Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

На даче в Рай-Семеновском

 

Меня с моей переводчицей М. Н. пригласили на летний отдых в пионерский лагерь глухонемых, который помещался в селе Рай-Семеновском, расположенном в 10 км от Серпухова. Сказали, что поедем мы машиной. Представлялось мне, что буду сидеть в кабине, словно в каюте воздушного корабля, который скользит в воздухе, чуть касаясь земли, что буду ощущать все его колебания, все толчки, все запахи полей и лесов. Мечтала я так потому, что еще не ездила на машинах в окрестности Москвы.

Но когда мы с М. Н. прибыли в школу глухонемых, откуда намечалась отправка, мы узнали, что поедем грузовой машиной. В лагерь везли продукты и другие вещи. С нами ехали директор школы, начальник лагеря и еще кое-кто. Когда мы расселись на тюках и узлах, я подумала: «Так еще лучше, чем в закрытой кабине, по крайней мере, я получу больше впечатлений».

Пока мы ехали по городу, я ощущала его запахи, пыль и обычную летнюю духоту. По этим признакам я догадывалась, что мы еще не выехали за пределы Москвы. Я попросила М. Н. сказать, когда мы выедем из города, для того чтобы по времени представить (у меня были часы) то расстояние, которое мы проехали. Наша машина быстро мчалась по улицам, но у меня не было ни малейшего зрительного или слухового представления о том, что кроме нашей машины по этим улицам проносятся и другие машины, трамваи, троллейбусы, что проходят толпы людей и по обеим сторонам улиц расположены дома и т.д. Об этом я, конечно, знала, но, поскольку я ехала в машине, а не шла по улице и со мной никто не разговаривал, не сообщал мне о том, что происходит вокруг нас, у меня и представлений о какой-то другой жизни не возникало. Я представляла себе только тех людей, которые находились в машине рядом со мной, ибо я к ним прикасалась по собственному желанию; представляла только те вещи, которые лежали в машине. Но если бы, например, на улице случилось что-нибудь необыкновенное и М. Н. начала мне передавать происходящее и при этом она бы сильно на это реагировала, так что я заметила бы волнение, тревогу либо веселость в зависимости от события, тогда бы и у меня создалось представление о том, что происходит на улице. Теперь же я ощущала только ветер и движение нашей машины.

Но мне вскоре стало скучно сидеть молча, и я стала спрашивать у М. Н., что она видит на улицах. Ничего особенного она мне не рассказала, однако кое-что сообщила о людях и о домах, после чего мне стало казаться, что я тоже представляю незнакомых людей, незнакомые мне дома и дворы. Когда выехали за город, наступил уже вечер; я не ощущала солнечных лучей, — значит, солнце зашло. В воздухе ощущалась загородная прохлада и чистота. Машина помчалась еще быстрее, и от ее движения усилился ветер: нас обдавало, как волнами, его холодными порывами. Стало так холодно, что мы начали одеваться потеплее. Сначала я закуталась в одеяло до подбородка, но ветер и холод усиливались, и я Закрылась с головой. Теперь я уже не ощущала воздуха; мне представлялось, что я лежу в каюте, а наша машина — попавшее под бурю судно. Дорога, очевидно, была ухабистая, и нас всех сильно бросало из стороны в сторону, как это бывает на судне во время качки, о чем я немало читала. Чем дальше мы уезжали от города, тем холоднее становился ветер, тем больше мне казалось, что мы погружаемся в холодное, неприветливое и даже пугающее меня морё. Кажется, я немножко дремала, но это представление и ощущение холодного моря было настолько сильно, что я порой ощупывала одеяло, желая убедиться, не промокло ли оно. Сверху одеяло было очень холодное и потому казалось мокрым. В 10 чаев вечера настолько похолодало, что я озябла даже под теплым одеялом. Не знаю, какая была ночь — темная или лунная. Когда я на минуту открывала лицо и ощущала холодный ветер, мне думалось, что ночь должна быть очень темной. В холод мне всегда кажется, что вокруг меня темно, когда же я ощущаю поверхностью лица теплоту воздуха, мне думается, что вокруг светло. Так и на этот раз мне казалось, что ночь страшно темная. Почему-то это обстоятельство особенно беспокоило меня, и я несколько раз обращалась к М. Н.:

— Вы спите? Скажите, очень ли темно?

Она дремала, отвечая что-то непонятное. Я оставила ее в покое. Хотелось уснуть покрепче, становилось все холоднее и холоднее.

Я несколько раз внезапно просыпалась, осматривала себя и М. Н., чтобы убедиться, не промокли ли мы; так устойчиво было мое представление о холодном море.

Сейчас я уже не помню, сколько времени я спала и когда проснулась: раньше или в тот момент, когда машина остановилась возле дома, где помещался лагерь. Но хорошо помню, как М. Н. сказала, что мы уже приехали, и я этому очень обрадовалась. Кто-то помог мне выйти из машины. Я ужасно замерзла, и снова мне показалось, что мы приехали вовсе не в пионерский лагерь, а потерпели кораблекрушение и теперь выходим на берег необитаемого острова. Это представление усугубилось еще и тем, что по запаху я ощущала близость реки или пруда здесь, в лесу. Ах эта холодная, враждебно-плещущая на берег вода! Зачем она нужна? Я озябла, устала, хочу в сухую, теплую постель, а вместо всего этого ощущаю запах сырости и думаю, что где-то близко за деревьями прячется Пруд. Должно быть, мы въехали в липовую аллею или она была рядом, потому что я ощущала сильный аромат цветущей липы. Чтобы не думать больше о море, я начала представлять большие старые липы, покрытые маленькими и благоухающими кистями мелких цветочков, но из моих усилий ничего не вышло: я не могла отогнать от себя навязчивый образ пруда. Он, как злой дух, невидимо, но ощутимо находился рядом со мной. Он, как мой недруг, издевался надо мной, дразнил и пугал. Я никогда раньше не была в большом лесу; мне чудилось, что в холодном мраке прячутся на ветвях деревьев, как в старинных сказках или снах, всякие маленькие зверьки, гномы, русалки и назойливо шепчут: «Достань нас, потрогай нас…» Даже сладкий аромат липы не смягчал это ощущение чего-то жуткого, замораживающего кровь… Хотелось скорее в комнату — в тепло и уют — и чтобы со мной была М. Н.: все-таки она видит и слышит, может убежать и меня увести от пруда, от леса и от всех его ночных страхов…

Нас временно поместили в спальне старших девочек. Был седьмой час утра, когда я проснулась. В раскрытые окна вливалась чудесная утренняя свежесть и пьянящие, зовущие на волю запахи зелени, влажной земли и цветущей липы. От вчерашних страхов не осталось и следа. Теперь, наоборот, ощущая запахи, солнечные лучи, падающие прямо на мою постель, я представила себе, как, должно быть, хорошо на дворе. Мне хотелось скорее выйти из дому, но девочки уже проснулись и спешили подойти ко мне, чтобы познакомиться. Рядом со мной на своей постели лежала М. Н. Она тоже проснулась, и мы весело приветствовали друг друга, со смехом вспоминая вчерашнее путешествие и мою боязнь промокнуть в море… Дежурные пионервожатые и девочки окружили нас.

Я завязала с ребятами беседу об их отдыхе, о развлечениях и книгах, стремясь по их ответам уяснить себе уровень их умственного развития и знания речи. По характерным движениям рук, по быстроте или медлительности ответов я старалась представить каждую девочку. Одни казались бойчее и развитее, другие были очень застенчивы, менее развиты, менее начитанны. Когда девочки ушли на подъем флага, мы с М. Н. тоже встали. Пока она убирала постели и доставала туалетные принадлежности, я, по обыкновению, попыталась уяснить себе величину спальни, как в ней расставлены кровати, сколько окон, с какой стороны находится дверь. Но для того чтобы все это ясно представить, необходимо было обойти комнату, все осмотреть и тогда уже иметь представление не только приблизительное, а совершенно определенное о каждом уголке и предмете комнаты. Я так и сделала: для начала изучила только одну комнату, но решила изучить весь дом. Захватив необходимые вещи, мы пошли во двор. По дороге я просила М. Н. показывать мне другие комнаты и ширину лестницы, по которой мы спускались вниз. Ступеньки я сама посчитала: так я всегда делаю, когда бываю в незнакомом помещении. Я объяснила М. Н, как важно для меня изучать незнакомую обстановку, и она старалась ознакомить меня со всем окружающим. Сначала в моем уме, в памяти получилось сплошное нагромождение от всех этих незнакомых комнат, предметов, сотрудников, ребят. Все сливалось и путалось, получался какой-то сумбур, но я знала, что через некоторое время, когда я привыкну ко всему этому и еще побываю несколько раз в новых местах, каждая комната будет представляться мне совершенно отдельно, по запахам, по ее длине и ширине. Я буду отличать комнаты одну от другой. Кстати, когда мне вообще приходится впервые проходить по незнакомым комнатам, я, конечно, не считаю свои шаги, но в то же время, имея представление о времени и пространстве, я невольно, почти неуловимо для самой себя слежу за тем, скоро или медленно я прошла ту или иную комнату. Таким образом, все мое тело привыкает к тому расстоянию, которое отделяет меня от каждого предмета.

Это крайне помогает мне свободно ориентироваться в знакомой обстановке.

Едва мы вышли во двор, я всем своим телом, ощутила приятную утреннюю жгучесть солнца, заливавшего все вокруг целыми каскадами лучей. Как морскими волнами, меня обливало целое течение свежего да такого чистого, бодрящего воздуха. Было непередаваемо хорошо! Мне снова представилось, что я погружаюсь в воздушный океан, но только он был совсем не таким, каким представлялся мне ночью. Солнечный свет и тепло все изменили. Теперь мне даже казалось, что я вижу свет, потому что ощущала горячее прикосновение лучей к своему телу. Мне представилось, что сегодня утром все вокруг непременно ликует и поет. Мне самой хотелось бегать, петь, веселиться.

В памяти назойливо повторялись стихи Языкова:

 

Легко мне, так легко, как будто я летаю,

Летаю и пою, летаю и пою.

 

— Как чудесно, как бодро я себя чувствую сейчас! Вы только подумайте, Мария Николаевна, что за утро, какая чистота воздуха! Мне чудится, что вокруг нас разливается брызжущая радость, сверкающая всеми оттенками радуги; хотя я никогда радуги не видела, но она мне сейчас такой представляется: красивой, весёлой, как это утро…

— Вот вы все видите, слышите, а я чувствую и представляю по-своему, — говорила я, обращаясь к М. Н. — Скажите мне, испытываете ли вы такое же наслаждение, как я?

— Да, да! Я тоже наслаждаюсь и радуюсь тому, что вижу вокруг себя. Все зеленеет и сверкает на солнце, а птички так хорошо поют.

— Поют? Я не представляю, как они поют, но если бы можно было поймать птичку и приложить палец к ее горлышку, когда она щебечет, я бы ощутила вибрации, в кончиках моих пальцев осталось бы это ощущение и я бы думала, что тоже слышу, как птички поют…

Так, разговаривая, мы спускались к пруду по узенькой тропинке, змейкой извивавшейся между кустами и высокой травой. Я думала, что вода теплая, ласковая, как это утро, и смело вошла в пруд. Но вода оказалась холодной и плескала на песок не особенно ласково.

Я вскрикнула, засмеялась и выбежала на берег.

— Ай, ай, Мария Николаевна!

— Что такое?

— Мне казалось, что этот пруд очень маленький и с теплой водой, а она такая холодная.

— Еще рано, а пруд большой и, наверное, глубокий. Кругом деревья, много тени. Представляете себе эту картину?

— Нет, не совсем. Вот если бы вы поводили меня по берегу, показали деревья, если бы я могла сама проверить глубину, тогда бы лучше представила все это почти так же, как и вы, только без света, без окраски, а тень я ощущаю…

— Далеко в воду заходить нельзя, глубоко. Многие деревья растут прямо в воде, но что можно будет показать, я вам все покажу.

Рядом с лагерем находилось село Рай-Семеновское. В лагере для нас не нашлось отдельной комнаты, мы решили нанять себе уголок у кого-нибудь из колхозников. Но дня два или три мы еще прожили в лагере. Помню одну неприятную, дождливую ночь. М. Н. легла спать на кухне, а меня пригласила в свою комнату врач. В этот вечер я чувствовала себя очень утомленной, не было желания ни разговаривать, ни двигаться. Но в комнате врача мне все же захотелось на всякий случай ознакомиться с обстановкой и расположением комнаты, однако я постеснялась. М. Н. только показала мне те предметы, которые находились ближе к кровати, чтобы я не ушиблась или не свалила чего-нибудь. Показала также стол, на котором оставила для меня воду. Я легла спать. В комнате было прохладно, пахло сыростью.

Мне представлялось, что все предметы, которые я успела осмотреть, — конечно, я догадывалась, что в комнате были еще и другие предметы, которые я не осмотрела, — могли бы недружелюбно, отчужденно посмотреть на меня, если бы были живыми. Казалось мне так оттого, что комната и находившаяся в ней обстановка были незнакомы, непривычны. Те предметы, которые стояли ближе к кровати, как будто умышленно расположились на дороге, а те, которые я не осматривала, до которых не дотрагивалась — например, стулья, столики, шкаф, а также вторая кровать, где спала врач, — словно старались спрятаться от меня и шепотом поддразнивали: «Достань нас, потрогай нас». Так я и уснула с ощущением такого поддразнивания.

Долго ли я спала, не знаю. Но проснулась потому, что мне было холодно. Я вспомнила, что на сундуке М. Н. оставила мне тёплый платок; надо было найти его и накрыться. Чтобы не разбудить врача — я была уверена, что хозяйка комнаты уже спит, — я тихо встала с постели и, осторожно ступая, начала искать сундук. Как известно, комната была мне незнакома, поэтому я шла очень нерешительно, опасаясь, что могу опрокинуть или свалить какую-нибудь вещь. Платок я нашла итак же осторожно вернулась к своей кровати. Я быстро легла в постель, рассчитывая на то, что скоро согреюсь, но в ту же секунду вскочила с кровати…

Что случилось? Почему моя постель стала мокрой? Я в первую минуту совершенно растерялась. Невозможно, чтобы кто-нибудь подошел и облил мою постель водой. Я старалась представить себе расстояние от кровати к столу; быть может, я сама случайно задела платком кружку с водой, и она упала на постель. Но нет, я находился не так близко к кровати, кружка, если бы я ее пила, скорее упала бы на стул или на пол. Что же случилось? А главное, где-то рядом чужая постель и незнакомая мне женщина, которая, наверное, спит… Что же мне делать? Быть может, разбудить хозяйку комнаты? Но что я ей скажу?.. Однако делать нечего, надо будить хозяйку. Осторожно ступая, я предприняла обход комнаты, отыскивая другую кровать. Но, не доходя кровати, я нашла дверь, выходившую в коридор. Потянула за ручку — дверь была не заперта. Я двинулась дальше и скоро нашла кровать, на которой кто-то спал. Не зная, как зовут врача, я не стала ее звать вслух, а лишь осторожна потрясла за плечо. Она, по-видимому, крепко спала и совсем не слышала, как я путешествовала по комнате.

Наконец, мне удалось разбудить ее и рассказать о случившемся. Возможно, она ничего не поняла из того, что я ей говорила, но быстро вышла из комнаты. Через минуту она вернулась в сопровождении М. Н.

— Что у вас тут случилось? — спросила М. Н. Я рассказала.

— Успокойтесь, все пустяки. Сейчас льет сильный дождь. Врач говорит, что это старый дом, крыша плохая и во многих местах протекает.

М. Н. и врач осмотрели комнату и убедились, что с потолка каплет прямо на мою постель. Я сразу успокоилась, стало даже смешно, что я так перепугалась. Но если бы этот дом был мне знаком, я могла бы себе представить его дряхлость и тогда сразу поняла бы, в чем дело.

Утро после этой неприятной ночи было солнечное, ликующее, вызывающее желание только радоваться всему и сделать в жизни большое, полезное дело… И совсем уж никак нельзя было представить, что ночью лил дождь, что я провела ночь в какой-то сырой, холодной комнате. Эта комната не сохранилась в моей памяти как нечто реальное — она вся распалась, рассыпалась, расплылась в неопределенной форме, как кошмарные, когда-то давно приснившиеся сны.

 

* * *

 

Нам удалось найти чистенькую комнатку у одной колхозницы, куда мы не замедлили переселиться. Питание мы получали из лагеря, который находился на горе в конце села. Это было недалеко и я часто вместе с М. Н. ходила за обедами не только ради прогулки, но еще и потому, что стремилась все ощущать, воспринимать, представлять. Ведь, когда мы проходили с одного конца села на другой, я на пути воспринимала различные запахи: те, которые исходили из каждого дома, и запахи трав, полевых цветов, росших в траве под заборами или в маленьких овражках; ощущала запах реки.

В это же время М. Н. рассказывала мне то, что она наблюдала сама. Если я ей говорила, что ощутила такой-то запах, исходивший из дома, мимо которого мы шли, она мне описывала внешний вид дома и двора.

В том домике, где мы сняли комнату, я уже ознакомилась с обстановкой и расположением дома, осмотрела даже — насколько могла достать рукой — наружные стены дома. Это дало мне возможность по-настоящему представить русскую избу. Ведь я родилась и провела свое детство в украинском селе. Мне хорошо знакомы глиняные хаты с глинобитным полом (долiвка). В книгах я Читала о бревенчатых русских избах, но думала, что такие избы были только у лесничих: ведь в лесу нетрудно нарубить деревьев и сколотить бревенчатую избу.

У нашей хозяйки внутри дома стены оклеены обоями. Снаружи видны гладкие, крепкие бревна, плотно и аккуратно уложенные одно на другое, словно в игрушечной пирамидке. Щели аккуратно заложены паклей. Все сделано прочно и хорошо, и тем не менее поражалась тому, что люди живут в таких домах, а не в хатах. Вместо крыльца была маленькая верандочка, обвитая диким виноградом. Во дворе росло много деревьев, кустов сирени, цветов. Я думала, что это был маленький садик, а не двор, и поэтому домик со стороны улицы как бы прятался в зелени. М. Н. показала мне всё, что можно было осмотреть. У меня сложилось очень благоприятное представление об этой обстановке. По вечерам мы сидели на веранде. Пока было светло, М.Н. что-нибудь читала мне, а когда становилось темно — так темно, что она уже ничего не разбирала в книге, — она описывала мне картину ночи.

Иногда бывали очень темные вечера, и от этого звезды казались ярче и крупнее. Когда об этом говорила М. Н., мне представлялось, что там вверху, где-то очень-очень высоко, горит множество электрических лампочек, сделанных в форме пятиконечных звёзд. Света я не представляла, а только как бы ощущала нагретые электричеством стеклянные звезды. Еще М. Н. рассказывала, что за селом находилась фабрика. Вечером там зажигались яркие электрические огни, которые очень красиво выделялись на фоне неба… Но эта фабрика была так далеко от меня. Я не могла ее никаким способом ощутить, поэтому не имела о ее внутреннем устройстве ни малейшего представления; мне просто представься в том направлении, куда указывала М. Н, далеко и одиноко стоящий большой корпус. Но я знала: фабрика существует реально я не сомневалась, что М. Н. говорит правду, ибо то же самое мне повторял сын нашей хозяйки. Но если я мысленно не отделяла слова «фабрика» от понятия корпуса дома, то фабрика все-таки была для меня только словом, обозначающим что-то реальное, какой-то предмет, контуры которого как бы расплывались в воздухе, не принимая в моем представлении никакой определенной формы, не производя на мое восприятие никакого впечатления. Я думала в то время, когда М. Н. говорила мне об огнях фабрики: «Вот если бы я могла подойти к ней настолько близко, чтобы ощущать хотя бы дым или другие запахи (фабрики без запахов или дыма я не могла себе представить), тогда бы эта фабрика стала для меня чем-то конкретным, имеющим свою определенную форму и облик»

Мы часто ходили гулять в лес, иногда находили землянику и малину. На кустах, которые мне показывала М.Н., я сама могла срывать ягоды, отличая спелые ягоды от зелёных по мягкости и твёрдости. Нередко мы заходили в такую глушь, что теряли дорогу к лагерю. Не знаю, боялась ли М.Н., но я немножко побаивалась. Хотя говорили, что в лесу, если зайти далеко, водились только белки и лисицы, но мне одно слово «лес» уже внушало некоторый страх, и в то же время я испытывала какое-то почтение и преклонение перед чем-то большим и мрачным. Я вспоминала различные страшные рассказы о северных лесах, а кроме того, очень боялась змей: мне казалось, что они гнездятся в высокой траве. Правду говорят, что у страха глаза велики. Я носила вязанные тапочки, и если наступала на что-нибудь мягкое и, как мне чудилось, холодное, то вскрикивала и крепко цеплялась за М.Н.

Однажды мы сидели возле большого стога сена на обширной поляне. Сено уже было совсем сухое и при малейшем прикосновении шуршало. Я сидела, прислонившись спиной к стогу, а М.Н. отошла поискать малину. От лёгкого ли порыва ветерка, или от чего-либо другого, но рядом со мной зашуршало сено и несколько сухих травинок упало на меня. Мне представилось, что вот я сижу одна, ничего не вижу, не слышу, а из стога выползает змея и направляется ко мне. Мне приходилось осматривать живого ужа, а также чучела некоторых небольших змей. По ужу я представляла, какие холодные змеи. Я знаю, что уж безвреден, но и он мне был неприятен, и я с трудом преодолевала отвращение, осматривая его.

Итак, представив себе холодное веретенообразное тело извивающейся змеи, я очень испугалась, быстро встала с земли и стала громко звать М.Н. Она была недалеко и сразу подошла ко мне.

— Что случилось?

— Я боюсь: может, быть здесь змеи; сено зашуршало так сильно, что я это почувствовала и испугалась.

— Ничего не видно. Может быть, птичка села или от ветра на вас насыпалась сухая трава, — успокоила М.Н.

— Но вы не уходите далеко, я боюсь…

В детстве мне случалось осматривать руками, как зрячие ребята лепили из глины хатки, церковки, человечков, тележки с лошадками. Благодаря знакомству с той незатейливой «архитектурой» у меня есть приблизительное представление о церковных куполах.

В Рай-Семёновском на крыше бывшей церкви возвышался купол. Когда мы углублялись в чащу леса, М.Н. ориентировалась, отыскивая обычно этот купол.

Если я имею точное представление о деревьях (что несомненно, ибо я не раз в детстве ловко взбиралась на самую верхушку деревьев, особенно фруктовых, стремясь самостоятельно рвать спелые фрукты), если я в воображении начерчу много деревьев, т.е. целый лес, если представлю себе условное расстояние, отделяющее меня и М.Н. от бывшей церкви, купол которой возвышался над верхушками деревьев, то нет ничего удивительного в том, что я могу представить и некий конус, помещённый выше какой-нибудь точки. Рассуждая геометрически, я в уме могу представить некоторую прямую или кривую линию, соединяющую расположенные на её концах точки. Такая же воображаемая линия соединяла нас – блуждающих по лесу – с куполом.

Строго придерживаясь геометрических форм и воображаемых линий, я только таким способом могу представить себе те вещи, предметы, расстояния, которые не в состоянии исследовать руками.

Как-то вечером мы все — М.Н., наша хозяйка Ольга Прохоровна, её сын Толя и я – долго сидели на веранде, по очереди рассказывая всякие истории.

Начал рассказывать Толя, а М.Н. переводила мне одну старую историю о бандитских налётах, которые совершались махновцами в годы гражданской войны. Я раньше много читала о подобных случаях. Казалось бы, что то, о чём рассказывал Толя, не должно было произвести на меня сильного впечатления; всё это было старо и давно известно.

Спать разошлись мы поздно. В нашей комнате по ночам было очень жарко, так как хозяйка закрывала все окна и дверь. Я приглашала М.Н. спать со мной на веранде, но она почему-то боялась. Итак, я оставалась ночевать одна, а все остальные запирались в доме. В этот вечер мы легли часов в 12. приблизительно через пол часа я уснула, но поспала недолго. Сквозь сон я почувствовала, что какой-то предмет упал мне на ноги и медленно передвигается по моему телу поверх одеяла. «Разбойники», — подумала я во сне, и, несмотря на то что ещё не вполне проснулась, мне в мгновенье ока представились грубые бородатые мужики с сильными заскорузлыми руками и с топорами и обрезами за поясом. Представились даже их лица, настороженные и в то же время злорадно свирепые. Меня охватил такой ужас, такой неописуемый страх, что, кажется, волосы зашевелились на голове. Не знаю, насколько громко я закричала, но только закричала во всю мочь и сильно тряхнула одеяло, так что упавший на меня предмет свалился за перила веранды. Из комнаты на мой крик выбежала хозяйка она уже спала, но, услышав шум, расхрабрилась и выскочила мне на помощь. Я узнала её руку, когда она прикоснулась ко мне. Я бестолково рассказала ей о случившемся. Она разбудила М.Н., которая тоже выслушала мой рассказ. Обе они недоумевали, что могло упасть на меня: всё вокруг было тихо, спокойно. Они звали меня в комнату, но мой испуг уже прошел, я стала смеяться над своей паникой и в комнату не пошла. Обе женщины вернулись в дом, предупредив меня, что запрут дверь, а если я еще раз испугаюсь, чтобы покрепче стучала в дверь. Я вооружилась зонтом, которым собиралась защищаться в случае повторения «бандитского налета» на меня. Я долго не спала, но все было спокойно. Незаметно я уснула, но через некоторое время почувствовала по стуку шагов, что кто-то взошел на веранду. Я покрепче сжала в руках ручку зонта, готовясь наносить врагу сильные удары… Шаги приближались к двери, но ко мне никто не прикоснулся. Я вспомнила, что Толя порой только под утро возвращается с гулянья. — Толя, это вы? Толя взял меня за руку…

— Ну, ну, хорошо. А я тут испугалась, на меня что-то упало. Толя ушел в комнату. Я снова осталась одна и начала засыпать, но спала тревожно, просыпаясь от малейшего дуновения предутреннего ветерка или от прикосновения какой-нибудь ночной букашки, попавшей на мое лицо. Я хватала зонт и воинственно размахивала им вокруг себя. Наверное, я в эти минуты имела весьма внушительный вид, потому что больше ни один «разбойник» не решился напасть на меня…

Утром мы все стали думать да додумываться: что же могло на меня свалиться? Наконец хозяйка и М. Н. пришли к одному предположению. Во дворе часто блуждала чья-то слепая кошка. Она все время натыкалась на различные предметы и срывалась с заборов. Вполне возможно, что эта кошка залезла на росшую около самой веранды черемуху и случайно свалилась на меня. Об этой слепой кошке я раньше ничего не знала. Если бы в тот вечер мне не рассказали страшной истории, я могла бы подумать, что на меня прыгнула кошка хозяйки. Рассказ о слепой кошке несколько успокоил меня, я продолжала спать на веранде, но принимала свои меры предосторожности, обязательно вооружаясь на ночь не только зонтом, но и палкой весьма внушительных размеров, которую мне предусмотрительно преподнесли друзья. Поскольку я ничего не видела и не слышала, мне мерещились всякие страсти-мордасти, но мне стыдно было показывать себя трусихой, и я старалась подавлять в себе всякие страхи. Да и забавно было думать, что они — хозяйка и М. Н., зрячие и слышащие, — боятся ночевать на дворе, а я вот не боюсь, даже после «кошачьего налета».

До нашего отъезда из лагеря оставалось три дня. Прощаясь с лесом, мы долго в нем бродили и однажды набрели на чудесный уголок у пруда. Старые, толстостволые ивы разрослись на берегу у самой воды. Склоненные стволы тянулись над прудом, а длинные ветви касались воды.

Об этом мне рассказывала М. Н. Слушая ее, я вспоминала старый романс:

 

Дремлют плакучие ивы,

Низко склонись над ручьем,

Струйки бегут торопливо,

Шепчут во мраке ночном…

 

Но мне очень хотелось все это осмотреть руками, чтобы составить определенное представление об этой картине. Хотелось ощутить «плакучие ивы» и посмотреть, в самом ли деле «струйки бегут торопливо»…

М. Н. нашла очень удобный ствол разросшейся ивы. В этом месте пруд был глубок, ствол ивы как бы висел в воздухе над водой, ее длинные ветви спускались прямо в воду. Я сняла тапочки и погрузила ноги в воду. До этого случая я не могла представить явление, о котором говорят: «Пошла по воде рябь». Но вот я держу в воде ноги и руку. От слабого ветерка ветви ивы то поднимаются вверх, то еще ниже склоняются над прудом, и с их листьев падают капли, словно они роняют слезы. Я ощущаю, как после каждого дуновения ветра по поверхности воды пробегают еле уловимые маленькие волночки. Я думаю, что, наверное, это и есть та самая рябь, о которой так часто говорят зрячие.

Не знаю, была ли это действительно рябь или какое-нибудь другое явление, я не стала спрашивать об этом у М. Н. Да мне и не хотелось в те минуты разговаривать. Было немножко грустно, но в то же время хорошо сидеть на иве над прудом и ощущать природу всем своим существом. Пусть я не видела глазами той живописной картины, которой восхищалась М.Н. Но я представляла, что рядом растут другие ивы, в воде плавают водоросли, цепляясь за мои ноги. Так приятно было ни о чем житейском не думать и вместе с ивой «висеть» в воздухе над прудом, ощущая руками прохладную рябь…

 


Дата добавления: 2015-10-13; просмотров: 71 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Формирование пониманий о выполнении своего долга, обязательств, обещаний | О труде | О том, как я себя обслуживаю | Семь дней | Рука как выразительный орган | Москва! | Любовь к искусству | Неустанно работать над собой | Незабываемый друг | Случайная экскурсия |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
О море и дендрарии| В санатории

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.017 сек.)