Глава II - метаморфозы

Я точно не знаю кем работала мама. Часто мы наряжались в разноцветные костюмы и играли на большом деревянном полу, а перед нами в глубоких креслах сидели люди. Они были одеты также как мы. Старые шапки, потрёпанные куртки, затёртые штаны, а за плечами рюкзаки. Мы играли, кто-то направлял на нас свет, иногда тени хлопали в ладоши.

Нам не всегда хватало на хлеб, поэтому мама наряжала меня, и мы ходили по метро и просили бумажки с монетками. Иногда помогали, чаще стыдливо опускали глаза или прятались за газетой.

После Нового Года цены опять повысились, и за старый диван в 9 метрах нужно было платить, хозяйка злилась. Когда мы проходили по коридору, бросала некрасивые фразы в лицо, а мы ходили, сжав зубы, чтобы не выпустить себя наружу. Жить становилось невозможно, и мама заложила свою лисью шубу, но, к сожалению, выкупить не смогла. Эта шуба была единственным напоминанием о папе, о том далёком времени, когда он был с нами. Когда мама выпивала, начинались разговоры.

-Он трахал всех подряд, этот старый урод. Обесчестил меня, а потом родилась ты. Мне кажется, что мы любили друг друга, он говорил о любви, да, точно говорил. Каждый день запудривал мне мозги. Цветы даже дарил после пьянки. А потом пришла эта курва и забрала его.

Я не понимала многих слов, но чувствовала, что мама до сих пор его любит.

Помещение с рассеянным светом. Деревянные балки с насыпанной между ними землёй, натянутые лет сорок назад бельевые верёвки. Голубиный помёт на полу. Если завернуть за угол, можно увидеть надувной матрас, покрытый оранжевым покрывалом и двух людей, играющих в карты. На ней длинное розовое платье, усыпанное полевыми цветами на нём красно-белые шорты с чёрными полосками и голубая футболка.

-А что ты можешь сказать о себе? – спрашивает Ваня, подкидывая ещё одну карту.

-Открой мою страницу, - отвечает Таня, прикусывая кончик языка и состроив смешную рожицу.

Парень нажимает на кнопку нэт-бука и песня заполняет пристанище Карлосана. Так они назвали её убежище.

«тот парень был из тех, кто просто любит жить
Любит праздники и громкий смех, пыль дорог и ветра свист
Он был везде и всегда своим
Влюблял в себя целый свет
И гнал свой байк, а не лимузин
Таких друзей больше нет.»

Он подал мне руку, я грациозно поднялась с кровати и, стряхнув с плеча несуществующую соринку, улыбнулась. Приобнял за талию, а я, уткнувшись в его плечо, двигалась вместе с ним по кругу и вслушивалась в слова.

«И в гостиной при свечах он танцевал, как бог,
Но зато менялся на глазах, только вспомнит шум дорог.
Все, что имел, тут же тратил
И за порог сделав шаг,
Мой друг давал команду братьям
Вверх поднимая кулак.

Ты - летящий вдаль, вдаль ангел
Ты - летящий вдаль, вдаль ангел
Ты один только друг, друг на все времена.
Не много таких среди нас
Ты - летящий вдаль беспечный ангел.

Под гитарный жесткий рок, который так любил
На Харлее он домчать нас мог до небес и звезд любых,
Но он исчез и никто не знал
Куда теперь мчит его байк
Один бродяга нам сказал
Что он отправился в рай»

Мне самой хотелось отправиться в рай, вместе с ним, но я уже была там. Спасибо.

-Спасибо, - вслух сказала я.

-За что? – бровь вверх, отчего появились небольшие морщинки на лбу.

-Я всегда благодарю Бога за счастье.

Полуулыбка на тонких розовых губах, взгляд вверх, а затем прямо в глаза.

-Спасибо, - сказал ты полусерьёзно-полушутя.

Я тоже изобразила улыбку. Мальчик, ты не знаешь, насколько я серьёзна.

Мы сидели какое-то время в молчании, потупив взгляды на покрывало, а потом решили выйти на крышу.

Усевшись поудобнее на оранжевом Икеевском пледе, смотрели на город и друг на друга. Голуби подлетали и клевали нам ладони. Правда после мы тщательно вымыли руки.

-Тамагочи был моим другом, мы играли вместе, я его кормила, а когда забывала, он умирал. Умирал почти каждый день, но простым нажатием кнопки возвращались искусственные питомцы на экранах – всё те же из чёрных квадратиков. Они отнимали жизни у детей, из-за них прыгали с крыш, но не в поисках свободы, скорее от перегрева нервов. Они как машина. Нельзя им перегреваться, иначе взрыв. Помню, я прыгала, потому что мне сказали, что от этого появятся виртуальные баллы. Танцевала на недоделанном полу дачи, которую построил мой дед. Кружилась вместе с бабушкой и второй женой отца, потому что хотела поиграть в лотерею и выиграть игрушку моемуТамагочи. Так было со всеми. Впрочем, ничего не изменилось. Прыгают, забывают, воскрешают, зарабатывают баллы, убирают друг за дружкой, чтобы опять уйти.

- Ты такая беззаботная… и грустная.

Мы сидели, держась за руки, любуясь облаками, наслаждаясь обществом и теплом друг друга. Ветер трепал волосы, было зябко, а мы продолжали ждать солнце. В молчании проходили минуты, но тишина не тяготила, невысказанные слова должны оставаться в своих могилах.

-Знаешь, мне больно за наше поколение, а за следующее ещё больней.

Ты крепче сжимаешь мою ладонь.

-Серость проникает внутрь, и землетрясение переходит в лёгкий трепет. Дыхание ровно, слова сдержаны, взгляд бесстрастен - сплошное хладнокровие. Ещё одна чёрная дыра заполняется. Уже не важно содержание, главное – безумное желание не оставаться пустым, а наполнить себя чем-то трепетным, живым, развивающимся, чем-то, что способно дышать, слышать наши мысли, чувствовать пульсацию сердца. Что-то, что будет нам понятно и близко по своей структуре – желания, воспоминания или попросту дым от Camel.

-Не говори «нам», ты к ним не относишься. Ты совсем другая.

-Откуда ты знаешь? Мы познакомились только…

-Это не важно, -перебиваешь, но я молчу. Глаза вниз, мысли ураганом смело с полок, они все перепутались. Время – стиральная машина, вещи в барабане – люди, а краска, перемешанная с грязью – эмоции, что стекают с полинявших вещей в бесконечные ржавые трубы. Устал… закидываешь, закрываешь, а они там захлёбываются собственной грязью, потом вода стекает и поступает новая, до тех пор, пока не останется пятен. И вот их вытаскивают и развешивают: таких новых, полинявших, но чистых. А потом они вновь попадают туда и крутятся, крутятся до головокружения или потери сознания от собственной и окружающей грязи. Вечное обновление и заблуждение, приводящее к стирке…

Молчание слишком затянулось. Надо, что-то сказать, но я почему-то не хочу.

Мне грустно, чувствую одиночество, хоть ты и сидишь рядом. Смотрю на тебя глазами, полными слёз. Ты не говоришь ничего, только отодвигаешь с моей щеки волосы, а я смотрю в отражение твоих глаз. В моих вода, в твоих голубых глазах отражается солнце. Опускаю ресницы и поддаюсь импульсу.

Рай на несколько минут, а потом отстраняюсь и кладу голову тебе на плечо.

Тот день незабываем. В деталях помню переплетения чувств, краски утра, дрожь в коленях.

Занималась заря. Солнце выглядывало из-за домов, золотя своим светом салатовые и просто зелёные листья. Облака окрашивались в немыслимо яркие цвета, какие бывают только в маркерах. Лучи грели мир и нас с тобой, проникая в самое сердце. Мир – жёлтые лучи и разноцветные тяжёлые, нависающие над городом облака. Вот такая неестественно яркая и по-своему притягательная картина.

Мы провели вместе целый день. Я не хотела тебя отпускать, но мне пришлось, на прощанье ты поцеловал мне руку, закрыв при этом глаза. А потом развернулся и ушёл, а я стояла, прижав руки к груди, и смотрела тебе вслед. Ты приходил и уходил каждый день. Каждый раз я пыталась найти за твоей спиной крылья. И находила.

***

Луч солнца, словно кошка, на мягких лапках пробрался на чердак и стал наблюдать за спящей девушкой. Она лежала на старом грязном, запятнанном чем-то непонятным матрасе, застеленном алыми шёлковыми простынями, положив руки под щёку и что-то тихо шепча. Бело-оранжевые носочки высовывались из-под одеяла и дотрагивались до мягкого ковра, постеленного прямо на голый земельный пол. Когда же одиночество наскучило, луч направился прямо к мирно спящим и не подозревающим опасности голубям и, резко осветил тёмный угол. Это вспугнуло сонных птиц. От создавшегося шума девушка широко раскрыла глаза.

Сладко потянувшись, выпорхнула из кровати и, помыв руки в настенном умывальнике, который кое-как приделала на стену, ополоснула лицо.

-Что же принесёт сегодняшний день? – подумала девушка. Улыбнулась, изогнувшись как кошка, пробралась в узкое окошко и оказалась на воле. Расстелила красный икеевский плед, набрала знакомый номер.

-Я хотела бы заказать набор Филадельфии.

Сидя на матрасе, взяла маленькое зеркало в виде сердца. Мысли начали давить и слова потоком вырвались из губ, что так давно молчали.

-Не влюбляйся, доверчивая девочка,

Не смотри на него такими нежно-грустными глазками,

наполненными слезами и плохо скрытым восхищением.

Ты думаешь, приласкает, полюбит тебя?

Конечно, жди больше!

...приласкает, создаст видимость любви и вышвырнет

из своей жизни.

А ты будешь обливаться слезами, и захлёбываться соплями.

Потом истерики, головная боль, ненужные мысли...

Нужно тебе это?

Лучше играй с ним, строй глазки, нежно целуй,

а потом отталкивай.

Можешь даже переспать, если так хочется,

но только не влюбляйся, слышишь?

Никогда не влюбляйся, потому что такие подонки

не стоят твоих чувств.

Все мужчины подонки, предатели… и он такой же.

Хотя он был так мил… Забудь.

А любовь будет, обязательно будет,

Ты только мечтай, жди и она обязательно найдёт тебя.

Помни, твои мысли – невидимая ниточка Ариадны,

которая обязательно приведёт его к тебе.

А знаешь почему? Вы просто связаны с рождения,

Брак ваших душ уже был заключён на небесах много-много

веков назад. Вы уже любили, понимаешь?

Просто думай о нём и своими мыслями приближай любовь.

Он найдёт тебя, и вы будете вместе.

Но помни, что на пути к счастью встречаются другие…

Не спутай их с ним, они не твои.

Я ведь уже ошибалась.

Почему никто не мог мне сказать этого? …хотя было бы всё равно бесполезно.

Мелодичные капли дождя по крыше. Хаотичная музыка города. Серое небо, солнца нет. Так только лучше, кожа белая, значит королевская, под глазами серые круги, значит осень. Я не вижу, но знаю, что внизу разноцветные листья играют грустную, но знакомую и любимую мной мелодию. Ветер, листья и дождь.

Много-много капель соприкасаются с машинами, зонтиками, листьями, ветвями, волосами, крышей… много-много капель, а мне одиноко. Но мы счастливы – я и дождь. Ведь дождь любит и я, кажется, тоже люблю. Как дождь любит меня. Я люблю ЕГО иногда как солнце, как море, как лес, а сейчас, как осенние капли сентябрьского дождя.

Нам с ними не надо распыляться, болеть, чтобы кутать горло в шарф и кричать:

СКИДКА НА СЕРДЦЕ! ТОЛЬКО СЕГОДНЯ! 70 %! СПЕШИТЕ! Завтра уже может не быть. Живём по чекам. Получаем сдачу фразами, примеряем розами, носим постелью, сдаём назад слезами, а назад-то не принимают. Политика такая. Кому нужны лишние проблемы? Бирки с признаниями и клятвами вечной любви – нет? Чек по дате потерян? Значит, ты пролетаешь, прости не мои проблемы. Нас это не касается, выстави потрёпанную себя на аукцион. Может кто-то заинтересуется новым секонд-хендом.

Мы с дождём не стоим на Дворцовой по ночам. Мы в сотни тысяч раз счастливее вас, хоть ваши вещи лучше, машины круче, и окантовка глаз ярче. Сами они практически потухли, но иногда продолжают гореть угольками; лихорадочным светом мерцают под небом огней клуба.

Наркотики в жилах, в головах котики и кисоньки. На подушках мокрые пятна, на простынях белые, никому не нужные, свежие, но уже забытые. Вчерашнее детство в магазине, сегодняшний аукцион, а потом где-нибудь в общественном сортире за копейку души или за розу с шипами в ближайшем ларьке на углу. Печатаю душу стихами, ну вас! (Посылаете туда, откуда сами появились, а пальцы суете как раз куда надо – в дом родной. Именно туда вам и надо, именно в этом вы живёте, именно там закончите или кончите, а потом захлебнётесь. Неважно… всё равно вам путь – туда. Так что расширяйте границы, помогайте и им и себе, чтобы удобнее и проще было пролазить.)А потом сидите с открытыми глазами в темноте и держите в руках свечку пока ваши недоноски совершают тоже, что и вы сейчас. Подключайте воображение, оно вам понадобится, чтобы рассказывать о красном дипломе, золотой медали, спорте и сексе только с их мамой. Включайте машины, не стесняйтесь. Фары осветят всё что под мраком ночи: и дочь с задранной юбкой и её желторотогоковалера-попугая.

-Можно? – скрип двери, шорох, а потом шёпот и улыбка. Любимая улыбка.

Внимательно смотрю, а потом, вспрыгнув с кровати, бросаюсь к нему, обнимаю, целую в губы. Нарадовавшись, прижимаюсь к груди и сама улыбаюсь.

Двое влюблённых под крышей, стоят и слушают симфонию дождя, шум листьев и трепет сердец.

-У нас самая прекрасная мелодия в мире.

Гулять под июньским дождём без шлёпок по городу. Босиком бежать по 7 пешеходной линии и брызгать друг друга водой из фонтана. Смеяться и смотреть друг на друга, сидя на крыше и свесив ноги без ботинок вниз. В длинном бледно-розовом платье танцевать, ловить капли дождя ртами ладонями, ловить тебя взглядами и кидать деревянные палочки от мороженного вниз. Дождь, ты и я – счастливое трио. Навсегда.

Вечером ты остался у меня. Так продолжалось несколько месяцев. Мы были счастливы, но крыльев за твоей спиной я уже не находила.

***

Она сидела с этой книгой строчки которой навсегда впечатались ей в мозг. Каждый день под свист птиц она умирала, давясь прекрасными художественными предложениями. Одна на скамейке и целая кипа таких же прекраснонаписанных книг с теми же строчками.

А по вечерам ложилась в постель. Как котёнок, свернувшись под одеялом, начинала заниматься самобичеванием, обнажая свои раны, она делала себе больно. Таня… тебе не станет легче, но ты не останавливайся. Повторяй каждый раз новые строчки, чувствуй уколы совести и вгоняй шприц в вену ещё глубже.

Мы мученики, придумывавшие наказание себе сами, хотя нет, мы всего лишь разноцветные точки. Пошлость создал некто, а мы только его рабы, созданные по образу и подобию, в нас самих одни черви, гниём, каждый раз, как залезаем под одеяло и, (начинаем дрочить на картинку в журнале) блаженно устроившись на подушках, закрываем глаза, отдавая руки на попечение воображения. Развлекаемся сами с собой, уединившись и спрятавшись от посторонних глаз, ушей, телефонов и ноздрей, которые важно раздуваются от экстаза, когда кто-то рядом. Горячий, потный и чужой. Под одним одеялом лежим, но уже вдвоём и дрочим друг на друга, дрочим друг другу, а сердцу уже не больно ему всё равно, его уже нет. Сначала стеснялись, а теперь запихиваем пальцы, руки, ноги партнёру в жопу, чтобы он почувствовал, что такое чувства: яркие, бесстыдные, фальшивые. Ненастоящие, игрушечные, мерзкие, придуманные нами самими, нашим Богом, ведь мы – его подобие. Наверное, он лучше самого хорошего из нас, просто мы сгнили, и он не смог управлять гнилью, червями, которые каждый день, вечер, ночь, утро опошляют мир, вместе со спермой вливая в мир новое дерьмо. Отправив в ссылку часть себя, он забился в угол и не решается что-либо исправлять. Ситуация только усугубляется.

А что если была душа…или есть? Душа ребёнка – не запачканная придуманной правдой, что если она есть? И вдруг в неё начинает вливаться пошлость, а именно взрослая похоть, что если не по своей воле она сама такая ослепительно-белая начинает пачкаться словами из грязных ртов и, что хуже, действиями. Пришли, кончили прямо на неё, прямо ей в рот и ушли, посчитав, что белое на белом будет незаметно. А она лежит и плачет от того, что теперь такая же, как все, или, по крайней мере, в ближайшем будущем станет. Новая ступень… из своей сказки в придуманную всем человечеством на протяжении вот уже многих тысяч лет…

Плачу, нет, не за себя плачу, за них, за всех этих упырей, которые ради наслаждения готовы себя продать и не только тело, они души свои марают или отдают… бесплатно… за наслаждение.

Им не нужны красивые фразы, мечтательные взгляды, комплимент на прощание, они никогда не протянут руку для поцелуя, им нужно, чтобы их хорошенько выдрали, грубо, без чувств и резинки, хоть в пи**у, хоть ваг**у. Частые звонки, ужин в соседней кафешке, рассвет на двоих – они оставляют всё это мечтательным дурочкам, считая себя опытными стервами, знающими себе цену. Дешёвка, уценённая на минимум на 75 процентов; сучка, сосущая у первого встречного в туалете, а затем хвастающаяся своим подружкам-шалавам (или гордо молчаливая о своих приключениях) Заткнись… о таком только молчат.

***

На новый год мы решили съездить к твоей матери. Ты уехал на пару дней раньше. Уже тогда я перестала узнавать тебя.

Поезд, огни незнакомого города и какое-то смутное ощущение тревоги. Ты встретил меня на вокзале, но не было подлинной искренности ни в моих, ни в твоих объятиях. Как-то фальшиво, как-то напоказ, чтобы все думали, что всё у нас хорошо.

Новый год встретили фаршированной орехами уткой, салатами и непонятной грустью. Не было ни петард, ни фейерверков, ни искренних улыбок. В пол первого все ушли спать, а мы, забравшись под одеяло, предались любви. Именно любви, последний раз мы были искренни. Ты обманул меня своими ласками, в моей голове всё оставалось прежним. Объятия, стоны, взгляды – всё то же. Мы горели друг в друге, не могли насытиться поцелуями, сдирали одежды, обнажая плоть и откыдываясь на подушки, улыбались, но это было раньше. В ту ночь мы просто догорали.

Угли, наутро превратившиеся в пепел.

-Я так скучала по тебе. Ты тот же. Я испугалась, что потеряла тебя.

Твой прямой ответ: я тоже скучал. – он развел мои сомнения.

А с рассветом нас уже не стало.

Все последующие дни ты пытался убедить меня, что на самом деле выдавал себя за другого человека. Я не верила и не воспринимала всерьёз, но в один момент во мне что-то перевернулось и сжалось, раздавив нечто очень важное, без чего наши ощущения стали пустыми.

Как насчёт откровенного цветка? На каждом лепестке по маленькому откровению.

Лепестки роз – белых и алых на полу и кровати, золотых на подоконнике и пианино. Раскиданные вещи. Спутанные мысли и волосы, а разве можно иначе? Крылатые фразы о любви, не известные, нет, просто с крыльями. Порхают около ушка и целуют. Так нежно, так сладко. Желанные взгляды, страстные мечты, осторожные прикосновения. Будем предельно честными. Я люблю тебя, до слабости в коленях, до головокружения, до отключения рассудка… до бесстыдства. Предательское желание. Пускай это будет один из самых прекрасных вечеров в наших жизнях. Я запомню и ты, не забудь. Если что - я напомню.

Так и происходит переход на другую ступень, хотя у многих почему-то эта ступень на их лестнице первая. А моя из розового дерева, а не сгнившей берёзы.

***

Потопчусь у двери, что закрылась день назад. Меня, конечно, не пустят, но краткое описание чувств я всё же прочту на захлопнувшейся двери.

И вновь возвращаюсь к реальности, медленно, еле дыша, прилетаю и спускаюсь с неба, выпуская птиц из рукавов.

Грязные руки. В них ягода, причудливая, непонятная, экзотическая.

Речь- пустозвон. Столько красивых фраз о доблести, подвиге, чести, памяти. Кому всё это нужно? Мы знаем, мы помним, мы любим… Когда была битва под Москвой? А под Ленинградом? Нам с детства втирают о взаимопомощи, пичкают нас сочувствием, мы вырастаем и соглашаемся. Кто поможет подняться упавшей блокаднице, чьё пропитанное запахом мочи и таблеток пальто вызывает рвотные позывы? Не обманывайте себе, не кричите и не вставайте с мест. Ваши, приложенные к сердцу руки и поток негодования не стоит НИ-ЧЕ-ГО. Можно написать книгу красивых слов и обещаний, которые останутся «сотрясать воздух» даже после вас, а потом из этих книг собрать целую библиотеку – самую огромную из всех существующих. Вам всем плевать и мне плевать. Думаете, я тут пытаюсь показать какая я хорошая? Так сказать, личным примером …может так оно и есть, но что толку? Я уже совсем разочаровалась в вас, в них и даже в себе. Но это всего лишь 31 декабря в поезде. Завтра всё уже будет нормально.

1 января, 2011 г.

Музыка, вера в прошлое и что-то чужое, некогда родное и тёплое сейчас отражается где-то в черноте окон. И я иду туда, чтобы найти то, что мне когда-то принадлежало или чтобы, навсегда утратив веру в безумие (счастье, сейчас это синонимы), исчезнуть.

Нелегко жить с ненавистью внутри, проще, когда она тебя окружает, а ты, с любовью или хотя бы с огарком свечи наощупь бредёшь по темноте. Страшно, но вынести можно. Когда же эта темнота внутри становится не только сложно, но и страшно, прежде всего, тебе самому.

Его мать сказала, что я ужасная хозяйка, упрекала тем, что на этих каникулах его трусы и носки стирала не я, а она. Боже, какой бред.

Несколько счастливых для тебя дней для меня обернулись пыткой. Наивная дурочка, спасибо вам, что разрушили нашу жизнь, спасибо вам, что разломали, помяли и, бросив в грязь, начали ожесточённо пинать. Спасибо.

Разговор по душам у вас на кухне, свекровушка. Мои ценности против ваших.

-Всегда презирала гражданские браки… Назвал своей, одел серебряное кольцо на палец и стали жить-поживать в ожидании лета и свадьбы, которой может никогда не будет. Поимел девочку, развлёк сам себя красивыми обещаниями, а потом выбросил с фразой «не сошлись характерами»? Если ты выбрал – возьми за руку и охраняй, береги, цени то, что получил. Я хранила себя для ТОГО САМОГО, он мой, а я его. И так будет всегда. Любишь за то, что он твой. Растворяешься и готова отдать всё, что угодно, чтобы только он был счастлив.

В ответ ненависть, зависть и желание обладать чем-то, что когда-то принадлежало только ей. Мечта разорвать на части другую, уничтожить, испепелить противницу, чтобы не осталось никаких следов от человека, который искренне желал счастья. Улыбки в глаза, а с оборотной стороны оскал, клыки, в любой момент готовые растерзать. Но пока что внешне всё хорошо.

Разговоры по душам об утратах; изнанка событий. А ведь сам всё это видишь и, что самое неприятное, чувствуешь и наливаешься таким же желанием. Шар, готовый взорваться, но ты точно знаешь, что НИ ПРИ КАКИХ обстоятельствах не должно выплеснуться наружу то, что так тщательно скрывается.

Обвёрнутая старой, но ещё не пожелтевшей газетой рыба. В углу. И подобных миллионы. Какие-то с головой, какие-то без, у кого-то плавник оторван, а у некоторых вырваны органы или только сердца.

Я вот такая же рыба. (Только голову ещё не оторвали.) По городу, нет, по кровати метаюсь. Одна, точнее с книгой, которая должна помочь мне забыться, заглушить боль. Отрывают, разрывают безвозвратно.

Пищат и я пищу. Раньше пела, а теперь пищу, тихо так, чтобы только никто не услышал и не дай Бог не понял, что это я. Пускай думают о других, мой голос пусть сливается, точней пусть совсем отдыхают голосовые связки…для них.

Ты, твоя мать и её муж сидите втроём в комнате и смотрите телевизор. По-домашнему так, родственники всё-таки. А я, забившись в угол кровати, прислушиваюсь к разговорам. Сижу в одиночестве, смотря на мир огромными глазами, из которых вот-вот польются слёзы. Лучше б совсем не слышать и лежать в темноте наедине со своими страхами. Иногда хочется, чтобы не было этих нервов, этого проклятого сердца, чтоб не чувствовать ничего, только понимать и дышать, но не думать обо всем этом. Точнее только думать, но не воспринимать душой.

Ведь лучше в одиночестве. Проще и много лучше не знать, что там – за стеной, такие добрые, но далёкие и фальшивые конкретно для меня, голоса.

Душа, душа! Улети далеко. Пронзи собой облака. А ты, сердце, останься, но не вспоминай и не думай о том, что в детстве мама подруги вырезала ей косточки, а тебе сначала с неловкой улыбкой, а потом уже вполне привычно давала яблоки с этими проклятыми чёрными пятнышками от которых слёзы на глазах и сердце щемит.

Зачем всё это? Лечь и не двигаться. А вечером, когда счастье насытится лучами лечь с этим солнцем в постель и беззвучно плакать, чувствуя его лучи где-то внутри. Затем брезгливо, а может с лёгкой грустью или даже печальной любовью выкидывать его остатки к дереву.

Вспоминая о счастье забываешь о несчастьях или чувствуешь их острее. Отчего назойливое жужжание вызывает желание позвонить кому-нибудь навсегда далёкому, но сейчас просто необходимо слышать эти голоса.

Многоголосье… В голове что-то невообразимое. Так искренне только когда больно или счастливо, чаще первое. Это не желание быть кем-то значительным, нет повода для жалости, это всего лишь тихий стон души. Хотелось бы, чтобы последний, но таких ещё достаточно будет.

Осталось только глотать слова, упиваясь, если не значением, то хотя бы эмоциями и слышать эти тихие фразы перед телевизором, которые никогда не будут обращены к тебе.

2 января 2011 г.

Проникновенно для меня, воспоминания о грусти и боли. Боль… Это слово, наверное самое длинное, не по количеству букв, ни по значению или звучанию. По частоте употребления.

Вспоминаю детские мысли о суициде. Недавно казалось смешным и нелепым уничтожить себе, но это только, когда радостно, сейчас это нормально. Монотонный, ставший уже невыносимым шёпот толкает с балкона вниз. От того, что вернулся он, ещё больше хочется столкнуть своё тело. Разум задаст направление безвольной игрушке и она упадёт со второго этажа, сломав себе ногу. Будет кричать пока её не услышат (А услышат ли или продолжат так же уединённо смотреть телевизор, запервшись в своём маленьком мирке площадью в 12 метров?) или будет молчать, наполняя снег кровью и солью. Жаль, что не умру, а только покалечу себя.

Просто исчезнуть, чтобы никогда больше не думать. НЕ ВСПОМИНАТЬ И НЕ СЛЫШАТЬ.

2 января 2011 г.

Кажется, что там - на снегу лежат все ответы. Раскинув руки-крылья, приближаю к лицу ладони, закрываясь ими от других, по которым ходят шипованной резиной. Беспомощные, но уже не одинокие.

Никаких обещаний, клятв, лжи о будущем, полное очищение от всего: и от добра, и от зла. Всё, полная пустота и гарантия сна без снов. Что-то по-настоящему вечное. Единственная вечность. Других, наверное, нет.

А если это только слабость? Всё равно. Не хочется ничего. А там так заворожено тихо.

Взломанная дверь, наконец, поддалась и открылась. Мы вбежали в её квартиру. И замерли в изумлении. В гостиной одна из стен - та, что розовая была изрисована огромными чёрными кругами и надпись внизу под, прикреплённой ножом фотографией «Мой космос разрушен. Радуйся, ублюдок. …Я любила тебя…и его». Огромная надпись на диване «ВСПОМНИЛА». Закрываю рот рукой, комнату заполняют рыдания. Три оранжевые стены сверху донизу исписаны чёрным маркером.

Столько слов о ненависти и прощении,

ты уже наверное запутался в наших отношениях. Какие, к чёрту, отношения? – спрашиваю себя. Разве то, что ты ебёшь какую-то суку, а я счастливо живу сдругим, периодически вспоминая о тебе, разве это отношения? Сложные, запутанные, непонятные нам самим страсти, жалящие ядом, терзающие грудь. Мы сами себя истязаем, делаем себе и другим больно, улыбаемся и разрываемся от рыданий, вспарываем могилы на своих сердцах, бьём трупов и кидаем их обратно в яму, а потом прострачиваем на машинке, чтобы снова вспороть ножом. Мне конечно не плохо, я просто так высказываюсь, играю словами и тобой, а потом как-то случайно обнаруживается, что всё сказанное – правда. В идеале... живу двойной жизнью, впрочем, как все, и не понимаю, как до сих пор не сошла с ума. Бочка, наполненная на 99 процентов им и на 1 ничтожныйпроцентик тобой. Даже это ничтожество, способно трепать мне нервы, калечить психику и подрывать внутренний мир фантасмагорией давно ушедшего бреда, впрочем, вполне честного.

Золотые листья на обоях, клеймённое золотом сердце. Сердца на золотых подносах, как у Ничепурука. Вырываем самих себя, истязаем, мучаем, а потом не понимаем, как оказались на самой первой ступени храма, где-то посреди прекрасного леса с прозрачной водой озера. Забываем, как лёжа на мху посреди острова пытались уподобиться Адаму и Еве, хотелось не шёлка, а мягкой подстилки из мха и муравьёв. Реальность ненастоящая – придуманная нами самими. Два грешника пытались приблизиться к Богу, потому что не понимали за что их поместили сюда –в мир искусства, в искусственный мир… Отдайся полностью, не думай – чувствуй его, себя и красоту вокруг. Задыхайся от этой красоты, пускай она душит тебя, не сопротивляйся. Оставайся на месте и не шевелись. Когда всё пройдёт, смахни слезу и никому не показывай, пока сами не попросят.

Суши листья между страницами Даля, окрашивай тусклые трупы в оттенки золота, а потом бросай на белый подоконник. Будь аккуратна. Хаотичность не должна создать хаос, нужно, чтобы получилась упорядоченная вселенная. Пускай листья подружатся с желудями и каштанами. Сохраняй природу у себя на подоконнике, в шкафу, на подушке, на ладонях и в сумке. Живи среди неё и кидайся в снег, а когда побегут дети и начнут кидать снежки и выкрикивать плохие слова, только тогда вставай и уходи.

***

Para-mi с первой записи покорила душу простотой, наивностью и искренностью мыслей.Тихий шёпот, повествующий о тайнах жизни настраивает на романтично-философский лад. Именно под этот родной шёпот хочется творить, ведь этот голос медленно поворачивает ключ в золотом замке, висящем на воротах с табличкой «Мой внутренний мир».

А мне похуй как-то, что любовь была без чувств,

а может и не любовь вовсе, просто

холодные поцелуй без любви,

тупой, животный секс, без эмоций

и чашка холодного чая, которую он оставил,

когда уходил, не прощаясь и ничего не обещая.

...чашка, которую я почему-то берегу, несмотря на то,

что на поверхности уже плавают бархатистые

зелёные кружки - плесень... маленькое напоминание о том,

что и в моей жизни была исковерканная временем, искалеченная поступками, контуженая изменами

любовь.

Каждая минуточка должна быть направлена на что-то полезное, на получение новых знаний, понимание самой себя или же на излияние собственного опыта, превращение его в слова, впоследствии рассказы, произведения, книги.

Если я скоро умру, обещай подарить мне много роз, как символ яркой, запоминающейся жизни, в которой было столько страстей, столько эмоций, постой… а ещё, ещё подари мне лилии. Розово-белые, в знак непорочности и чистоты.

Понимаю, что потеряла того, с кем мола бы быть счастлива, кого смогла бы удержать. Нет, не жалею, просто понимаю.

А счастье не купишь ни деньгами, ни обманом, ни кровью. Его не поймать, ведь оно вольное, а, значит, не будет тесниться в клетке. Ты приручи его, согрей, накорми, одари любовью и лаской и тогда ему не захочется уходить, тогда оно останется с тобой навсегда. А наша птица вырвалась и улетела. Клетка была достаточно просторной, вот только мы не подозревали, что иногда её нужно было выпускать, чтобы она не забыла пьянящее чувство полёта. К счастью, мы не подрезали ей крылья.

Разве это чего-то стоит? Хотя бы лоскута старой простыни?

Это стоит столько, сколько ты никогда не сможешь заплатить. Деньги тут не причём, чувства не продаются. Шалава ласкает парня, а парень нежно целует в шею, это от того, что мысли о своей бывшей-настоящей или никогда –не-найденной-совершенной. Это стоит чего-то. Наверное, старой шляпы, не больше.

Слишком образно, запутанно и непонятно.

А ты мысли так же как я, приблизься или закрой книгу. Наши миры не похожи? Они ни у кого не похожи. Иди ко мне как к Богу, как к самому святому, как к плесени, как к самой большой мерзости, как к самой прекрасной бабочке – иди ко мне и пытайся мыслить образно. Если поймёшь – ты поднялся выше или оказался на дне.

14 октября, 2010 год

И когда пришло отчаяние и понимание, что я не в силах ничего сделать я решила бежать, бежать изо всех сил, как ФорестГамп. Чтобы никто не догнал, бежать из России на несколько месяцев.

Это было наше расставание.

Дерьмо в перемешку с рубинами, завёрнутое в золотую фольгу, которая, к слову сказать, всё чаще оказывается китайской.

Хочешь понять? Распори мою душу и любуйся бабочками, хаотично вылетающими из моей печёнки, сердца, лёгких, мочевого пузыря, мозга. Смотри на цветы, записки сумасшедшего подростка и соль, сыплющейся тонкой белой струйкой из сердца. Смотри на дымящиеся кактусы из лёгких, на старые дневники из мочевого пузыря и на лампы, свечки, подводку для глаз и бесконечные цитаты из мозга. А потом смотри на их смерть, ведь это мои собственные бабочки и без меня они умрут, как и я без них. Всё умрёт.

Налюбовался? Теперь собери: затолкай всё назад в том же порядке. Другой я не потерплю. И не забудь зашить, чтобы шрамы остались, но только внутри, внешне я буду красивой. Шрамы на коленках, плече, брови, лодыжке не в счёт. И внутренне тоже красивой, но уже с нитками наружу.

Что потупила взгляд? Не надо, не хочешь? Хорошо, я не держу.

Редкие, ни к чему не обязывающе звонки приглушают в тебе чувство вины и долга, а меня принуждают к слезам.

Тебе всегда было мало. Мало сил, вложенных мною в тебя, мало заботы, мало еды, ты требовал всё больше и больше. Я же, не сопротивлялась, отдавая всю энергию, не заботясь о себе. Позабыв друзей и родных бежала домой, чтобы только, приготовив обед, сесть и ждать тебя. Просто ждать. Услышав звонок в домофон откинуть книгу и броситься в твои объятья, чтобы только почувствовать тепло, которого даже в то время и мне уже не хватало.

Я не искала приключений на стороне, пыталась довольствоваться тем, что у меня было. Но ты всё требовал и требовал. Мои синяки под глазами начали вызывать подозрение, а я только и делала, что отшучивалась.

И у нас двоих появилась нехватка витаминов. Острая как бритва лезвия. Не хватало чего-то важного: мне тепла и заботы, а тебе внимания. Избалованный ребёнок, лишённый ласки матери и воли отца. Ты бросил меня так же, как и он своих жён.

Только я вот сама всё поняла и ушла. Тихо так, без боли и ругани, до последнего сохраняя улыбку и достоинство. А когда приехала за мебелью своими руками выкидывала пакеты с твоим мусором и, пытаясь найти пропавшие вещи, задавала себе всего один вопрос «за что?».

Но ему не нужно было срываться с губ. Так же как и слезам бежать из глаз. А я бежала, бежала стремглав, позабыв приличия рыдала и орала, но только наедине со шкафом.

Мне почти не больно от того каким подонком ты оказался. Забрал даже одеяло, которое я оставила тебе, чтобы ты не замёрз, хотя у тебя было своё…односпальное правда. Грейся под ним одинокими ночами, может найдёшь кого пригреть, мне уже всё равно. Я сама нахожу тепло в объятьях моей первой любви.

Как всё быстротечно…

я думала, любовь будет вечной.

Слезами отпетано на открытке

Наше счастье, моя боль и твоя улыбка.

Ты называл нашего кролика свиньёй, а я потакала и скоро сама стала учить его летать. Мне казалось это забавным, но когда он чуть не умер, а ты всё продолжал, я с ужасом стала понимать почему ты пошёл на хирурга. Твои рассказы о том, как ты убиваешь грызунов, мои слёзы. Я закрывала руками уши и убегала, чтобы только не слышать твоих рассказов. Жестокость в каждом слове, сначала ты замолкал, а когда возненавидел, начал специально припоминать ужасные подробности.

Сидеть и молчать. Отключиться, чтобы только не слушать и не слышать. Пропуская не только уколы, но и возможно, тёплые слова раскаяния. Кого я обманываю? Их не было. А если и промелькнули, я всё равно не слышала.

***

Разбиваясь ты не кричи… Останови свои мысли, прислушайся к тишине. Тело твоё уже не подвластно, его ты не остановил. Не ошибись с мыслями. Пускай текут себе в нужном русле, ручейками разбегаясь в разные направления. Контролируй, но не сдерживай, если всё идёт как надо.

Стол в бумаге…

Письма. Тебе от меня. Чтобы не забыть как это было, какими были мы и что чувствовали. Я мечтала в старости сидеть около тебя в кресло-качалке и, держа за руку, читать сквозь линзы эти самые письма.

21 сентября, 2010 год

Я печатала своё сердце и душу, детские мысли вкладывала в строки. Смеялась и плакала, чувствовала, жила! Сейчас всё забыла, знаешь, меня испортила жизнь, опошлил секс, мне плохо! Теперь что-то внутри болит, понимаешь? От того, что я стала такая же!

10 ноября, 2011 г.

Твои сверкающие счастьем глаза и одно желание на двоих. Я решила писать тебе письма. Корявые, без всякой обработки, даже с помарками, так естественнее, а значит ближе к правде. Даже не так, это и будет правда.

Мне очень страшно. Каждый раз как ты задерживаешься. Чаще всего я иду за шоколадкой или звоню тебе. Никогда, ни за что не хочу тебя потерять!

Слушая истории однокурсниц, друзей, приятелей меня начинает внутренне трясти.Знаешь чего я больше всего боюсь? Разлюбить тебя или если, на дай Бог, ты разлюбишь. Мне страшно…вокруг столько красавиц. На их фоне я просто теряюсь, меркну. Блеклая становлюсь.

Не хочу растворить любовь в буднях. Давай убежим, улетим куда-нибудь… Я прошу тебя! Как Макс Фрай поедем куда-нибудь к чёрту на куличи. Если этот Новый год будем встречать вместе. Сразу после этого письма оденемся и улетим.

Уходишь, приходишь, играешь, Симпсоны на диване, секс, спать… Но даже в этой жизни я счастлива. Безмерно… Засыпать с тобой, чувствовать тепло, целовать когда приходишь, обнимать, когда играешь или читать, но рядом. Это целый мир. Лежать около тебя, чувствуя дыхание и смотря вместе этих самых Симпсонов вновь засыпать. При этом свечи, шёпот, поцелуи. Не об этом ли мы мечтали? Вспомни… всё так и есть!

15 ноября, 2010 г.

Если бы я тогда осталась с ним? Если бы ты потерял меня? Я говорю про это лето, когда я пришла домой заплаканная, опустошённая и легла рядом с тобой, уткнувшись в подушку. Рассказала правду о том поцелуе и тогда уже отвернулся ты. Мои слёзы, твоя борьба с самим собой. Было больно осознавать, что причина – я. Ты отвернулся, я прижалась к тебе.

Не хочу всё это вспоминать. Мне противно об одной мысли о нём. Тоскливо, одиноко, мерзко, слякотно, неприятно.

Истерика, самая настоящая. Внутри. Внешне спокойна, как ты и учил. Ты всегда спокоен. Буря. Изливаю всё на бумаге, иначе начну плакать. Глаза сухи, ни одного намёка на слёзы.

Что же происходит? Не знаю, ничего не знаю. Только то, что люблю тебя. Только то, что люблю тебя. Это чувство яркое, все остальные серо-чёрные. Наше ярко-жёлтое или алое.

Совсем плохо. Я ребёнок и не плохо.

Тёплые твои объятия. Чужие холодные тени.

Это как абсент в душу. Только хуже. Клеймо.

Какого это быть ребёнком? Думаю, ты видишь. Я и в 40 буду такая. Знаешь, что самое печальное? Не притворяюсь.

Есть что-то более значительное. Мы. Среди всего этого. А это всего лишь истерика.

16 ноября, 2010 г.

Слышать тебя по 15 минут в день – невыносимо мало. Буду мёрзнуть по ночам и думать о тебе. Я ничего в жизни не говорю, чтобы не видеть печали в твоих глазах. Всё здесь.

Просыпаться одной и радоваться, смеяться сквозь слёзы, потому что знаю – каждое новое утро приближает час встречи.

Отворачиваюсь от тебя по ночам, чтобы ты обнял меня. А ты вот не всегда обнимаешь. И от этого тоскливо становится, обижаться начинаю. Не люблю обид, они ничего хорошего не несут в себе. Потому эмоции наружу, чтобы не таить обиду, чтобы внутри не обижаться, не копить.

Не хочу потока.

25 ноября, 2010 г.

Со мной очень сложно, понимаю. Прости. Я такая и другой быть не хочу. С одной стороны простая, добрая, понимающая, но чуть что не по мне – отворачиваюсь и тихо злюсь.

Всю правду, чтобы однажды не потерять НАС!

Прости меня, любимый. Понимаю, что мучаю и себя и тебя, но это моя природа – выражать чувства, какими бы мерзкими, добрыми, красивыми они не были.

15 декабря.

Не умею вести себя в обществе. Меня они все раздражают. Мне сложно, очень сложно.

Быть такой же фальшивой? Меня вырвет, когда я посмотрю в зеркало. Открытой? Раздавят. Оставаться замкнутой? Засмеют. Что делать? Я не знаю.

У меня есть стихотворение про розу, я его тебе не читала, про розу, выращенную в искусственных условиях. Так вот эта роза я. Мир, в котором меня растили, сильно отличается от мира реального. И что теперь делать? Жить среди этих змей? Не хочу. Уйти? Нет смысла.

Не знаю, как себе помочь.

Милая очаровашка с крыльями ангела, парящая над толпой. Не верит в себя, потому забита. Думает, что никому не интересна, поэтому одна.

Гордая, независимая, всегда имеющая свою точку зрения, не отступающая от задуманного. Ничего не рассказывающая о себе, только отшучивающаяся – один из любимых типов, к которому я стремлюсь.

Почему я пишу всё это? Потому что хочу быть предельно честна с тобой. И после наблюдать развитие своего характера хотя бы по этим вот запискам.

Жаловаться я могу только тебе…

Я не перечитывала старые письма, иначе не отдам их тебе. Уверена, что когда-нибудь прочту и это письмо и подумаю о том, как же всё это глупо, по-детски.

Но сейчас чувствую именно так, поэтому и пишу.

Декабрь

Гордый, независимый, честный, в меру открытый, знающий цену и себе и другим – таким я тебя вижу. Беспристрастный, с голубыми глазами…

Хочется взять что-то от тебя, чтобы быть похожими, но при этом сохранить свои лучшие качества. Хочу быть идеальной, идеально подходящей тебе.

Без даты

Так грустно ссориться с тобой.

Хлопать дверьми и кусать губы, сдерживая слёзы или уходить, не пытаясь остановить воду из глаз. Иногда ты бываешь невыносим. Часто невыносима я.

Нетерпеливо бегут слова, гонятся друг за дружкой, пытаясь оказаться впереди.

Своими действиями ты рушишь Нас, своими словами ты всё возвращаешь.

Несмотря на всё, что мы с тобой делаем плохого по отношению друг к другу, я продолжаю любить тебя так же пламенно и верно. И так будет всегда, …ведь мы с тобой постараемся, правда?

Уверена, что твой ответ такой же как и у меня.

***

Читай в поезде мои письма и пускай с каждой строчкой в пустоту уходит всё, что накопилось. Пускай негатив растворится в старом году. Оставим всё и, взявшись за руки, войдём в Новый год дружными, счастливыми и обновлёнными.

К сожалению, я знаю, что никогда не перестану извиняться, потому что так же буду совершать ошибки; надеюсь, что с каждым годом их будет становиться всё меньше и меньше.

Слишком эмоциональная. До сих пор не могу понять возрастное это или со временем пройдёт?

Мы с тобой ведём затворнический образ жизни. Оба замкнуты. Хотя нет. Сложно сказать. Я запуталась. Письма не переписываю, посылаю тебе черновики.

Без даты

Скоро меня не станет и тебя тоже. Мы мечтали заняться любовью в эту ночь, чтобы окончательно стереть границы. И даже если бы пришли демоны, нам было бы уже всё равно.

Без тебя. Эта ночь без тебя… к чёрту. Пулю в лоб.

2 января, 2011 г.

Вы слушали только саму себя, свёкрушка.

Сейчас, когда всё уже разорванно, вспоминается наш отпуск.

Каждый рассвет по изведанной тропе мы пробирались к морю – сонные, молодые и счастливые. Мы любовались с горы на сине-зелёные волны, смотрели в глаза солнцу, не стыдясь своей радости. Резвились в воде, как дети, пока пляж пуст, а потом приходили в наш временный дом и засыпали крепким сном младенцев. А когда просыпались, всегда появлялся он. Как-то неожиданно старец стал частью этой беззаботной жизни, незаметно для нас самих и для него, наверное, тоже.

Продавец роз днём ходил с большим белым ведром, полным цветов. Маленькие кустовые розочки разных цветов, которые я так люблю, которых мне так не хватает. Удобно устроившись в тени кипарисов, сидел и молча наблюдал за прохожими. Одежда старика состояла из затёртых хлопковых штанов кремово-белого цвета и просторной старой рубахи. На улице напротив нас сидел художник. Свою работу он начитал рано утром. Чуть только занимался рассвет, он выходил и, обводя задумчиво-нежным взглядом пустынную улицу, расставлял свои работы. А наш старик, по-моему, появлялся ещё раньше. Под седой бородой продавца роз мы видели улыбку. Она казалась нам доброй и главное – искренней и всё понимающей.

По вечерам всё в тех же лохмотьях - он ходил с длинными розами, сверху донизу унизанными шипами. Алые и белые. И только. Вечером старец преображался. В свете фонарей посреди шумной толпы он выглядел рыбаком всё с той же мягкой улыбкой и морщинками около глаз.

А когда все розы были раскуплены он уходил на пляж и, расправив плечи, смотрел на чёрную воду. На фоне звёзд он напоминал мне Байронского корсара. (Образ Корсара. Постаревшего. С мягким сердцем. Железо не коснулось его. Так нам казалось).

Однажды мы решили проследить, ведь нам было интересно посмотреть на его жилище. Той же ночью мы тайно решили идти за его спиной. Беззвучный диалог с морем. Волны смыли улыбку с губ, небо опустило плечи. Старик медленно направился по направлению к горе. Узкой тропкой шёл в темноте, пробираясь между деревьями. Фигура преображалась - спина сгорбилась, плечи с головой опустились. А мы, преодолевая страх, подавленные жалостью, шли за ним по пятам. Спустя несколько минут показалась хижина, мы услышалилай собаки. Старец обернулся, взглянул на нас и тихо сказал:

-Проходите, нежданные гости. Раз уж зашли.

Подавив чувство стыда мы улыбнулись, и зашли в хижину.

Зайдя внутрь, начали извиняться, оправдываться, но он поднял руку в верх, призывая к молчанию. Затем указав на диван, пошёл ставить чайник. Боковым зрением заметила у моего спутника краску на лице. Думаю, в тот момент я тоже покраснела, потому что ощущала, как пылают мои щёки. Поставив перед нами две глиняные чашки, хозяин дома разлил чай, себе же взял огромную кружку без ручки.

Шли минуты тишины. Похоже, по его ожиданиям, именно мы должны были нарушить её, назвав причину своего неожиданного визита. Но мы молчали. Наставительно нахмурив брови, наконец, старец изрёк: что же вам понадобилось, путники?

Я подумала, что лучше сказать правду, какой бы нелепой она не была.

-Каждый день мы наблюдаем за вами. Нам показалось, что в вашей жизни есть много печального и весёлого, доброго и злого. Почему-то есть ощущение тайны и загадки. Поделитесь с нами.

Задумчивый грустный, полный печали взгляд. Загорелый лоб прорезали глубокие морщины. Старец достал из кармана трубку, неспешно набил её табаком, затянулся и лицо его приняло умиротворённое выражение. Он был не с нами в этот момент. В его голове появлялись образы прошлого. Мы ждали, не смея сказать ни слова.

-Когда-то я учился в университете в чудесном городе, принёсшем мне столько счастья и огорчений.

Конечно, влюбился в однокурсницу. Мы с ней почти одного роста были. Помню её длинные рыжие волосы и юбку ниже колена. Что-то в ней было необычное и притягательное именно для меня, остальные же звали её чудачкой. Как мы были счастливы в нашей сьёмной комнате 11 метров. Душа не было, ходили в баню напротив, тараканы по всему дому и крыски в помойных вёдрах. Но всё равно мы были самыми счастливыми. А потом меня отчислили, я не мог остаться там, заболела мама. Я уехал на месяц с обещанием вернуться. И вернулся позже. Так получилось. Не знаю, что произошло с моими письмами. Звонить я не мог, в нашей коммуналке телефона не было. По приезду сразу же домой. Сказали, что неделю назад вывезла вещи и съёхала. Я бегом к её матери. Отношения у нас не заладилсь с самого начала. Даже в дом не пустила. Проворчала только, чтобы я больше не приходил. А Люська? А Люськи нет. И что думать, как понимать? Не знаю. Так всё закончилось.

Я искал её, опять снял эту же комнату, ждал. Надеялся, что вернётся. Ведь она оставила свой бант – тот самый, что был на ней в тот вечер. И записку: «Я тебя ненавижу! …и люблю»

3 месяца я сидел в этой пустой комнате. По вечерам держал бант в руках и думал о ней. В итоге вернулся на родину. Прожил жизнь, не заметил как появились морщины морщины.

-А сколько вам лет? – осторожно спросила я.

-Знаю, может показаться, что я уж глубокий старик. Но мне только 41 год. Здесь люди быстро стареют и медленно умирают. Климат такой и жизнь изматывающая, хоть и кажется спокойной, даже скучной. Мне было 32, когда я последний раз видел её, - голос старика становился всё тише,- Столько счастья она подарила мне! Столько радости… - а потом дрогнул. Я внимательно посмотрела на его лицо и тут же опустила глаза.

Когда человек плачет обычно не знаешь как поступить, особенно если это ваш первый разговор. Мы не знали что делать, поэтому просто сделали вид, что не заметили капель на деревянном столе. Так проще, но не лучше…

Утром, возвращаясь домой, ты спросил у меня:

-Почему именно розы?

-А ты разве не заметил?

-Чего?

-Фотографий на стене. Первая – девушка в платье по колено и с бантом на голове, а в руках маленькие розочки. И вторая - лицо той же девушки с сияющими глазами и улыбкой наполовину.

***

Страницы дневника кого-то маленького и далёкого. Это мои мысли, это я сама.

«Моя мать спилась, когда я была малышкой. Однажды я пришла домой с рынка и увидела её в кресле. Спокойную-спокойную. Даже не поверила сначала. Я забралась ей на колени и обняла. Мы долго так сидели, а потом я сжала её руку сильно-сильно. Так сильно как я любила её - заблудившуюся отчаявшуюся мать. Вечером, когда я совсем проголодалась подняла глаза и попыталась в полутьме разобрать её черты. Лицо было бледным и холодным. Я испугалась и начала теребить её, тормошить, но она не двигалась. Я била её пока она не упала, а потом, поняв что произошло, не поверила и убежала на чердак. На следующее утро меня нашли соседи и направили в детский дом откуда я попала в другой мир – мир роскоши и блеска».

Дата добавления: 2015-10-13