Учитель и сенсей.

Святитель Николай Японский был действительно великим человеком. Великим в своей естественной простоте, отсутствии нарочитого пафоса и менторского тона. Ведь даже сегодня, православный священник, приходя в институт или другое общественное место, мнит себя «миссионером в стране папуасов». Не задумываясь порою над тем, что некоторые из этих «папуасов» пишут в два раза грамотнее, чем он сам. Прежде чем что-либо объяснять кому-то, научись понимать его сам. Прежде чем поучать научись учиться. Приехавший в Японию иеромонах Николай (Касаткин) не считал японцев дикарями или варварами. Он изучал их традиции и образ жизни[1], дав им понять, что уважительно относится к ним. И, хотя долгое время территория его деятельности была ограничена лишь стенами русской миссией в Хакодате, это, в конечном итоге, привело его к успеху. Однако, как справедливо подмечено, «где нет конфликта - нет драматургии».

Для того, чтобы понять подлинно самурайское отношение к православию, наверно нужно более пристально взглянуть даже не на житие Свт. Николая Японского, который был этнически русским. Чтобы понять, как две столь разные на первый взгляд идеи, имеющие подосновой даже различия национального менталитета, могут жить в одном человеке, стоит попробовать осмыслить жизненный путь самурая Ямамото Кадзума[2]. Этот японец жил во второй половине XIX – начале XX вв., в очень непростые для японской истории периоды Эдо и Мэйдзи. Имя Ямамото Кадзума знают лишь специалисты, поскольку в историю он вошел под другим именем – отец Павел Савабэ, первый православный священник-японец.

История его жизни, при внимательном рассмотрении, изобилует очень значащими подробностями. Будучи двоюродным братом национального героя Японии Сакамото Рёмы[3], он вместе с кузеном воспитывался в самурайской традиции, осваивая, в первую очередь, кэндо[4], а также и другие воинские искусства. Поскольку он был всего лишь на два года старше брата, то можно предположить, что занимались они в одних и тех же додзё[5] – сначала в в призамковой школе под руководством Хинэно Бэндзи, а после в Эдо, где осваивал фехтовальный стиль «Меч полярной звезды» у учителя Тибы Садакити. Исходя из того, что впоследствии он зарабатывал на жизнь, преподавая кэндо, можно легко сделать вывод, что Ямамото Кадзума достиг дана[6] – мастерской степени, дающей право преподавания[7]. Это искусство владения мечем, на долгое время стало единственным источником его дохода, поскольку он был ронином [8].

В 1857 году, гуляя в изрядном подпитии, Кадзума пытался продать двое часов, украденных его кузеном. Полиция обвинила Кадзуму в краже этих часов, и ему пришлось бежать в Хакодате[9]. Приехав в Хакодате, он женился на дочери синтоистского жреца по фамилии Савабэ, по существующей традиции став приёмным сыном жреца и сменив имя на Савабэ Такума. После смерти тестя он принял жреческий сан, наследственный в этой семье, и место служения. Его будущий наставник Святитель Николай (Касаткин) так охарактеризовал тот период его жизни: «Будучи жрецом древнейшей в городе кумирни, он пользовался уважением народа, получая значительные доходы и зная только довольство и счастье. В семействе у него была прекрасная молодая жена, маленький сын и мать жены. Горд он был своим отечеством, верой своих предков, а потому презирал иностранцев, ненавидел их веру, о которой имел самые неосновательные понятия».

Однако воинственный дух самурая не смог долго мириться с сытой жизнью жреца. Ему просто необходимы были «активные действия», подвиги. Савабэ Такума проникся идеологией «Сонно Дзёи»[10] и возглавил группу борцов за возвращение императору власти и требовавшую выдворения из Японии всех иностранцев. Довольно совершенная военно-феодальная система и островной менталитет протестовали против изменений существующего порядка вещей. Многие самураи воспринимали нахлынувшие в эпоху Мэйдзи заморские новшества[11] именно как опасность для вековых традиций и национального самосознания[12].

Однако, зарубить подгулявшего иностранного матроса или торговца – не великий подвиг. С точки зрения самурайского сознания и философии единоборств, доблесть достигается лишь победой над более сильным, или хотя бы сопоставимым по боевым навыкам противником. Прекрасно понимая это, Савабэ оставляет сытую жизнь жреца и семью, и вновь отправляется в путь, взяв в руки меч. Его расчет по-восточному коварен и стратегически верен – он сам берется научить врагов искусству владения мечом, чтобы после убивать их не как животных, а как достойных противников. Но идти далеко не пришлось – ведь именно здесь, в Хакодате, находится недавно открытое русское консульство. Именно этих любознательных славян и вызвался он обучать древнему японскому исусству кэндо – «пути меча».

Особенно неприязненно он относился к духовенству, так как был убеждён, что религия — это то, чем иностранцы собираются сокрушить японский дух изнутри. И потому священников надо уничтожать в первую очередь. Будучи человеком далеко не глупым и по-своему духовным, он быстро выбрал самую главную цель. Ею стал «духовный центр» работников консульства, всего неяпонского и нового – православный русский священник, иеромонах Николай (Касаткин). Тот, кому впоследствии суждено было стать подлинным православным просветителем Японии. Не важно, что его противник не умел владеть мечом – он был его духовным антагонистом, носителем и сосредоточением тогда еще чуждого ему Православия. Этого было достаточно. Но Господь распорядился иначе.

Думается, по своим глубочайшим скромности и смирению, Святитель Николай умышленно опустил некоторые подробности той встречи. Читателю, плохо знакомому с японской традицией и менталитетом, они могли бы показаться непонятными или излишними. И впоследствии многие жизнеописатели святого не стали вдаваться в подробности, довольствуясь лишь тем, что святой сказал сам.

Итак, в одну из ночей 1865 года перед отцом Николаем появился вооруженный мечом самурай. Это был жрец местной синтоистской кумирни Савабэ Такума. И его намерения были предельно ясны. Каково же было удивление Савабэ, когда стоящий перед ним гайдзин [13] не испугался перед лицом приближающейся неминуемой смерти. Это, пока что, ничего не значило для Савабэ, но уже вызывало скрытое уважение. Русский священник спокойно сказал ему, что если жрец хочет его убить, то может почти беспрепятственно это сделать. «Почти», поскольку, в соответствии с самурайской традицией, он должен предоставить даже самому заклятому своему врагу право на достойную смерть. В этот момент Савабэ просто не мог не понять, что перед ним тот, кто с большим пониманием и почтением относится к японской традиции. Перед ним, со спокойной готовностью принять достойную смерть, стоял настоящий воин, настоящий самурай. И уже не было важно, что он был иностранцем, выглядел иначе, верил в другого Бога. И даже то, что в его руках не было меча – ведь, в сущности «Самурай без меча подобен самураю с мечом. Только без меча».

Святой объяснил пришедшему к нему убийце, что единственно достойной смертью для него будет смерть за свою веру во Христа. А для этого пришедший его убить должен хорошо знать и понимать хотя бы основы Православия. Жрец-самурай был готов выслушать святого. Ибо лишить права на достойную смерть такого бесстрашного человека стало бы для Савабэ потерей лица. Он не убил Николая в ту ночь, а напротив, долго беседовал с ним о Пути. И о Том, Кто однажды Сам сказа о Себе: «Я есмь Путь и Истина и Жизнь» (Ин. 14:6). Со временем беседы этих настоящих воинов становились все более частыми и продолжительными. А в 1868 году бывший синтоистский жрец и мастер кэндо Савабэ Такума принял от рук отца Николая Святое Крещение с именем Павел[14]. Он открыто исповедовал себя православным христианином, что приводило порой в ярость его соотечественников. Он смело проповедовал православие своим соплеменникам по всей Японии, порой в таких отдаленных ее уголках, куда доступ иностранцам был закрыт. А через некоторое время, в 1875 году, и сам стал первым православным священником-японцем. Своим духовным отцом и наставником он всегда считал того, кто привел его к свету Истины – святителя Николая (Касаткина). Отец Павел Савабэ успешно осуществлял священническое служение, и во многом благодаря ему в последующие десятилетия Церковь в Японии активно разрасталась и укреплялась. Отец Павел пережил своего учителя и епископа всего лишь на один год и блаженно почил в 1913 году, в возрасте 79-ти лет. Верится, что и сейчас он вместе со своим наставником невидимо для нас предстоят Небесному Престолу Божьему.

Видно Господь гораздо лучше нас учитывает все национальные особенности. И очень промыслительно, что первым священником-японцем стал именно настоящий самурай, великий воин и мастер меча. Иначе и быть не могло!

Дата добавления: 2015-10-13