Армия Трясогузки

Вынужден огорчить френдов, возмущенных моим "незаслуженно несправедливым" отношением к запорожцам. Дескать, зря я позволяю себе сравнивать "лыцарей" Сечи, воинов чести, защитников христианства и, в частности, Православия, с карибскими пиратами. Отвечаю. Нет. Не зря. Джентльмены удачи ведь тоже, можно сказать, топя корабли с пассажирами и поджаривая жителей прибрежных городков, «боролись с испанским колониализмом и католической реакцией». И тоже шли на виселицу с песней. Потому что жизнь, что своя, что чужая, не представляла для них никакой ценности. В отличие от звонкой монеты на пропой и «воли» творить все, что душе угодно.

А запорожцы… Нет, они не были людьми чести. Иначе не нарушали бы собственные клятвы сразу же после того, как они были даны, не меняли бы хозяев ежегодно, если не ежемесячно, и не спасали свои шкуры, откупаясь от панского гнева головами собственных гетманов. Они не были защитниками Православия. Иначе не ходили бы с «латыной» жечь православную Москву, как Сагайдачный, а тем более, ежегодно грабить православную Молдову, как десятки мимолетных «наказных». Они вообще не были защитниками христианства. Иначе не объединялись бы ради добычи с «неверными» и не выжигали бы собственную землю, как Суховий и Петрик. Они, наконец, кем бы ни называли себя, не были и христианами. Иначе не процветал бы на Сечи, вперемешку с доходящей до сусальности набожностью, культ «характерства» с его верой в мертвые руки и прочую чертовщину, достигший пика во времена величайшего из кошевых, Ивана Сирко, – в лучшем случае, язычество, если не прямой сатанизм. А кем и какими они были в реале, прочитайте сами (http://www.hrono.ru/land/russ/sech_zap.html). И если кто-то скажет мне, что поп Лукьян, случайно оказавшийся в фастовском филиале Сечи, у Семена Палия, совсем не худшего, а, напротив, одного из лучших образцов сечевика, специально, по злобе или политическому заказу, клевещет, мне останется только пожать плечами и уйти от дальнейшего разговора. Ибо кто его знает, этого попа, может, и впрямь куплен. У «Газпрома» денег много, а руки длинные…

Общеизвестное: в начале июня 1775 года 25-тысячный корпус во главе с генерал-поручиком Петром Текели, сербом по происхождению, осадил Запорожскую Сечь. Все произошло быстро и без крови: сечевая старшина драться не хотела, пыл буянов охладил вид батарей, выставленных напротив ворот, и 5 июня 1775 года Сечь сдалась без боя, а 14 августа последовал манифест Екатерины II о ликвидации её «с уничтожением самого имени запорожских казаков». Это было уже второе в 18 веке уничтожение Сечи. В первый раз её, принявшую сторону шведов и Мазепы, уничтожил еще Петр, приказавший сровнять крепость с землей и казнить 156 из трех сотен взятых в плен обитателей, а около десятка повешенных пустить вниз по Днепру. Правда, это, по словам оранжевых мифологов, «жестокое злодеяние» (имевшее место, повторяю, после взятия Сечи, а не Батурина, как пишется в нынешних украинских учебниках) имело под собой определенные основания. Военные мятежи в военное время нигде и никогда не кончаются банкетами, и Петр доказал это стрелецкими казнями, сечевики же, помимо прочего, позволили себе после первого, неудачного штурма «срамно и тирански» убить на стенах несколько десятков пленных. Вот как раз убийцы и отправились по реке на плотах, и именно уличенные в хоть какой-то, пусть минимальной причастности были казнены на месте. Прочие, закованные в цепи, были отправлены в ставку царя. Что до «лыцарей», во главе с атаманом Гордиенко воевавших вне Сечи, то они после Полтавы и провального похода на Правобережье в1711-м году долго мыкались, пока, наконец, не осели в урочище Алешки, под «крышей» крымского хана. Однако было им там так плохо, что они вскоре запросились в Россию. Пётр отказал. Отказала и Екатерина I. Лишь в 1728 году, после изгнания казаками старого кошевого Горлиенко, русское правительство снизошло до переговоров, и в 1934-м, уже при Анне Иоанновне, эмигранты вернулись, получив разрешение основать новую Сечь на острове Чертомлык.

Нельзя оживлять мертвецов. Новая Сечь была зомби. Смешной и жуткой пародией на себя бывшую. Никакой, пусть и своеобразной «военной демократии». Никакого аскетизма. Никакого социального мира. Всем заправляли «старые» («знатные») казаки, вернувшиеся из крымских владений. По сути, те же «зимовые», что и 150 лет назад, но при российских воинских чинах. Судя по описям пожитков «стариков», разграбленных во время бунтов на Сечи, самый «незаможный» из пострадавших, не занимавший никакой должности, имел в доме, помимо всякого имущества, 2.500 рублей серебром и 75 червонцев – сумма, вдвое превышающая стоимость неплохого российского имения. О состояниях более зажиточных сечевиков можно только догадываться, тем более, что капиталы, в отличие от времен прежних, пополнялись в основном не за счет военной добычи, сколько за счет доходов с «паланок», разбросанных по всей «ничейной» степи латифундий, обслуживаемых «голотой» - беглецами с Левобережья, не имеющими права носить оружие и участвовать в набегах. И только этим отличавшимися от «серомы» - многотысячной толпы оборванцев, обитающих на самой Сечи и имевшей формальный статус «казаков», уже не дающий права избирать и быть избранным (эта привилегия была закреплена за узким кругом «знатных»), но позволяющий, не работая, а жить за счет подачек от «старых». Подачки были не слишком велики, но на пропой хватало, а если хватать переставало, «сирома» бунтовала (в 1749-м и 1768-м случались серьезные бунты на самой Сечи, эксцессы же в «паланках» учету не поддаются). «Знатные», правда, неуклонно давили мятежи при помощи российских войск, но пытались снять социальный стресс и подручными средствами, закрывая глаза на самодеятельность рядового состава. Ватаги «сиромы», действующие на свой страх и риск, не только без одобрения свыше, но частенько и вопреки прямомк запрету, творили беспредел на территории от Днепра до Днестра, дотла грабя соседние территории. Отдуваться же приходилось российским властям, и еще хорошо, если только на уровне дипломатии (именно налет «бесхозных» запорожцев на турецкую Балту спровоцировал русско-турецкую войну 1768-1774 годов).

Резвились ватаги и на Правобережье, всячески поддерживая, более того, организуя и направляя гайдамаков в смысле пограбить панские имения, что ломало и так хрупкую стабильность пророссийского режима в Польше). Да и от вмешательства в Пугачевщину «старые» удержали «серому» едва ли не с боями. В общем, поздняя Сечь была по сути воровской малиной, разросшейся до трудно вообразимых размеров. Те же воры в законе, «подогревающие» подвориков, те же «мужики» на работах, те же внутренние терки вместо общих толковищ, та же, наконец, буза в случае непоняток. Неудивительно, что ценность их, как военной силы неуклонно стремилась к нулю. Если в 1737-1739 годах прощенные «олешковцы» еще как-то проявили себя, то в по ходу войны 1768-1774 голов стало ясно, что отдачи от них почти нет. Уровень военной подготовки «серомы» позволял ей более или менее на равных противостоять разве что татарам, но те, по крайней мере, были непьющими и знали, что такое дисциплина. Упал и уровень командования; в отличие от эпохи естественного отбора, когда за бесталанность войско смещало вожаков, теперь у руля стояли «неприкасаемые». На что-то путное годились только «старые», но их претензии и амбиции явно превышали приносимую пользу.

И самое главное: признание по Кючук-Кайнарджискому миру независимости Крымского ханства, автоматически означавшее протекторат над ним России, лишало существование Запорожья хоть какого-то смысла, делая его не только ненужным, но и опасным. И вместе с тем, упраздняя Сечь, власти уничтожали казачество конкретно запорожское. Согласно официальному разъяснению, сечевикам (кроме «со своих мест беглых», которым предстояло вернуться туда, откуда пришли) предоставлялось время на то, чтобы в индивидуальном порядке определиться: записаться в крестьяне, мещане или в полки пикинеров (типа казачьих, но входящие в состав регулярных войск). С выбором никто не торопил. Более того, уже в 1787 году всех желающих экс-запорожцев (не желавшие или опасавшиеся возвращения «туда, откуда пришли» успели к тому времени сбежать) записали в Войско верных казаков (позже – Черноморское, а еще позже Кубанское казачьи войска), предоставив им возможность в привычном статусе нести привычную службу на новых рубежах Империи. Оранжевые мифологи, правда, изредка оценивают это, как очередное проявление «антиукраинства»: дескать, ежели так, то почему же параллельно не было ликвидировано или перемещено на новые территории и Войско Донское, также оказавшееся в глубоком тылу? Отвечаю: а потому, что крымская опасность была снята и пустынные земли южнее Сечи (Таврия и Новороссия) уже заселялись вовсю. «Тыл» же Дона располагался впритык к кочевьям еще не совсем цивилизованных калмыков, «частным образом» воевавших с совсем еще нецивилизованными казахами за пастбища, лежащие между Уралом и Волгой. А также и к землям, населенным весьма активными и еще не замиренными (именно этим займутся черноморцы) адыгам. И, наконец, Войско Донское, в целом завершив к концу 18 века процесс интеграции в Империю, в отличие от Запорожья, не представляло опасности для стабильности государства, которое не имела ни времени, ни необходимости тратить еще столько же времени на окультуривание Сечи.

Между прочим. Тот факт, что командовал операцией именно Петр Текели, помогает понять очень многое. Дело в том, что богатейшие земли будущей Новороссии, формально входившие в сферу влияния Крыма, а следовательно и Турции, в 18 веке были фактически ничейной землей, где что-то обустраивать, а тем более возделывать поля считалось, и не без веских оснований, слишком большим риском. Этот «Великий Луг» запорожцы традиционно считали своими, но в эпоху Старой Сечи, вплоть до 1709 года, не уделяли ей особого внимания. С основанием Новой Сечи все изменилось. О системе «паланок» я уже говорил, однако паланками дело не исчерпывалось. Хозяйственный «старшие» были неплохими, хотя и стихийными, экономистами. В отличие от предшественников, они заботился о заселении запорожских степей хлеборобами, наряду с собственными латифундиями основывали «слободы», привлекая и приманивая туда население Гетманщины и даже юга России. Обосновывавшиеся в «слободах» земледельцы формально в структуру Войска не входили никак, а неформально считались «общими работниками» на «войсковой» земле, то есть, были чем-то типа спартанских илотов, хотя и без криптий. С них собирали налоги, как бы в войсковую казну (правда, небольшие), им на выпас отдавали табуны и отары, они же на правах издольщиков обрабатывали и участки, относящиеся к «паланкам». Слободы расширялись, разрастаясь в маленькие городки, где была уже не одна церковь, а две или даже три. Любопытно, что «лыцари», защитники веры, громившие евреев везде и всюду, на «своей» территории брали «нехристей» под защиту, опекали их и даже… получали сбор налогов со «слободских». В целом, все запорожские владения («вольности») занимали огромную территорию и к 1775 году насчитывали 19 местечек, 45 сел и 1600 хуторов, а доходы «старших», включая сбор пошлин с обозов, посредническую торговлю и шинкарство, позволяли им финансировать строительство десятков церквей и монастырей в Гетманщине. При этом, однако, никаких юридических прав на эти земли не было не только у «старших» (даже «паланки» формально являлись не собственностью, а «долгим володением»), но и у Войска, права и обязанности которого регулировались Разрешительной грамотой 1734 года, согласно которой «возвращенцы» имели право всего лишь поселиться в облюбованном месте.

Тут и возникла коллизия. Рассматривая южные земли как важный источник пополнения государственного земельного фонда, а значит и бюджета, и возможности расширения социальной базы, Петербург в 1751-1753 годах выдал разрешение на колонизацию земель, уже находящихся под контролем России, переселенцам из Сербии – т. н. «граничарам», имеющим, помимо хозяйственного, еще и военный опыт. На просторах Великого Луга появились две новых провинции, Ново-Сербия и Славяно-Сербия (ополчение которой в 1775-м как раз и возглавлял Петр Текели). Переселенцы получили субсидии, землю налоговые льготы на 10-15 лет. С юридической точки зрения, права их были совершенно безукоризненны, что они и попытались объяснить соседям, действия которых справедливо оценили как самозахват. Однако запорожские «старшие» полагали совершенно иначе. Как, впрочем, и «серома», получавшая дотации как раз за счет доходов с «войсковой» земли. На требование платить за пользование землей и провоз продукции сербы, естественно, ответили отказом. Стычки учащались, переходя иногда в кровавые столкновения, наподобие «индейских войн» следующего века, где «лыцари» играли роль чингачгуков, - с десятками убитых и сотнями раненых. Новоселы, понятно, жаловались в Петербург, Петербург, тоже понятно, негодовал в связи со срывом государственной программы. Тем более, что в запорожские «слободы» уходило и немало поселенцев, привлеченных непосредственно российскими властями. И наконец, императрица в то время планировала построить в отбитых у турок областях новую столицу Империи – «Екатеринослав», а наличие в предполагаемом районе строительства «лыцарей» было сродни наличию малярийных комаров на невских болотах. Была, правда, идея решить вопрос полюбовно, переведя «лыцарей» в ранг российского дворянства и наделив их имениями. Однако великий историк Герард Миллер, специально командированный для изучения ситуации на месте, в отчете убедительно доказал, что мысль эта утопична, поскольку Сечь является ««политическим выродком», а запорожцы «собственным своим неистовым правлением» не способны вести нормальное хозяйство. Судьба Сечи была решена. Действия Петра Текели, жителя Ново-Сербии (!), стали фактически полицейской операцией, проведенной ОМОН’ом с целью обуздания рейдеров и возвращения земли законным владельцам. «Маски шоу», только и всего. «Несербские» земли были взяты в казну, а после розданы немецким колонистам, приглашенным императрицей. Ясен пень, не остался в накладе и Потемкин.

Теперь – внимание. Как я уже говорил, после расформирования Сечи никаких репрессий не последовало. Даже беглые, в общем, подлежащие возврату помещикам, получили возможность бежать - благодаря оплошности (или попустительству) военных властей некто Лях сумел организовать массовый (около 5000 человек) побег в Турцию, те же, кто имел основания считать себя казаками, вообще жили свободно, медленно выбирая, какой же статус уютнее. Верхушка же «старших», все люди весьма пожилые и зажиточные, подписав все, что нужно, разъехалась по имениям. И вдруг… Менее года спустя трое (всего трое из нескольких десятков!) сечевых старшин – экс-кошевой Калнишевский, экс-войсковой писарь Глоба и экс-войсковой судья Головатый, мирно гревшие старые кости на печи, бесследно исчезают. Кто-то считал их погибшими, кто-то уверял, что они бежали «в вольные земли». Но, как выяснилось много позже, они были негласно изъяты и разосланы по отдаленным монастырям в «наистрожайшее заточение», где писарь с судьей вскоре и умерли, а кошевой, отбыв 25 лет (из них почти 15 в одиночке) был, глубоким 113-летним стариком, освобожден уже Александром I.

Вопрос: почему?
Прежде всего, изумляет мера наказания (вернее, пресечения; ни о каком суде речи не было, имел место административный арест). Для России случай беспрецедентный. Да, ее законы не сияли гуманизмом. Правда, смертная казнь в мирное время за уголовные преступления была отменена (кроме исключительных случаев, вроде Салтычихи, но там имел место полноценный процесс) и применялась только когда речь шла о попытке государственного переворота или мятеже (Мирович, Пугачев и пугачевцы), но существовали ссылка и каторга, на срок или пожизненно. А вот пожизненной одиночки закон не предусматривал (кроме той же Салтычихи, где смягчение приговора означало по факту ту же казнь, только в рассрочку). Еще более поражает, что «закрыли» старых казаков в административном порядке. В «сопроводиловке» Калнишевского (она сохранилась) указано только: «великий грешник». И все. Но Россия не знала «Железных Масок». За двумя исключениями – император Иоанн Антонович и еще одно, о котором позже. Но ситуация с «вечным узником» понятна (живой даже не претендент, а царствующий император, при наличии которого все de facto царствующие персоны de jure не более чем самозванцы). Ничего подобного в случае с запорожскими старшинами не было. Какие бы подробности, какие бы нюансы ни выяснились при изучения войсковых архивов, максимум, что могло светить старикам, не чикатильствовавшим и покушений на престол не учинявшим, – Сибирь, уже освоенная тремя поколениями провинившейся малороссийской старшины. Причем, с учетом возраста, даже не каторга

И вот еще что. Говоря о Петре Калнишевском, не следует забывать, что речь идет не о каком-то безвестном казачке с периферии. А о российском дворянине, герое войны, генерал-лейтенанте (по Табели о рангах чиновник III класса, допустимый к заседаниям в Сенате), кавалере высшего в империи ордена Андрея Первозванного. Об очень богатом человеке, на виду у императрицы, лично писавшей ему благодарственные письма («у нас никогда не было ни малейшего сомнения в вашей со всем войском к нам верности»!). С огромными связями при дворе, где, пользуясь модой на все запорожское, мудрый кошевой вписал в реестр немало нужных людей, вплоть до Грицька Нечеси. То бишь, светлейшего князя Потемкина. Который именовал старика не иначе как «отцом родным» и «другом неразлучным», и состоял с ним в дружеской переписке («Уверяю вас чистосердечно, что ни одного случая не пропущу, где усмотрю принести любую желаниям вашу выгоду, на справедливости и крепости основанную»!). Более того, позже, когда дед уже мотал срок, интересовался условиями его быта и давал распоряжения не перегибать.

Честно: ничего не понимаю..
Довоенные связи с Крымом? Да, было. На местном уровне, насчет пастбищ и купеческих караванов. Без каких-то умыслов на измену, что подтвердилось задолго до войны, в ходе весьма тщательного расследования придирчивого следствия по доносу полкового старшины Петра Савицкого, а после войны, где Калнишевский проявил себя очень и очень хорошо, вообще быльем поросло.
Связи с гайдамаками? Полноте. Он их давил, как мог, за что его "серома" в том же 1768-м чуть не убила. Хотя, конечно, знал и Зализняка, и Семена Гаркушу, приведшего на помощь Зализняку конный отряд. Но Зализняк задолго до Колиивщины ушел в монастырь на послушание, выбыв тем самым из войска, а Гаркуша пошел на Правобережье своей несмотря на все запреты, поскольку имел большой личный зуб на поляков; к тому же на российской стороне он гулял, да и бил конфедератов – врагов России. Да и стало известно об этом позже, в 1784-м, когда экс-кошевой уже почти 10 лет грел нары.
Причастность к Пугачевщине? Отпадает. Именно Калнишевский, и царице это было известно, проявив чудеса изворотливости, сделал все для того, чтобы «серома», уже готовая поддержать «анператора», осталась в своих куренях.
Контакты с беглыми запорожцами, как предполагает добросовестный, хотя и правоверно оранжевый исследователь Д. Кулиняк? Опять отпадает. 85 лет – не пик политической активности, да и не те отношения были у Калнишевского с «голотой» (а ведь бежала даже не «серома», а именно «голота»), чтобы иметь с ней какие-то контакты.
«Месть казачеству за бегство», согласно мнению еще более оранжевого историка Д. Харько? Вообще чушь. Во-первых, «голоте» на судьбу кошевого, которого она дважды свергала, было глубоко плевать, во-вторых, немногим «старым», ударившимся в бега не мстить следовало, а рассылать увещевания за подписью того же Калнишевского, а в-третьих, чего стоит месть, о которой никому ничего аж 25 лет неизвестно?
Личная ненависть кого-то из власть имущих? Об этом нет никаких сведений и даже хотя бы предположительных мотивов. К тому же, если даже кто-то из трех «железных масок» и попал под такую раздачу, при чем тут двое остальных? А ежели некий серьезный дядя ненавидел запорожцев как явление, почему репрессировали только троих?
Земельный вопрос, наконец? Увы, тоже не складывается. Безусловно, Петр Иванович был очень богатым человеком, но не настолько богатым, чтобы государство его раскулачивало как Людовик XIV бедолагу Фуке. Тем паче, что на имения и сбережения экс-кошевого после его исчезновения никто и не думал посягать, все законнейшим образом перешло к наследникам. А громадные «войсковые» земли ему не принадлежали, да и войско юридически не имело на них никаких прав.
А если так, то вновь: почему?
И почему даже Павел, выворачивавший наизнанку инициативы матушки, освобождавший и миловавший заключенных ею от Радищева до Костюшко, в случае с Калнишевским изменил своему правилу и даже не подумал хотя бы смягчить режим старика?
Неведомо.

Единственный, очень зыбкий намек на какой-то просвет появляется, на мой взгляд, если вспомнить исключение, о котом было сказано выше. Единственный случай в России 18-19 веков, полностью адекватный «казусу Калнишевского». Семья Пугачева. Неграмотная баба с двумя девчонками-подростками и мальчик Трофим. Брошенные шебутным отцом лет за восемь до событий. Ни на что не претендующие. Короче говоря, не княжны Таракановы. Но при этом – без всяких видимых причин – строжайшее, на всю оставшуюся жизнь заключение в самой «режимной» тюрьме Империи. Тут уж, в отличие от Петра Ивановича, ни о землях, ни о контактах с зарубежьем, ни о татарах-гайдамаках речи вообще нет. Как и о мести. Месть непонятно кому и неизвестно за что – совершенно не в стиле холодной, рассудочной, предельно логично мыслящей и отнюдь не чуждой гуманизма Екатерины. По-моему остается лишь одно: несчастным просто раз и навсегда заткнули рот. Чтобы никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не смогли по глупости брякнуть единственное, что теоретически могли знать: что «анператор», не признавший в казанском остроге свою семью, вовсе не их беглый батяня. Иных вариантов я, как ни напрягаю фантазию, измыслить не могу. Как и ответа на вопрос: что же все-таки такое запредельное знал последний кошевой Запорожской Сечи, «великий грешник» Петр Иванович Калнишевский?

ГОПАКИАДА (Post Scriptum III)

Дата добавления: 2015-10-13