Глава 1 - Максимализм

Наталья Чердак

«Осколки»

Предисловие

Взгляд прикован к монитору. Вчитываясь в знакомые, собственным разумом порождённые строчки: такие прекрасные когда-то, такие наивные сейчас, отвожу руки назад и мягкими, чуть розоватыми подушечками пальцев впиваюсь в кожу головы. Жму со всей силы, становится неприятно, вынуждена остановиться. Неужели когда-то я и впрямь могла так чувствовать? Остро, ярко, глубоко и наивно. Несмотря на всю детскость и простоту взглядов, они – эти строчки, не теряют в моих глазах своего значения. Этот набор букв может открыть для кого-то двери, но не для меня. Я выросла. Пережив всё это, стала мудрее. Поэтому не стоит раскидываться фразами о том, насколько же нежна и простодушна была моя собственная жизнь.

Эта история о взрослении, падении и возрождении чьей-то, незнакомой вам, но близкой мне, души. Это я сама.

Раскол Великой державы, крах идеалов, и так трещавших по швам. Младенцы, чей путь начался на стыке эпох. Детьми в нас криками и поркой вбивали идеалы, которых не было никогда. Всё было красивым обманом, ложью, призванной сделать нас лучше. Огромное яблоко, внешне красивое, но изнутри сгнившее. Поверни его другой стороной, не лицевой - обратной и увидишь чёрные ходы червей. Но мы усвоили урок. А потом весь мир сыграл забавную шутку – именно тогда, когда впитав идеалы родителей, мы чуть повзрослели, именно в этот момент нам пришлось столкнуться с массой средств, разрушающих и высмеивающих то, что всем казалось святым. Преломление лучей. Воспитание, закладывающееся с младенчества, вошло в сопротивление с целой системой и лучшие из нас не смогли отстоять себя. Новая эра вседозволенности поглощала одного за другим. Изначально прямолинейные и честные, не признающие иных, противных и непонятных, теорий, мы сопротивлялись. В 17 новый мир обезоружил и меня, проникнув в сознание, рассказал о новой системе ценностей. Неизбежность.

Я до сих пор не нашла ответа на многие волнующие не только меня вопросы. Мы – дети росшие в 90-е, встретившие кризис в колыбелях, игравшие в кэпсы и даже не подозревавшие, что именно на наши плечи ляжет груз ответственности за будущее. У нас нет закалки, мы слабы. Единственное, что осталось – воспитание, которое постоянно разрушает чьё-то мировоззрение. Это гибельный процесс, путь постоянного развращения. В этой битве мы проиграли в самом начале.

Я была одной из них – принцесс, которая носила фамилию разбогатевшего в 90-е военного. Моя мать вышла из бедной семьи, поэтому все силы направила на то, чтобы мне не довелось испытать нужды, унижения и горя. Девочка, чей мир был замкнут, но прекрасен. Чьи мечты и желания сразу находили отклик; стремясь их исполнить, взрослые бросали все силы. Окружённая любовью и заботой, в меру избалованная, выращенная на прекрасной почве без вредных химических удобрений и лишённая удушающего воздуха, я жила и не знала абсолютно ничего кроме классических книг, лучшей музыки и бесконечных визитов, хождений по музеям, театрам и выставкам. Бальные танцы, лучшие люди, превратившиеся в «золотую молодежь».

Запылённые строчки классиков смелись электронными, и настала пора моей матери отпустить меня в вольное плаванье, опасное путешествие, из которого я вышла уже другим человеком.

«Если все сойдут с ума, я не пойду к этому колодцу. Кто-то, поддавшись, сломался, и лишь немногим удалось выстоять» - старая, старая запись.

Глава 1 - Максимализм

Сегодня я опасна. Агрессия так сильна, что за неосторожное слово я могу без раздумий вмазать: расквасить нос или оставить фонарь под глазом. На память, чтобы легче жилось. Так смысл станет ясен, хоть и причины моего неадекватного поведения останутся под замком. Человек, получив по лицу, а может и по почкам ни за что не задумается о чёрно-серо-белой структуре мира, на время отложив в сторону радужные цвета и, зажав в зубах кисть, испоганит ещё один холст, ограничивающийся рамками этого безумного дня. Я же, поборовшись со своим воображением, вынуждена буду вместе с пострадавшим признать существование других цветов, дав уже когда-то полученную жизнь иным краскам; чёрному и белому придётся потесниться, как и той даме в вагоне. В метро хочется обвернуться и дать по роже суетливому прохожему, случайно наступившему на мой сапог.

Эта ненормальная, одетая в потрёпанные временем и улицей и даже не сильно потускневшие от многих стирок джинсы, уродливого цвета куртку, заканчивающуюся ровно там, где проходит граница между терпением мужчин и обречённостью стареющих женщин, больно дергает меня за волосы. Про причёску промолчу, не это сейчас главное. Интересна реакция человека, готового порубить не один десяток плюшевых котят, чтобы, наконец, успокоить свои малострадаемые, но уже некрепкие нервы.

Оборачиваюсь, упираюсь ошарашенным взглядом в женщину (всё-таки не удержусь: со странным жёлтым помноном на сальной голове).

-Лохмы-то свои убери! – капли слюны атакуют моё плечо. Надеюсь, что хоть зубы она сегодня почистила, хотя, как ни крути, противно.

-Женщина с вами всё в порядке? – почему-то вежливо спрашиваю я.

-Тебя мама причёсываться не учила? – зло изрекает эта явно ненормальная. Мои нервы, оказывается, ещё стойкие. Дай Бог, дожив до её годов не впасть в меланхолию и не начать кидаться на прохожих. Дайте терпения…

Очередной толчок.

Всё. Лопается последняя капля и фонтаном заливает мою голову. Сплошной мат в голове, хочется выплеснуть эту склизкую болотистую жидкость нецензурщины прямо на её голову, чтобы эта субстанция медленно стекала, каждой своей густой каплей отравляя ей жизнь. Хочется, чтобы эта тварь захлебнулась блевотиной из моего негодования и злобы.

А пока я в себе развивала стойкость оловянного солдатика, она опять больно дернула меня за волосы. Вместо того, чтобы облевать психа – максимально культурным тоном, правда, на повышенных тонах, изъясняюсь:

-Вы что совсем с цепи сорвались? Вас мама не учила хорошим манерам,- рехнувшаяся баба? - добавляю я. Поворачиваюсь назад, не хочу быть забрызганной её бранью. Впередистоящие женщины активно перешёптываются.

- Это мужик так? – бесцеремонно проскальзывает в ухо одна из сплетен, подтверждающая отнюдь не вялый интерес.

-Нет, баба. Вы внимания, девушка не обращайте. На таких дур не надо реагировать. Фразы, подогревались улыбкой, причём эти микроволновки были действительно не из Китая. У меня же слабо натянутая, немного неуверенная улыбочка, с панорамой на зубы, которые я, кстати, чистила.

Выхожу на следующей остановке. Хочется обернуться и, вцепившись этой полуженщине-полубабуле в лицо, орать:

-Что, тварь, будешь ещё ко мне цепляться?! Завидуешь молодости, у самой-то лохмы уже не такие пышные? Выпадать скоро, небось, начнут! А потом залиться громким хохотом и, оставив её с кровавым лицом, уйти куда-нибудь подальше, чтобы только дрожь прошла.

Мы животные, когда на первом месте инстинкты. Ногтями оставляем продолговатые царапины на тёплой коже, следы от крови на белой простыне, рубашке и на холодном кафеле. Одни инстинкты идут на пользу, другие разрушают души. Моя слишком закалена, чтобы опошлиться, но слишком слаба против боли, …любой боли. В первую очередь ранит боль от секса, не физическая, моральная, само осознание процесса. Цветы не трахаются - вот моё мнение. Вода на подушке, на твоём плече. Не плачь, я люблю тебя. Как можно любить так? Язык тела? Инстинкт? Отвратительный и мерзкий, но всё же прекрасный, теперь я понимаю это, …но не до конца.

Зигзаги на простыне, тела в объятьях, конфеты на подушке, чтобы успокоиться и поверить в детство.

Я закрывала рукой солнце, чтобы не мешало мне целовать тебя. Около пластиковых пакетов с вонючиммусором под 30 вольтами света на грязной лестничной площадке. Счастье не там, где мы привыкли его видеть, оно прячется между страниц будней и складок на коже, даже жировых, а не глянце.

Повесть о счастье, горе, настоящих эмоциях и с загадкой в конце? Как пожелаете…

Моя мать одевала меня на барахолке. Не смогу забыть эти длинные рыночные ряды, заваленные кучей потрёпанных туфель, измятых футболок, протёртых штанов. На обшарпанных вешалках всегда свисают многочисленные изодранные куртки, старые пальто, облезлые шубы и даже плохо крашенные манто может найти тут заплутавшая модница.

Часто, сидя в кресле-качалке, мама сгибалась и, прислонив ко рту платок, кашляла. В такие дни мне приходилось ходить на рынок в Озерках без неё. Пробираясь между столами я покупала полусгнившие фрукты, потому что на хорошие у нас не было денег; правда иногда продавщицы из жалости отдавали семилетнему ребёнку несколько хороших ягод или овощей. И тогда, забившись где-нибудь в грязном углу, я с жадностью поглощала немытые фрукты, потому что всегда была голодна.

Открывая парадную дверь, быстро бежала по лестнице, пытаясь не оглядываться назад – боялась чудовища из темноты. Поднималась на цыпочки, тянулась к звонку, подпрыгивала и жала на кнопку, если не получалось, просто изо всех сил стучала ногой по оранжево-коричневой обивке двери. Услышав знакомые шаги радовалась.

Дверь открывалась, освещая тёмную парадную и я, счастливая от того, что больше не надо бояться, бежала по длинному коридору в нашу с мамой комнату. Как хорошо было, когда мама смотрела телевизор, а я играла с моей куклой на полу.

Но однажды что-то изменилось. Мама совсем стала некрасивая: глаза сделались не синими, а тускло голубыми, лицо и руки худыми-худыми. Я начала много плакать и жутко бояться ремня, с недавних пор, повешенного на стену. Моя любимая мамочка послала меня за просроченным пивом, и я бледная и полубольная просила у кассирши пробить пиво и шоколадку, за которую дома получила пощёчину.

-Неужели ты не понимаешь, что у нас совсем нет денег? – тихо спросила она, медленно снимая со стены ремень. Спокойный голос всегда пугал меня, эта холодная ярость парализовывала движения, отнимала речь: я не могла ни бежать, ни оправдываться. Одинокий звук пощёчины и тихий плач на чердаке.

О чём я тогда думала? Сдачу она попросила принести назад, а я ослушалась. Сама виновата! Глупая, глупая, глупая Таня. Но вдруг мои мысли направились совсем в другое русло. Я посмотрела на небо. В тот момент я поняла что-то очень важно. То, что невозможно описать простыми словами. Оно поселилосьво мне вместе с лучом света, мягко упавшим на мою красную туфельку.

Именно тогда я осознала, что люблю небо, ведь оно красивое, разноцветное. Небо заменяет мне детство, вместо радужных картинок я смотрю с крыши на расплывшиеся по асфальту бензиновые пятна, а потом опять ввысь. И оно гораздо лучше этой химии, этого бестолкового раствора, бесполезного вредного набора красок.

Мне, наверное, нужно было идти на искусствоведа…. К детям судьба гораздо милосерднее.

Одна, максимум две ложки дерьма. Этим всё и ограничивается. И то не каждый день, а периодически. Мне же она зажала нос своими длинными старческими пальцами и беспощадно вливает сыворотку правды прямо в рот; начну отплёвываться – задохнусь, остаётся послушно глотать, чтобы жить. По-другому никак.

Одна я не могу ничего, даже сотня не сможет убрать ненавистную руку от своего лица и, плюнув ей в рожу, дать пинок под зад. Нас растопчут шипованными сапогами, вобьют гвозди в наши конечности, шею обовьют колючей проволокой и оставят сгнивать в темницах собственного сознания к тому времени уже превратившегося в маленького напуганного пескаря. Будем все как один сидеть до конца жизни по своим клеткам-квартирам и бояться выбраться на улицы, продолжим смотреть телевизор и как трусливая побитая камнями собака начнём огрызаться и рычать из своих продавленных кресел. А по вечерам жалобно скулить, вспоминая свой нужный, но неудачный бунт. Но если количество протестующих возрастёт и люди толпой высыплют на улицы города, встав прямо перед судьбой, зажмут ей нос и начнут пихать дерьмо, вспоминая о том, как она измывалась над ними – вот тогда правда восторжествует, и пойдут счастливые люди по улицам, гордо неся свои головы на широко расправленных плечах.

Будет ли бунт?

Но сейчас не об этом…

Разноцветные листья…мёртвые листья, а мы любуемся ими, дети делают гербарии, а потом торжественно показывают свои засохшие детища воспитательнице, а те мило треплют их за щёку, потому что сами в восторге от этой мёртвой красоты. Мы - ненормальные. Изумляемся, нет, даже поклоняемся трупам, мертвому искусству, мёртвой поэзии, мёртвым людям. Некоторые важничают и признают себя знатоками, хотя ничего не смыслят… в листьях.

Летний закат. Акварель, смешанная с водой. Перевёрнутые стаканы с разноцветной жидкостью. Умело нарисованный пейзаж рукой знающего художника. Он неспешно прогуливался по облакам и скидывал, как бы нечаянно, краски себе под ноги, разбрызгивал их, а потом, чуть отойдя в сторону, любовался созданным сегодня творением. Это его работа – каждый день создавать шедевры, а потом, убегающее за горизонт солнце, уносит за собой всю красоту, прячет в тайник и кроме сестры Луны никто не знает, где спрятаны сокровища.

Сидя на крыше,люблю рассуждать о вчерашнем дне… пересиливая отвращение, режу себя, прекрасно понимая, что останутся шрамы. Розовые края разорванных ран или ровные очертания. Самые добродетельные делали это максимально не больно, у других получались цветы на коже. Какая разница как тебе вспарывали душу? Всё равно шрамы. Я, наверное, сумасшедшая раз разговариваю сама с собой. Может поэтому чувствую непреодолимую тягу и даже любовь к Достоевскому.

- Искусственный свет в глазах, плохо скрытые насмешливые выражения заинтересованных лиц.

Фальшивые рисунки в контакте с неискренними надписями «I love you» маленькими буквами в уголке странички. Грустные статусы, а в ответ молчание или глупые «Что с тобой?» не несущие абсолютно никакого смысла.

Выставляем все мысли здесь – на стене, чтобы все видели, что мы ещё способны чувствовать. Напоказ, всё напоказ. Здесь не только слова, но и души напоказ. Мы все уже не живы. В интернете своя собственная, придуманная игра. Называется «плюнь мне в душу», правила несложны: человек что-то пишет, пытается достучаться, а остальные просто игнорируют порывы, слова, мечты. Пытаемся что-то сделать, заинтересовать, привлечь внимание, но на самом деле знаем, что уже поздно; дорога обратно стёрта дождями наших беспричинных слёз без эмоций.

Самый простой способ – не заходить. Мы не бесчувственные, мы ещё дети, способные на эмоции, а когда вырастаем, удалям альбомы один за другим, стирая нашу собственную вечность, которую так кропотливо создавали, тщательно подбирая детали.

Мы искалеченные люди, почти что душевнобольные, кричим восклицательными знаками на придуманных строчках о марали и нравственности, а сами медленно разлагаемся.

Нас постоянно, почти каждую ночь, преследуют кошмары. Пичкаем себя дрянью, заталкивая снотворное подальше в глотку, чтобы не снились сны. Ночь без снов для нас – спасение, своего рода отчуждение, граничащее с отшельничеством. На несколько часов забываешь всё - даже себе, что в принципе сложно. В век индивидуализма все ведь так стремятся раскрыться. А проблемы другого остаются за нашими гранями сочувствия, пересекая, однако, границу ехидства.

Лёгкая наркота для успокоения нервов, алкоголь для очистки самих себя.

Клубы, тусовки, девочки, мальчики... Мы хвастаемся кто что пьёт и обнимаемся с фразой «респект тебе», когда находим того, кто может выпить больше нас. Текила, мартини и коктейли – наше тело, спиды - сердце, а Malboro и PetrI – душа. Призрачная, прозрачная, лёгкая, ничего не стоющая, душа.

Мы все хотя бы раз задумывались о смерти, об уничтожении самих себя, потому что в виртуальных мирах пустота, в снах темнота, внутри нас самих вечная тьма. Мечемся в потёмках от одного тела к другому, забирая себе его тепло, подкрепляем силы и летим дальше. Это целый мир, где бестелесные духи в темноте летят от одного тусклого фонаря к другому, а уходя, сами становятся чуть ярче. Однако, когда они наталкиваются на бесстрашно пылающие факелы, загораются сами и улетают, разливая свет. Правда знание приносит лишь огорчение – они сгорают или сходят с ума, а в конце серые и хилые, еле источающие свет кутаются в свои, придуманные дизайнерами, лохмотья и просят оставить их в покое. Когда ты уходишь, они улыбаются. И улыбка эта пугает.

Механизация души. Смазка для внутренностей, масло для мозга и сальные железы. Капли для глаз.

Закрываю глаза, бесполезно рассуждать о том, чего не изменить. Тем более начинается дождь, а я не хочу заболеть, поэтому спускаюсь вниз, и достаю коробку из под обуви, обтянутую красным бархатом. Пожалуй, это самое дорогое из того, что у меня есть. Ведь для меня это единственная вещь, которая по-настоящему что-то значит, всё стальное – просто обман с красивыми инициалами фирм.

Недавно я жила совсем по-другому – мой призрачный мир был соткан из счастья и лета. Депрессия, курсы по выживанию, я про книги и, конечно же, конфеты. Комната принцессы из ярлыков. Что с нами делают? Продают часть нас самих. Наши убеждения. Мамочки знают, что Байкал и Колокольчик с Буратино не так губительны, как Кола, но почему-то предпочитают русским маркам продукт, в котором растворяется мясо. А мы - что? Правильно… мясо.

Открываю интернет, одиночество давит на психику.

Десятки друзей он-лайн и тишина. А всё просто объясняется.

Красивые фразы под фото, милые, кажется искренние улыбки, вот только комменты друзей возвращают к реальности.

Пошлость… Пошлость без края и границ в рутине интернета. Красивых молодых девушек превращают в проституток. Одна из моих бесчисленных он-лайн друзей опять пригласила на очередную тусовку… Каждый день она добавляет по 5-7 новых парней и только по СП можно понять с кем она сегодня спит. Типичная шалава, знающая, что и сколько ей нужно.

Так сложно осознать что внешность – часто полная противоположность внутреннему миру. С фото на меня смотрит красивая девушка с длинными ресницами и голубыми-голубыми глазами. Милая, детская улыбка, нежные черты, идеальная кожа и, кажется, столько радости в этих искренне-добрых глазах. Думаешь, она такая на самом деле?...LOL... мне даже смешно видеть это. Внизу коммент очередного боя «ммм роскошная)))) мне бы такую». Ты просто новичок. Ещё не понимаешь, что фото - обман фотошопа, что фраза под картинкой с милым личиком всего лишь чья-то цитата, а не её собственная мысль. Крепись, мальчик и не сиди у меня на кухне... и не жалуйся, что попался на очередной обман. Внутренности машины, механизмы, детали и состав крови – темперамент часто отличаются так сильно, что невольно ужасаешься. И это печально.

Однажды мы решили встретиться с онлайн парнем.

-Отойди, ты противен мне. Твои попытки жалки, поэтому просто отворачиваюсь и ухожу под глупое скрещивание рук и убеждение, что ты предупреждал всех их о том, что через тебя прошли многие женщины, что ты честен перед ними и они сами просто не слушали. Мне неприятно слушать этот бесполезный звон, я не пойду туда, оставь свои никчёмные попытки затащить меня в постель, - была моя последняя фраза.

Когда особенно плохо, в истерике печатала своё сердце:

Каждая слеза - это больно, каждое слово – удар по живому. Не понимаю, зачем нужно коверкать, ломать мою психику? Для чего вскрывать то, что уже не болит, а лишь иногда напоминает о себе ноющими, но короткими болями, почему режут дышащее, чувствующее, живое, пытаются оторвать кусок души…без которого мне не жить?

«Боже, забери меня обратно, забери. Тут нечем дышать, пустота, вакуум; без кислорода невозможно дышать. Я не могу долго бороться с этой петлёй, забери меня, забери. Только так, чтобы никто не был виноват, только так, чтобы не больно. Совсем не больно, ни мне, ни другим. И никогда, слышишь, никогда не возвращай меня сюда, не надо.

Нет, не надо всего этого… Просто подари кислород, подари свободу. Хочу просто дышать, дышать…»

А в ответ: «тебе, что плохо? Сходи, развейся, а лучше посмотри новый фильм. Удачи!

P.S. Я люблю тебя».

Именно это короткое сообщение, без капли сочувствия и понимания, дало мне сильный толчок, вернувший меня в ЖИЗНЬ.

Небо… всегда тянулась к нему, ведь всё зловоние, клоака, всё здесь - внизу, на земле. А небо первозданно, естественно, ещё почти не запятнано, нетронуто нашими, жаждущими дешёвой наживы, руками. Именно к нему я обратилась, как к единственному защитнику, покровителю всех, жаждущих очищения, кристализации души и свободы. Души – кристаллы. Придуманные и недосягаемые. Индийские коровы и споры о буддизме. Прожить жизнь без желаний и потребностей, питаться солнечной энергией, чтобы стенки мочего пузыря впитывали влагу. Новый способ получения энергии. Синтез лучшего необработанного и естественного. Небо. Оно как безвредный наркотик, завораживает, очаровывает, опутывает мысли и не отпускает уже никогда мечтателя, понявшего его. Я поселилась прямо под старой крышей обычного питерского дома на Васильевском острове. Это было начало моей новой жизни, сделавшей из меня настоящего ЧЕЛОВЕКА.

Мальчики в кросовочках и маечках с маленкими эмблемами дорогих фирм.

И все они спят друг с дружкой, уже не жмутся, не пытаются спастись от мира в объятьях, скорее убежать от самих себя, растворившись в ласках, длинною в ночь.

А я не хочу так, нужна любовь, любовь, протянувшаяся на всю линию судьбы. Чтобы, когда показывала гадалке руку она с пониманием и восхищением завидовала, предначертанной мне судьбе. Чтобы, подбирая юбки, разражалась проклятиями и уходила по своей залитой солнцем и горем дороге, под нос бубня угрозы. Любовь, длиною в жизнь… Невозможно, но мы обязаны стремиться, даже тогда, когда надежды нет.

На тебя смотрят, за тобой наблюдают и знают, что не получится. И ты знаешь. Но иди, продолжай двигаться, не отставай, борись, ступай, сделай шаг и тогда, возможно, только возможно, они изменят своё мнение, а ты обретёшь новую веру и судьбу.

Слишком много откровения?

А просто душа открыта, точнее, взломана, поэтому-то и мысли вслух; душа наизнанку, чтобы яркой блевотой чувств и раздумий окрасить серость. Так хотя бы веселей. Веселей, а значит, проще… мы пытаемся упростить жизнь при первой же возможности, чтобы не перенапрягаться, не заполнять голову ненужным нам сором. Роботизация, устранение ошибок, убийство, расчленение принципов и раскладывание их по ячейкам. Библиотека, соты, умирающие пчёлы. Происходит деградация: деградация мозга, сознания, личности. Раньше люди учились, стремились к чему-то. А что у вас? Клубы, сигареты, выпивка…

Обтянутые чёрными лосинами ноги, каблуки и какая-то футболка с надписями на английском значение которых мы не понимаем, а даже если бы знали, всё равно не сняли бы, ведь стереотипы сильнее. Сверху обязательно короткая куртка из искусственной кожи и каблуки, непременно огромные каблуки – стиль весеннего сезона. Это не столь важно – мода – своевольная дама с переменчивым вкусом и капризным нравом. Каблуки - пьедестал, мы поднимаемся над миром, чтобы не быть как все, не ходить по земле, нам надо летать, возвышаться над толпой. Нет, не так. Летать никогда не сможем, это только мечты. Чтобы взлететь нужно, как минимум стоять босиком. А этими деревянными, металлическими, пластмассовыми палочками пытаемся давить в других чувство превосходства, наступать на горло чужой гордыне и ходить по головам, оставляя точки на лысинах, залакированных кудрях и напомаженных волосах, размером с набойку. Всё остальные – никто: серые, скучные, неприметные… Но они лучше, честнее и в сто раз искреннее. Спроси их о чём угодно, они ответят правду. Им не под силу придумать литературную речь, насквозь пропитанную фальшью, как ядом. Прямота и честность, искренность, наивность, вера в лучшее – вот что отличает их от нас.

Я встретила женщину, случайно мы столкнулись в музее Маяковского в Москве. Она пробивала билеты и предлагала туристам с тяжёлыми портфелями оставить свои ноши на крючках. Она была образована, она мечтала о балете. Эта женщина, прочитавшая всю русскую и половину зарубежной классики, сидела в старом затёртом платье, всё же сохранившим какую-то лёгкость, воздушность, на голове была аккуратная кичка. «Мечта неосуществлённая» – ещё одна разновидность. Скрывшаяся, недостигнутая. Человек духовный, культурный, цивилизованный… Человек, отступивший на полпути.

Девочка Таня и тётя Мила, они были похожи. В своём стремлении поймать мечту, в бархатных взглядах на жизнь. Обе женщины придумали миры, закрылись от всех и стёрли кресты на картах, чтобы никто не нашёл их. Но скрывшись, создав свой мир, забыли, что существует что-то большее, менее прекрасное, но всё значимое. Одна из них признала свою ошибку и бросила все силы, чтобы создать отмычку от собственных замков, другая продолжала жить за вуалью, сквозь которую мир казался размытым и мало привлекал, ведь она не была любопытна от природы. Мила мечтала стать балериной, а девочка Таня записалась на балет, несмотря на возраст. Первая, сидя на своём месте уже двадцать лет верила в лучшую жизнь, поэтому не останавливалась и читала, читала, читала, тратила все лишние деньги на театр и балет. А девочка тоже верила, но она сама создавала эту лучшую жизнь в реальном мире, а не в воображении. Она уважала свою духовную наставницу, восхищалась её познаниями по религии, философии, литературе и истории, но ей было жаль, что обстоятельства отняли огонь, который сжирал бы её, просясь на волю. Таня была объята им, она жила как горела и бежала, всё время бежала: за жизнью, сестрой, бабочкой, за своей мечтой.

Постоянно гореть. Только поддерживая пламя, а иногда намеренно раздувая его, Таня могла держаться на ногах, бежать, летать, кричать от боли или страдания. Её всё равно, главное не погаснуть. Гореть значит не терять своей мечты. А если дать дождю размыть границы и потушить душу-пламя, которой была подарена бесконечность, значит обречь саму себя на муки вечные.

Они были одним, два стрельца, два пламя, две души. Но одна из них угасла. И как ни горько было второй, она уже не могла зажечь подругу. Ей оставалось уйти, чтобы никто не видел боли в её глазах за все те попытки возродить ещё одного человека. Они не увенчались успехом, эту победу забрал дьявол.

Но вернёмся к нашей дороге. Мы ходим не по облакам, мы дерьмо. Самые настоящие отбросы общества, такие фарфоровые, неестественные, красивые искусственной холодной красотой. Маскируя румянец краской, становимся похожи на девушек из журналов… порножурналов. Или, замазав лицо оттенками, не делающие нас краше, а уродующими, сделав губы ярче, рисуем глаза – кошка, Мальвина, Пьеро, восточная красавица, шлюха… Создаём себя, стоя перед зеркалом с разинутыми ртами. Так мы больше похожи на мёртвых, все цвета искусственны, несмотря на яркость и броскость. Трупы спокойны, мы скоро придём. Подрисовываем себе красками лицо, чтобы не так страшно было. Но у мертвецов очи закрыты, а у нас и рот, и глаза нараспашку. Кто хочет – тот лезет. И в рот и в зеркало души. Заглядывает, отодвигает ширму и, понаблюдав, разворачивается. Даже им порой противно… Редко, правда.

Всем понравившийся вирус, вошёл к нам в сердца: теперь мы все ледяные - такие красивые внешне, такие пустые внутри. Почему-то нам так удобнее, поэтому речи о борьбе вообще не идёт. Отсутствие душевности и сочувствия – симптомы. Нам всё равно, мы отворачиваемся, когда видим несчастье, закрываемся газетой Metro или прячем глаза за Kosmo.

Мы больны, заражены, а вакцины нет, и панацею пока не придумали, но мы уже не надеемся, слишком поздно.

- это тот мир, в котором я когда-то родилась, существую и, возможно, умру.

***

Мой протест против самой себя… начинаешь что-то кому-то доказывать, а тебе смеются в лицо. Это было не первое, настоящее телесное рождение, а рождение новой личности, души, способной чувствовать, пытающейся со всей страстностью и пламенностью молодости показать свои чувства миру… такому громадному, новому, неизведанному и навсегда чужому…

Больше не могу, в истерике выбегаю на улицу, кричу, что

-нам не спастись, что всё кончено! - люди провожают меня насмешливыми, странными, удивлёнными, ироничными, безразличными взглядами.

Понимаю, что безумна, но по-другому уже не могу. Добегаю до парка на Большом проспекте, немного успокаиваюсь, сажусь на скамейку и начинаю реветь, как ребёнок, как когда-то…

-А ведь уже совсем всё равно… я уже не плачу в истериках по вечерам, не звоню подругам, надоедая своими проблемами, на которые их глубока пох**. Чувства уже больше не скачут, мысли не зашкаливают. И проблески о суициде уже больше не возникают. Мне уже больше не больно, мне ведь уже совсем всё равно... почти.

Пока я сижу, в истерике думая о сигарете, вокруг меня происходят настоящие чудеса, которые сейчас мне абсолютно безразличны. Лёгкий ветер играет с листвой, создавая новые симфонии. Наверное, в этот вечер сам Моцарт спустился с небес, чтобы дать грандиозный концерт. Остальные ветра уважительно шепчутся; их слова играют в догонялки и прятки между листьями, убегают, чтобы до австрийского гостя не долетели их чудные сплетни. А пока природа впала в детство я всё так же сижу на скамейке и в истерике бормочу себе под нос:

-Всё не так… Ты знаешь, мне больно, больно до сих пор... Прошло уже 3 года, но никак не забыть того детского чувства, того безумства мыслей, что крутились в моей голове, нет, тогда ещё башке. Они день и ночь трепали мои нервы, ворошили из любопытства или от избытка жестокости нарывы, рвали цепи, что сковывали волю. Эти до безумия странные мысли и чувства, настолько смелые и сильные охватили всю меня, полностью и тогда, именно тогда началась Ж И З Н Ь! Мы с тобой точно необыкновенные, в этом даже сомневаться нельзя. Два безумных придурка, напившись в хлам, стояли на краю крыши, с шариком Спанч Боба и орали: В Ж*** Фурсенко! Это мы с тобой залезли на коня на Аничковом мосту после очередной дозы и начали ржать над прохожими. А потом люди в форме и длинный забег... вместе, за руку и поцелуи прямо в центре сбербанка. Помнишь, как все таращились? Да... такое не забывается. Бедные бабушки. Вы думаете, что мы правда пили или кололись, да ничего подобного! Абсолютно трезвые молодые придурки. Не в алкоголе дело... Да мы были пьяны, но не этой мерзкой дрянью, а нашими дикими чувствами, что сочились через край, нашей безумной любовью, что заставляла бешено колотиться об рёбра сердце....сердце, тогда оно ещё быстро билось. А что сейчас?

Да ничего. Ты всё-таки выпил, с непривычки снесло голову, и я увидела тебя с той грязной сучкой прямо в нашей квартире, прямо на моём столе. Алкоголь убил любовь, а я расцарапала морду той мрази, и выгнала тебя из своей жизни, вырвала с мясом и жилами из сердца и теперь оно болит, болит до сих пор, но это уже не важно... ведь ты не смог без меня. И вот я сижу и плачу о том, что эта проклятая гордость разбила нашу жизнь. Она убила и тебя, и меня.

-Девушка, с вами всё в порядке?

-Что? – хрипло спросила Таня, опустив свои обессиленные руки, подняв заплаканные глаза.

Фигура, выступающая из темноты под мягким светом ночного фонаря в её воображении. А может быть на самом деле. Просто лампа разбита каким-то хулиганом, поэтому только слабые очертания, деталей не разглядеть. Но это не важно, так плохо, что уже всё равно: говорить с самой собой или с кем-то.

-Почему ты плачешь? Что ты вообще делаешь ночью в парке?

-Я… Я просто с ума схожу, мне плохо, выплёскиваю себя на землю с этой зелёно-чёрной травой. Как новое удобрение. Знаешь? Поток слов, взрыв сердца, самопроизвольный расстрел души, это её агония.

Он сел рядом и без единого слова обнял её. А девочка плакала, уткнувшись в плечо незнакомцу.

Он кажется родным, она чувствовала его тепло. А он её дыхание и слёзы.

«Только не давать ключи… Какая уже разница? Сердце то взломано, а значит дверь нараспашку. Пускай заходит, если так надо. Потопчется в тесной комнатке, и уйдёт, так и не узнав, что это был только предбанник».

-Расскажи, легче станет. Верь мне, я не обижу, - шепчет на ухо.

Почему-то я действительно верю ему. Может уже настолько обессилела, отреклась от мира и людей, что это случайное и неожиданное проявление человечности попадает, как стрела - прямо в центр души.

-Она не настоящая, изумительная подделка. Живёт прошлым, существует в настоящем, и каждое будущее завтра отражается зелёном пушистым холодом к пещере её памяти-колодца. Всё по подобию прошлых лет, по шаблонам уцелевших страниц дневника. Она уже давно не живая, теперь – придуманная. Пытается отразить свою боль в Его зеркале, чтобы убить ещё одного. И тогда, они смогут быть вместе. Но этого не случится никогда, ведь жёлтые страницы постепенно создают нечто новое, так напоминающее прошлое, только с другими границами, птицами и небом.

-Ты говоришь о себе в 3-м лице. Я не знаю кто ты, но мне всё равно. Пойдём.

Протягивает руку, смотрит в глаза. Странно, такое ощущение, что мы уже давно знакомы, не могу сопротивляться. Сил моих нет.

Хрупкая фигура в длинном платье, поддерживаемая неким человеком в темном, прошла под светом фонаря и растворилась. Никто не обратил внимания, только памятник Собчаку проводил их своим печально-восторженным взглядом.

Звуки скрипки растворились в воздухе, музыка оборвалась.

Дата добавления: 2015-10-13