Августа. Его внутренние часы автоматически перестроились, сдвинув суточные ритмы таким

Его внутренние часы автоматически перестроились, сдвинув суточные ритмы таким образом, что Джек внезапно просыпался ровно в час ночи. Он лежал в постели с широко раскрытыми глазами, разглядывая светящиеся цифры часов, которые стояли на тумбочке, и цифры тоже будто бы пялились на него. «Я словно челнок «Дискавери», — думал он. — Я спешу догнать МКС. И Эмму». Его организм уже начал настраиваться на ее режим. Через час Эмма проснется и начнет работу. И Джек уже не спит, их суточные циклы почти параллельны.

Он не пытался заснуть снова, а просто поднялся и оделся.

В час тридцать ночи Центр управления полетом мерно гудел, продолжая работу. Сначала Джек заглянул в зал, где сидели операторы, следившие за полетом шаттла. На борту «Дискавери» все по-прежнему было спокойно.

Джек спустился в зал специальных полетов, откуда осуществлялось управление МКС. Он был намного меньше ЦУПа; здесь стояли свои пульты и размещался собственный персонал. Джек направился к пульту врача и уселся в кресло рядом с дежурным, Роем Блумфилдом. Тот удивился его появлению.

— Привет, Джек. Похоже, ты действительно вернулся.

— Не смог остаться в стороне.

— Из-за денег — вряд ли, значит, ради экстрима. — Рой откинулся на спинку кресла, зевая. — Сегодня особого экстрима не было.

— Пациент стабилен?

— Последние двенадцать часов — да. — Блумфилд кивнул на данные биотелеметрии, отображенные на пульте. На мониторе высвечивались электрокардиограмма Кеничи Хираи и график кровяного давления. — Ритм ровный, как стол.

— Больше ничего не происходило?

— Последние данные пришли четыре часа назад. Головная боль усилилась, его продолжает лихорадить. Антибиотики не слишком помогают. Мы все гадаем, что с ним.

— У Эммы есть предположения?

— Сейчас она, скорей всего, слишком устала, у нее нет сил думать. Я попросил ее поспать — мы ведь все равно следим за монитором. Так что пока все довольно скучно. — Блумфилд снова зевнул. — Послушай, мне нужно отлить. Не последишь за пультом пару минут?

— Конечно.

Блумфилд вышел, а Джек надел наушники. Знакомое ощущения — он был рад снова очутиться перед пультом управления, слушать приглушенные разговоры других операторов, следить за главным экраном, где орбитальная траектория станции синусоидой накладывалась на карту. Конечно, это не кресло в шаттле, но ближе к космическому кораблю Джек уже не сможет подобраться. «Я не могу дотянуться до звезд, но могу быть здесь и смотреть, что делают другие». Джек сделал удивительное открытие: оказывается, он может принять этот горький поворот в своей жизни. Он может оставаться на периферии былой мечты и с удовольствием смотреть на нее издалека.

Его взгляд вдруг привлекла электрокардиограмма Кеничи Хираи, и он подался вперед. Сердечная кривая начала резко колебаться вниз-вверх. Затем стала абсолютно прямой линией в верхней части экрана.

Джек успокоился. Ничего страшного: скорей всего это аномалия электрического характера — возможно, отсоединились электроды. График кровяного давления не изменился. Наверно, пациент пошевелился и случайно сорвал электрод. А может, Эмма отсоединила его от аппарата, чтобы Кеничи сходил в туалет. Теперь и данные о давлении перестали поступать — еще одно подтверждение, что Кеничи отсоединен от аппарата. Джек еще несколько секунд понаблюдал за экраном, ожидая, что передача данных возобновится.

Когда этого не произошло, он подключился к внутренней переговорной сети.

— Капком, это Врач. Пациент отключен от ЭКГ.

— Отключен?

— Похоже, отсоединились электроды. Сердечная кривая отсутствует. Вы не могли бы выяснить у Эммы, в чем дело, и подтвердить?

— Вас понял, Врач. Сейчас я с ней свяжусь.

Тихое завывание вывело Эмму из забытья — она проснулась от прикосновения чего-то влажного и холодного к ее лицу. Она не собиралась дремать. Центр управления полетом постоянно следил за ЭКГ Кеничи по системе биотелеметрии и предупредил бы об изменениях в его состоянии, но Эмма все равно собиралась подежурить возле пациента, пока другие члены экипажа отдыхали. Но за последние два дня она спала лишь урывками, ее часто будили, чтобы спросить о состоянии пациента. Усталость и полное расслабление в условиях невесомости наконец настигли и ее. Перед тем как заснуть, она смотрела на сердечный ритм Кеничи, который завораживающими извилистыми линиями высвечивался на мониторе, вскоре они слились в зеленое пятно, а затем растворились в черноте.

Почувствовав холод и влагу на своей щеке, она открыла глаза и увидела плывущий к ней водяной шарик — он вращался и переливался всеми цветами радуги. Она не сразу поняла, что это, а еще через несколько секунд увидела: вокруг нее пляшет еще с десяток таких же шариков, похожих на елочные украшения.

Эмма услышала помехи, затем в ее наушниках раздался голос:

— Уотсон, это Капком. Нам очень не хотелось будить вас, но необходимо подтвердить состояние электродов ЭКГ пациента.

Охрипшая от усталости, Эмма ответила:

— Я не сплю, Капком. Я думаю.

— Биотелеметрия показывает аномалию в данных ЭКГ вашего пациента. Врач полагает, что отсоединился электрод.

Пока Эмма спала, она переместилась в пространстве, и теперь, заново сориентировавшись, она повернулась туда, где должен был находиться пациент.

Спальный мешок Кеничи был пуст. Трубка капельницы свободно плавала в воздухе, а из нее выделялись блестящие капли физраствора и разлетались в воздухе. Электроды висели спутанным клубком.

Эмма сразу же отключила инфузионный насос и быстро огляделась.

— Капком, его здесь нет. Он вышел из модуля! Оставайтесь на связи.

Она оттолкнулась от стены и метнулась в Нод-2, соединенный с лабораториями ЕКА и НКА Японии. Заглянув в люк, она поняла, что Кеничи там нет.

— Вы нашли его? — спросил Капком.

— Никак нет. Продолжаю искать.

Может, он заблудился и уплыл сам не зная куда? Возвращаясь через американскую лабораторию, Эмма нырнула в проем люка. Ей на лицо что-то капнуло. Смахнув жидкость, она с изумлением увидела, что ее пальцы испачканы кровью.

— Капком, он прошел через Нод-1. Я обнаружила кровь, из места присоединения капельницы.

— Советую перекрыть воздухообмен между модулями.

— Вас поняла.

Она скользнула через люк жилого модуля. Свет был приглушен, и в полумраке она видела Григгса и Лютера — оба крепко спали в застегнутых спальных мешках. Кеничи там не было.

«Не паникуй, — подумала она, когда перекрывала воздухообмен между модулями. — Думай. Куда он мог направиться?»

Обратно в свой спальный отсек, в российскую часть МКС.

Решив не будить Григгса или Лютера, Эмма выплыла из жилого модуля и быстро двинулась в гермоадаптер,[23]соединяющий модули, оглядываясь по сторонам в поисках сбежавшего пациента.

— Капком, я до сих пор его не нашла. Двигаюсь через «Зарю» и направляюсь в российский служебный модуль.

Она скользнула в российский модуль, где обычно спал Кеничи. В полумраке виднелись Диана и Николай, они спали, плавая и раскинув руки, словно утопленники. Спальный отсек Кеничи был пуст.

Ее тревога переросла в настоящий страх.

Она попыталась разбудить Николая. Космонавт просыпался медленно, а когда наконец открыл глаза, только через некоторое время понял, чего она хочет.

— Я не могу найти Кеничи, — повторила она. — Мы должны обыскать все модули.

— Уотсон, — раздался голос Капкома в наушниках. — ТО сообщает о периодической аномалии в шлюзе Нода-1. Пожалуйста, проверьте состояние шлюза.

— Характер аномалии?

— То и дело идут сигналы, что люк между шлюзовым и узловым модулями не закрыт.

«Кеничи. Он в шлюзовом модуле».

Вместе с Николаем, следовавшим за ней по пятам, Эмма, словно птица, метнулась по станции и нырнула в Нод-1. Бросив лихорадочный взгляд в открытый люк шлюзового модуля, Эмма увидела то, что показалось ей тремя человеческими телами. Два из них были скафандрами для выхода в открытый космос — их твердые панцири особым образом закреплены на стенах шлюза, чтобы легче было надевать.

В центре висело тело, изогнутое в конвульсии. Тело Кеничи.

— Помоги мне вытащить его отсюда! — попросила Эмма.

Она подплыла к японцу со спины, уперлась ногами во внешний люк и толкнула Кеничи к Николаю, тот, в свою очередь, вытащил его из шлюзового модуля. Вместе они принялись толкать Кеничи по направлению к лабораторному модулю, где находилось медицинское оборудование.

— Капком, мы нашли пациента, — доложила Эмма. — Похоже, у него приступ. Мне нужен Врач!

— Оставайтесь на связи, Уотсон. Врач, говорите.

В наушниках Эмма услышала странно знакомый голос.

— Привет, Эм. Слышал, у тебя там неприятности.

— Джек? Что ты там делаешь?!

— Как твой пациент?

Еще не придя в себя от удивления, Эмма снова сосредоточилась на Кеничи. Но даже поставив японцу капельницу и присоединив электроды ЭКГ, она продолжала гадать, что Джек делает в Центре управления полетами. Он год не сидел за пультом врача и теперь вдруг вышел на связь; когда он спрашивал о состоянии Кеничи, его голос звучал спокойно, даже расслабленно.

— Приступ продолжается?

— Нет. Сейчас он действует вполне сознательно… он отбивается от нас.

— Основные показатели?

— Пульс учащенный — сто двадцать, сто тридцать. Он дышит.

— Хорошо. Значит, дыхание есть.

— Мы только что подключили ЭКГ. — Эмма взглянула на монитор, на сердечный ритм на экране. — Синусовая тахикардия, пульс сто двадцать четыре. Периодическая асистолия желудочков.

— Я вижу это на биотелеметрии.

— Измеряю давление… — Она накачала манжет и, слушая плечевой пульс, медленно выпустила воздух из манжеты. — Девяносто пять на шестьдесят. Незначительно…

Удар застал ее врасплох. Она издала резкий крик боли, когда Кеничи наотмашь ударил ее по лицу. Толчок отбросил ее на другой конец модуля, Эмма натолкнулась на противоположную стену.

— Эмма! — позвал Джек. — Эмма!

Она ошеломленно дотронулась до разбитой губы.

— У тебя кровь! — заметил Николай.

— Что, черт возьми, у вас происходит? — отчаянно кричал Джек ей в наушник.

— Со мной все в порядке, — пробормотала она. И раздраженно повторила: — Джек, со мной все в порядке. Не переживай.

Но голова все еще гудела от удара. Николай привязывал Кеничи к койке, а Эмма ждала, когда пройдет головокружение. И поэтому сначала не слышала, что сказал Николай.

Затем заметила его недоуменный взгляд.

— Посмотрите на его живот, — прошептал Николай. — Посмотрите!

Эмма приблизилась к больному.

— Что за черт! — прошептала она.

— Эмма, не молчи, — произнес Джек. — Рассказывай, что происходит.

Она неотрывно смотрела на живот Кеничи, казалось, его кожа пульсирует, словно под ней что-то вскипает.

— Какое-то движение… у него под кожей…

— Что значит «движение»?

— Похоже на фасцикуляцию. Но она… движется по животу…

— Это не перистальтика?

— Нет, нет. Она движется вверх. Не по кишечному тракту.

Эмма замолчала. Пульсация вдруг прекратилась, и кожа на животе Кеничи снова стала гладкой.

«Фасцикуляция», — подумала она. Непроизвольные сокращения мышечных волокон. Это наиболее вероятное объяснение, но вот в чем проблема: фасцикуляция не может выглядеть как волнообразные перемещения.

Вдруг Кеничи открыл глаза и уставился на Эмму.

Кардиомонитор издал сигнал тревоги. Обернувшись, Эмма увидела, что линия электрокардиограммы мечется вверх-вниз по экрану.

— Желудочковая тахикардия! — крикнул Джек.

— Вижу, вижу!

Она включила дефибриллятор, затем пощупала пульс сонной артерии.

Вот он. Слабый, едва ощутимый.

Глаза Кеничи закатились, были видны лишь кроваво-красные склеры. Он все еще дышал.

Эмма смазала электроды дефибриллятора, приложила их к грудной клетке и дала разряд. Сто джоулей встряхнули тело Кеничи.

Его мышцы одновременно скрутил сильнейший спазм. Ноги принялись молотить по койке. Если бы не сдерживающие ремни, он бы метался по всему модулю.

— Желудочковая тахикардия продолжается! — воскликнула Эмма.

В модуль влетела Диана.

— Чем я могу помочь? — спросила она.

— Подготовьте лидокаин! — велела Эмма. — Ящик с пометкой CDK,[24]справа!

— Нашла.

— Он не дышит! — крикнул Николай.

Эмма схватила ручной респиратор и крикнула:

— Николай, придержи меня!

Он укрепил ноги на противоположной стене, подперши Эмму спиной, чтобы той было удобнее накладывать кислородную маску. Провести сердечно-легочную реанимацию непросто и на земле, а в условиях микрогравитации это просто кошмар: серия сложных акробатических трюков, постоянно уплывающее оборудование, спутывающиеся в воздухе трубки, выскальзывающие из рук шприцы, наполненные драгоценными препаратами. Даже надавить на грудь пациента и то сложно — вас может отбросить к противоположной стене. Экипаж практиковался в выполнении этих действий, но никакая тренировка не способна подготовить к беспорядочному движению людей в замкнутом пространстве, к лихорадочной попытке спасти умирающее сердце.

Закрыв рот и нос Кеничи маской, Эмма сжала грушу ручного респиратора, подавая кислород в легкие. Линия ЭКГ продолжала метаться по экрану.

— Ввожу внутривенно одну ампулу лидокаина, — объявила Диана.

— Николай, еще разряд! — крикнула Эмма.

Немного поколебавшись, космонавт потянулся за дефибриллятором, приложил его к грудной клетке Кеничи и пропустил разряд. На этот раз сердце Кеничи пронзили двести джоулей.

Эмма бросила взгляд на монитор.

— У него фибрилляция желудочков! Николай, начинай массаж сердца. Я буду интубировать!

Николай отпустил дефибриллятор, и тот уплыл прочь, покачивая проводами. Укрепив ноги на противоположной стене модуля, он собрался надавить ладонями на грудину Кеничи, но внезапно отдернул руки.

Эмма посмотрела на него.

— Что случилось?

— Грудная клетка. Посмотрите!

Кожа на груди Кеничи пульсировала и извивалась. Там, где с ней контактировали электроды дефибриллятора, образовались две выпуклые окружности, от которых расходились круги, как бывает, если бросить в воду камень.

— Асистолия! — раздался голос Джека у Эммы в наушниках. Николай продолжал потрясенно смотреть на грудную клетку пациента.

Эмма заняла место Николая, опершись о его спину. «Асистолия. Остановка сердца. Если не сделать массаж сердца, он умрет».

Эмма не чувствовала ничего необычного, никакого движения. Просто кожа, обтягивающая анатомические ориентиры грудины. «Фасцикуляция, — пронеслось у нее в голове. — Это она. Другого объяснения нет». Закрепившись, Эмма начала надавливать на грудь пациента; ее руки заменили сердце Кеничи, качая кровь к жизненно важным органам.

— Диана, ампулу эпинефрина внутривенно! — приказала Эмма. Диана впрыснула лекарство в капельницу.

Они посмотрели на монитор в безумной надежде увидеть там световое пятно.

— Вскрытие необходимо, — произнес Тодд Катлер.

Директор управления летных экипажей Гордон Оби бросил на него раздраженный взгляд. Некоторые из собравшихся в конференц-зале закивали в знак согласия, ведь Катлер констатировал очевидное. Конечно, вскрытие будет.

Более десятка людей собралось на это экстренное заседание. Меньше всего их заботило вскрытие. Оби беспокоили более насущные проблемы. Будучи человеком немногословным, он вдруг оказался в некомфортной ситуации: стоило появиться на публике, к нему тут же устремлялись репортеры с микрофонами. Начался мучительный процесс — все искали виноватого.

Оби пришлось взять на себя часть ответственности за трагедию: ведь именно он утверждал кандидатуру каждого члена экипажа. Если экипаж не справился с задачей, то, по сути, это был промах Оби. Он предложил Эмму Уотсон в качестве кандидата замены, и теперь этот поступок казался серьезной ошибкой.

Так, по крайней мере, было заявлено на заседании. Как единственный врач на МКС Эмма Уотсон должна была понимать, что Хираи умирает. Его можно было спасти, немедленно эвакуировать на корабле аварийного спасения. Теперь к ним летел шаттл, и спасательная операция стоимостью несколько миллионов долларов превратилась в рейс труповозки. Вашингтону нужны козлы отпущения, да и зарубежная пресса постоянно задает опасный политический вопрос: «Неужели и американскому астронавту позволили бы вот так просто умереть?»

Так что главной темой дискуссии были последствия такого пиара.

— Сенатор Париш написал официальное заявление, — произнесла Гретхен Лиу.

— Даже спрашивать не хочу, какое, — простонал директор Космического центра Джонсона Кен Бланкеншип.

— Си-Эн-Эн-Атланта прислали его нам. Я процитирую: «Миллионы долларов, полученных от налогоплательщиков, были вложены в разработку корабля аварийного спасения. Но в НАСА решили его не использовать. Они оставили на станции серьезно больного человека, чью жизнь можно было спасти. Теперь мужественный астронавт погиб, и всем ясно, что совершена ужасная ошибка. Одна смерть в космосе — это уже много. Конгресс проведет надлежащее расследование». — Гретхен подняла мрачный взгляд. — Вот что говорит наш любимый сенатор.

— Интересно, сколько человек помнят, что именно он пытался погубить нашу программу по разработке корабля аварийного спасения? — проговорил Бланкеншип. — С каким бы удовольствием я ткнул его в это носом.

— Ты этого не сделаешь, — вмешался Лерой Корнелл. Как и положено администратору НАСА, умение взвешивать политические последствия было у Корнелла в крови. Он осуществлял связь агентства с Конгрессом и Белым домом и всегда знал, какие настроения царят в Вашингтоне. — Это расценят как открытое нападение на сенатора, после чего скандала уже не избежать.

— Это он нападает на нас.

— В этом нет ничего нового, об этом всем известно.

— Широкой общественности неизвестно, — возразила Гретхен. — Этими нападками он помогает газетам зарабатывать на хлеб.

— В этом все дело — сенатору нужно внимание газетчиков, — произнес Корнелл. — Мы предпримем ответный шаг, чтобы утолить голод прессы. Знаете, Париш никогда не был нашим другом. Он противостоял любому увеличению бюджета, о котором мы просили. Он хочет покупать военные корабли, а не космические, и нам ни за что его не переубедить. — Корнелл глубоко вздохнул и оглядел зал. — Значит, и мы можем с пристрастием отнестись к его критике. Подумайте, разве мы не вправе?

В комнате мгновенно наступила тишина.

— Без сомнения, ошибки были, — произнес Бланкеншип. — Ошибки, касающиеся медицинских суждений. Почему мы не смогли правильно оценить состояние больного?

Оби видел, как два врача обменялись тревожными взглядами. Все внимание сосредоточилось на работе медицинской команды. И на Эмме Уотсон.

Она не имела возможности защищаться, и вместо нее придется говорить Оби.

— На орбите Уотсон находится в стесненных условиях, как и любой другой врач на ее месте, — проговорил Тодд Катлер, подстегивая Оби. — Нет рентгена, нет операционной. Дело в том, что никто из нас не знает, почему Хираи умер. И поэтому нужно вскрытие. Мы должны знать, в чем причина. И не отразилась ли микрогравитация на его состоянии.

— Никто не оспаривает необходимость вскрытия, — отозвался Бланкеншип. — Все с этим согласны.

— Нет, я упомянул о вскрытии по той простой причине… — Катлер понизил голос. — Что существует проблема консервации.

В зале повисла пауза. Оби видел, как все задумались, пытаясь понять, что это значит.

— Нехватка холодильных установок на станции, вот о чем идет речь, — пояснил Оби. — Они не годятся для хранения таких крупных объектов, как человеческое тело.

— Стыковка с шаттлом через семнадцать часов, — проговорил руководитель полета МКС Вуди Эллис. — Тело сильно разложится за это время?

— На борту шаттла тоже нет холодильной установки, — отметил Катлер. — Смерть наступила семь часов назад. Прибавьте к этому время самой стыковки, перевозку тела, а также остального груза и расстыковку. Речь идет по крайней мере о трех днях при комнатной температуре. И это при условии, что все пройдет гладко. А это, как мы все прекрасно знаем, далеко не факт.

«Три дня». Оби подумал о том, что произойдет с мертвым телом за два дня. О том, как сильно начинали вонять остатки сырой курицы, пролежавшие в мусорном ведре всего одну ночь…

— Из ваших слов можно заключить, что «Дискавери» нельзя отложить возвращение даже на день, — проговорил Эллис. — Надеемся, у нас будет время для выполнения других заданий. Многие проведенные на МКС эксперименты завершены, и результаты нужно вернуть на Землю. Их ждут ученые.

— Если тело разложится, вскрытие сильно осложнится, — заявил Катлер.

— Есть ли какой-нибудь способ сохранить тело? Забальзамировать, например?

— Тогда придется обработать труп химикатами. А нам нужно незабальзамированное тело. И как можно скорее.

Эллис вздохнул.

— Нужно найти компромисс. Астронавты могут выполнить еще какую-нибудь работу, после того как «Дискавери» пристыкуется к станции.

— Если говорить об общественном мнении, — вмешалась Гретхен, — экипаж, спокойно занимающийсяся своими делами, когда на средней палубе находится труп товарища, будет выглядеть не слишком красиво. Кроме того, разве не существует некоторой… ну, угрозы для здоровья? Да и потом… запах.

— Тело герметично упакуют в пластиковый саван, — сказал Катлер. — Можно будет поместить его за штору в спальном отсеке.

Разговор принял такой мрачный оборот, что большинство присутствующих побледнели. Можно было обсуждать политические последствия и реакцию средств массовой информации, враждебно настроенных сенаторов и механические аномалии. Но сосредоточивать внимание на трупах, неприятных запахах и разлагающейся плоти никому не хотелось.

Тишину нарушил Лерой Корнелл:

— Доктор Катлер, я понимаю ваше настойчивое желание поскорей доставить тело на Землю для проведения вскрытия. И понимаю точку зрения специалиста по связям с общественностью. Разговор о кажущемся… отсутствии чуткости, когда речь заходит о нашей работе. Но у нас есть обязанности, которые нужно исполнять, несмотря на потери. — Он оглядел сидящих за столом. — Это наша первоочередная задача, не так ли? Одно из достоинств нашей организации. Неважно, что произошло и что мы чувствуем, мы всегда должны выполнять работу до конца.

В этот момент Оби ощутил внезапную перемену в настроении присутствующих. До этого их мучила трагедия, на них давила пресса. Он видел уныние и тоску на их беззащитных лицах. Теперь атмосфера изменилась. Он встретился взглядом с Корнеллом и почувствовал, что презрение, которое он испытывал к администратору НАСА, начало исчезать. Оби никогда не доверял краснобаям вроде Корнелла. Он считал администраторов НАСА необходимым злом и терпел их до тех пор, пока они не начинали совать свой нос в оперативные решения.

Временами Корнелл переходил опасную черту. Но сегодня он оказал им услугу, позволив со стороны взглянуть на сложившуюся картину. У каждого пришедшего на собрание был свой интерес. Катлер хотел получить труп для вскрытия как можно быстрее. Для Гретхен Лиу было важно, под каким углом преподнести ситуацию прессе. Группа управления полетами шаттлов добивалась расширения полетного задания «Дискавери».

Корнелл напомнил им: кроме смерти Кеничи и их личных интересов, есть то, что гораздо важнее для осуществления космической программы.

Оби едва заметно кивнул в знак одобрения, что было замечено сидящими за столом. Сфинкс наконец сообщил о своем решении.

— Каждый успешный запуск — это дар небес, — заключил он. — Этот тоже не должен пройти впустую.

Дата добавления: 2015-10-13