Будда и женские перси

Шесть лет, на протяжении которых Гаутама, исторический Будда, упражнялся в аскетизме [санскрит тапас, пали тапа], злой бог смерти Мара пытался тщетно прельстить его радостями жизни. И вот когда Будда, обретя просветление, сидел в окружении света, собрал Мара свое воинство и напал на одиноко сидящего под деревом Бодхи и погруженного в себя Будду. Вначале Мара напустил страшную бурю, пытаясь шквалами ветра, камней, стрел, горящих углей, пепла, песка, грязи и тьмы прогнать Будду, но безуспешно. Как к последнему средству он прибег тогда к помощи своих дочерей, повелев им сломить сопротивление Будды. Красавицы отправились к сидящему в окружении света Будде, приблизились к нему и стали тридцатью двумя способами обольщать его [ Лалитавистара, гл. 21]:

«Те наполовину открыли свое лицо. Те показывали свои высокие тугие перси. Те, сдержанно улыбаясь, показывали два ряда зубов. Те вздымали вверх руки, представляя взору свои подмышки, иные свои губы, алые, подобно плодам бимбы[424]. Те с полузакрытыми глазами бросали взоры на бодхисаттву [имеется в виду исторический Будда], после чего тотчас смыкали веки. Те выставляли напоказ наполовину прикрытые перси, иные свои бедра, едва опоясанные. Те обвязали прозрачной тканью свои бедра, те звенели своими кольцами на ногах. Те показывали ему, что меж их полными персями едва поместится нитка жемчуга. Те являли наполовину голые бедра. Те держали на голове или плечах [птицу] паттагутту[425], попугая или священную ворону. Те бросали искоса взгляд на бодхисаттву. Те, опрятно одетые, поправляли будто бы платье. Те понуждали трястись опоясывающий чресла пояс. Те, словно в испуге, сновали туда-сюда. Те танцевали. Те пели. Те играли. Те изображали стыдливость. Те трясли чреслами подобно раскачиваемым ветром трубчатым листьям банана. Те со сбившимся платьем прыгали вокруг и ударяли по поясу с бубенцами. Те роняли платье и украшения на землю. Те увешались украшениями, являвшими стыд их во всей красе. Те натерлись благовониями, иные носили надушенные серьги. Те то прятали, то открывали свой лик. Те рассказывали друг другу, как недавно смеялись, веселились и играли, затем стыдились и останавливались. Те являлись в виде девушек, иные — в виде женщин, еще не родившихся, третьи — в виде более зрелых женщин. Те приглашали бодхисаттву испытать радости любви. Те осыпали его свежесорванными цветами, становились подле него и пытались прочесть его мысли» (Эрнст Вальдшмидт (Waldschmidt) [переводчик с санскрита, пали и китайского]. Предания о жизни Будды в извлечениях из священных писаний («Die Legende vom Leben des Buddha: in Auszügen aus den heiligen Texten», 1929). Грац, 1982, с. 159 и след.).

Но лик Будды оставался чистым, подобно диску луны, и неподвижным, подобно горе Меру. Обольстительными речами пытались теперь дочери Мары распалить Будду. Они говорили: «Друг, предадимся любви! Мы рождены даровать блаженство. Скорей вставай! Насладись своей чудесной младостью! Взгляни на этих пригожих небесных дев! Взгляни, наш господин, сколь они обольстительны! Взгляни на их высокие, тугие и полные перси, взгляни на любвеобильные широкие чресла! Они рождены для наслаждения!»

Но Будда не шелохнулся. Его чувства остались безмятежными. Он был лишен двуличия, страсти, низости, сумасбродства. Он улыбался. Из своего укрепившегося знания он обратился к дочерям Мары: «Желания — скопища многочисленных страданий и корни несчастья. Они ведут неразумных к уходу от погружения в себя, от совершенства и подвижничества. Все мудрецы говорят, что нельзя утолить жажду женской любви... кто предается желаниям плоти, лишь усиливает свою жажду... Ваша плоть подобна пене, водяным пузырям, сродни наваждению обманчивых чувств... Она подобна игре в забытье, мимолетной и эфемерной... Я вижу лишь, сколь нечисто, грязно и полно червей тело. Оно хрупко, жалко, подвержено тлену и преследуемо несчастьями... Желания непостоянны, подобно утренней росе на кончике былинки... Они схожи с быстро рассеиваемыми осенними облаками...»

Когда же Мара услышал слова Будды, недовольно сказал своим дочерям: «Как же вам не удалось заставить Будду покинуть круг света? Ведь он не глупец, он мудр, так отчего же пренебрег вашей обольстительной красой?» Дочери Мары отвечали: «Он прозревает глубоко сокрытое... ему неведома глупость... Его чувства свободны от желаний, а страсть не волнует его... Отец, те способы обольщения, к которым мы прибегли, должны были бы распалить его сердце и вселить в него страсть. Однако их вид ни разу не смог взволновать его чувства. Непреклонный, подобно горе, он остался сидеть».

В данной истории Будду отличает прозорливость в отношении стратагемы красавицы, к которой прибег Мара. Тем самым в глазах своего врага, Мары, он предстал мудрецом, а не глупцом. Мудрость в данной связи со всей очевидностью включает способность различать хитрость, т. е. содержит стратагемную составляющую. Поскольку с буддийской точки зрения являемый чувствами мир необходимо разоблачать как некое наваждение, то и отвергающий хитрость как образец поведения буддизм (его разновидность Хинаяна) предстает религией с четко выраженным, обширным стратагемным мировосприятием (см. также 19.4).

Дата добавления: 2015-10-13