Стихийное формирование мифа) г 6 страница

существительные 25.97 30.24 40.70 34.15 24.00

прилагательные 12.07 13.09 — 4.88 4.00

числительные 1.41 0.48 — — 1.00

местоимения 14.26 16.61 16.70 21.95 29.00

глаголы 19.61 15.43 13 00 21.95 18.00

наречия 9.45 4.41 1.90 — —

предлоги 6.88 5.95 7.40 7.32 6.00

союзы 4.94 10.86 18.50 7.32 14.00

частицы 3.77 2.93 1.80 2.44 4.00

вводные, мо-дальные слова 0.02 — — —

междометия 0.08 — — — —

Таблица 35

Сравнение объема молитв показывает, что групповой вариант «Молитва Адели» включает 54 слова, а собственные варианты — 41 и 100 слов. Самым литературным и близким по показателям к универсальным суггестивным текстам является текст мифа, за ним следует короткий авторский I вариант (вспомним, что с точки зрения фоносемантического анализа он является нейтральным). Особенно заметно увеличение индекса предсказуемости, который в Молитве-II равняется 77.00.

Особенно наглядно сравнение грамматического состава трех вариантов молитвы Адели с аналогичным составом христианских молитв. В максимальной степени к классическим молитвам приближен групповой мифологический вариант.

Таким образом, даже при наличии определенной концепции: общей идеи, жанра, ключевых слов и пр. создать самостоятельно миф чрезвычайно трудно, а тем более социализировать его. Как утверждает А. Добрович: «Все талантливое — суггестивно, но не все суггестивное —талантливо». Когда в процесс фольклорного творчества включается конкретное сообщество людей, актуализируются таланты коллективного бессознательного. Можно предположить, что, сколько людей в группе — столько поколений оттачивало бы эмоциональный рассказ об этом замечательном человеке, пока бы он не достиг совершенной формы, хранимой впоследствии МС, как это происходит с универсальными суггестивными текстами. (Мы знаем, что они создавались наиболее продуктивными коммуникаторами своего времени, проходили проверку временем и сохранялись впоследствии неизменными). Используя ВМЛ мы достигаем аналогичных результатов в течение нескольких часов!..

В заключении остается отметить, что метод ВМЛ позволяет предельно использовать возможности родного языка в целях психотерапии и социальной терапии, и, как отмечалось выше, связывает слово, образ и текст-личность в единое целое, следовательно, может быть назван «лингвосинтезом».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сияние лика личности _'_

(лингвистика победителей))

Функция слов — именно в том, чтобы быть высказанными и, попав и внедрившись другому в душу, произвести там свое действие

П. А. Флоренский

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

(от Иоанна святое благовествование)

Суггестия во все времена была связана с Тайной, а Тайна — с Языком. Стремление прикоснуться к загадкам Бытия, познать его законы так или иначе выводит исследователей на сущностные, языковые проблемы: физик В В. Налимов, социальный психолог Б. Ф Поршнев, социолог Б. А. Грушин, психиатр В. М. Бехтерев (и это перечисление можно продолжать до бесконечности) в тот или иной момент подходят к необходимости изучения Личности, Языка, Текста и... останавливаются, так как не могут найти в лингвистике достаточно надежной опоры. Отсюда — признание филологии нау-кой, оторванной от жизни, «грузокультовой наукой» (по выражению лауреата Нобелевской премии Р. Фейнмана): «все необходимые формы научного исследования соблюдены, но что-то существенное упущено,— самолеты не садятся» (1990, с. 28). Именно цельность, принцип соответствия научной мысли высшей ценности и крайней щепетильности, забота о том, чтобы не одурачить самого себя, отсутствует, по мнению Р. Фейнмана, в большинстве исследований «грузокультовой» науки.

«Высшая ценность» филологии — Человек с его духовным миром и мифологией — оказался в какой-то момент потерян, и хотя часть лингвистических дисциплин (в частности, психолингвистика) претендует на особое внимание к человеку, но вводимые вместе с «фактором человека» «фактор эксперимента» и «фактор ситуации» тем не менее, не означают внимания к человеку как уникальной личности, а скорее указывают на помещение данного человека в определенные условия с целью извлечения из него информации. Безусловно, такие процедуры полезны и необходимы для изучения кон-кретных языковых механизмов, но, может быть, стоит однажды остановиться, подумать и... подойти к порогу «дома колдуньи», за которым — Тайны Бытия. Может быть, вновь стоит вернуть филологам утерянную жреческую миссию, надеть на них «мантию чародеев», которая сейчас безмятежно покоится на плечах психотерапевтов, экстрасенсов, «магов», «колдунов», не имеющих представления о реально действующих языковых суггестивных механизмах?

Войти в «дом колдуньи» — это значит изменить свое отношение к мифам: «Мы хотим рассматривать со стороны, как принято в науке. А надо увидеть их изнутри. Надо спросить самого себя: как бы я начал хорошую сказку? Начать ее можно с чего угодно и повернуть куда угодно» (Честертон, 1991, с. 153). Это тем более важно, что тайна суггестии так или иначе связана с проблемами запредельного, запретного, божественного. Познать суггестивные законы языка — это значит научиться управлять собой и своим состоянием, научиться защищаться (осуществлять контрсуггестию).

Настоящее исследование началось с изучения возможности разработки особых, релевантных для лингвистической прагматики, методов исследования. Но по мере накопления материала оказалось, что постижение механизмов воздействия языка на человека только на уровне структуры и других формальных параметров невозможно, точно так же, как невозможно адекватное изучение прагматических особенностей языка на материале газетных текстов в силу отсутствия точки отсчета и способа соотнесения формальных показателей с условиями их реального функционирования. Такой точкой отсчета решено было избрать специально созданные МС для целей воздействия суггестивные тексты, а способом их «включения в действительность» — учет конкретной мифологии личности. Лингвистическая прагматика, как и другие дисциплины языко-знания, в основном, игнорирует указанные факторы, следовательно, включать данное исследование в рамки какого бы то ни было конкретного направления оказалось нецелесообразным. Осуществленную в работе попытку «протоптать» тропинку к «дому колдуньи» можно было бы назвать началом «суггестивной лингвистики», специально сосредоточенной на указанных выше проблемах.

Предыдущее изложение позволяет прийти к следующим выводам:

1. Язык — самый короткий путь к подсознанию. Поэтому собственно лингвистические методы присоединения и диагностики

помогают более тонко зафиксировать состояние пациента, могут быть использованы в качестве способа дополнительной регистрации динамики как личности, так и группы Фоносемантический способ объективации состояний может служить хорошей основой для проведения да!ьнейшей качественной терапии с пациентом, повышая степень доверия больного

2. Соединение различных мифологических полей при ведущей роли научного (медицинского) мифа делает возможным повысить эффективность терапевтического воздействия, способствуя в то же время экологичному безболезненному вмешательству во внутренний мир личности. Нет нужды «вытаскивать» из человека негативную информацию и настраивать на нее «пирамиду Хеопса» собственных проекций. Можно нетрадиционно использовать традиционный методы (например, свободный ассоциативный эксперимент), а результат выразить в различной языковой форме: заговор, включающий ключевые слова пациента, молитва, смена имени и письмо к самому себе. Какой бы метод ни избрал психотерапевт, результат предсказуем, наложение мифологических полей, облеченных в соответствующую языковую форму обеспечивает непременно положительный (по крайней мере — нейтральный) результат воздействия, способствуя претворению в жизнь принципа «не навреди».

3 Создание специальной социально-психологической роли Доктора (модификации роли Божества) — также непременное условие успешной терапии как личности, так и общества в целом Стихийное формирование мифа может привести к негативному резо-нансу в МС, способствовать нагнетанию отрицательных эмоций и шизофренизации общества и отдельных личностей, прошедших соответствующие «психотерапевтические» группы или другой вид лечения (читавших доморощенные самонасторои, например). Стихийный миф, как было показано на примерах, вырывается из-под контроля и становится суггестором суггестора — ведет за собой личность врача, не позволяя ей меняться в позитивную сторону и следовать своим идеологическим воззрениям. Сознательное и профессиональное создание мифа — не только экономическая необхо-димость в момент зарождения рыночных отношений и конкурентной борьбы, в том числе и на рынке медицинских услуг, но и требование прогрессивного общественного мнения, озабоченного психическим состоянием населения.

Если определить науку в целом (вслед за «Философским энциклопедическим словарем») как сферу человеческой деятельности, «функцией которой является выработка и теоретическая систематизация объективных знаний о действительности», а непосредственные цели науки как «описание, объяснение и предсказание процессов и явлений действительности, составляющих предмет ее изучения на основе открываемых ею законов, т е в широком смысле — теоретическое отражение действительности» (1983, с 403), то «суггестивная лингвистика» как особая научная дисциплина, по-видимому, попадает под это определение.

Чем вызвана необходимость выделения ее в особую предметную область, почему нельзя было бы «вписать» изучение суггестии в рамки психолингвистики или психопрагматики?

Отвечая на этот вопрос, мы возвращаемся, собственно, к вопросу о месте вербальной суггестии как предмете исследования в языкознании и, может быть, в системе наук вообще.

Если, подходить к суггестивной лингвистике с точки зрения требования к науке вообще, имея в виду функции описания, объяснения и предсказания процессов и явлений действительности, то предложенный вниманию материал предыдущих трех глав был призван проиллюстрировать, что данная предметная область располагает специфическим методом описания, объяснения, предсказания и, добавим, обучения — методом вербальной мифологизации, который представляет собой универсальную модель коммуникации, основанную на учете законов языковой суггестии.

Спецификой суггестивной лингвистики как предметной области является то, что в ней смыкаются диалектически противоречивые понятия и явления действительности, которые и порождают впоследствии универсальный диалектический метод постижения реальности и воздействия на нее.

1. Так, если говорить о противопоставлении научного («мышление в понятиях») и эстетического (художественного — «мышление в образах») способов постижения действительности, то в прикладных проявлениях суггестивной лингвистики (например, метод ВМЛ) это противоречие снимается, так как сам метод обеспечивает развитие как интеллектуальной стороны, так и чувственно-образной стороны творческих способностей человека.

2. Противопоставление науки, ориентированной на критерии разума и религии, в основе которой лежит вера в сверхъестественные начала также снимается, если перевести язык и религии и науки на уровень мифологического языка, признать оба эти подхода рав-нозначными. При этом ценность научного мифа в МС объективно превышает ценность мифа религиозного, что еще раз доказывает, что в равных изначальных условиях побеждает сильнейший в силу реальных результатов, без дополнительного идеологического «про-давливания».

3. Кумулятивный характер науки в целом свойственен и суггестивной лингвистике, она суммирует в концентрированном виде достижения языкознания в целом, не перечеркивая их, а переосмысляя и уточняя. Принцип преемственности научного знания обеспечивает ее функционирование как особого вида «социальной памяти» человечества, теоретически кристаллизующей с позиций сегодняшнего дня прошлый опыт познания действительности и овладения ее языковыми законами. Лингвистика должна была пройти длинный путь от интуитивно-ведического воздействия на подсознание к появлению первых динамических языковедческих дисциплин; от изучения текста вне личности и экстралингвистических условий к выдвижению текстовой реальности во главу угла и осознанию тезиса «человек — это текст», перейти от наблюдения и статистического описания языковых процессов к методам компьютерного моделирования даже в такой малоосознаваемой и сложно поддающейся области как звукосимволизм, чтобы была возможность хотя бы постановки проблемы вербальной суггестии и отыскания приемлемых методов решения этой проблемы.

4 Диалектическое взаимодействие процессов дифференциации и интеграции проявляется в суггестивной лингвистике достаточно четко. С одной стороны, это достаточно специализированная даже для языковедения предметная область, вместе с тем потребность в синтезе знания постоянно находит выражение в тенденции к интеграции с науками психологическими, медицинскими, социологическими, философскими, математическими и пр. Можно сказать, что суггестивная лингвистика сформирована, прежде всего, по предметному признаку (изучение суггестивных закономерностей языка) и по проблемной ориентации (оптимизация профессиональной коммуникации, охрана психического здоровья общества и каждой личности и пр.). Поэтому мы можем говорить о суггестивной лингвистике как междисциплинарной, комплексной, пограничной, при-кладной, теоретической и эмпирической.

5. Важно и то, что суггестивная лингвистика может выполнять интегрирующие функции по отношению к другим отраслям науки наряду с математикой, логикой, кибернетикой и др., вооружающих науку системой единых методов.

6 Противопоставление эмпирического и теоретического уровней исследования и организации знания в суггестивной лингвистике также снимается. Элементы эмпирического знания — факты, получаемые с помощью анализа универсальных суггестивных текстов, наблюдений и экспериментов и констатирующие качественные и количественные характеристики суггестивных явлений языка, устойчивая повторяемость и связи между эмпирическими характеристиками, выражающаяся в виде универсальных суггестивных закономерностей способствуют развитию теории — обнаружению метода вербальной мифологизации, который привел и к качественному изменению эмпирического уровня (получение языкового материала о суггестии при помощи метода ВМЛ, использующего неизвестный до сего дня, особый, лингвистический, вид транса).

Таким образом, мечта о будущей науке, которую представители марксистско-ленинской идеологии (в нашей терминологии марксистско-ленинского мифа) видели «в преодолении жестких границ между ее отдельными отраслями, в дальнейшем обогащении содержания науки методологическими элементами, в сближении науки с другими формами духовного освоения мира» и связывали с построением светлого коммунистического общества — эта «наука будущего, гармонически соединяющая познавательные, эстетические, нравственные и мировоззренческие элементы, которая будет соответствовать всеобщему универсальному характеру труда,...непосредственной целью которого является всестороннее развитие человека» («Философский энциклопедический словарь», 1983, с. 405-406) в лингвистическом варианте уже представлена особой предметной областью (правда, в условиях «дикого капитализма»).

Если «Лингвистика измененных состояний сознания» (Д. Л Спи-вак, 1986) изучает процессы распада языка и предлагает создание «языков» различных уровней деградации, то суггестивная лингвистика в большей степени ориентирована на синтез языка, созидание. Противоположность подходов, впрочем, вовсе не означает, что исследования в одной области не могут быть использованы в другой. Напротив, исследование языка с точки зрения волюнтативной (суггестивной) коммуникации и наблюдение людей в экстремальных ситуациях или в условиях фармакологического воздействия приводит к общей точке отсчета — человеку, личности.

На наш взгляд, недостатком подхода к человеку с точки зрения только измененных состояний сознания является то, что разрушая, пласт за пластом, культурные наслоения, мы, в конечном итоге, геряем целостную личность, ее миф Действительно, можно рассчи-тывать на законы МС, можно управлять толпой и без особых ухищрений, как показывает история на примере мифов В. И. Ленина, А. Гитлера, И В. Сталина, однако отдельные личности при такого рода воздействии превращаются в «винтиков». Экологично ли это? Можно ли объявлять закономерности, полученные на основании изучения языка истощенных или загруженных наркотиками людей панацеей для всего общества?

По выражению Г. К. Честертона «могучее дерево мифологии раскинуло ветви над всем миром. Как пестрые птицы, расселись на них драгоценные идолы Азии и грубые фетиши Африки, короли и принцессы лесных сказок, лары латинян, полускрытые оливками и виноградом, и веселые, властные боги греков. Все это мифы; а тот, кто не любит мифов, не любит людей. Но тот, кто особенно любит мифы, понимает, что они никогда не были религией, если мы называем религией христианство или даже ислам. Они утоляют некую часть нужд, которые утоляет религия» (1991, с. 157). К таким нуждам Честертон относит:

1) стремление упорядочить свое веселье (и «мифы дают календарь»);

2) «потребность выплакать кому-нибудь свои печали и воззвать к кому-то в трудный час, когда рождается твой ребенок или гибнет твой город»;

3) потребность в жертве («Люди чувствуют и мудро, и верно: нельзя пользоваться всем, надо положить хоть что-нибудь на другую чашу весов, чтобы уравновесить нашу утлую гордыню или заплатить дань природе»);

4) потребность в поклонении и молитве («Пусть идол суров и уродлив — молящийся добр и прекрасен. Человек ощутил, что, склоняясь, он свободнее, более того, он выше. Безверие — рабство, и вынести его нелегко. Если человек не может молиться, он задыхается; если он не может встать на колени, он в оковах» (там же, с. 159-160).

Все эти потребности так или иначе удовлетворяют суггестивные тексты: от древних мантр и молитв до текстов психотерапевтического воздействия. И поскольку «мифологическое воображение движется как бы кругами, оно что-то ищет или хочет куда-то вернуться» (Честертон, 1991, с. 160), суггестивные механизмы языка также развиваются как бы по спирали: вбирают в себя новые закономерности, но, по возможности, не утрачивают старых. На фонологическом уровне, например, это проявляется в обращении к наиболее древним звукам в момент особо жесткого кодиро-вания личности; на морфологическом — в преобладании глаголов в случае открытой суггестии и т. д. Вместе с тем, анализ суггестивных текстов позволяет определить некоторые критерии (границы) применения того или иного суггестивного средства (при-ема) (ср.: соотношение количества высоких и низких звуков; повтор как прием и персеверация как ошибка; «анаграммы» как способ кодирования и эхолалия как отражение патологии)— иными словами, возможно определить критерии отличия «суг-гестии» от «квазисуггестии».

Можно ли вообще научить суггестивной лингвистике? Что это — теория абстрактная, философия, набор прикладных техник? И первое, и второе, и третье. Сложность передачи знаний в том, что одни (медики) полностью полагаются на интуицию и отрицают на-чисто пробелы в гуманитарном образовании, а другие (филологи) состоят в «заговоре против непосвященных» и не могут перевести суть своих изысканий на общедоступный язык. Вот и находятся все в своих монастырях со своими уставами, и каждый наполняет термин «суггестивная лингвистика» собственным содержанием.

Задача состоит в том, чтобы взглянуть на жизнь через призму языка (как это сделал врач В. И. Даль), удивиться ее многообразию, изменить себя, а потом — других. Возможно ли это?

Гадать было бы бессмысленно, и тогда состоялся эксперимент. С 26 сентября по 2 октября 1994 г. в городе Смоленске проходил некоммерческий семинар по психотерапии и медицинской психологии «Конфликты психотерапевта. Конфликты психотерапии», на котором мне довелось вести группу «Язык и миф психотерапевта». Материалы этого семинара и легли в основу второй части книги; «Кто войдет в "дом колдуньи"?»

Целью эксперимента было проверить основные теоретические положения суггестивной лингвистики: дать достаточное количество языковых и мировоззренческих «толчков», чтобы изменить язык личности и саму личность. Работа шла не только в группе, экспери-ментальной площадкой оказался весь семинар, каждое событие, которое там происходило. Потом были другие группы— в Челябинске, Красноярске, Перми... Появился новый метод—вербальная мифологизация личности, уникальные тексты личных мифов.

Человек во главе угла. Человек-текст. Он — личность, он хочет, чтоб его принимали как хорошего человека, независимо от поступков (см.: Литвак, 1992). Ребенок и взрослый, герой и преступник. Недаром в качестве основного рабочего определения мифа в методе ВМЛ мы выбрали формулировку А. Ф. Лосева: «Миф есть в словах данная чудесная личностная история». Слово, Чудо, Личность. Триада, позволяющая подойти не к нижним слоям подсознания, а к самым высшим — самосознанию личности, самоуважению, любви к самому себе и людям, которые тебя окружают.

Любопытен тот факт, что тексты личных мифов даже по формальным (т е совершенно неосознаваемым рядовыми носителями языка) показателям близки к универсальным суггестивным текстам, причем, независимо от того, создается ли текст пациенту отделения неврозов или здоровому Удачнику, используется компьютер или нет — результат один' получаем тексты силы, тексты — гимн человеку-личности Если учесть тот факт, что универсальные суггестивные тексты создавались наиболее одаренными людьми своего времени, а затем бережно передавались, хранились, оберегались от изменений естественным путем (в отличие от декларативных запретов на изменения доктора Сытина) в силу своего внутреннего совершенства, то такое формально-содержательное совпадение текстов, отличных по объему, стилю, содержанию, созданных разными людьми, в разных городах, видимо, далеко не случайно. Недаром философы, лингвисты, поэты, этнографы так много внимания уделяли мифам, которые по одному из определений А. Ф Лосева есть ни что иное, как «лик личности». Вот и получается, что лики не только у святых, мы окружены целой галереей ликов современников, только не видим этого, не умеем разглядеть и найти нужные слова, чтобы высветить эти лики Положительным эстетическим и культурологическим моментом является возрождение фольклорных традиций, потому что члены группы олицетворяют собой именно несколько поколений людей, которые могли бы из уст в уста передать весть, сказание об этом замечательном человеке — объекте мифа, облекая его в ту единственно совершенную и возможную форму, в которой возникает мифологический текст, получая при этом уникальный социальный и художественный опыт со-творчества.

Конечно, метод ВМ является универсальным методом профессиональной коммуникации, может оптимизировать процессы рекламы, обучения и пр. Но помимо эффекта воздействия на бессознательное (понятно, что перспективы, например, фирмы «Пепси» определяются ее стремлением вытеснить с рынка «Кола» и это воздействие достигается любой ценой), здесь еще присутствует и момент психологической защиты — да, реклама — творческая, действенная, но щадящая личность, оставляющая ей хоть какую-то возможность для защиты. Это уважение к личности демонстрирует нзм, в конечном итоге, анализ универсальных суггестивных текстов, из которого следует, что большинство из них построены по типу «мягкого кодирования», ориентированы по фоносемантиче-ским признакам на верхнюю часть шкалы, предложенной А П Жу-равлевым. Единственное исключение здесь — мантры, организованные по жесткому принципу, «неотвратимые как смерть», представляющие собой в чистом виде звуко-ритмическое воздействие по жесткому типу кодирования. Это разговор с бессознательным на его древнем языке А потом возникает проблема кришнаитов, рас-певающих мантры на санскрите и теряющих всякую связь с цивилизацией, разрушение (диссолюция) сознания чисто языковым путем, деградация личности в целом. И нет уже лика, есть полубезумный человек, повторяющий свое неизменное «Харе Кришна» и мечтающий о скорейшей смерти.

Вернемся к основным положениям книги.

1. Априорная суггестивность языка доказывалась нами в 1 части. Попытки манипулировать себе подобными (конечно, в большинстве своем, неосознаваемые) можно наблюдать постоянно Коммуникации без манипуляции не существует (в данном случае мы не затрагиваем морально-этическую сторону этого вопроса Естественно, в трудах психологов коммуникация и манипуляция «разводятся», и это правильно). Говоря об объективном подходе к языковой суггестии как предмету исследования, оставив в стороне эмоции, можно отметить, что как психотерапевт в особой социально-психологической роли не воздействовать не может, как колдун «не может не колдовать» по всем народным поверьям, так и любой вступающий в коммуникацию человек становится вынужденным манипулятором — не управлять не может (правда, эффективность его при этом зависит от профессиональных навыков или врожденных качеств).

Затемнение, уведение на задний план суггестивной подфункции коммуникативной функции можно объяснить, по-видимому, все тем же мифологическим стремлением человека вообще думать о себе как можно лучше «Мы просто коммуницируем (обмениваемся информацией), а не манипулируем» (В трудах лингвистов советского периода было еще более интересное «разведение» — «манипуляция» — это там, на диком Западе, а в нашей справедливой стране — разумное «управление»). Но осознание манипулятивной направленности любой коммуникации вовсе не означает отрицание коммуникации как таковой. В то же время, попытка объективно, без предвзятости представить себе любой коммуникативный акт, в котором бы один собеседник не воздействовал на другого практически невозможно. Нет «простой» передачи информации, бесцельного общения (это либо структурирование времени, либо передача скрытых трансакций, либо желание «отвязаться» — прекратить речевой акт и г. д.).

Тезис о вероятности языковой суггестии доказывается тем, что результат латентного вербального воздействия, несмотря на универсальный характер последнего, проявляется у разных людей отличным образом в силу разницы в образовании, мифологических убеждений и пр.

2. Специальная лингвистическая междисциплинарная дисциплина, изучающая латентные языковые особенности воздействия на установки личности и общества по необходимости располагает специфическим понятийным аппаратом, теоретическими основаниями и особым методом анализа и синтеза текстов. Суггестивная лингвистика— динамическая (изучает процессы), междисциплинарная (стыковая), коммуникативно-функциональная, прикладная. Вербальные и невербальные механизмы суггестии рассматриваются как «пучок языков» (в семиотическом смысле), из которых основополагающими являются язык в традиционном понимании и язык мифа.

Рассмотрение воздействующего языка в семиотическом аспекте (в системе «пучка языков») более полезно не-лингвистам, так как язык является основным кодом для передачи воздействующей информации Конечно, можно использовать весь арсенал имеющихся средств, чтобы погрузить человека в гипнотическое состояние — изменение громкости, тембра, специфические маркирующие жесты, элементы интерьера и даже изменение диаметра зрачка, но при этом будет отсутствовать одно существенное достоинство — возможность повторения и адекватность понимания задачи, потому что кода более универсального, чем язык, нет. Язык — кратчайший путь к подсознанию, и эксперименты, проведенные в условиях психотерапевтических групп это доказывают.

Методологическая основа суггестивной лингвистики — метод вербальной мифологизации (ВМ).

3. Единицей анализа признан текст в широком смысле слова, в нашей терминологии — мифологический суггестивный текст. Средства и приемы, зафиксированные в универсальных суггестивных текстах, специально созданных массовым сознанием или профессиональными коммуникаторами для воздействия на установки личности или общества приняты в качестве эталонных. Суггестивные закономерности языка имеют правополушарную ориентацию (сродни закономерностям, фиксируемым в художественных текстах), нацелены скорее на «периферию», чем на «центр» обыденной речевой деятельности (в понимании психолингвистов) и в то же время поддаются математически точному описанию; их эффективность усиливается по мере сложности осознавания и восприятия (наиболее действенными с точки зрения латентного воздействия являются фо-носемантические и грамматические параметры, особенно, если они формально соответствуют типу мифологического сознания личности или общества).

Стратегия изучения и описания суггестивных текстов ориентирована на все более глубокое погружение в направлении наименее осознаваемых уровней языка: текста, синтаксических, лексических и словообразовательных, грамматических, ритмических, фоносемантических характеристик.

4. Эксперименты в области суггестивной лингвистики можно отнести к категории социальных (социально-лингвистических) экспериментов, производимых как с участием экспериментатора в синхронии (в условиях терапевтический группы, здесь и сейчас), так и происходящих объективно на протяжении больших промежутков времени (диахронические социально-лингвистические эксперименты с МС). Их организаторы — профессиональные коммуникаторы разных времен, испытавшие свое воздействие на населении, получившие определенный эффект и обучившие себе подобных суггесторов

Универсальные суггестивные тексты являются математически точными, эффективными средствами воздействия на установки личности и общества, так как в них с наибольшей силой проявляются закономерности вербальной мифологизации: эмоционально-личностное отношение к событиям, богатство используемых языковых приемов, ориентация на глубинные первичные слои подсознания и т. д. Каждая мифологическая система обладает своей системой текстов, отличающихся особыми параметрами и влияю-щими на порождение индивидуальных суггестивных текстов в процессе профессиональной (в нашем случае — терапевтической) коммуникации.

Дата добавления: 2015-10-13