Серая месть 2 страница

Арабский жеребец, вытянув умную морду, осторожно мягким храпом снял последние слезинки с моих щёк. Потом коротко и тихо заржал, словно бы приглашая: садись скорей, едем за советом к твоей Катеньке!

— Так, Прохор, ты держись, — хватаясь за седло, бормотал я. — Я быстро, туда и обратно, галопом долечу. Катя поможет. Полистает свою волшебную книгу, найдёт чудесное лекарство, закажет его прямо из светлого будущего к себе на склад и поделится. Мы тебя спасём. Ты отдыхай. Всё хорошо будет. Я обещаю. Слово даю казачье! Главное, не уходи никуда, поспи…

Пару минут спустя мы с арабом мчались за село, на старое кладбище, там удобный спуск в Оборотный город. На этот раз я рисковал не только своей жизнью, поэтому захватил и дедову саблю, и нагайку с вшитым свинцом, и короткий тульский пистолет, заряженный серебряной пулей.

Уже пролетая между крестов, мой конь грудью сбил двух опешивших чумчар. Посреди дня ходить повадились, совсем света божьего не боятся, обнаглели до крайности! Надеюсь, хоть башки свои пустые раскроили капитально, мне некогда было оборачиваться да рассматривать. Я спрыгнул с седла у нужной могилы и обнял за шею коня:

— Иди погуляй, меня раньше чем часа через два-три не жди, но к обеду надо вернуться. Со мной тебе нельзя, сам знаешь, ну а будет кто приставать — дай разок копытом в челюсть, ты ж у меня учёный…

Араб понимающе кивал, обещая ждать сколько понадобится. Он помнил, как словил по ушам за то, что бросил меня однажды. Так что правильно, во всех смыслах учёный…

— Господи, спаси и помилуй. — Зная, куда иду, я трижды перекрестился, сплюнул через левое плечо в гипотетического беса и прямо руками начал разгребать сухую землю.

Старый, чуток поржавевший рычаг нашёлся быстро. Я потянул его на себя, крепко взяв в обе руки и упираясь ногами аж до покраснения, сначала шло тяжело, но вот крышка люка откинулась, и старая могила приветливо распахнула мне свои объятия…

— Ну что, пошёл, да?

Спустившись вниз на десяток ступеней, я заметил на стене второй рычаг, опустил его, и чугунная крышка сверху тяжело захлопнулась. Чудесного, непонятно откуда идущего света на винтовой лестнице, ведущей вниз, было предостаточно. Я спешил, поэтому прыгал через две-три ступеньки, как дурной козёл, ловя папаху и придерживая саблю на ходу. Каким чудом не сверзился и нос не расквасил — ума не приложу, по идее, должен был хоть раз споткнуться стопроцентно! До пограничной арки я тоже дотопал достаточно быстро, а вот там, сами понимаете…

— Стоять, хорунжий! Я тя выцеливать буду.

Ох, как это не вовремя и как же оно всё меня достало-о-о… Вот ведь сколько раз сюда прихожу, каждый бес меня в лицо знает, хоть портрет по памяти пиши, но всегда, всегда (кроме одного раза!) они встречают меня этой идиотской военной традицией «стой, стрелять буду!».

Надоело! Я по делу в конце-то концов, и по срочному! У меня там наверху боевой товарищ, может, угасает уже, а мне тут каждый дебилоид будет дуло в нос совать! Я ему сейчас его же дробовик вокруг шеи галстуком завяжу! Всё, пошёл… убью… никаких нервов не хватает…

— Эй, я же сказал: стоять! Иловайский, ты чего?! — на месте охренел (иного слова не нахожу, все прочие — неточные) храбрый бес-охранник, выставляя мне навстречу длинноствольное английское ружьё охотничьего образца. — Я ж серьёзно! Я стрелять буду-у…

Из моей груди вырвалось глухое медвежье рычание, потому что сейчас, в таком состоянии, я мог не только этого кретина с гладкоствольной пукалкой растоптать, но и всю их арку разобрать по кирпичику в пыль! Я им сейчас здесь такое устрою…

— Убью! Не подходи, убью же, ей-ей убью! — визжал бес, накинув на себя личину гвардейского офицерика-преображенца и удирая от меня к Оборотному городу. — Ты совсем с катушек съехал, казак, чё ли?! Тебе было сказано стоять, а ты куда на меня попёр?! Отстань, прилипала, убью же!

Бегал он резво, но ружьё не бросал, что его в конце концов и погубило. Протискиваясь в узкую калитку, ибо ворота были ещё закрыты, он зацепился ремнём ружья за косяк, неловко повернулся и, хряпнувшись всем весом, нажал на курок…

Оглушительный выстрел разбудил всех, кто спал, а вылетевший кусочек свинца просверлил бедному охраннику ровненькую дырку в оттопыренном ухе. У меня мигом куда-то ушла вся боевая злость, я сунул руку в карман и достал мятый платок. Модная привычка, но вот пригодилось.

— На.

— Иди ты…

— Да ладно, давай сам помогу перевязать.

— Валяй… — сдался он, поворачивая ко мне рогатую голову. — Рубить будешь?

— Некогда, — отмахнулся я, аккуратно заматывая ухо и делая для красоты эффектный бантик.

— Чё так? Не по-честному вроде, я ж тебя убить собирался. Промахнулся просто…

— Угу, так начальству и доложи: стрелял в грудь Иловайского, но промазал и попал себе в ухо. Поверят?

— Ещё как! — неожиданно подтвердил бес. — Ты ж Иловайский, с тобой иначе и быть не может. Ещё, поди, орден дадут за то, что от тебя живым вырвался…

Мне пришлось отвесить ему безобидный подзатыльник, исключительно для порядка, не более, и, помахав рукой на прощанье, двинуться через пустынный пока город к Хозяйкиному дворцу. Выстрела в спину не боялся — парень не в том состоянии, чтоб сообразить, как это можно сделать. Тем паче что стрелять-то ему положено до того, как я пройду, а уж никак не после, да ещё на городских улицах, местное население таких шуток не одобряет.

Я ускорил шаг, но, думаю, даже так добирался бы до Катеньки не меньше часа, а может, и больше, потому как горожане уже начали просыпаться, и пару раз я ловил на себе из-за оконных занавесок пылкие взгляды красавиц, наполненные чисто гастрономическим интересом. Разум подсказывал, что сегодня на меня охранных грамот никто не выписывал и в принципе все об этом знают. Оборотный город только кажется большим, на самом деле слухи по нему распространяются с исключительной быстротой. И, быть может, именно скорость моего шага плюс явно выражавшаяся во всей фигуре торопливость сыграли-таки со мной злую шутку…

— Смотрите, да ведь он бежит! — насмешливо раздалось за моей спиной.

Я стиснул зубы и решил не оборачиваться. Если буду двигаться короткими перебежками по знакомым местам, то получу шанс оторваться или хоть как-то привлечь внимание моей любимой на экранах чудо-мониторов повсеместного ясновидения. То есть могу забежать в храм к отцу Григорию, могу в лавку «Свежее мясо России» к Павлушечке, могу даже и в кабак к Вдовцу, главное — рюмки не перепутать: там то ли четная, то ли нечетная всегда отравлена. А уже оттуда каким-то образом выбраться к Хозяйкиному дворцу…

— Девочки, да ведь он и вправду убегает. Лови казачка-а! Кто первая возьмёт, та первая и откусит! И я уже знаю что!

Естественно, я уже не стерпел и обернулся. Никого. То есть пустынная улица. И лишь когда злорадный хохот раздался прямо над крышами, я догадался задрать голову, так что едва папаха с затылка не упала. На высоте третьего этажа парили на длинных мётлах пять роскошных обнажённых красавиц с распущенными волосами. Стороннему взгляду они казались бы нимфами или Венерами, сошедшими с гравюр великого Рубенса (я во французских книжках видел), ибо изящество зрелых форм, не прикрытых даже прозрачными вуалями, вкупе с непринуждённостью многообещающих поз непроизвольно заставили бы любого распахнуть им объятия и сердце. И душу! Любого, но не меня…

Мне было достаточно зажмурить правый глаз, чтобы ужаснуться видом пятерых бесстыжих старух с костлявыми рёбрами и отвисшими грудями, похабно вытягивающих в мою сторону тонкие губки. После чего, не удержавшись, сплюнуть и… бежать! Быстро-быстро-быстро…

— Хватай его, девочки-и!

Они ринулись на меня грозовой тучей, завывая до хрипа, словно охотничьи псы, и надсадно каркая, как вороны. Стрелять было бесполезно: один ствол перезарядить не успею, рубить — смешно, они выше, стегать нагайкой — а вдруг какой морщинистой мегере это даже нравится?! Значит, придётся бегать зигзагами. А в этом хитром деле самое сложное — вовремя остановиться, упасть пластом, а потом, перекатившись в сторону, быстро вскочить на одно колено и…

«Шмяк!» — громко чавкнула одна ведьма, вмазываясь в стену дома, когда я на ходу вырвал из-под неё помело. Четверо прочих ушли вверх, не сразу осознав первую потерю. Когда они обернулись, грязно выругались долгоиграющим примитивным матерком и перегруппировались, я и сам уже сидел на метле. А опыт езды на этой деревяшке у меня какой-никакой, но имеется. Не сложней, чем на неезженой кобыле, а ну пошла, осиновая-а!

— Уходит казачок! Лови его, девочки!

Да поздно, бабушки!.. Я взвился на метле аж выше крыш, чудом не задев затылком высоченные небесные своды Оборотного города, и так же резко дал шпоры вниз, летя прямо на их обалдевшую компашку. Дедову саблю я выхватил, так сказать, на полном скаку:

— Зарублю-у-у!

Голые валькирии трёхсотлетней давности шарахнулись от моего бешеного лица, как рыжие тараканы-прусаки от дядиной тапки — большой, безжалостной и неумолимой! Всерьёз рубить я, понятное дело, никого не собирался, мне вот только славы «убийцы женщин» не хватает, но самой нерасторопной успешно отсёк ровненько половину помела. Старая ведьма, завиляв, потеряла высоту и по спирали рухнула на мостовую, придавив голым задом интересующегося прохожего вампира. Он явно обрадовался, как ему свезло! По крайней мере, сверху я успел заметить: то ли он её кусает, то ли она его душит, но оба полны энтузиазма и оба при деле…

— А теперь к Катеньке! — прикрикнул я на метлу и понёсся вперёд, преследуемый тремя мстительными «красавицами».

— Хватай его! — продолжали верещать неутомимые старухи, которых долгая жизнь так ничему и не научила. А жаль, могли бы ещё жить, летать, кусаться…

Сабля вернулась в ножны, за пистолет я даже не брался, обнял помело, распластавшись на нем, как червяк, сбегающий с крючка, и винтом ушёл в сторону ближайшего балкона, где очкастая чертовка в застиранном халате и папильотках как раз развешивала несвежее бельё. Вот одну простыню я у неё и позаимствовал. Ненадолго. Ну, в смысле она у меня недолго задержалась, даже к рукам привыкнуть не успела, я просто отпустил её назад, за спину, белым парусом…

Один миг — и самую активную бабульку с яркой внешностью богини Дианы накрыло с головой, после чего она оригинально спелёнутым младенцем, агукнув, влетела в чьё-то окно вместе с помелом и рамой. Брань, которая раздалась из той нехорошей квартиры, заставила меня притормозить и прислушаться. Пару словосочетаний я бы даже записал, будь под рукой бумага и перо. А то ведь так, с наскоку, и не запомнишь, хоть вот это:

— Ах ты су… драная… в… передраная… я ж твою… без мыла в… обе завяжу… в… засуну… и так на одной ножке прыгать заставлю через верёвочку! И цыц… в… на… тля, ребёнка разбудишь! А кто… там ещё за окном… наглой рожей маячит? Какой растакой Иловайский?!

Дальнейшего развития событий не стали ждать ни я, ни две уцелевшие ведьмы. Я твёрдой рукой вздёрнул метлу на дыбы и рванул с места. Старухи уже с меньшим воодушевлением, но всё-таки увязались в бесперспективную погоню. Вот вроде уже потеряли больше половины боевого состава, а всё не уймутся, верят, что двоим меня достанется больше, чем пятерым. Чисто математически — да, кто бы спорил, а вот на деле…

На деле эти полные дуры-блондинки попытались на перекрёстке взять меня в клещи. То есть вылетели справа и слева на полной скорости, выставив вперёд когтистые артритные пальцы и завывая, словно психованные цапли на бреющем полёте. Ну и в последний момент я, естественно, вертикально ушёл вверх, а они…

— Чмоки-чмоки! — только и успели сказать две голые ведьмы, в едином витиеватом телосплетении рухнув вниз. Благо, кажется, никого не пришибли, в лужу упали. Вроде и неглубокую, но брызги до моих сапог долетели точно.

Я скорбно снял папаху, на мгновение склонил голову, потом присвистнул и в две минуты галопом добрался до Хозяйкиного дворца. Не думаю, конечно, что в шесть утра меня там сильно ждали…

По-моему, даже бдительные медноголовые львы отреагировали на мой пролёт у них под носом едва заметным сонным причмокиванием, не более. Стучаться в ворота было совершенно бессмысленно, поэтому я решил рискнуть и деликатно постучать в окошко. И стучал долго: сразу моя любовь ненаглядная просыпаться просто отказывалась. Наконец, когда я уже отчаялся достучаться, занавеска изнутри качнулась и на меня взглянули самые прекрасные карие очи на свете. Ну, может, чуток заспанные и мутные, как у медведя зимой.

Катерина потёрла глаза кулачками, молча повертела пальцем у виска и распахнула окно:

— Вваливай, Карлсон на помеле! Только не обращай внимания, я в пеньюаре.

Не обращать внимания?! Да я чуть с метлы не сверзился, когда сообразил, в чём она, вернее — ни в чём! Короткая, выше колен, рубашка-распашонка из чёрно-зелёных кружев, прозрачная, словно крылышко стрекозы, а под ней… Внизу вроде что-то типа двух треугольничков спереди и сзади на верёвочках, а выше эдакий облегающий грудедержатель на тонких лямках… Рассмотреть поближе не удалось, у меня в глазах защипало, а она шустро прыгнула под одеяло.

— Залетай, говорю же. И посиди где-нибудь там, в рабочем кабинете, у компьютера, я хоть накину что-нибудь и зубы почищу.

— А-а… зубы зачем?

— А чтоб тебя съесть, недогадливый наш, — зевнула она, натягивая одеяло едва ли не до носа. — Иди, иди, не фиг тут на всё фантазировать, ещё слюной захлебнёшься. Помело в прихожей поставь. Не спрашиваю, у кого ты его спёр, но имей в виду, наши ведьмы используют его как фаллический символ, натирают всякой галлюциногенной дрянью и елозят по стволу, пока не заколбасит. Угадай, каким местом елозят?

— Каким же, солнце моё ясное?! — опять не понял я, спрыгивая на подоконник.

— Тьфу, да никаким, успокойся, Иловайский! Я говорю, главное, руки потом с мылом вымыть не забудь! Понял?

— Разумеется, — послушно кивнул я, прошёл через её спальню и, стараясь нигде не задерживаться взглядом, вышел в соседнюю рабочую комнату, деликатно прикрыв за собой дверь. Где у неё во дворце сортир и рукомойник, я уже знал, приходилось бывать. Хотя с чудными краньями по первому разу пришлось повозиться. Один, холодный, я отвернул шибко сильно, так меня до пояса забрызгало, а вторым, горячим, вообще едва руки не обварил. Потом уже сообразил, как их настраивать, когда прохладная вода нужна, а когда тепленькая…

Вымыв руки, я послушно сел на табуретку в кабинете, посмотрел на длинный неровный ряд книг, памятуя о том, как нарвался в прошлый раз. Выбрал другую, с красивым названием, и тоже раскрыл где-то на середине…

«От всего этого я застонал. Я опустился в воду рядом с ним, и его губы проследовали от моей груди к животу. Он нежно вбирал в себя всю кожу, как будто высасывал из нее всю соль и жару, и даже его лоб, подталкивая мое плечо, наполнял меня теплыми восхитительными ощущениями, а когда он добрался до самого грешного места, я почувствовал, как оно выстрелило, как превратилось в лук, из которого выпустили стрелу; я почувствовал, как она вылетела из меня, эта стрела, и вскрикнул…»

Это чем же они, двое мужиков, там занимались?!! Я с таким грохотом захлопнул книгу, словно боялся, что сейчас из неё вырвется какая-нибудь неуправляемая бактерия, укусит меня до крови и сделает таким же, как тот бедный парень, у которого «стрела вылетела».

Не приведи господи, вот так заболею, что оно мне станет нравиться, а ведь это, как помню по Библии, грех содомский! И дядя меня за такое просто на месте убьёт! Да не только дядя. И Прохор убьёт, и рыжий ординарец убьёт, и староста деревни, и кашевар Латышев, и наш добрый доктор Наумыч, и… даже я сам, как узнаю, что заразился, сам себя убью об вон ту стену!

— Кто стрелял?! — Из-за двери осторожно высунулась моя нежная засоня, уже переодетая в длинный махровый халат и тапки-зайчики. — Ты, что ли? И в кого?! Звук был такой, словно выстрел грохнул. А-а, Энн Райс, понятно… Умеешь ты по теме книжки выбирать. А ну положи на место, если уж тебе «Бриджит Джонс» не по зубам, то для такого чтива ты вообще ещё младенец. У нормальных казаков от подобных литературных откровений башню сносит напрочь, к вашей едрёне-фене! Эх, знать бы, что это? То ли место прилёта соскользнувших крыш, то ли просто ядрёная тётя Феня. Ты не знаешь, не в курсах, так сказать?

Я тупо помотал головой, со всем заранее соглашаясь. Катенька, конечно, со мной вроде и по-русски говорит, да только всё равно не всегда всё понятно.

— Хочешь, пока я в ванной, Инет включу? — Она отобрала у меня книжку, вернула её на полку, развернула для меня волшебный ноутбук, что-то нажала и пояснила: — Я тебе в прошлый раз показывала, вот сейчас загрузится и… Ага, сюда руку клади, води пальцем, видишь, курсор бегает? Могу мышку дать, но ты ж у меня и так догада? Теперь сюда — щелчок, сюда — двойной щелчок, ап! Умница, соображаешь… Вот здесь на верхней строчке кликнешь, и будет тебе классный мультфильм про запорожских казаков. «Жил-был пёс» называется. Смотри внимательно, обхохочешься. Особенно над волком, когда он ему там хрипло, на сытый желудок: «Ну ты… заходи, если что…» Прикол, да?

Я ещё раз тупо кивнул. Наверное, прикол. Господи Всевышний, да мне б ещё знать, что это такое, потому как явно она не о лодке на приколе и не о колке дров, а совсем о своём… Может, о тайном девичьем? Может, это уже и прямой намёк был, а я-то, дурак, и не знаю…

— Всё, лазий, наслаждайся, щёлкай везде, повышай образование. — Она похлопала меня по плечу и исчезла в комнате-умывальне. — Не скучай, я быстро. Выпьем чаю, всё расскажешь, а то я с утра без йогурта совсем не соображаю…

Что такое йогурт, мне тоже известно было, пробовал разок, угощали. Не казачья еда, но и не отрава какая, можно ложкой выхлебать. Только скорей бы уж она умылась, причесалась да к столу вышла, мне помощь нужна. Не хочу я ни про каких псов с волками смотреть, чего я их, в жизни ни разу не видел, что ли? Вот где бы тут про лекарства чудесные прочесть… У меня ж там наверху денщик от непонятной болезни мается, а я тут… время впустую трачу перед книгой волшебною! А что тут ещё есть? Может, мне самому покуда полистать да каким образом с ней договориться? Пока Катенька не видит, попробую на свою голову, небось не укусит ноутбук-то…

— Святой Николай-угодник, не оставь в бедах и горести, спаси и помилуй, — тихо перекрестился я, начав щёлкать по всем строчкам.

Сначала на экране выскакивали какие-то таблицы, потом почему-то картины с пушистыми цыплятками, а потом… ой! На экране появилась почти голая грудастая девица с жёлтыми волосами и призывно пухлыми губками, а прямо на… ну, чуть ниже пупка надпись в рамочке: «Стесняешься спросить? Ищешь, но не находишь? Тебе сюда, жми, не бойся!»

— Да я и… и не боюсь вовсе. — Я храбро выдохнул, зажмурился и нажал. Красавица страстно охнула и сменила надпись на — «Подтвердите, что вам уже 18 лет». Ну вроде и ничего страшного…

— Да мне уж двадцать три, по-любому взрослый казак. Чего подтверждать, али сама не видишь? — буркнул я, но щёлкнул дважды, как учила Катенька. Экран загорелся таким пёстрым калейдоскопом тел, стонов, грудей и самого невообразимого непотребства, и ещё…

Нет, это было последнее, что я запомнил, потому что пришёл в себя уже на полу от ледяной воды, брызнувшей мне в лицо. Надо мной склонилась перепуганная Катя с пустой кружкой в руке.

— Иловайский, ты живой? Второй раз в обморок падаешь, тебя врачу не показывали?!

— Живой, звёздочка моя кареокая…

— Тогда чё валяешься как дохлый?! А ну вставай! — Моя «звёздочка» резко сменила тон и даже легонько пнула меня в бок мягкой тапкой с заячьими ушками. — Вот ведь любопытный какой! Я тебе мультфильм разрешила посмотреть. Детский, полезный, нравоучительный, на основе народного фольклора, а ты куда влез? Нет, ну реально все мужики одинаковые, оставь его на пять минут в Интернете, он сразу начнёт порносайты выискивать!

— Я и… не искал…

— Да знаю! Спам это, рассылка постоянная, не убережёшься. — Она зачем-то пнула меня ещё раз, но смотрела уже гораздо ласковее. — Чай будешь?

— Буду, благодарствуем…

Мы уселись за небольшим столом, Катенька быстро налила две чашки, сунула мне под нос печенье в шоколаде и, аккуратно цепляя ложкой белый йогурт с фруктами, уточнила:

— Ну и как тебе там, понравилось? В смысле с психикой всё в порядке? Ничего такого не углядел, чтоб потом ночами просыпаться с криком: «Тётенька, не делайте со мной ничего из вышеперечисленного и нижеследующего!»

— Не-э. — Я быстро опустил глаза, чувствуя, как полыхают щёки.

— Да не красней, казак, революция ещё не скоро, — прыснула Катенька, едва не подавившись йогуртом. — Ой, нос себе вымазала… Ладно, верю, больше не буду измываться над твоим врождённым целомудрием. Давай докладывай, чего тебе от меня так срочно понадобилось.

Я быстро и по-военному чётко рассказал ей, что вчера у нас произошло. И про серую собаку не собаку, и про странные синяки на ноге моего денщика, и про мнение нашего полкового лекаря Наумыча, и про то, что теперь не знаю, что делать, а Прохора спасать надо…

Хозяйка выслушала меня очень внимательно, дважды облизала уже чистую ложку и, придвинув к себе ноутбук, начала молча щёлкать по клавишам. Я встал, пытаясь заглянуть ей через плечо. Ну потому что так не только экран видно было, но и декольте… изрядно…

— Серая собака, говоришь? — Катенька задумчиво отодвинула мою любопытную физиономию подальше и показала поиск камер слежения.

— Вот здесь хвост мелькнул… Видишь, размытое пятно? И вот тут, похоже?

— Вроде оно.

На картинке в сумерках бежало нечто среднее между псом и волком, но гораздо крупнее и как-то ссутулившись. Больше всего похоже на привидение какого-то зверя…

— Точно, привидение, — отвечая на мой многозначительный взгляд, кивнула моя кареокая. — Будь живое существо, его бы датчики инфракрасных лучей уже иначе зафиксировали.

— То есть эта тварь пришла к нам из Оборотного города?

— Ну у вас там больше половины нечисти наши, из Оборотного. Может, и эта тоже, мне откуда знать… А что, так уж сильно покусала, да?

— Следов от зубов лекарь не обнаружил, — вздохнул я. — Но Прохору плохо, жар у него, и синяки разрослись во всю ногу. Непонятно, что за болезнь, не было у нас таких бед…

— Обычно привидения на людей не нападают. — Катя повела плечиками, отчего халат на её груди ещё отважнее прираспахнулся, и я поспешно отодвинулся. Ещё подумает чего? А чего думать, ясное дело, что у меня взгляд сам в её декольте тонет… — Конечно, исключая случаи, когда привидение неупокоенное, то есть чего-то недоделало в этой жизни, почему и не может спокойно перенестись в небытие. Но даже такие всё равно на человека бросаются редко, обычно они воют, гремят цепями, пускают слезу и давят на жалость. Ты с батюшкой местным поговори, священники, как правило, такую мелочь на раз изгоняют!

— Благодарствуем за совет, — искренне обрадовался я. Во-первых, идея и впрямь неплоха. А во-вторых, она пока не заметила, как я украдкой любуюсь дивной ложбинкой меж волшебных полушарий…

— Насчёт лекарства тоже пока ничего определённого сказать не могу. В принципе у меня в аптечке всякого понапихано. Но-шпа была, активированный уголь, парацетамол, биодобавки с флавоноидами, спазмалгон, ну там обезболивающие во время месячных, только ими злоупотреблять нельзя. Хотя тебе оно и на фиг надо! Могу жаропонижающее дать, хочешь с лимоном, хочешь с корицей? А без разницы, вот, бери два, даже три!

Катя сбегала к ближайшему шкафчику, порылась на верхней полке и дала мне три пёстрых бумажных пакетика.

— Разорвёшь и высыплешь в горячую воду, можешь в чай. Упаковку сожги, не нарушай мне исторические реалии.

Я ещё раз поблагодарил и даже поцеловал ей ручку.

— Ладно уж, беги, — смущённо зарделась она. — Сейчас дам команду, чтоб тебя пропустили. К вечеру загляни, может, чего нарою про эту шельму кусачую…

Катенька сама чмокнула меня в щёку, я слегка приобнял её и бегом спустился вниз. Адские псы при виде меня подняли весёлый лай, пришлось уделить хоть минуту внимания и им. Звереют же, бедняжки, без человеческой ласки.

— Жди у ворот, сейчас тебя бабка Фрося проводит, — раздалось над моей головой, когда я вышел за калитку к медным головам. — И не думай, что я не видела, куда ты мне смотришь! Ох, Иловайский, какой ты всё-таки… И за что я тебя люблю, кто бы знал, а?

…Синеокую красавицу-крестьянку с лебединой поступью, длинной русой косой, щёки кровь с молоком, долго ждать не пришлось. Я и соскучиться у ворот не успел, как незабвенная баба Фрося уже пылила лаптями навстречу. Не буду врать, что за недолгое время нашего знакомства мы с ней хоть как-то подружились или нашли общий язык. Но в тех редких случаях, когда Хозяйка отдавала строгий приказ или у старушки были свои мирные интересы, мою сторону она держала крепко. Нечасто, но крепко, уж будьте уверены…

— Здорово, казачок.

Девица Ефросинья приветственно цыкнула на меня зубом, провела себе когтем под горлом и скорчила такую рожу, что любая цепная собака испугается. Поэтому я предпочитал смотреть на неё обычным человеческим зрением. Не спасает, конечно, но всё ж хоть что-то…

— Да ты не боись, я на тя зла за прошлый раз не держу, — неверно истолковав моё молчание, обнадёжила бабка. — Даже так скажу, с того момента, когда мы с тобой наполеоновским воякам черепа лопатой били, не было у меня такого развлечения, как тем барынькам носы напудренные друг дружке под юбки шёлковые да кринолиновые сунуть! А они меня ить ещё и шампанским с мадерой наперебой поили безответственно, вот я и отвела душеньку…

— Что ж, тогда… рад был посодействовать, — прокашлялся я. — Позволите под ручку?

— Ох ты ж мне, честь-то какая, — ясной зорькой зарделась бабка Фрося, просовывая руку мне под локоть. Медные головы львов молча выпустили чёрные струйки дыма из хищно раздутых ноздрей… — Поняла, матушка, поняла, — тут же низенько присела моя провожатая. — Интимственных видов на Иловайского не имею, облизываться не буду, а коли и сам начнёт чё вкусное за углом предлагать, дак откажусь, отбрыкаюсь от греха подальше! А ежели вот опосля…

— Мне повторить? — ещё строже напомнил Катин голос из динамиков.

— Не, не, ясно же всё! А тока там у него ещё денщик бесполезный, счёт у меня к нему, матушка, должок с него за дело личное. Веришь ли, всю как есть связал, на сеновал пьяную притащил, а сам, скотина бородатая, так ни разу и не…

— Фрося, ты у меня мягкие намёки понимать когда научишься?

Левая львиная морда так ловко плюнула тонкой струёй синего пламени, что мы оба едва отпрыгнули. Причём я-то в сторону, а девица Ефросинья — прямо мне на руки! Наступила очень нехорошая пауза. После таких точно убивают…

— Бежим, что ль? — жалобно пискнула злобная старая мегера, котёнком прижавшись к моей груди. Я успел рвануть с места ровно за пол минуточки до того, как сзади забушевало яростное пламя Катенькиной ревности. Отдышаться мы смогли только за углом…

Дальше, аж три квартала, шли практически молча, не общаясь и не разговаривая на отвлечённые темы. Я незаметно вытирал ладони о штаны, поскольку в лохмотьях нищенского платья бабы Фроси нетрудно было и стригущий лишай подцепить. А она тоже, видать, проигрывала в голове все возможные варианты отмазки, когда Хозяйка призовёт её к ответу за прыжок ко мне на ручки. То есть оба хороши, а значит, по-любому обоим достанется…

— Всё, пришли, казачок, — через некоторое время объявила девица-красавица. — Вон те кирпичная стенка, в неё иди, как уже хаживал, и будешь у себя наверху.

— Спасибо, бабуль, — коротко козырнул я. — А на Прохора моего не сердитесь, он о вас же беспокоился, говорил, вас в таком пьянючем виде на тарантасе доставили, да и буйную-у…

— Да знаю, знаю, есть за мной такая слабость, как выпью без меры, так и буяню без удержу. Раз связал, значит, было за что. А тока вот что не воспользовался… обидно… чисто по-женски!

— Понимаю, — вздохнул я, лихорадочно выдумывая, как выгородить верного денщика. — Но у него вообще с женщинами сплошной косяк… Избегает он их. Неудачный брак. Он с похода вернулся, а она оказалась ведьмой, чего в принципе и не скрывала, ибо ей оно нравилось…

— Шабаш, чёрный козёл с похабной задницей, полёты без одёжи на метле… кому не понравится?! — завистливо закатила глаза бабка Фрося и дала отмашку: — Ладно, возьму плюну да и прощу. А ты вали давай отсель, не искушай меня без нужды.

— А фигу вот вам, никуда он не пойдёт! — грозным хором раздалось сзади.

Мы обернулись — три ведьмы из тех, что гоняли меня сегодня утром, выстроившись в ряд, скалили зубы, готовясь к решительному броску. Все трое битые-перебитые, в грязи, синяках и перьях, слюной исходят до пупа, дрожат от предвкушения, как припадочные, но отступать не намерены ни на миг! Упёртые бабы у нас на Руси, всей нечисти нечисть, уважаю! Я выхватил нагайку, убить не смогу, но отмахаться, пожалуй, и получится…

— А ты, Фроська, за нас иди, — хрипло крикнула старшая фурия. — Небось свои, поделимся!

— Нельзя мне, девочки, — с глубочайшим сожалением, разрываясь от жалости к самой себе, вздохнула рослая крестьянская красавица. — Ить сама Хозяйка казачка проводить велела. Не доведу — опять в зиму ноги брить заставит, вы её знаете…

Три голые ведьмы испустили трагический стон, честно говорящий, что с этой пыткой знакомы не понаслышке. Моя спутница пихнула меня локтем:

— Так ты чё встал-то, Иловайский? Беги, те говорят!

Я не стал задерживаться на «спасибо, до свиданья, всем привет, ещё загляну» и «не поминайте лихом», а с места рванул прямо на стену.

— Предательница!!! — хором взвизгнули сзади, а героическая бабка Фрося очертя голову бросилась на подруг с прощальным стоном:

Дата добавления: 2015-10-13