Характеры

М. ШОЛОХОВ «ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА».

КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ЗЕРКАЛЕ ШОЛОХОВСКОГО ЭПОСА

Единственная честная книга

о коллективизации»

(Андрей Платонов)

АВТОР И ЕГО ГЕРОИ В "ПОДНЯТОЙ ЦЕЛИНЕ".

ЕЩЕ ОБ ОБЪЕКТИВНОСТИ ШОЛОХОВСКОГОЭПОСА

Характеры

Характеры героев в романе Шолохова, в том числе героев-коммунистов, столь противоречивы, столь пестры и многообразны в своих проявлениях, что их никогда и не пытались представить как простые схемы, вроде пильняковских "кожаных курток". Всегда говорили и об ошибках, и о недостатках, и о личных каких-то причудах этих людей. Но при этом все "ошибки", "загибы" и прочее снисходительно прощалось. Тут действовала логика, которая выражена в оценке Нагульнова, которую дает однажды в романе Давыдов: "Путаник, но страшно свой же!"

Поэтому реальная опасность того, что называли "ошибками" и "перегибами", недооценивалась.

Давыдов в первой книге романа как руководитель и политик – настоящий догматик, причем в гораздо большей степени даже, чем Нагульнов. Он безоговорочно и слепо верит в установки Сталина, жестко и безапелляционно решает вопросы: "Кулака уволить из жизни!" Оценки людей дает по принципу: черное – белое. О Бородине: "Был партизан – честь ему за это, кулаком стал – раздавить!" Об Устине Рыкалине, который дерзко с ним разговаривал: "Открытый враг колхозной жизни". Когда ему объяснили, что никакой Устин не враг, просто человек прямой и на язык острый, богатеям спуску никогда не давал, а сам – бедняк из бедняков, бывший красноармеец, инвалид гражданской войны, жена у него хворая, шестеро детишек, то Давыдов (довольно зловеще, впрочем) обещает: " Пока я Устина не трону".

Когда после появления статьи Сталина многие насильно загнанные в колхоз крестьяне стали выходить из него, возникла проблема с возвращением "выходцам" из колхоза их земли, скота, инвентаря и семенного зерна. Явился очередной иезуитский приказ: перенести расчеты с выходцами на осень. Давыдов поначалу засомневался, даже возразил: "А не получится… как со стопроцентной коллективизацией? Ведь была в райкоме такая установка: "Гони до ста во что бы то ни стало, и как можно скорее". И вышло головокружение…" Но действует он тем не менее в соответствии именно с этой головотяпской установкой. Даже главный "перегибщик" Макар Нагульнов понимает нелепость такой политики: "Почему выходцам не приказано возвращать скот? Это не есть принудительная коллективизация? Она самая! Вышли люди из колхоза, а им ни скота, ни инструмента не дают. Ясное дело: жить ему не при чем, деваться некуда, он опять и лезет в колхоз. Пищит, а лезет!"

Происходит новое обострение обстановки. Дело доходит до рукопашных схваток между колхозниками и "выходцами". "Выходцы" самовольно забирают свой скот. Колхозники снова силой его у них отбирают. Как в гражданскую войну, брат идет на брата: происходит схватка братьев Любишкиных.

"Выходцам" в конце концов отдают землю, но не ту, которая им принадлежала до вступления в колхоз, а какая похуже и подальше. И когда они приходят к Давыдову со своими бедами, тот их выгоняет из правления: "А вы хочете, чтобы вам лучшую землю отдали? Не будет этого, факт! Катитеся отсюдова к чертовой матери!"

Конечно, Давыдов не только прямолинейный догматик или фанатик идеи; в характере Давыдова много всего и всякого[1]; есть за что называть его и "любушкой Давыдовым", а главное – он способен учиться, прислушиваться к крестьянскому мнению и меняться.

Кстати, для западных "советологов", не воспринимавших текст романа сквозь призму идеологических догм, сложность фигуры коммуниста Давыдова была очевидна с самого начала. Вот, к примеру, что писал об образе Давыдова американский шолоховед Эрнст Симмонс еще в 50-х годах: "Давыдов выступает предтечей советского положительного героя, но более гуманизированным, чем мрачные партийные функционеры и идеологические марионетки в произведениях более позднего времени. Личность его раскрывается главным образом через его поступки и отзывы о нем других персонажей. Он живет исключительно партийными догматами и, погруженный в изучение нудных наставлений, забывает даже о еде. В этой и других слабостях Давыдова есть элемент карикатуры. Шолохов наделяет этого горячего партийного приверженца одним качеством, редко наличествующим у положительных героев советской литературы, – подверженностью ошибкам… Его стойкость в преодолении препятствий и способность учиться на ошибках располагают к нему даже враждебно настроенных хуторян. Самое серьезное отступление Давыдова от своего долга – это любовь".[2]

О Нагульнове этот же американский исследователь писал так: "Нагульнов – сложная личность, доведенная революционной бурей до помешательства на идеологической почве. Абсолютно лишенный чувства юмора, уклонист крайне левого толка, безрассудно критикующий Сталина за "Головокружение от успехов", Нагульнов превращается, в сущности, в объект сатиры, в то же время оставаясь символом беззаветной преданности партии"[3].

В характере Нагульнова противоречия заострены до предела. Но если раньше интерпретаторы романа обращали внимание прежде всего на его "заостренность на мировую революцию", его преданность делу социализма, его способность на самопожертвование ради будущего счастья всех людей на земле ("В сердце кровя сохнут, как вздумаешь о наших родных братьях, над какими… буржуи измываются"), то теперь – на его оторванность от земли, его способность проявить беспредельную жестокость ради того же великого дела. Ведь предлагает он совершенно серьезно Давыдову: "Режут скотину, гады! Я вот что предлагаю: нынче же вынести собранием ходатайство, чтобы злостных резаков расстрелять! На чем будем сеять, ежли.. быков перережут? Сёма! Жаль ты моя! Чего у тебя мозга такая ленивая! Ить пропадем мы, ежели с севом не управимся!.. Надо беспременно расстрелять двоих-троих за скотину!" Опасения его не безосновательны, и опасность уничтожения скота он понимает лучше Давыдова, однако методы, которые он предлагает, говорят о нем сами за себя. Но это один и тот же человек, один и тот же Нагульнов. Он и жесток, и безжалостен, и ужасен, и наивен, и трогателен, и смешон, может говорить глупости, но может быть и весьма проницателен. Он утопист, и ему, конечно же, не жить в суровом реальном мире 30-х годов: недаром Шолохов "убивает" в финале именно Нагульнова и Давыдова, оставляя в живых самого приземленного из коммунистов – Разметнова. Вообще судить людей того времени без учета характера самого времени не слишком корректно. Нагульнов не похож на зловещих "активистов" из платоновского "Котлована", так же как не похож художник Шолохов – сугубый реалист – на художника Платонова – мастера заостренно гиперболизированной гротескно-фантасти­ческой прозы.

Если коммунисты Шолохова – отнюдь не безгрешные ангелы, то и так называемые "враги" – вовсе не абсолютные злодеи.

Половцев жесток, но чрезвычайно умен и прозорлив. Многие высказанные в романе его устами пророчества и прогнозы относительно перспектив колхозного строя в дальнейшем сбылись. Его оценки, данные из гущи событий, порой до черточки совпадают даже с сегодняшними, современными оценками той далекой поры.

Яков Лукич Островнов – одна из самых глубоких, сложных фигур в романе[4]. Фигура драматическая и даже трагическая. В стан "врагов", к Половцеву, его толкнула своими действиями, как следует из романа, сама Советская власть.

Лятьевский однажды спрашивает его: "А зачем ты, дура этакая стоеросовая, связался с нами? Ну, спрашивается, зачем? За каким чертом? Половцеву и мне некуда деваться, мы идем на смерть… Ну уж мы таковы, нам терять нечего, кроме цепей, как говорят коммунисты. А вот ты? Ты, по-моему, просто жертва вечерняя. Жить бы тебе да жить, дураку…

– Так житья же нам нету! – возражал Яков Лукич. – Налогами задушили, худобу забирают, нету единоличной жизни, а то, само собою, на кой вы нам ляд, дворяне да разные подобные, и нужны. Я бы ни в жизнь не пошел на такой грех! "

И живет этот "диверсионер поневоле", как сказано в романе, "раздвоенной диковинной жизнью": вреда колхозу приносит на полушку (хвосты быкам поморозил), а пользы – неизмеримо больше. Однажды, когда заболели три колхозные лошади, он с вечера до утра пробыл на конюшне и собственноручно ставил лошадям клизмы, а потом первым предложил выгнать из колхоза виновника болезни лошадей – конюха Куженкова. По его инициативе обустраиваются теплые скотные дворы, сооружаются сети прудов для накопления влаги, он уговаривает колхозников засыпать Дурной Лог, из года в год размывающий плодородные земли, доказывает выгодность строительства колхозного кирпичного заводика. Ему "шибко нравилось такое хозяйствование, когда весь хутор был в движении, в делах, в озабоченной суете".

"Главное художественное достижение Шолохова в первом томе "Поднятой целины", – писал американский шолоховед Э.Симмонс, – это изумительный реализм, с которым он изображает весь строй жизни в Гремячем Логе и его обитателей"[5].

На самом деле, это замечательно многостороннее изображение. И в нем есть все, что критики Шолохова считают самой настоящей, сегодняшней, подлинной "правдой" о коллективизации, которой Шолохов якобы в своем романе пренебрег, не сказал, которую скрыл, которую "приукрасил". Все это в романе сказано и показано. И показано сильно! Еще в те же 30-е годы одна монархическая эмигрантская газета оценивала "Поднятую целину" так: "Ни в одной книге, как в романе Шолохова, не раскрыт роковой, подлинно трагедийный характер "социалистического переустройства деревни". Этот роман прочтет всякий не только как занимательное чтение, но и как своего рода откровение…"[6]

Можно было бы извлечь из "Поднятой целины" сцены раскулачивания, "бабьего бунта", многие и многие эпизоды, в которых коллективизация показана в ее трагических и негативных проявлениях, сцены и эпизоды, свидетельствовавшие о ее потенциальных опасностях, чреватых новыми будущими трагедиями, и сделать из них такой "дайджест" на злобу дня, перед которым померкнут все прошлые и нынешние "ужастики" про коллективизацию. Но в романе это не вся картина, это очень существенная, но все же часть общей картины жизни деревни в период коллективизации, которая воссоздана Шолоховым в его романе.

Повторим: очень существенная, но – часть! Картина жизни в романе не сводится только к этой – негативной – стороне ее, потому что это картина широкая, объективная и реалистическая, – таков уж Шолохов как художник, и каковы бы ни были его личные политические взгляды и идеологические оценки, как художник он всегда объективен. Благодаря этому даже самые неистовые его недоброжелатели вынуждены в конце концов признать: "Поднятая целина" – весьма богатый и достоверный источник знаний и сведений о той поре жизни страны. "Михаил Шолохов, – писал в разгар перестроечной антишолоховской кампании один из его явных недоброжелателей Л.Воскресенский, – выполнил долг художника, сделав самое трудное: запечатлел время, нарисовал отчетливо точные характеры. Благодаря этому у нас есть возможность анализировать нечто подлинное, а не вымышленное"[7].

Дата добавления: 2015-10-13