Кровь на конференции 4 страница

Я мягко выскользнул из каморки, и первоначально мне вполне даже удалось раствориться в толпе, дамы на мой скромный мундир внимания не обращали, а господам-офицерам мои эполеты и тем паче не были интересны. Нечисть, конечно, отметила меня сразу, я тут для них заклятый враг номер один, но, кроме подозрительных взглядов да перешёптываний за спиной, на выяснение личности с проверкой документов подходить не решались. Оно и правильно, судя по всему, я тут был единственный вооружённый человек, то есть вполне способный оказать сопротивление. А этого нечистая сила терпеть не может…

Катю я нашёл не сразу. Она оказалась в компании того длинного типа с жёлтыми волосами, он стоял в центре залы, шумно дискутируя с группой единомышленников, и его левая рука преспокойно обнимала за талию Хозяйку Оборотного города. Сделать мне больнее было просто невозможно…

Сердце ёкнуло, ноги подкосились, сияющие люстры поплыли, радостные лица слились в одно безобразное пятно, дивная музыка показалась дьявольским наваждением, и я, наверное, даже упал бы, если бы кто-то твёрдо и уверенно не поддержал меня под локоть. Обернувшись сказать спасибо, я едва не подавился словами благодарности — меня поддерживала рыжая ведьма Фифи…

— Кого я вижу, кто к нам пожаловал! Господа, позвольте представить всем нашего неожиданного гостя. О нём многие слышали, кое-кто даже хотел бы познакомиться поближе, но этот герой так удачлив и так неуловим… Поприветствуем хорунжего Всевеликого войска донского, самого Илью Иловайского!

— Характерник… — изумлённо пронеслось среди гостей.

Я молча кивнул. Не то чтобы был так уж невежлив, но просто прекрасно понимал, что если скажу всем «здорово дневали!», то очень маловероятно, что мне хоть кто-то ответит «слава богу!». Зато Катенька мигом обернула ко мне испуганный взгляд, но тут же сникла как птичка, которая и шагу не может ступить из клетки. Фифи, хищно улыбаясь окружающим и всё так же цепко держа меня, с едва заметной хромотой подошла к высокомерно поскучневшему докладчику:

— Месье Жарковский, а вот перед вами и конкретный пример того, почему ваша выстраданная теория единства добра и зла не может быть реализована в Российской империи. Пока среди людей водятся такие вот характерники…

— Это ходячий анахронизм. — Жарковский с недоброй улыбкой протянул мне руку. — Я наслышан о вас. Мне очень жаль…

— Чего жаль? — не понял я, принимая его рукопожатие, но не сводя глаз с грустной Катеньки.

— Вас, разумеется, — усмехнулся он, демонстративно вытирая руку о полы штатского камзола. — Ваше время ушло. Растворилось в веках ещё до полного формирования Запорожской Сечи. Скажите, каково это, Иловайский? Вам, наверное, тяжело быть последним?

— Оставьте его в покое! — Катя вывернулась из объятий докладчика, попыталась оттолкнуть от меня рыжую ведьму и обратилась ко мне: — Ты чё пришёл? Тебя звали? Я тебя как человека просила, посиди, подежурь, а ты…

— Но, любимая…

— Да меня уволят из-за твоей любви!

— Катюха, оставь парня, какой смысл на него орать, он всё равно не в теме. — Жарковский вновь попробовал было обнять её за плечи, но, столкнувшись с моим взглядом, вовремя убрал руку.

— Что ж, хорунжий, на пять минут я тоже оставлю тебя с Хозяйкой, но не дольше. — Фифи показала острые зубки и отпустила мой рукав.

Мы с Катенькой отошли в угол, она, прижав меня к стене грудью, сначала грозно пыхтела, словно бы не зная, с чего начать, а потом вдруг тихо, по-девчоночьи расплакалась:

— Ты дурак? Совсем дурак или как? Мне и так тут… а он ещё… Дурак, дурак, дурак!

— Этот чиновник тебе нравится?

— Жарковский, что ли?! Он со мной с одного курса, жуткое хамло и косит под эстета! А ты дурак… два раза дурак… Тебя мне только тут для полного счастья не хватало!

— Сама же написала, что у тебя проблемы.

— Дура была! Поторопилась. А ты и рад стараться?! Припёрся же…

— Вот и поговорили, — буркнул я и, ни на кого не обращая внимания, обнял её, прижимая к своей груди.

Грозная Хозяйка в простеньком платьице поливала меня слезами, сбивчиво что-то бормоча. Всю суть проблемы я, конечно, не уловил, но и без подробностей было ясно — Оборотный город в беде.

— В прошлом году наши одобрили доклад этого зануды и проголосовали «за»! И, начиная с сегодняшней, на все научные конференции, симпозиумы и встречи теперь будут приглашать нечисть уже не как образец для изучения, а как полноправных партнёров. Представляешь?! Они получат право защиты, адвокатов, собственную полицию, органы контроля и непредвзятый суд присяжных. Причём набранный из своей же братии!

— Ну так… демократия?

— Демократия, с заботливо вычеркнутыми лишними «рь» в нужном месте, — горячо всхлипнула Катерина. — Но мне оно по… нижнюю чакру, если б все их шоу проходили, как раньше, в Питере, Москве, Киеве или Казани, так нет! Вон та рыжая хромая сука подала заявку на мой Оборотный город. Она гарантирует туда безопасные экскурсии студентов, проведение свадебных обрядов, оригинальное сафари на кладбище, культурно-развлекательную программу и ресторанный бизнес! И ей поверили, просят бизнес-план и готовы ставить проект на финансирование. Ты сечёшь, чем это кончится?

Ну, тут особого ума не надо… Если толпа экзальтированных невооружённых людей отправится на гулянку прямиком в мир голодной нечисти, то на месяц там действительно будет праздник. Павлушечка расширит ассортимент мясной лавки, Вдовец увеличит продажу пирогов с человечиной, вампиры сделают солидный запас крови, колдуны затарятся на год вперёд черепами, ногтями и волосами для своих чёрных ритуалов, а прочие как минимум наедятся от души. Ни один посетитель живьём оттуда не выйдет, а весь город уже под суд не отдашь. Когда виноваты все, значит, виноватых нет. Тем более если что, так и судить их будет их же нечистый суд! И вот кому такая шибко «высоконаучная» хрень могла взбрести в голову?!

— Дамы и господа! Перерыв окончен! Месье Жарковский в форме цивилизованного диспута готов ответить на все ваши вопросы.

Докладчик бодро взбежал на трибуну, снисходительно оглядел рассаживающиеся ряды и с ходу заявил:

— Мне нужен оппонент!

— Что вы, право? С вами интеллектом мериться — себя дураком выставлять, — подобострастно выкрикнул кто-то из зала.

— Спасибо, я в курсе, что я прав, но тем не менее… Смелее, вы ведь все учёные люди. Однако я готов выслушать и представителей так называемой «нечисти». Хотя толерантнее было бы назвать их всё-таки «собеседники». Красивое русское слово, без лишней вычурности, не правда ли?

— Щас я этому козлу всё скажу, — неожиданно вспыхнула Катенька, отрываясь от меня. — Платок есть? Не могу выйти на сцену с распухшим носом…

— А пусть Иловайский выйдет! — неожиданно звонко выкрикнула из другого конца залы ведьма Зайцева. — Он характерник, а значит, убийца. К кому же, как не к таким, как он, должен быть строг новый закон единства и равноправия? Или казаки по-прежнему будут убивать нас безнаказанно, руководствуясь лишь собственными пристрастиями, а нам не давая даже шанса исправиться или хотя бы объясниться?!

Под недоуменный ропот зала Жарковский приветственно сделал мне ручкой:

— Прошу вас, Иловайский, к барьеру!

Ха, гусь лапчатый с мордой крапчатой… У барьера, с дуэльными пистолетами, ты бы против меня и полминуты не выстоял, на ходу подумал я, широкими шагами продвигаясь к импровизированной трибуне. В спину раздавались смешки и фырканья, чувствовалось, что казакам здесь почему-то не рады. Но мне они все тоже с повальной любовью ни в какой позе не упёрлись, я ведь только ради Кати здесь нахожусь и обидеть её никому не позволю, ни оборзевшей нечисти, ни зарвавшейся учёной братии.

— Итак, в вашем лице мы имеем так называемого характерника — непримиримого борца с нечистью. Так вот, побойтесь Бога, Иловайский, откажитесь!

— От чего? — смутился я, потому что все присутствующие ободряюще зааплодировали.

— От всего! Откажитесь от характерничества — на деле вы никто и ничего не умеете. Откажитесь от борьбы с нечистой силой — вы ничего и в этом не понимаете, вас никто не учил, вы и близко не осознаёте, в сколь тонкие материи грубо лезете вашей казачьей пикой, нарушая веками устоявшиеся традиции быта и опыта нашего сосуществования. В будущем вам нет места, вы в курсе? В нём есть мы — учёные люди, и они — прогрессивная нечисть. А характерникам там места нет. Как и всему казачеству в целом. Вы — соринка, мусор, устаревший элемент, дестабилизирующий анахронизм. Могу повторить это дважды, если так вам будет легче для понимания. Откажитесь, побойтесь Бога!

— С чего же это мне, православному казаку, Господа Бога бояться?

— Вот откажитесь и не бойтесь! — под ещё более бурные аплодисменты закончил Жарковский и картинно раскланялся.

Присутствующие кричали ему «браво», дамы посылали воздушные поцелуи, и даже единственный человек, который здесь относился ко мне с симпатией… милая моя Катенька, сложив руки под дивной грудью, отвернулась к стене, досадуя на весь белый свет и на меня в том числе. Неужто она думает, что я испугался или мне сказать нечего?! Всё не так, звёздочка моя ясноокая, всё не так…

— Я не могу ответить вам в вашей манере… — начал было я под свист и топанье присутствующих.

— Отвечайте, как умеете, господин станичник, — смилостивился докладчик, давясь от смеха и жестами умоляя зал примолкнуть. — Я готов перевести вашу простонародную фольклорную речь на общедоступный человеческий язык! Итак?

Я одним движением выхватил пистолет, взвёл курок и тщательно прицелился Жарковскому в лоб. Шум в зале стих мгновенно.

— Глупая шутка, — побледнел оратор, — скорость пули этого допотопного самопала не гарантирует, что вы попадёте хотя бы…

— Он с тридцати шагов свечке фитиль срезает, — громко высморкавшись в кружевной платочек, объявила Катерина. — Ты чё хотел сказать, Илюха? Говори по-быстрому, стреляй его, и пошли домой. Ну хочешь, не всего стреляй, а так же только в фитиль…

— Люди добрые, — вежливо начал я, — мне тут показалось, что вы все за какой-то новый мир. Чистый, светлый, радужный, единый для всех, но почему-то без казаков. Вроде как это мы повинны в том, что нечистая сила у простого народа кровь пьёт…

— Именно так, это вы виноваты! — не сдержалась какая-то возрастная рыхлая дамочка, с короткой стрижкой, похожая на кастрюлю в розовых кружевах. — Вы бы их не трогали, и они бы в наш мир не лезли! Не надо провоцировать нечисть ответными мерами, надо быть умнее и толерантней!

— Они людей жрут, — не сводя прицела, напомнил я.

— И что?! — чувствуя поддержку, попытался продолжить Жарковский. — Вы же едите мясо животных? Вот и для них человек — это всего лишь естественная добыча, нельзя же убивать волка только за то, что он волк! Нам всем надо объединиться с ними, выбрать представителей и делегатов, собрать организационные комитеты, выставить региональных чиновников с обеих сторон на местах и решать каждый возникший вопрос коллегиально, объединённым, честным и равноправным законодательным актом, постепенно приводя условно называемую «нечисть» к уравниванию в правах на питание со всем человечеством! Они не должны голодать, и тогда смерть некой людской единицы будет понятна всем и оправдана каждым. В конце концов, как учёные, будем откровенны: человеческого сора в России ещё не на один век хватит…

В зале опять раздались ободряющие аплодисменты с умилительными криками: «Наконец-то хоть кто-то сказал правду!»

— А ваш характерничий самосуд вновь и вновь швыряет все наши прогрессивные планы в варварское Средневековье!

— Неужели я один мешаю всему прогрессу?

— Да! — теперь уже поднялись двое возрастных мужчин в платье титулярного советника. — Пока такие типы, как вы, будут разгонять нечисть нагайками, мы не сможем даже толком изучить её. Нельзя ставить препоны эволюции и науке! Вы, казаки, — вечный тормоз интеллигентному просвещению России и ближних стран! Без вас мы бы давно…

Я закусил нижнюю губу. Отвечать не хотелось. Не то чтоб слов не было, но смысла ноль: им сейчас хоть кол на голове теши, хоть плюй в глаза — всё божья роса! Опустив руку с зажатым тульским пистолетом, я грустно улыбнулся Катеньке и просто ушёл со сцены. Под визг и аплодисменты победивший Жарковский презрительно свистел мне вслед, а я встал перед ней и пробормотал:

— Прости, любимая, не умею я с дураками спорить. В Бога они не веруют, поэтому и стыда не знают. Пойдём отсюда.

— Куда?

— Подальше. У меня нехорошее предчувствие, очень нехорошее…

Теперь к нам обернулись все. Недоуменные лица нарядной учёной братии осуждающе косились на Катерину. Но она лишь гордо подцепила меня под локоток, презрительным взглядом окинув всё благородное собрание, высоко вскинула голову и…

— Никуда она отсюда не уйдёт, — вдруг хрипло прорычала рыжая ведьма. — Хозяйку судить будут. Она в Оборотный город живого человека пустила, все законы нарушила, и даже сюда ему дорогу указала! А вдруг хорунжий всех нас предаст, в Святейший синод сообщит да целый полк казачий на конференцию натравит. Здесь же море крови будет!

Толпа заволновалась.

— Смотрите все! — Фифи задрала подол. — Я же к нему просто познакомиться подошла. Не укусила, зубы не показала, слова плохого не сказала, так он мне колено прострелил! До сих пор хромаю… Было такое, хорунжий, скажи честно, было?!

Я молча кивнул. Оправдываться не собирался. Не поймут, да и честь не позволяет.

— Уходите, Иловайский, — холодно приказал мне докладчик. — Вон из приличного общества! Вы не достойны здесь находиться.

— А Хозяйку мы будем судить своим судом! — вновь крикнула Фифи, и Жарковский сурово подтвердил:

— Вызовите охрану, пусть выведут казака. А мы все вместе подумаем, как быть с нашим научным консультантом из Оборотного. Думаю, все согласны?

Все. Лес рук. Я один не согласен, но кому от этого сквозит?

— Зачем же ему уходить, пусть посмотрит.

— Увы, мадемуазель Фифи, есть определённые правила. Позовите же охрану, пусть его проводят.

— А мы считаем иначе.

По знаку ведьмы из публики поднялись несколько человек. Их личины, возможно, были хороши для очкастых кабинетных работников, но я-то отлично видел, кто они на самом деле. Трое плечистых кладбищенских вурдалаков, низкорослых, но с очень сильными руками. Два чистых вампира, стройных и невероятно быстрых в драке. Ещё две старые ведьмы из тех, что не загрызают, но душат жертву. Учёных, разумеется, втрое больше, но если дойдёт до реальной драки…

— Я призываю всех к порядку! — грозно возвысил голос желтоволосый докладчик, и в этот момент двери наконец распахнулись и показалась охрана. Те самые артиллерийские офицеры. Вернее, только их оторванные головы, которые насмешливо покачивал в руках встретивший меня чёрт в лакейской ливрее. Истошный женский визг оборвался на самой высокой ноте, дама с короткой стрижкой упала в обморок, в зале кого-то резко стошнило…

— Кто-то что-то хочет сказать? — медоточиво обернулась ведьма Фифи. — Мы все голодны, а охота на людей — наше естественное право. Вы только что подтвердили его прямо здесь! Пока нам вполне хватит этих двоих, если кто-нибудь ещё не хочет высказаться против. Нет? Как прекрасно, что мы понимаем друг друга, господа…

Я выстрелил быстрее, чем осознал, что делаю. Катерина присела под моей рукой, вытащив из декольте плоскую коробочку, бешено шепча что-то вроде: «Помогите! Пожалуйста! Кто там есть, предупредите кого можно! Мы с Иловайским… ой! Связь оборвалась…»

В наступившей тишине под расходящийся пороховой дым было видно, как чёрт пошатнулся, удивлённо уставился на чёрную дыру у себя в груди, с изумлением покосился на меня и рухнул! Две головы выпали из его рук, словно страшные окровавленные шары, и, пачкая паркет, покатились между рядами кресел. В остекленевших глазах замерли удивление и упрёк…

Мгновением позже поднялась дикая паника! Нечисть, уже ни в чём не скрывая себя, сбросила личины и кинулась рвать благородное собрание, кто-то кричал, кто-то молился, кто-то пытался взывать к миру и пониманию, но сопротивляться не рисковал никто! Я перекинул второй пистолет Катерине, выхватил саблю и, смахнув когти вместе с рукой аж до локтя ближайшему рьяному вурдалаку, занял оборону в углу.

— Иловайский, это всё опять из-за тебя! — кричала Катенька, прячась у меня за левым плечом.

— Мне уйти? — сухо предложил я.

— Вот только брось меня, только попробуй, я тебе приснюсь!!!

— Мы с вами, помогите! Остановите это! Они сошли с ума, они убивают… — К нам бросились те несчастные, что ещё сохранили хоть какие-то мозги.

Я закрывал людей спиной, выкручивая клинком замысловатые бабочки да восьмёрки так, что внаглую кидаться на сияющий круг отточенной стали нечисть не решалась. Но оно им было не так уж и нужно, злобные твари с перемазанными кровью мордами уже рвали чьё-то упавшее тело. Докладчик Жарковский на четвереньках трясся под лёгким столиком с бумагами и отчётами, а рыжая ведьма Фифи демонически выла ему в ухо:

— Вот видите, это всё хорунжий виноват! Он не дал нам всем возможность честно и открыто осудить Хозяйку. Из-за него представители нашей стороны вновь вынуждены убивать. Но убивать, защищаясь! Ведь все видят — это он виноват, это всё из-за хорунжего! Отдайте его на-а-ам!

Однако её вопли вдруг привели к прямо противоположному результату: теперь уже все уцелевшие расцарапанные, окровавленные люди рванулись в мою сторону, как к единственному человеку, способному их защитить. Несчастные учёные сгрудились в углу, едва ли смея всхлипывать от ужаса пережитого, и я, прекрасно понимая, что один с таким количеством нечисти не справлюсь… просто воткнул саблю перед собой в пол.

— Ты это типа чего, штучка с ручкой? Сдаёшься, и больше не играем?!

— Помолчи, — попросил я Катеньку. — Просто верь мне. Я хочу попробовать…

Хозяйка покраснела от обиды и уже подняла над головой пистолет, чтобы треснуть меня же по маковке, но невероятным усилием воли удержалась. Зажала рот свободной рукой и лишь глазами такого мне наобещала, что лучше и не представлять в красках. Я же молча опустился на одно колено, положил обе ладони на рукоять клинка и, прижавшись к ним лбом, отбросил от себя всё происходящее. Всю эту бойню, кровь тёплую, душный запах рваной плоти, тяжёлый рык упырей, перепуганное дыхание мужчин и женщин. Всё, нет этого, нет и не было…

Взамен вдруг нежданно быстро пришла тишина, ощущение лёгкого ветра, припекающее плечи солнышко и ласкающий шум зелёных листьев. Безумно далёкий голос рыжей ведьмы, казалось, прорывался за тысячи вёрст:

— Жарковский, сука, что происходит? Где характерник, где все?! Ты нам шкурой ответишь…

— Не знаю! Я не знаю-у… откуда мне знать… Он вон та-а-ам стоял…

— Там роща берёзовая! Откуда тут деревья в зале?!

— Не знаю-у… отпусти меня-а… Я ничего не знаю, я учёный, а он колду-ун. Может, это всё массовая оптическая иллюзия-а?!

— Он не колдун, он характерник, — хлестнув жертву когтями по лицу, зарычала ведьма. — Но будь по-твоему, Иловайский, ты превратил людей в деревья, а мы их просто сожжём!

Быть может, ничего бы дальнейшего и не было, одна Фифи в наш угол лезть не рискнула, а простая нечисть ещё не догрызла кости, но я отвлёкся на её угрозы и на миг приоткрыл глаза. Всё тут же исчезло! Теперь они вновь видели нас, и мне оставалось только драться. Первого прыгнувшего вампира дедовский клинок располосовал едва ли не надвое! Кто следующий, смертники?

Моя кареокая валькирия храбро выстрелила в Фифи, но не попала. Та залилась дебильным хохотом, Катя недолго думая запустила в неё разряженный пистолет и… вот тут попала! Тяжёлой рукоятью прямо в нос! Рыжая ведьма хрюкнула и брякнулась навзничь. Нечисть дружно кинулась на обходной манёвр, пытаясь взять нас с флангов, но тут весь дом потряс такой нечеловеческий рёв, что все присели! Все. Не вру. Даже я. Потому что и близко не предполагал, какое же животное может орать так, что огромная люстра качается?!

Входные двери в залу просто вынесло, а в проёме показалась ужасающая морда того самого дракона, которого я видел в зарослях, путешествуя вверх-вниз в чудесном шкафу, просто нажав на кнопку. Но что удивительно, на спине у него крепко восседал мой старый денщик, цепко держась за гребень и охаживая зверя по бёдрам казачьей нагайкой…

— Чего застрял, хлопчик? Ты ж не хвост собачий, ты сын казачий, поклонись господам, а вы — марш по домам! — По его кивку потерявшие было надежду учёные бросились на выход. — И ты иди, меня не жди. Я задержусь на хвилинку, покормлю животинку…

Я даже не стал спрашивать, откуда он его взял и как умудрился объездить. Главное, что перепуганные учёные выбегали из страшного дома и, не оборачиваясь, уносились куда глаза глядят. Я вытолкнул Катерину в числе первых, пообещав, что сей же момент догоню. Ну… сразу же, как заберу Прохора (не подумал же он всерьёз, что я его одного там оставлю?). Но и старый казак тоже не ждал ни от кого подсказок…

— Все утекли? — Он плюнул в сторону сгрудившейся нечисти, спрыгнул со зверя и дал дёру вместе со мной, закрывая двери снаружи брошенным лакейским жезлом. — Нехай те твари с этим птенчиком об эволюции потолкуют. Я хотел сперва большого заманить, да он в шкаф не помещался. Говорят же, не всякую моську засунешь в авоську! А этот молодой, глупый, этот прошёл…

— А кто за порядком в Оборотном городе следит?

— Да уж есть кому, не переживай, без надзора не бросил.

Прохор взял свечку из ближайшего канделябра и подмигнул мне. Я отломил себе такую же, и мы пошли на выход, не прислушиваясь к предсмертным визгам в запертой зале, неспешно поджигая портьеры, занавеси, ковры, гобелены и всё, что попадалось по дороге. От этого змеиного гнезда и пепла остаться не должно! Ну а пожарные службы в Санкт-Петербурге всегда были на высоте, надеюсь, не дадут выгореть целому кварталу.

Когда мы, плечом к плечу, забегали в парадное соседнего дома, из окон особняка уже виднелись густые клубы дыма. Где-то тревожно бил колокол, значит, городовые заметили опасность. Судьба запертого в зале звероящера, недобитой нечисти, рыжей ведьмы да шибко умного докладчика Жарковского мне лично была, как говорят моряки, ниже ватерлинии.

Перемещательный волшебный шкаф оказался незапертым, какую кнопку жать, мы уже знали. Так что в Катенькину хату попали легко и быстро. Сама Хозяйка встретила нас молча, с круглыми от пережитого глазами, обняла по очереди, расцеловала в щёки, усадила на табуреты и вытащила из холодильника ту самую бутыль с надписью «Мартини». Разлила на двоих в самые большие чайные кружки, храбро чокнулась с нами бутылкой, отхлебнула из горла, зажмурилась, откашлялась, подмигнула и так же, не говоря ни слова, ушла в душ. Ничего, вода успокаивает…

— Досталось девке? — понимающе хмыкнул Прохор. — А я-то, дурак старый, как вон на той книге личико её перепуганное увидел да как услыхал, что вам помощь нужна, чуть за сердце не схватился. Монька со Шлёмкой рядом были, говорят, беги в шкаф, дядя Прохор! Там Илюха ваш пропал небось, там его и назад сыщете. Ну я и пошёл, а им наказал, чтоб за городом бдили. Вернусь, дак по-генеральски за всё спрошу! А чёй-то мы пьём, пакость какую травную? От потных ног помогает, как считаешь?

— Должно бы помочь, — подумав, согласился я, внутренне ощущая, что он темнит, но не понимая чего ради. — Отчего не помочь-то, всё явно на травах. Полынью припахивает, анисом, мятой, только сладковато слишком, могут муравьи мелкие набежать.

— И то верно, лучше в отваре мятном попарить, да ещё, говорят, ромашка полевая хорошо ногти укрепляет.

— А нам, казакам, за какой красы ради крепкие ногти на ногах нужны? — удивился я.

Мой денщик пожал плечами, видимо, он тоже на эту тему не заморачивался. Мы дохлюпали мартини и в ожидании Катеньки вперились взглядом в волшебную книгу — ноутбук. Вроде и ничего такого, чтоб не оторваться, а всё ж таки какое-то развлечение…

Вон бабка Фрося, грозно постукивая клюкой, торгуется у мясной лавки с Павлушечкой. Голый маньяк-мясник-патологоанатом так и сяк вертит где-то украденное старое кожаное седло, видимо объясняя, что задорого не возьмёт. Кожа хоть и натуральная, вся конским потом просоленная, да уж настолько стара, что трескается, а ему из неё тефтельки любительские готовить да вампирам приезжим продавать. Они-то вроде теперь человечину не очень жалуют, то ли изжога, то ли переели уже, то ли диета такая для умственного просветления. Но бабка не сдавалась, рекламируя седло так, словно оно было её собственностью. В том смысле, что она сама под ним бегала и побеждала на всех скачках…

— Говорят, под Киевом все бабы такие, — лирично комментировал Прохор. — Заболтают мужика, обведут как дурака, заберут что надо, обхамят, и рады! А энто что вон в том углу творится?

Честно говоря, всмотревшись в указанном направлении, я побурел и едва не выключил книгу. Прямо перед нами на крыше старательно вытанцовывала молоденькая ведьмочка в полном неглиже, то бишь без оного. Видать, готовилась к сложному полёту на метле где-нибудь в краю сильных ветров да зон турбулентности. Поскольку всё крутилась у длинного шеста, наскакивая на него и так и эдак, и боком, и раздвинув ножки до шпагата, и с захлёстом одной левой, и соскальзывая вниз головой, и удерживаясь без рук, и…

— Да-а, уж насколько, треплются, гибкая баба была Екатерина Великая, а она б так вот не смогла. — У моего денщика на время пропал поэтический дар. У меня и вовсе речь перемкнуло, полон рот слюней, а губы пересохли. — Надоть с этой девкой поближе познакомиться да на Кавказскую линию её отрядить. Заплатим, скока попросит, только пущай она местных женщин вот так на саклях танцевать выучит. Небось тогда горцы и про войну забудут, безвылазно в аулах останутся на сии необычайные умения любоваться. Мы за то время хоть засечную линию от кабардинских набегов толком устроить поспеем. Как считаешь, ваше благородие?

Я кивал, поскольку смысл мне с ним спорить, да и всякая идея хороша, если доброму делу служит. Мы ведь покуда аппетиты горячих джигитов с предгорья в основном пиками сдерживаем, а ежели действительно под это дело хоть половину ведьм без одёжи подписать, так и результативность небось до небес подскочит. Причём по обе стороны: и у нас, и у них — у всех мужиков, кто на такое зрелище хоть издалека поналюбуется. Факт!

Из душевой вышла Катенька в розовом пушистом халате, словно облако сахарной ваты. Скептически хмыкнула в пустую бутылку и улыбнулась, присев, не стыдясь, поближе ко мне.

— Илья, ты мой герой! Мечта грёз моих девичьих! Буквально сон наяву, принц на белом коне, царевич из сказки, бизнесмен из-за границы, воплощённый сын арабского султана с собственной нефтяной скважиной и виллой в Шарман-Шейхе. Короче, когда надумаешь свататься, имей в виду — я вся за!

— Солнышко моё… — не поверил я.

— Солнышко, зорька, ласточка, рыбка, теперь как угодно называй, меня всё одно уволят! Из-за тебя, кстати. — Катя закинула ногу на ногу, так рискованно оголив колено, что мой денщик даже засмущался. — После всего, что ты на конференции учудил: докладчика опозорил, нечисть порубал, дом спалил… Мне только на ваш тихий Дон и дорога, начальство с потрохами нечищеную съест!

— Но я же…

— Кстати, не отвечай. Это я на вид такая спокойная, а внутри сплошной комок нервов, я этим комком убить могу по голове. А для твоего дяди Прохора ещё и отдельный вопрос на засыпку: вы где живого динозавра выкопали?!

— Дык… внизу же… нажал вона пальцем, оно в одно место меня и…

— Всё у вас пальцем и через одно место, — понимающе кивнула Хозяйка. — Нет, я в курсе, что там аж до динотопии падать можно, но как вы допетрили живого велоцираптора в Санкт-Петербург под уздцы притащить?! Вам в приличное общество выехать не на ком было? Да бабку Фросю попросили бы, эта старая кобыла, похоже, уже никому в верховой езде не отказывает.

Минуту назад мы с Прохором ощущали себя всё-таки героями, а сейчас эта кудрявая всезнайка мигом раздолбала все наши лучшие чувства, выставив полными дураками.

— Погоди, так что, не спасать, что ль, людей было?

— Спасать, любимый, конечно, спасать! — Она поймала меня за шею и крепко чмокнула в губы. — Но не так радикально. Желательно, чтоб и сами спасённые тоже при этом уцелели. В подавляющем большинстве, а лучше вообще без жертв.

— Понял, сердце моё. — Я не отпустил милую, и теперь уже она не отняла губ от моего поцелуя. — А про свадебку не шутила ведь? Когда сватов звать? Скажи только срок…

— Срок мне судья назначит. Уж как отсижу от звонка до звонка, тогда и приходи. А пока увы… тебе на службу, мне в камеру предварительного заключения!

— Вот что, девка, — не сдержался старый казак. — Ты энти глупости брось, собирай-ка вещички да айда с нами наверх. Сама небось по чистому небушку истосковалась, по зелёной травке, по лазоревым цветам…

— О травке поподробнее, пожалуйста, — ещё раз обернулась к нему Катя. — Чтоб я такую же нашей экспертной комиссии подсунула покурить, пока они в центре Невского проспекта запечённого динозавра протоколировать будут.

Мой денщик надулся. Хозяйка не отступала. Я метался меж ними, как меж молотом и наковальней, общая напряжённость росла, и тут в ворота дворца кто-то гулко стукнул большущим кулаком, грозно проорав:

— Иловайский, мать твою, открывай!

— Ща, разбежались. — Не глядя даже в монитор, моя любовь привычным жестом опустила ручку огнемётов.

Ревущее пламя заволокло площадку…

— А кто там хоть нарывался-то? — запоздало уточнила она, и мы с Прохором тихо-тихо ответили:

— Дядя, казачий генерал Иловайский 12-й, Василий Дмитриевич.

— Типа в гости пришёл? — попыталась не поверить Катя, бледнея и краснея попеременно.

Дата добавления: 2015-10-13