Глава шестая. Про волшебные свойства геометрии

Про волшебные свойства геометрии

Клетку в подземелье дворца, отведенную ученику Феи, делали, наверное, в расчете на крупных хищников. Прутья были такие, что и могучая львица, и бенгальский тигр, и даже тупой носорог – все сообразили бы в первый же день: шансов выбраться отсюда – ни одного! Два тугих засова на дверце подтверждали это. Но засовам не доверили охрану малолетнего узника: добавили замок весом в полпуда...

Упал ли духом в этой клетке Жан-Поль? Выглядел он не так, как при Госпоже, – стал бледным, большеглазым, повзрослевшим... С первого взгляда Фея оценила бы: это он сердцем повзрослел, недетские испытания оно проходит...

Поверите ли? В этом одиночном заключении Жан-Поль был занят припоминанием каких-то сведений из геометрии! Об этом говорил чертеж на стене, сделанный куском угля; чертеж сопровождался двумя строчками формул:

Что-то мучительно не нравилось, чего-то очень не хватало юному чародею в его расчетах! От равенства в середине формулы шла стрелка к картинке из другой совсем науки – из зоологии! Да-да, это не корявая большая цифра 11, как могло показаться, это – рога! А ниже – морда и бородка самого обыкновенного козла... Просим убедиться! Такой вот "автопортретик" подносил самому себе Жан-Поль за свои успехи волшебно-геометрические... Такой силы достигли здесь творческие сомнения и самокритика!

Как раз в эти трудные минуты появилась в узилище Золушка!

Как же счастлив был пленник видеть ее! Как просиял! Он выкрикнул что-то нечленораздельное...^*

Жан-Поль сиял бы, явись она и с пустыми руками, сама по себе. Но она шла не только увидеть его, а еще – подкормить и поддержать: из ее корзинки торчала бутылка с морсом, а ему давно и сильно хотелось пить... Но скажем снова: она могла не приносить ничего, он все равно был бы в восторге! Через левую ее руку, свободную от корзинки, был перекинут плащ...

А знал бы пленник, что под плащом! Там был спрятан футляр не от флейты! О, эта девушка знала, с чем надо идти в тюрьму!.. Но как палочка попала к ней? Наверное, хитрость и ловкость понадобились, чтобы завладеть ею... О, если б такую гениальную предусмотрительность обнаружить, когда она замуж шла...

С первых слов Золушка стала корить Жан-Поля за неблагоразумие. Ну зачем, ну ради чего он так буйно вел себя? Кол ему за поведение... Совсем, что называется, "без царя в голове"... Получается, он сам упрятал себя в эту клетку!

Жан-Поль отмалчивался, не спорил. Он смутился от счастья видеть ее и от собственной блаженной улыбки от уха до уха, которую не умел притушить. Нельзя ему быть настолько открытым! Нельзя, чтобы его чувства читались, как букварь для "горшочников", черт побери!..

Поэтому он деловито поинтересовался первым делом – бутылью с морсом, а потом – вообще содержимым корзины. Пригвоздил к этой корзине взгляд, чтобы опять не расплыться в блаженстве, когда глаза их встретятся... Пока он пил, Золушка перечисляла, что у нее там еще:

– Пирог с гусятиной и капустой. Пончики с черникой. Сливы и персики, персиков – три штуки, а слив – почти фунт... Еще семечек стакан... Голодный, да? Они не кормят тебя совсем? Как они с тобой обращаются?

Он не ответил. Перечисляя, она не назвала важнейшую вещь. Оглянулся Жан-Поль на свои формулы и вздохнул. Всю Теорию Пространства Сфер он отдал бы сейчас за самое обыкновенное яблоко... Да, представьте: яблоко было увязано с теми формулами крепко-накрепко. Так говорила Книга, оставшаяся там, у Госпожи, а здесь – мучительно припоминаемая...

Только зря он вздыхал раньше времени! Как только он пробормотал безнадежно: "А яблочко?", – оно было тут же извлечено из корзины и просунуто между прутьями его клетки. Мальчик завопил, что она - гений, схватил не только яблоко, но и руку ее – и покрыл благодар ными поцелуями!

Потом, успокоив немного свою радость и прыть, Жан-Поль стал говорить о трудном, о главном: выходит, и волшебники ошибаются иногда... нельзя было им уходить без проверки: счастье устроили они для Золушки или что-то другое...

– Плохо мы с Госпожой удружили тебе тогда, не надо было ездить на этот бал, – произнес мальчик. И в первый раз за свидание заглянул ей в глаза прямо и близко; и глаза ее вновь подтвердили свое детское свойство: они были родниково чисты! Они были прекрасны без всяких оговорок! Но не согласилась она принять такие его слова про бал - они на что-то самое дорогое замахивались:

– Здрасьте! Высказался... Да лучше этого у меня никогда ничего не было в жизни...

– Ты и теперь так думаешь? Ну и ну... Пожалуйста. Все равно ведь не переиграешь, – сказал ученик Феи.

Он посмотрел на нее испытующе. Но при всей красноречивости ее глаз не понял: думает она переигрывать назад или нет... Потом спросил:

– Слушай-ка: у твоего принца есть книги по геометрии?

Но тут вошел офицер стражи. Шабаш! Похоже, опоздали они потолковать о тайной пользе тюремной геометрии, не говоря уж о вещах еще большей важности...

Шпоры бантиком

– Беседуйте, мадемуазель, беседуйте, – галантно позволил офицер. (Мадемуазель, а не Ваше Высочество! – сразу отметил Жан-Поль). Офицер был тот самый, что впускал ее сюда... Тогда он рассыпался в любезностях, а теперь стал суше и строже: знал уже, наверное, что принцесса перед ним бывшая. – Однако мне приказано свидание контролировать, быть начеку. У начальства, я так понял, какие-то опасения...

Она предложила:

– А вы заприте меня в эту же клетку. И нечего будет опасаться.

– Таких указаний не имею пока, – отвечал он. – Знаю только, что надо держать с вами ухо востро.

– Ухо только? – спросил Жан-Поль. – А шпагу?

– Что-что?

– Я говорю, что одно лишь "вострое ухо" не поможет: желательны еще "вострый" ум и такая же шпага...

– Моя шпага – тупая?! – у офицера был оскорбленный вид. А Жан- Поль сказал Золушке негромко, но тот услышал: "гляди – насчет ума он не обижается..."

Дело оборачивалось неважно. Офицер уже злился по-настоящему:

– Тупые мы? Тогда по-тупому: свидание окончено! Мадемуазель, пожалуйте на выход! Шпага моя... тупая, видите ли!

Как раз в этот миг посетительница просунула узнику ту вещь, которую пронесла под плащом.

– Мадемуазель... это неслыханно! – возмутился офицер-тюремщик. – Прямо на моих глазах?!

– А на глазах – честнее же, – отвечала Золушка. – Это его вещь, она должна быть с ним...

Чтоб защитить честь своего оружия и порядок заодно, – офицер стал обнажать шпагу. Только не сразу удалось ему это – с большим трудом, с пыхтением и натугой: там что-то заело в ножнах, обнажаться шпага не хотела. А когда все-таки поддалась, – стало ясно, что лучше бы не поддавалась: шпага была на себя непохожа, она бессильно гнулась, как пластилиновая, не выказывая ни малейшей упругости, она имела нелепые узлы, а на конце – какую-то дурацкую кисточку!

– Тысяча чертей! Это ты сделал?! Ты, шельма? А ты – его сообщница?!

– Будешь ругаться при даме и тыкать ей – я тебе две шпоры твои свяжу одним бантиком, – пообещал ученик Феи. – Таким, что не развяжут ни в одной кузнице... Что там у тебя на эполетах? Пухоперонский гусь? А хочешь, я сделаю, чтобы хорек там был! А могу и тебя самого в хорька переделать!

Офицер поверил во все, что услышал. Он скис, пожелтел и смотрел на юного узника по-новому:

– Все можешь? Да?

Жан-Поль сказал честно, что нет, не все; две вещи не по силам ему: не может он пить молоко с пенками, это – раз, и подолгу говорить с дураками, это – два. После этого заявления мальчик отпустил офицера, не сделав ему никакого вреда. Просто сказал, разглядывая заботливо и нежно вернувшуюся к нему палочку:

– Ступай, приятель, мешаешь. Я потом вызову, – когда мою гостью надо будет проводить.

Офицер не мигал, почти не дышал, в голове у него было пусто и звенело... Умственные задачки по службе случались у них считанные разы, чаще всего они сводились к одной: кто в данный момент главнее, чьи приказы исполнять. Вот и сейчас он смекнул: этот малолетка в клетке главнее любого начальства во дворце! Очень уж не хотелось в хорька превращаться!.. Шпоры звякнули при чеканном повороте, и офицер строевым шагом удалился прочь.

А Жан-Поль сказал Золушке тихо, смущенно:

– Спасибо тебе... за инструмент.

– Пустяки. А ты изменился за это время. Возмужал очень.

– Да? Приятно... Но все равно – до принца мне далеко, а?

– Его я ни с кем не сравниваю...

И еще одна принцесса сбежала!

Она отошла от клетки. Жан-Поль готов был треснуть самого себя за неосторожные свои слова. Чтобы скрыть замешательство, он произнес: – Плохо дело... Вот и с Юлианой что-то похожее творилось... На двадцать пять фунтов похудела... Знаешь, кто это – Юлиана? Золушка знала.

– Да... Я, в общем, догадываюсь, что она... что это для нее надо место освободить. – Тяжко давалась ей эта тема. – Красивая она, не видел?

– Как это не видел? Мы же там были с Госпожой, помогали ей! Она страдала по музыканту одному, его имя Рамон, его песенки вся Фармазония распевает... А ты решила, что она... Да нет же! Лариэль твой и с доплатой не нужен Юлиане! Это самодурство Балтасара, папаши ее. Гнали из девушки любовь, будто это глисты... Рамона ее упекли в изгнание... А чего добились? Сбежала к нему принцесса – ни на каком авто не догонишь! Мы с Госпожой сделали так, чтобы вся стража безостановочно танцевала румбу – семь часов подряд! Чтобы Юлиана успела отъехать подальше... Теперь они уже за границей, а король Балтасар кусает локти себе!..

Ну и дела, – не вдруг усвоила смысл этого рассказа наша героиня. И пересказала себе своими словами, чтобы ничего не упустить. – Та, которую прочат на ее место, любит другого, стало быть. И сбежала к этому другому! И ее всемогущие друзья участвовали в этом, помогали ей... А что же теперь будет с Лариэлем? С его планами (или кто их там составлял для него)?

– Слушай-ка... а Лариэль ничего этого не знает еще?

– Конечно, нет! О, как ему натянут нос! Любо-дорого поглядеть!

– Ты злой, мальчишка, да? Злой, злой...

– Он же предатель, как ты можешь за него заступаться?

– Неправда. Он сам страдает!

"Ах, страдает он! – про себя усмехнулся Жан-Поль. – По какому же такому предмету, интересно? Летит бедный доверчивый мотылек на свечу фармазонскую!.. Так ведь не сам он, не сердце его сгорит, а только планы его? Так – поделом!" – про себя подвел итог юный заключенный. А вслух спросил:

– Что же с ним стряслось, а? Разлюбил? У взрослых это бывает так скоро?

У его ненаглядной было такое выражение лица, будто осуждали ее, а не принца. Будто она – ветренница, пойманная на измене и лжи!

– Это я у тебя хотела спросить: вдруг, думаю, ты читаешь в чужих сердцах?

Чистый способ

Тут она коснулась самого, может быть, больного вопроса. – Пробую, да...– с трудом сказал малолетний узник. – Но сама же видишь, – с ошибками. С такими грубыми ошибками, что я решил: незачем мне людям глаза мозолить, вертеть перед их носом этой тросточкой!

Стыдно разжигать какие-то надежды, глупо кидаться на помощь, если выходит из этого обман! Если становится хуже, чем было!

– Какой же выход?

– Выход? С такой профессией, как у меня? Думаю, затаиться надо лет на пятьдесят-семьдесят... пока не присмотрюсь хорошенько к людским сердцам, не научусь читать в них свободно и без ошибок... Я хочу сказать... в общем, надо вычитывать в них не то, что мне хочется, а то, что там на самом деле есть. Понимаешь? Тогда только можно будет явиться и исполнить чье-то желание. Да и то – семь раз отмерить сперва... А пока, Золушка, исчезаю я. Так-то.

Почему Жан-Поль так странно говорит, о чем? Если о побеге – она сочувствует, она – за, надо только понять: как это технически... Уж больно толстые тут прутья...

– Конечно, давно тебе пора удирать. А как? Превратишь эту решетку в лапшу? Сможешь?

Мальчик объяснил: отсюда уйти – никакой не фокус, особенно теперь, когда он снова вооружен! Нет, не о том речь... Он думает о том, чтобы исчезнуть совсем и отовсюду! Прочь из этого измерения.

Для этого он наполовину вспомнил, а наполовину вывел сам гиперболическую геометрию. Золушка слушала так, будто он перешел на арабский язык.

– Да, вывел... Это не так уж трудно. Ну, просто с аксиоматикой Эвклида влезаешь совсем в другую геометрию. Берешь пятый постулат...

– Погоди, я же и первого не знаю... Объясни нормально: что значит "исчезнуть совсем"? Это шутка такая?

Жан-Поль терпеливо растолковывал: это значит – стать невидимым. Это самый чистый способ. Берешь гиперболическое пространство, в котором, как легко видеть, через две различные точки проходит единственная гипербола. Не понимаешь? Ну, считай, просто кривулька... Ей должен быть ортогонален луч солнца...

(Золушку особенно поразили слова: "как легко видеть").

– Ну, солнца здесь нет – сойдет и полоска света из-под двери. На пересечении той кривульки и этой полоски ставишь яблоко – и оно начинает исчезать на глазах...

– Отчего? – вставила вопрос Золушка. – Ты съедаешь его?

Жан-Поль сказал, что потом – да, но тает яблоко еще до первого укуса, в том-то вся и штука, что до... В Книге волшебников сказано: "Перед началом процедуры плод, разумеется, должен быть основательно заколдован". Так что хрустишь уже невидимым яблочком, и сам делаешься таким же. Прозрачным, как воздух!

И он размечтался: сможет, например, войти в покои ее принца... крепенько – чтоб слезы брызнули! – взять его за нос и сказать пару ласковых... Но она тут же вскрикнула, что это глупо, что она просит его не делать таких вещей! У нее, например, совершенно другие мысли по поводу его изобретения!..

Без обратного билета

Сперва она пробовала отговорить мальчишку. Но он был грустен и тверд. Он решил: только так и будет... Самый чистый способ. (О чем толковать, думал он, какие питать надежды, если ей больно от всякого резкого слова про принца-предателя... от угрозы всего лишь нос ему защемить!)

И вдруг Золушка стала просовывать сквозь прутья второе яблоко. Оказалось, что ее тоже соблазняет такой чистый способ. Да-да, невидимость – просто спасение для нее... ведь, если хорошенько подумать, ей просто некуда идти после всего, что случилось. Домой? Но достаточно представить себе, каким градом насмешек встретят мачеха и сестры разжалованную, опозоренную принцессу в отставке!

Нет-нет, ей надо вот именно "в другое измерение" – какая радость, что он знает дорогу туда! И дело не только в нынешней ее бесприютности, не только в стыде (стыд был и за Лариэля тоже, не за себя одну...). Да, Лариэль не оказался принцем с головы до ног... И все-таки, все-таки... (ужасно трудно было Золушке объяснять это!) Если договоривать до конца, она завидует мертвой голове оленя в кабинете принца: этот олень может видеть, как Лариэль ходит там, как читает и пишет, как задумывается... Впрочем, знать об этом никому не следует...

Суть же, голая и простая суть – в том, что она умоляет Жан- Поля взять ее с собой!

Он растерялся. Хотя и допускал он и верил, что причины у нее уважительные, но... Нет, дело обстояло вовсе не так просто, как она вообразила себе.

Главная трудность – он знал, как перескочить в то измерение, но решительно не знал обратной дороги... Забыл, начисто забыл ту формулу, которая позволяла вернуть себе видимый образ... Помнил главу из Книги, где производился вывод злосчастной этой формулы... но не смысл, к сожалению, не логику помнил, а как она выглядела, та глава. Она вся была из сплошных уравнений... Вывод той формулы занимал 21 (двадцать одну) страницу! Без понятия о том, как она выводится, можно было умять целый мешок яблок, хоть обычных, хоть основательно заколдованных, но с места не сдвинуться, остаться там, не имея даже шансов вернуться сюда и снова стать таким, как все нормальные люди... Так было ли у Жан-Поля право брать с собой Золушку без билета в обратную сторону, без ясной надежды приобрести такой билет?

– Ты вспомнишь. Ты выведешь. Ты способный! – повторяла она, не отпуская его руку и сжимая его пальцы на втором яблоке, которое всучила ему насильно.

Он способный! Откуда ей знать? Сознаваться ли сейчас, что у него вечная "тройка" по геометрии? Если б не это, – у него уже был бы диплом; он мог бы уже полгода носить звание настоящего, дипломированного чародея! Но с "тройками" волшебникам не выдают диплома, и он – все еще стажер, ученик, как бы персона, фигуры не имеющая, на птичьих правах в своей профессии, ни то ни се... Вывести самому – то есть родить из головы нескончаемую паучью цепь формул – страшненьких, двух– и трехэтажных! – цепь, растянутую там на 21 страницу?! Да легче, наверно, квадратуру круга построить с с циркулем и линейкой, хотя он и не пробовал. А еще легче представить себе, что они оба так и останутся невидимками навсегда... Сам Жан-Поль – пусть, ладно, но и Золушка тоже!

И он отказывался наотрез. Упирался, сколько мог. Золушка взяла его за воротник курточки и притянула к самой решетке. Вплотную приблизила к его лицу свое – лучистое, заплаканное, несравненное..

– Не запугивай ни меня, ни себя! – сказала она тихо. – Я прошу, я очень тебя прошу... Ну придвинься еще чуток... – Она поцеловала Жан-Поля! – Я вот как тебя прошу!

Вы смогли бы устоять на его месте? Он не сумел.

– Ну что, что ты наделала... зачем?! Теперь у меня вся геометрия в голове раскиснет... – пробормотал Жан-Поль, но слова и самый тон означали капитуляцию. Теперь и ей предстояло угощаться заколдованным яблоком, которое начнет исчезать еще до первого укуса... а за ним и она сама...

* * *

Перед тем, как растаять

Не будем рассказывать, как это все проделывалось, из каких моментов состояла эта Волшебно-геометрическая процедура. Дело в том, что перед Гиперболическим Пространством сам автор чувствует себя обыкновеннейшим бараном перед новенькими воротами... Хоть убейте, не знает автор, где там единственная гипербола проходит и как изловчиться, чтобы ей, этой "кривульке", была "ортогональна" полоска света из-под тюремной двери.

Дело в том, что троечник Жан-Поль по сравнению с автором был Леонард Эйлер или Николай Лобачевский, величайший то есть математик! Как же описывать то, в чем ты – ни бум-бум? Интересно: а что вы сами думали о волшебниках? До этой главы? (Понятно, что не о рыночных факирах, не о балаганных колдунах я спрашиваю – берем настоящий уровень, не ниже того, на котором эта профессия представлена в нашей повести!) Вы думали, вся их сила сверхъестественная – в той палочке? Что они могут быть невеждами, а вооруженные этой штукой – делаются мудрецами? Без труда? Вздыхаю и прошу прощения, но решительно отбираю у вас эту легкомысленную надежду! Гляньте-ка еще раз на две строчки формул в начале этой главы... Их, напомню, писал чародей- троечник!

..Но довольно болтать, – минуты оставались, всего лишь несколько минут до ухода в другое измерение, когда Золушка спохватилась: кое-кто на нее надеется... ждет помощи от нее.

– Стоп, – сказала она. – Ты ведь здорово набедокурил, когда тебя во дворец не пускали... Было, правда же? Собираешься загладить это, исправить? Я сама видела гусиную лапу у одного министра... А еще двоих ты склеил спинами, говорят... Ну за что?

– Слушай-ка... твоя доброта – она имеет границы или нет? – Жан-Поль глядел на нее изумленно. – Неужели тебе неохота насолить всей компании, всем этим шакалам и гиенам? За то, как они обошлись с тобой?!

Она слабо покачала головой: нет, не было у нее такой охоты. Ей надо было покинуть свой земной и телесный образ, непременно зная, что никаким злом, ни большим, ни малым, она не наследила тут, на земле... Вдруг поняв это безо всяких ее объяснений, начинающий волшебник кашлянул смущенно, отвел глаза и язвительно сказал сам себе так: "Вот оно что... Выходит, грубейшие ваши ошибки, сеньор троечник, и самые большие пробелы у вас – они вовсе и не в геометрии!"

Или как русская пословица говорит: на всякого мудреца довольно простоты...

Отвечая на Золушкину просьбу, пришлось Жан-Полю объяснить: того, что он сделал, когда был вне себя от злости, сейчас, сию минуту не исправишь... Вот когда, уже невидимые, они окажутся рядом с жертвами этих проделок – а они окажутся, он обещает! – тогда пожалуйста, можно будет расколдовать и осчастливить ее подзащитных, если она настаивает...

– Так, у тебя – все? Готова? Последние четыре минуты нельзя будет болтать, поняла? Ни полсловечка не скажи, не то придется все начинать сначала...

Еще немного – и в молчании предстояло растаять. Наподобие мороженого... Да – как то, например, изумительное мороженое, что подавали на первом в жизни Золушки королевском балу! Странное дело: он был лучше самой свадьбы, тот бал. И запомнился подробней. До последней мелочи оживало все в памяти: как танцевали они вальс, как все прочие пары почему-то оставили их одних, а сами к стенкам приросли и колоннам... Как Лариэль был опьянен незнакомкой, как восхищали его ее неопытность и безыскусность, как он ухаживал, как летел на всех парах, торопясь доставить ей целый поднос с вазочками мороженого всех сортов и рискуя растянуться на скользком паркете!.. Не лишились ли другие гости этого лучшего из десертов? Если целый поднос – ей одной?!

Чудак он: тогда ей не суждено было доесть и той единственной порции, вот обида-то... Все удовольствия, все чувства, все слова и мелодии, от которых кружилась голова в ту колдовскую ночь, обрублены были стрелками часов, их неумолимым рвением сомкнуться, совпасть на цифре 12... Оставались крохи времени!

Вот похожая история и теперь...

Дата добавления: 2015-09-05