Энерджайзер

Перебивать Толика бесполезно. Лучше просто идти и слушать его соло, иначе диалог будет выглядеть так:

- Не, не покупай там диски, они голимые! – бесспорно утверждает он.

- Да я и…

- Лучше сходи в «Кругозор», там магазинчик есть.

- Да я и…

- Я себе беру только там, еще ни разу не натыкался на дерьмо.

- Да я и…

- Вчера там пластинок прикупил, аргентинские ди-джеи, круто!

- Да я…

И так все время, и еще обязательно без конца звонит телефон. Толик, не извиняясь, отвечает на звонки, а после никогда не забывает, о чем шел разговор и продолжает:

- Композиции офигенные, настоящие, растаманские! Ты послушаешь, и не захочешь больше всех этих псевдоаргентинских мелодий.

И снова звонит мобильник…

В метро, утром, если услышишь на станции Шаболовская чей-то громкий голос – не ошибешься, это Толик, спешащий по делам, болтает по телефону. Люди в вагоне затихли, значит, слушают, как мой приятель в трубку рассказывает о том, как в прошлую пятницу завалил в подсобке ночного клуба наширявшуюся девицу, и теперь боится, не болен ли СПИДом. Пассажиры брезгливо отодвигаются, освобождают диваны, а Толик с удовольствием занимает свободное место и, не отрывая от уха мобильник, продолжает восхищаться искусным минетом, что делала ему наширявшаяся девица. Ему нравится каждому, кто бы ни позвонил, втирать о своих любовных подвигах. Он обязательно упомянет о том, что очередная девица от него без ума и по утрам со слезами выползает из его постели. Со слезами счастья, естественно, и удовлетворения.

- Эта уже пятьдесят первая! – гордо заявляет Толик и чуть ли не бьет себя в грудь, как орангутанг после совокупления.

После таких россказней, кажется, что все девушки в Москве, да и во всем мире, пронумерованы. Невольно разглядываю себя, нет ли и на мне номера. А то в прошлую пятницу я пела в клубе вместе с Толиком, и набралась так, что ничего не помню. Мало ли что.

Сегодня на вечеринке Толик в ударе. А, впрочем, он всегда в ударе. Голосище у него - Шаляпину в гробу надоело подпрыгивать! Толик отпел свое отделение, и в сумку, за мобильником - миллиард пропущенных звонков. Перерыв уже прошел, а он все еще стоит на улице, по-хозяйски облокачивается о свадебный лимузин, и болтает по телефону.

На сцене, на пюпитре, он разложил свои замусоленные и помятые листы с текстами песен, слюнявит палец, перелистывает их, откладывает.

- Как ты в этом хаосе разбираешься? – удивляюсь я и раскрываю свою папку с файлами, куда вставлены пронумерованные странички с текстами.

- Вот если бы у меня все было, как у тебя, аккуратненько, то ни фига бы не нашел, - отвечает он. И тут же говорит кому-то в трубку:

- Да, детонька, я занят. Извини, у меня вторая линия.

Толик нарасхват. По несколько корпоративов в день. Такую популярность можно сравнить разве что с «Ласковым маем» в 90-е. Он еще не допел на одном сборище, как ему звонят с другого, или из бани, или с Рублевки, или просят срочно прилететь в Питер. Толик сваливает мне в сумку ворох своих листов с текстами и диски:

- Детонька, я сумочку у тебя конфискую до завтра, а то мой Бенеттон порвался.

И бегом в аэропорт.

- Какие наркотики принимаешь? Или гладишь себя утюгом по утрам? – интересуюсь я, когда на следующий день Толик в бодром состоянии, со светящимися глазами, благоухающий неизменным ароматом от Армани, приезжает на очередной корпоратив.

- Самый лучший наркотик – это секс, - важничает он. И понеслось: мне в подробностях сообщается про то, как он кувыркался с виновницей торжества в Питерской сауне, по мобильнику обещается кому-то приехать в субботу на дачу, переключается на вторую линию и просит прощения.

- Я козел, детонька, ты же знаешь. Убей меня. Полностью с тобой согласен.

По улицам Толик проносится кометой, случайно попавшей в плотные слои атмосферы. Задевает стеллаж с журналами у ларька, роняет, поднимает, раскладывает все на места, не важно, что вверх ногами. Обходит прохожих, но ветер от него так велик, что те покачиваются и с трудом удерживают равновесие. А между ухом и плечом у него зажат телефон.

В мега-моллах Толик в серебристой куртке мелькает зарницами то в одном бутике, то в другом, то в третьем…

Берет с вешалки футболку и кричит на весь магазин:

- Эска есть?

Продавщица несет из подсобки футболку нужного размера. Толик, ладонью прижав к уху мобильник, идет в примерочную и на ходу бросает продавщице:

- Вам идет синий цвет.

И тут же в трубку:

- Тебе идет синий цвет, детонька, бери однозначно синюю блузку.

Вы не бывали у Толика дома? Там все чисто, почти пусто, только необходимая мебель, но стильно. А вот стены в хаосе – увешаны фотографиями, где Толик запечатлен в обнимку с какими-то тетками в цветастых платьях, фотомоделями, известными певицами, со смешными девчонками-подростками. Еще повсюду стопы фотоальбомов со снимками приотельных вольеров Египта или Турции, на фоне которых хозяин квартиры тоже в обнимку – с обслугой, мальчиками-спасателями, стриптизершами или толстопузыми соотечественниками. Толик уверяет, что со всеми, кто на фотках, дружит. Я верю. Безоговорочно. Ибо телефон неумолкающий это подтверждает.

Новогоднее безумие в городе: люди-елки, люди-коробки, люди-авоськи повсюду, не скрыться от них, не спрятаться, толкаются, очередятся в магазинах у прилавков и касс. Толик с пакетами среди них.

- С наступающим! – кричит он в трубку и кивает мне, мол, и тебя тоже. Киваю благодарно.

- Кому столько подарков? – спрашиваю, уже не обращая внимания на то, что Толик с кем-то болтает. Если ждать свободной минутки, чтобы вклиниться в разговор, то помрешь от голода или разрыва мочевого пузыря, или превратишься в мумию.

- Машке, Ленке, Сереге, Ольке, Лехе… - перечисляет он.

- Ты в этот Новый год работаешь?

Он мотает головой.

- Нет?! Как это?!

- Апельсины лучше бери на рынке, - отвечает он в трубку.

- Я отдыхаю, - это Толик уже мне докладывает. - Все достало, взял тайм-аут. Отмечу в дружеском кругу.

На следующий день Толик улетел в Сочи, еще перед Новым годом сделал себе подарок – купил у старого приятеля яхту, о которой давно мечтал, и теперь решил отметить это дело. Утром второго и я прилетаю к нему обмыть материализовавшуюся мечту. С трудом нашла причал. Снега на пляже нет, но море темное, словно с черно-белой старой фотографии, а яхта, водруженная на рельсы, стоит на берегу. С опаской перебираюсь по трапу на палубу - высоко. В каюте тесно, но не от гостей, просто тесно. Кровать, столик, привинченный к стене, и стул занимают все пространство. А на стенах уже знакомые фотки, где Толик в компании всевозможных людей. Он же сидит на кровати и пялится в малюсенький доисторический телевизор. В углу и под столом не распакованные пакеты с продуктами.

- А где же пиплз? – удивляюсь я.

- Пиплз хавает в семейных кругах.

- А ты звал хоть кого-нибудь?

- Звал, - обреченно отвечает Толик. – Никому не нужен я, даже с белой яхтой.

- Ну, почему же, мне нужен, я же прилетела.

Я сажусь рядом с ним на кровать, вытаскиваю из пакета шампанское.

Толик обнимает меня по-дружески:

- И что я расскажу об этом Новом годе? Представляешь, первый раз решил на все забить, отметить с друзьями. - Он вздохнул.

- Расскажи, что отметил его с шикарной девицей.

Толик сомнительно хмыкнул.

- Да, на шикарную я не тяну, согласна, - грустно улыбаюсь.

- Я не к тому, - отнекивается он. – Ладно. Расскажу, как я с тобой…

- Нет, вот об этом не надо. Номер пятьдесят два я не буду.

- А сто два?

- Тем более, - улыбаюсь.

- Хорошо, будешь самой. Единственной.

- Уговорил, - соглашаюсь я, вручая ему бутылку шампанского.

Мобильник Толика лежит на столе. Неподвижно. С темным экраном. Мертвый. Достаю из своей сумки коробку с гарнитурой, говорю:

- Подарок тебе.

Он берет.

- Спасибо, конечно, - грустно улыбается. - Мне проще вшить это в мозг.

- Угу, - киваю, расставляю стаканы. – Ты уже не изменишься, противный!

- Тогда чего ты прилетела? – откупоривает он бутылку.

- Людей надо любить такими, какие они есть.

- А ты меня любишь?

- Ужасно ненавижу, - смеюсь я и закрываю уши руками.

Хлопок. Струя вырывается из бутылки. Яхта чуть покачивается от сильного морского ветра вместе с телевизором, фонтаном шампанского и нами двоими, точно не стоит замотанной тросами пленницей на берегу, а уплывает все дальше в открытое море. Вроде меня не укачивает, и не пьяна, но что-то происходит со мной непонятное. Посылаю запрос в мозг – объясни! Он чудит и выдает мне иероглиф за иероглифом. А в моем сердце новый пассажир. Я все больше это чувствую, придвигаясь к Толику. Запах от его тела такой родной, словно мы знакомы миллиарды лет – с тех пор, как я и он появились на Земле.

Окно

Я открыла окно в лето и увидела твои глаза. В них бурлила Амазонка, сверкали льды Антарктиды. Стеклышки калейдоскопа перемешивались, и менялся узор – вот солнечный Сингапур, а вот необитаемые острова Атлантики. И вдруг закружил листопад, потом замерзли дожди и посыпались на землю льдинки. Я брала зонт, бродила по мокрым улицам, лица прохожих растворялись в толпе, машины ослепляли фарами. Где-то там, глубоко в твоих глазах, я отыскала дом, в нем тоска завывала в трубах, тишина продрогла, и я ушла, мне там было слишком тесно и холодно.

Я долго не открывала окно. Краска облупилась на нем. Но однажды я содрала чешуйки с рам, как воспоминания, и покрасила окна в модный нынче индиго. Солнце все чаще стало заглядывать ко мне по утрам на чай, капель напрашивалась в гости, барабаня по подоконнику. И я открыла окно. Там был апрель.

Дата добавления: 2015-10-13