Нет! Только не Микки, ведь он доверял нам и любил нас, мы не могли сделать это. Кори обожал своего серого мышонка.

Крис, давай поймаем другую мышь — дикую, которая не доверяет нам.

Ничего, Кэти, Микки уже старый, да к тому же хромой. Ты же знаешь, как трудно поймать живую мышь. Много ли их осталось в живых после того, как они откусили кусочек сыра в мышеловке? А если мы оставим его на свободе, Микки все равно не выживет, он теперь ручной и зависит от нас.

Но я планировала взять его с собой.

Взгляни на это иначе, Кэти: Кори умер, а ведь он даже не начал еще жить. Если пончики не отравлены, Микки останется жив, и тогда мы возьмем его с собой, раз ты так настаиваешь. Но мы должны выяснить это, должны убедиться. Ради Кэрри, мы должны это знать наверняка. Посмотри на нее. Разве ты не видишь, что она тоже умирает? День за днем она приближается к могиле, и мы тоже.

На своих трех ножках он вприпрыжку подбежал к нам, волоча четвертую хромую. Наш милый серый мышонок, он доверчиво покусывал палец Криса, прежде чем укусить пончик. Он откусил маленький кусочек и съел его. Он так верил нам, ведь мы были его родители, его друзья. Больно было смотреть на это.

Он не умер сразу. Он стал медлительным, равнодушным, апатичным. Позднее, похоже, он ощутил приступ боли и запищал. Через несколько часов он лежал на спинке, окоченевший, холодный. Розовенькие пальчики скрючились. Маленькие черные бусинки глаз потухли и потускнели. Итак, теперь мы знали… были уверены. Это не Бог забрал у нас Кори.

Мы положим мышонка в бумажный пакет, а также два оставшихся пончика, и отнесем это все в полицию, — нерешительно сказал Крис, избегая моего взгляда. — Ну вот, — сказал он и повернулся ко мне спиной.

Крис, ты еще что-то скрываешь — что?

Позднее… когда мы уйдем отсюда. Пока что я сказал все, что мог, и хорошо, что меня не стошнило. Мы уйдем отсюда завтра утром, — сказал он, а я не могла говорить. Он взял обе мои руки и нежно сжал их. — Как можно скорее мы должны доставить Кэрри к врачу — и самих себя тоже.

Такой длинный день надо было еще прожить. Мы все приготовили и ничего не оставалось другого делать, как смотреть и смотреть телевизор в последний раз. Кэрри в углу, а мы оба на разных кроватях, так мы сидели и смотрели нашу любимую мыльную оперу. Когда она закончилась, я сказала:

Крис, люди из мыльных опер похожи на нас, они тоже редко выходят из дома. А когда выходят, то мы этого не видим, только слышим об этом. Они сидят, развалясь в своих гостиных, спальнях, кухнях, попивают кофе или стоя глотают мартини, но никогда, никогда не выходят на свежий воздух у нас на глазах. И даже если и происходит что-то хорошее, они никогда не думают, что это окончательно, всегда случается катастрофа и разбивает их надежды.

Тут я каким-то образом почувствовала, что в комнате есть еще кто-то. Я задохнулась. Бабушка. Что-то в ее позе, в ее жестоких, суровых серых каменных глазах подсказало мне, что она стоит так уже давно. Она заговорила, голос ее был холоден:

Какими философами вы оба выросли здесь, запертые от всего мира. Вы думаете, что в шутку преувеличиваете, вынося свое суждение о жизни: нет, вы не преувеличиваете. Вы оценили ее правильно. Такова она и есть. Никогда ничего не случается так, как вы бы хотели. И в конце концов вы всегда остаетесь в дураках.

Крис и я смотрели на нее, дрожа от озноба. Спрятанное солнце едва показалось в ночи. Она сказала свое слово и вышла, заперев за собой дверь. Мы сели на свои отдельные кровати, а Кэрри ссутулилась в своем углу неподалеку.

Кэти, напрасно ты так испугалась. Она просто старается снова покорить нас. Может быть, к ней жизнь и несправедлива, но это не значит, что МЫ обречены. Давай отправимся завтра в путь, без больших притязаний, но все же с маленькой надеждой на счастье. И тогда мы не пропадем.

Если маленького холмика счастья было достаточно для Криса, я только рада за него. Но мне после этих лет усилий, надежд, мечтаний, ожиданий, нужна была целая высокая гора. Холма было недостаточно. С этого дня я полагалась на саму себя, я сама распоряжалась своей жизнью. Ни судьба, ни Бог, ни даже Крис не будет отныне ни приказывать мне, ни руководить мною. Начиная с этого дня, принадлежу самой себе, делаю то, что хочу, когда хочу и отвечаю только перед самой собой. До сих пор я была узницей в тюрьме, пленницей чьей-то жадности. Я была предана, обманута, использована, отравлена… но все это позади.

Мне было около двенадцати, когда мама провела нас сквозь густой сосновый лес, в звездную и лунную ночь… как раз такой возраст, когда девочка становится женщиной, и за эти три года и почти пять месяцев я достигла зрелости. Я была старше, чем горы на воле. Мудрость чердака въелась в мои кости, проникла ко мне в мозг, впиталась в мою плоть.

В Библии говорится, как цитировал Крис в один незабываемый день, что есть время разбрасывать камни и собирать камни, обниматься и уклоняться от объятий. Есть время для всего. Я вычислила, что мое время для счастья должно быть совсем близко, прямо передо мною. Слишком долго мы откладывали его!

Где та хрупкая, золотоволосая дрезденская куколка, которой я была когда-то? Исчезла. Фарфор превратился в сталь — теперь я всегда добьюсь своего, неважно, кто или что встанет у меня на пути. Я перевела решительный взгляд на Кэрри, которая скрючилась в своем углу, опустив голову так низко, что длинные волосы закрывали ее лицо. Только восемь с половиной лет, а такая слабая и задыхается, словно старушка; она ничего не ест и не разговаривает. Не играет со своей куколкой из кукольного домика. Когда я спросила, не хочет ли она взять с собой одну из этих кукол, она даже не подняла головы. Но даже Кэрри с ее упрямым неповиновением не смогла расстроить меня сейчас. Не было никого на свете, кроме этого восьмилетнего существа, кто мог бы сопротивляться моей окрепшей воле.

Я направилась к ней и подняла ее, и хотя она слабо боролась со мной, ее попытки освободиться были напрасны. Я села за стол и стала запихивать пищу ей в рот, и заставляла глотать, когда она пыталась ее выплюнуть. Я поднесла стакан молока к ее губам и, хотя она сжала губы, я развела их и заставила ее проглотить молоко. Она закричала, что я несправедливая. Затем я отнесла ее в ванную, она снова сопротивлялась. Я вымыла шампунем ее волосы. Затем вытерла ее и надела на нее одну за другой несколько теплых вещей. Я и сама была так же одета.

Дата добавления: 2015-10-13