Действительно ли осуждено как ересь учение Майстера Экхарта о нетварности человеческого духа? И что послужило причиной к этому?

Учение немецкого мистика Майстера Экхарта, развившего взгляды ирландского схоласта Эриугены о нетварности челове­ческого духа, было осуждено как ересь на католических собо­рах. А в Православной Церкви соборного осуждения Экхарта не было, так как Православная Церковь не предает анафеме тех, кто формально не принадлежит к ней. К тому же Экхарт не имел такого влияния на Востоке, чтобы нужно было специаль­ное постановление, осуждающее его учение. Однако, в принци­пе, пантеистические идеи, легшие в основу мистики Экхарта, были осуждены еще до него на Константинопольских Соборах, рассматривавших ереси Иоанна Итала и Исаака и отвергших так называемый христианский платонизм.

Простите, у меня такой вопрос. Если в Православной Церкви епископами (а было, что и Патриархами) становились еретики, то представьте себе, что такой епи­скоп начинает вещать с амвона свои еретические взгля­ды, а церковные люди смиренно слушают и молчат. За других не ручаюсь, но лично я смолчать не смогу. По Ва­шему мнению, как правильно должен поступить право­славный человек в такой ситуации?

Если в Православной Церкви священник или епископ с амвона проповедует ересь, то, по правилам Константинополь­ского Собора, надо прекратить с ним молитвенное общение и обратиться в вышестоящую инстанцию. Но прежде надо убе­диться, что это действительная ересь, а не случайная ошибка или неверное мнение (но не относящееся к вероучению или нравственности). Здесь необходим совет более опытных и бо­гословски подготовленных людей.

Почему Церковь запрещает молиться с еретиками и в то же время терпит грешников, не изгоняя их из храма? А какую ересь и лжеучение Вы считаете наибо­лее опасными? И еще: Вы часто употребляете слово: «модернизм»,- каковы его признаки?

1. Святые отцы знали глубину падения человечества, сла­бость воли, силу страстей, которые непрестанно врываются в душу человека, и поэтому относились к нравственным колеба­ниям и падениям с мудрым долготерпением. На таких грешни­ков они смотрели как на больных членов Церкви, то есть их общего духовного тела, но за тяжелые нравственные падения налагали епитимий. А что касается грехов против Церкви и ве­ры,- различных ересей, расколов и лжеучений,- то святые от­цы видели в них богоборческий грех, гордыню ума, и если че­ловек упорствовал в своем заблуждении, то прекращали с ним молитвенно-литургическое общение, как ампутируют часть тела, пораженную гангреной, чтобы она не заражала смерто­носным ядом весь организм. Грехи воли, с которыми борются и в которых каются,- это состояние человеческое в его паде­нии. В Библии написано, что даже праведник ежедневно пада­ет и встает (Притч.24,16); а грехи ума,- грехи против ве­ры,- это состояние сатанинское, в котором находятся падшие ангелы, это гордость ума, который ставит себя выше Церкви. 2. Самое опасное лжеучение то, на которое не обращают внима­ния, и оно выдает себя за голос Церкви. Замаскированная ложь - самая опасная ложь. 3. Укажу на характерные призна­ки модернизма: а) несогласие с церковным Преданием и но­визна учения как изобретение человеческого ума; б) внутрен­няя противоречивость и фрагментарность доказательств; в) отвержение вероучительных книг Церкви, под предлогом их несовершенства. Уже отец II века, святой Ириней Лионский, отмечал, что в гностицизме (современной ему ереси), в проти­воположность Церкви, не существует апостольской преем­ственности. Нередко модернизм борется с Церковью скрыто, под видом реставрации древнего учения, которое, по мнению модернистов, исказила историческая Церковь, и модернисты воодушевлены желанием исправить то, что «покривила» Цер­ковь. Так что в модернизме мы видим разрыв богословской преемственности. Для модернистов характерна выборочность цитат из Священного Писания и святоотеческих творений. При этом они не считаются с контекстом, игнорируют те мес­та Библии и святоотеческих писаний, которые не согласуются с их лжеучением, искажают смысл приведенных цитат, волюн­таристский монтаж выдают за древние и забытые истины Пра­вославия. Модернисты противопоставляют свою искусствен ну мозаику монолитному учению Церкви. Кажется, что эти господа обращаются с цитатами из Священных Книг, как с картами, из которых можно раскладывать бесконечные пась­янсы. Рад, что Вы интересуетесь этой проблематикой.

Почему учение Оригена было осуждено Церковью как еретическое после его смерти? Ведь в его время христианское богословие не было развито, соответ­ственно, сам Ориген не мог знать, что излагает непра­вильное учение. Еретик тот, кто, зная учение Церкви, самовольно идет против него. Мог ли Ориген знать, что он излагает ересь, если Церковь об этом не говори­ла? Почему Оригена не анафематствовали при его жизни?

Богословие не развивается, а раскрывается; оно остается тем же самым, что было во времена Апостолов, только уточня­ется и дифференцируется богословская терминология. Ори­ген при своей жизни был дважды осужден на Поместных Со­борах, но не принес покаяния; а ересь - это грех, который не смывается даже мученической кровью. Пятый Вселенский Собор окончательно завершил осуждение Оригена, которое было начато еще при жизни этого ересиарха.

Вопрос касается спора об имени Божием. Архиман­дрит Софроний (Сахаров) как-то писал, что ошиб­ка в догматическом исповедании обязательно отразит­ся на духовной жизни. Как Вы думаете, каким образом предмет спора между имяславцами и имябожниками может отразиться на духовной жизни челове­ка? И еще: я могу понять, когда спор шел между мона­хами,- это их жизнь. Но почему к нему подключилась интеллигенция, в лице будущих представителей Па­рижской школы богословия, которые, может, о Иису­совой молитве только в книжках читали? Дело, навер­ное, не только в том, чтобы лишний раз упрекнуть высшее духовенство, хотя это тоже сыграло, как я пони­маю, свою роль. И почему в настоящее время защитой имяславцев занимаются «либерал-экуменисты», ка­кой им в этом прок?

Вы затронули очень важный вопрос об имяславских спо­рах. Если афонские монахи допускали ошибку, пытаясь ин­терпретировать свое молитвенное состояние в богословских-терминах, то у декадентов от религии имяславство было вос­принято как новая возможность соединения христианства с античным гностицизмом или же с платонизмом. Это - тяготе­ние к пантеизму, где имя приобретает магическое значение и человек, обладающий знанием имен, может оказывать влия­ние на духовный и физический мир. Инициация в некоторых оккультных сектах и союзах заключалась в сообщении неофи­ту тайного имени. Эти люди, в противоположность афонским имяславцам, не обладали опытом Иисусовой молитвы, но их характеризует какое-то тайное, а иногда даже нескрываемое тяготение к каббалистике. Учение о том, что «имя Иисус есть Бог», они восприняли как возможность повелевать Богом че­рез Его имя; для них Бог становился заложником Своего соб­ственного имени. Какой восторг для бунтарского духа этих ма­леньких прометеев! Для афонских монахов ошибка заключалась в смещении двух стилей речи,- поэтико-гимнографического с богословским, - и образа как средства выраже­ния с суждением и идеей. А в кругу декадентов имяславство приняло форму пантеизма, не менее радикальную, чем ересь Евномия. В этом смысле можно обнаружить определенное сходство между имяславством и софиологией. Я полагаю, что в будущем имяславство может вдохновлять современных христианоязычников на новые провокации против Православия.

В труде «О языке православной иконы» Вы пишете, что «Михаил Врубель и Александр Скрябин... (оба принадлежали к оккультной люциферианской секте)». Я пишу научную работу о Врубеле, и меня чрезвычайно интересует источник подобной информации, а также всё по теме «Врубель и масонство». Помогите, пожалуйста!

Свою брошюру «О языке православной иконы» я написал в начале 90-х годов, поэтому литературы, которой я пользовал ся, нет у меня под рукой. Впрочем, как я помню, там не было анализа творчества Врубеля, а его имя упоминалось в списке представителей творческой интеллигенции, принадлежавших к масонству и различным мистически-оккультным сектам, в том числе люциферианским. Среди этих представителей упо­минались Иоганн Вольфганг Гёте, Шарль Бодлер, Виктор Гю­го, Морис Метерлинк и, что меня удивило, Уильям Шекспир, которого идентифицировали с Фрэнсисом Бэконом, а из рус­ских - чета Мережковских, Валерий Брюсов, Александр Блок, Андрей Белый, поэты Александр Добролюбов, Эллис (Лев Кобылинский), Максимилиан Волошин и другие. О Врубеле име­ются сведения в автобиографических воспоминаниях Брюсова (обширный сборник, изданный в 30-х годах). Этим вопросом я специально не интересовался, но если мне попадется нужный Вам материал, то постараюсь сообщить Вам.

Сегодня некоторые газеты и издательства ревностно относятся к написанию приставки бес-, предпочи­тая писать без-: безсовестный и так далее. Понимаю, что верный в малом будет верен и в большем, но тот ли это случай, когда мелочи важны?

Думаю, что это фарисейский формализм. Как в таком слу­чае писать «небеса», - «небеза», что ли? Или часто повторя­ющееся в молитвах слово: «чертог»,- неужели «чердок», чтобы выгнать из слова «черта»? Мне кажется, что это похоже на бой Дон Кихота с мельницами, которые он принял за великанов.

Дата добавления: 2015-10-13