Мы назвали себя «Лондон» («London»), но по сути мы были «Motley Crue» даже прежде, чем стать настоящими «Motley Crue».

Если бы только не Майкл Уайт. Все, что я презирал, он — боготворил. Если я любил «Стоунз», он любил «Битлз». Если я любил сливочное арахисовое масло, он любил шоколад. Поэтому мы уволили его за то, что у него были кудрявые волосы, поместили об’явление в «Ресайклер» и встретили Найджела Бенджамина (Nigel Benjamin), который был настоящей звездой рок-н-ролла в нашем понимании не только потому, что у него были прямые волосы, но и потому, что он пел в «Mott the Hoople» в качестве дублёра Иэна Хантера. Он писал великолепные тексты, а когда вставал к микрофону, то вопил как резаный. Он действительно мог петь как никто другой из тех групп, в которых я побывал прежде. Итак, у нас был сумасшедший клавишник, у которого был свой собственный «Хаммонд»; барабанщик с большой североамериканской ударной установкой; и британец-вокалист. Мы были — круче некуда.

Я был так возбужден, что позвонил моему дяде в «Кэпитол» и потребовал: “Я хочу получить поддержку Брайена Коннолли из «Свит»!”

“Что?!”, - спросил он недоуменно.

“Знаешь, у меня есть потрясающая группа, и я хочу послать ему несколько фотографий”.

Я послал Коннолли фотографии, и, при поддержке моего дяди, он согласился, чтобы я позвонил ему на следующей неделе. Я провёл целый день дома, прокручивая в голове то, что я ему скажу. Я брал телефон и начинал набирать номер, но затем вешал трубку.

Наконец, я набрался храбрости. Как только он поднял трубку, я сходу повёл речь о «Лондон», что мы на пути к большому успеху, и что мы могли бы воспользоваться его советом или его поддержкой, или каким-либо наставлением, которое он мог бы дать. Возможно, однажды мы могли бы организовать совместный тур.

“Ты закончил, приятель?”, - спросил он.

Я замолчал.

“Я получил ваши фотографии и музыку”, - продолжал он. “И я вижу, что вы пытаетесь что-то делать. Но я не могу вам помочь”.

“Мужик, мы собираемся стать величайшей группой в Лос-Анджелесе, и я думаю, что это было бы хорошо для нас… ”

Он прервал меня: “Да, ну, в общем, я уже слышал всё это раньше, приятель. Мой совет — вам не следует бросать вашу основную работу. Играя такую музыку вы никогда не станете популярными”.

Я был опустошен. Он был моим идолом, но теперь в одночасье он превратился в моего врага: циничная рок-звезда, сидящая на троне из дерьма в своём лондонском особняке.

“Ну что ж, — сказал я, — мне жаль, что вы так думаете”. Я повесил трубку и полчаса сидел, уставившись на телефон, не зная, смеяться мне или плакать.

В конечном счёте, это только придало мне сил двигаться вперёд и заставить Брайена Коннолли пожалеть о том дне, когда он оскорбил меня. Нашим менеджером был Дэвид Форэст (David Forest) — изощрённый гений, который управлял «Старвуд» наряду с Эдди Нэшом (Eddie Nash), который позднее был замешан в деле Джона Холмса (John Holmes) (когда порно-звезда был обвинен в избиение до смерти четырех человек в доме торговца наркотиками в Лорел Кэньон (Laurel Canyon)). Форэст, всегда щедрый, дал мне и Дэйну Рэйджу работу в клубе — уборка, а днём занятие плотницким делом. Это выглядело так — ночью «Лондон» играли, разбрасывали конфетти и ставили всё с ног на голову, а на следующий день нам платили за то, что мы всё это приводили в порядок.

Только через знакомство с Форэстом я осознал весь тот упадок, который принесло смешение диско и рока на Лос-Анджелесскую клубную сцену. Я сидел в офисе с ним и такими людьми, как Беб Бьюэлл (Bebe Buell) и Тодд Рандгрэн (Todd Rundgren), которые отравляли моё восприимчивое сознание рассказами о передозе Стивена Тайлера и о том, как Мик Джаггер пришёл за кулисы, в то время как все групиз вырубились от героина. Ещё я видел местных героев типа Родни Бингенхаймера (Rodney Bingenheimer) и Кима Фаули (Kim Fowley). Я имел столько бесплатного рома и колы, сколько хотел, плюс я узнал все о наркотиках, название которых прежде только лишь слышал. Это были настоящие наркотики. И я их любил.

Я был молод, хорош собой и имел длинные волосы. Я прислонялся к стене в «Старвуд» в ожидании тонких каблучков с сверхнапряжением в штанах, с чёлкой на глазах и высоко поднятым носом. Не сказать, чтобы я был озабочен этим, но я делал это. Я мог спать, пока не нужно было встать и сделать что-то, чтобы заработать денег, был ли это телефонный маркетинг или продажа всякого дерьма по домам, или работа в «Старвуд». Ночью я шел в «Старвуд» и пил, и дрался, и трахал девок в ванной. Я действительно думал, что я стал моими гребаными героями: Джонни Тандерсом и Игги Попом.

Теперь, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, насколько наивным и невинным я был тогда. Не было ещё никаких самолетов и полностью распроданных стадионов, никаких особняков и «Феррари». Не было никаких передозировок и оргий с вставлением гитарных грифов в задницы тёлкам. В клубе я был всего лишь дерзким ребёнком, который, как и многие другие до и после него, думал, что набухший член и горящие ноздри означают, что ты — король Мира.

Дата добавления: 2015-09-06