Паслёновая Долина

Молись холодными ночами

В удушье приступов отчаянья,

Грей одиночество свечами

И усыпляй горячим чаем.

Молись холодными ночами,

Во тьму взирая безучастно,

Чтобы прельщенные печалями

В твое окно не постучали.

Молись холодными ночами,

Чтоб ИХ заслушавшись речами,

В надежде избежать отчаянья,

ИМ двери не открыть нечаянно…[1]

Картофель, томат, перец, баклажан, физалис, петуния, нирембергия, дереза, табак, паслен, дурман, белена, белладонна, мандрагора… Странные ароматы вьются над Пасленовой Доминой – деревней вблизи города Предел.

Атропин, гиосциамин, соласонин, соламаргин, никотин, скополамин… Все, что растет в Пасленовой Долине либо необычайно вкусно, либо смертельно ядовито. Еда, лекарства и яды рядом. Каждое из растений представляет собой две или три ипостаси одновременно.

Казалось бы, тем, кто живет здесь, нечего бояться. Но всегда найдется то, что пугает. Своей неизвестностью. Неуловимостью. Нечто, разрушающее души, словно яд без вкуса и запаха.

С самого детства в памяти тонут и замерзают, навечно сохраняясь неизменными, слова древней молитвы. Она предостерегает от Ночных Гостей. Тони помнил, как бабушка пела ее тихим дрожащим голосом в почти полной темноте, сидя у его кровати.

Молись холодными ночами…

Тогда он был еще маленьким, а бабушка уже старой. Несмотря на то, что выглядела она не старше матери, всем было известно, что жить ей осталось не очень долго. Здесь, в Пасленовой Долине, все точно знают, сколько каждому из них определено прожить.

Дождь стеной протянулся от неба до земли. Сделал реальность смазанной, словно мир написан на стекле акварелью. Тони подошел к окну, посмотрел в щель между тяжелыми шторами.

Сегодня была ночь сбора мандрагоры. Люди, одетые в белые балахоны и остроконечные колпаки с прорезями для глаз, шли на поле под белыми зонтами, неся свечи в руках. Это шествие – за растением, дарующим непреходящую молодость, было страшнее похорон. Последний раз Тони видел сбор мандрагоры под дождем 7 лет назад. Полжизни назад.

Тогда отправились на сбор мандрагоры отец, мама и бабушка. К Мерли пришли подружки. Ее ровесницы, девочки лет 12. Но они не брали Тони в игру, и он стоял у окна своей комнаты, глядя, как удаляется процессия под белыми зонтами. Как колеблются огоньки свечей, отвоевывая у ночи белые одеяния, блики пляшут на полированном металле лопат.

Накануне праздника, тогда, полжизни назад, на шею Тони надели серебряный крест – символ почвы, корней и кроны. Корни должны быть глубокими, как мандрагора. Почва ровной, а ствол прямым и стремящимся ввысь. Тогда Тони должен был лежать на земляном полу амбара, совсем раздетый, привязанный к вбитым в землю колышкам. Свечи горели с четырех сторон, а вокруг двигались вечно юные женщины в длинных платьях, цвета слоновой кости. Шелестели накрахмаленные кружева, твердые, как будто замерзшие. Женщины улыбались радостно, тепло. В их руках горели розовые свечи.

-Земля рождает тебя. Рождает еще раз. Уже другим, новым, измененным. – Шептали они голосами, хрустящими, как изморозь. – Мы рождаемся, чтобы обрести вечную молодость. Чтобы потом умереть и стать пищей для мандрагоры, которая спустя годы подарит вечную молодость нашим потомкам.

А потом женщины ушли, и Тони остался в почти полной темноте, согреваемой огоньками четырех свечей. А в углах амбара клубился дым ароматических палочек. И видения выползали оттуда…

Тони стоял у окна, тогда, полжизни назад, прислушиваясь к смеху девочек в соседней комнате, вглядываясь в удаляющиеся белые силуэты. Впереди две хрупкие почти детские фигурки, дальше – высокие прямые силуэты взрослых. По традиции практически всем обитателям Пасленовой Долины дают имена прославленных оккультистов прошлого. Белые колпаки с прорезями для глаз скрывают торжественные вечно молодые лица Цельсов, Исааков, Теофрастов, Василиев и Валентинов, Екатерин, Марий и Клеопатр.

Вдруг смех стих и дверь распахнулась. Мерли стояла на пороге с запеленатой куклой в руках. Сестра улыбалась, и лицо ее, подсвеченное снизу свечой, которую держал Тони, казалось бледным, как лица Ночных Гостей из страшных и притягательных бабушкиных сказок.

-Посмотри, Тони, на моего ребеночка…

Улыбка, подсвеченная снизу инфернальным пламенем. Зубы блестят между темных губ. Белки глаз в полумраке подобны огням святого Эльма. И к Тони склоняется лицо, красивое и страшное одновременно. Искаженное, преображенное, лицо фарфоровой куклы прекрасное и пугающее, знакомое и чужое. Противоестественно спокойное лицо. И рука белая, неживая, отворачивает край пеленки. Тони чувствует запах испепеленных роз, опускает глаза.

-Посмотри, Тони, на моего ребеночка…

В пеленках трупик детский. Маленькая коричневая мумия без лица. Голова сморщенная, лишенная глаз и рта, скрюченные конечности без пальцев.

Тони кричит, роняет свечу, закрывает лицо руками. Но иссохший младенец уже поселился там – на другой стороне век. Тони бежит на кровать, прячется с головой под одеяло. Но постель уже пахнет мертвыми розами, и из-под подушки тянутся, тянутся пухлые ручки без пальчиков. А по одеялу ползет что-то маленькое, но тяжелое, как ребеночек. И вот младенец отворачивает край одеяла и смотрит сквозь плотно закрытые веки Тони, как сквозь оконное стекло. Заглядывает в сны, тонет в них, замерзает, сохраняясь навечно. Личико ссохшееся, ни глаз, ни рта. Оно состоит из одних морщин.

-Ну, что ты, Тони! – Шепчет Мерли, обнимает его, прижимает к себе, оставив сверток на одеяле. – Тони, не бойся. Это же мандрагора…

В доме пахнет жареным картофелем с паприкой и маринованными баклажанами. Тони снова стоит у окна, теребя в руках крест на черном шнурке. Так же, как и тогда, за окном проходит торжественная процессия сборщиков мандрагоры. Впереди два изящных силуэта. Они скрыты широкими балахонами, но нечто в их движениях, в их походке и посадке головы приковывает взгляд.

Тони не включает свет и не хочет зажечь свечу. С тех пор, как Мерли пугала его, с тех пор, как жизнь казалась сотканной из завораживающих чудес, прошло слишком много времени.

Радио включается на кухне, там Мерли готовит праздничный ужин, чтобы накормить родителей, когда они вернуться с поля. Странная чужая музыка, тягучая, как смола, безвкусная, как сорная трава. Сюда никогда не доходят сигналы от радиостанций Предела. Ведь все стремиться к городу и ничто не выходит за его зыбкие границы.

-Ночные Гости… - Тони вспомнил шепот бабушки. Ее светло-золотистые волосы, заплетенные в тугие косы, уложенные нимбом вокруг головы. Страшное в своей непреходящей молодости лицо. Гладкое, белое, совершенное, с каждым годом оно все больше напоминало маску сквозь прорези которой смотрят затравленные перепуганные глаза. Белесые глаза старухи, в которых давно погасло все. – Они приходят искушать. Они являются, чтобы обольстить. Тони, Мерли, вы молоды, вы еще не пили Эликсир, оттого ваша кровь особенно сладка для них. Особенно желанна. Они приходят к тем, кто сам их ищет. Ждет. Кто, сам того не сознавая, желает быть обольщенным. Совращенным. До дна выпитым. Они прикоснутся к вам, и отнимут покой. Заразят греховными мечтами. Вязкими, как мед. Сладкими, как наперстянка. Все субстанции их тела – яд. Желанный и почти неуловимый. Стоит коснуться их и…

-И мы умрем? – спрашивает Мерли. Она как всегда совсем не напугана. Мерли умеет пугать почище бабушки, и ее рассказы страшны по-настоящему. Они не притягательные, не чувственные. Они ужасны, как младенец-мандрагора.

-Нет, но ваша жизнь станет хуже смерти. Вы будете жить и ждать…

Дверь приоткрылась, тихо скрипнула. Тони никогда не смазывал дверные петли в своей комнате, зная, что Мерли входит бесшумно. А он далеко не всегда рад видеть сестру внезапно и неслышно являющуюся на пороге его спальни.

-Я пришла попрощаться. – Просто сказала она.

Тони изумленно обернулся. Мерли стояла в дверях - черным силуэтом на фоне золотистого света. Пылинки падали с подола длинного темно-синего платья, коротавшего время между праздниками в старом сундуке. Через ее плечо была переброшена сумка.

-Куда ты? – Тони сделал шаг навстречу сестре. – Не уходи. Не бросай меня одного. Что я скажу родителям, когда они вернуться?

-Просто подай им ужин. – Улыбнулась она, подходя ближе. Мерли не включала свет. На ее ногах были высокие черные ботинки, не производящие ни звука. – Тони, возьми это. Выбрось или спрячь. Не хочу, чтобы у меня был соблазн.

Она протянула руку и замерла. По понятным причинам Тони никогда ничего не брал из рук сестры, особенно если кулак ее сжат и не видно, что в нем. Тем более в темноте. Ведь на ее маленькой, нежной ладони оказывался то живой паук, то череп крысы.

-Ты пугаешь меня или что-то натворила. – Безучастно сказал Тони.

-Да, я кое-что натворила. Я не выпила мой Эликсир. Вот он держи.

И она раскрыла ладонь. Пузырек блеснул в свете, падающем из дверного проема.

-Но почему?.. - Прошептал Тони, принимая миниатюрную бутылочку в форме фаланги человеческого пальца. Фиолетово-черную, как ягода белладонны. С голубоватым эмалевым ногтем.

-Я хочу измениться. Не хочу быть такой, как они все. Помни, Тони, тот, кто неизменен, никогда не достигнет предела красоты. Я не хочу жить, зная, что будет дальше. Зная даже то, сколько я проживу. Тебе известно, Тони, что после приема Эликсира тебе остается ровно 66 лет? Ну, не день в день, но около того, если не погибнешь прежде. Именно поэтому кто-то в Пасленовой долине выглядит на 30 лет, кто-то на 40. Они оттягивали момент приема, страшась известного будущего. Но женщинам так поступать не рекомендуют. Мама и бабушка хотели, чтобы я сделала как они. Чтобы выпила свой Эликсир, когда мне было еще 17. Теперь мне уже 19, и скоро все заметят, что я не остаюсь прежней, что я меняюсь.

-Но зачем, Мерли? – Тони прижал страшный пузырек в форме фаланги пальца к груди. – Неужели ты не хочешь остаться молодой навсегда? Как мама и бабушка.

-Не навсегда. На точно известное время. – Уточнила Мерли, улыбаясь. Теперь в легком золотистом свете эта улыбка была нежной, как мед, легкой, как смерть цветов. Волосы отливают медью, глаза – янтарем. Она положила руку на плечо Тони. Он заметил, что сестра чуть ниже его, хотя и старше на пять лет. – Тони, пойми, я хочу измениться. Ведь человек не меняется с того момента, как примет Эликсир. Наша бабушка живет все теми же страхами, теми же подавленными желаниями, какие мучили ее в 17 лет! Она осталась несчастной и перепуганной на всю свою жизнь. Я хочу меняться. Прощай. Будь счастлив.

И Мерли исчезла, поцеловав брата на прощанье в мокрую холодную щеку. Он зажмурился, запечатлевая ее лицо на обратной стороне век, а когда открыл глаза, сестры уже не было рядом. Только радио пело чужую песню, транслируемую станцией на другом конце мира.

Мерли укуталась в черный дождевик и пошла неслышно, по широкой дуге огибая поле мандрагоры. Растений было всего несколько десятков, они росли на значительном расстоянии друг от друга. Люди в балахонах под белыми зонтами стояли вокруг одной из мандрагор. Шептали слова, известные только тем, кто уже пил Эликсир. Прикрывали полупрозрачными ладонями огоньки свечей, неуклюже держа зонты. Но Мерли шла, таясь, кутаясь в черную ткань, дальше. За край поля, за сложенную из крупных камней ограду.

Ни в одном из окон Пасленовой Долины не горел свет. Дети сидели в темных комнатах. Не зажигали огня, чтобы взрослые не заметили, как они подглядывают за процессией через щели между шторами.

Мерли остановилась на том месте, где посадила когда-то свою мандрагору – дитя растения, украденного семь лет назад. Она нарушила все установления и правила Пасленовой Долины, но ограничения и запреты бессмысленны для того, кто ищет Могущества.

Девушка встала на колени и принялась разгребать влажную чуть теплую почву. Комочки рыхлой земли не оставляли следов на ее бархатном платье, пахнущем испепеленными розами.

Она почти закончила, когда чьи-то руки коснулись ее плеч. Мерли замерла на мгновение, а потом медленно обернулась сначала в одну сторону, потом в другую. И на правом плече и на левом лежала одна и та же тонкая, почти детская рука. Правая рука на обоих плечах одновременно.

Это была рука Тони. Правая рука Тони на обоих плечах.

Вдруг Мерли почувствовала, не услышала, а почувствовала, как комочки земли пересыпаются под ее пальцами. Звук этот похож на шум крови в ушах, на шелест крыльев ночной бабочки. Он заменяет тиканье песочным часам.

Немые провода Пасленовой Долины сплетаются в тлеющее кружево. Где-то далеко-далеко гудит линия высоковольтных передач. Дикие розы, растущие под ней, разрушаются, гниют, горят заживо, и ветер несет их прах, смешивая его с пеплом сожженных ведьм.

-Ты посадила мандрагору на кладбище… - послышался вкрадчивый, нежный шепот за спиной. Шепот Тони, но в его голосе никогда не было таких порочных оттенков. Тягучих, как мед, горьких, как мышьяк. – Ты посадила мандрагору на кладбище. А ведь ты не пила Эликсир, значит, не смеешь касаться священного растения. А теперь ты хочешь сбежать…

Мерли резко обернулась, сбрасывая со своих плеч две правые руки Тони. Отшатнулась, обнаружив за спиной две одинаковые фигуры, хрупкие, почти детские, одетые в мокрые белые балахоны и колпаки. Они были без зонтов.

-Не пугайся. Мы знаем, за кого ты приняла нас. – Подал голос тот, что стоял слева.

-Но мы не он… - прошептал второй.

И они почти одновременно сдернули с голов колпаки. Мерли хотела закрыть руками лицо, но на пальцах была грязь – комочки рыхлой кладбищенской земли, и она замерла не закончив движения.

Перед ней стояли два совершенно одинаковых мальчика. Короткие очень светлые волосы. Худенькие бледные лица необычайно чистые и правильные для подростков. Губы тронуты одинаковыми легкими улыбками. Это были лица, предельно похожие на лицо Тони. Разница таилась не в чертах, а в утонченной греховности, изысканной порочности, запечатленной на них. Красота, незрелая, незавершенная и потому особенно притягательная, просачивалась в сознание незаметно и летально, как яд без вкуса и запаха.

-Нет. Это не Тони. – Произнес один из близнецов.

-Мы не твой брат. – Кивнул другой.

-Кто же вы? – прошептала Мерли.

-Мы Братья Мандрагоры. – Ответил левый. – Те, кто живет в заколоченном доме на краю Пасленовой Долины.

-В доме с двумя башнями. – Подхватил второй. – В доме, который все обходят стороной.

-Я Антон.

-Я Алистер.

-Не пытайся запомнить кто из нас кто.

-Все равно спутаешь.

И оба они тихо рассмеялись, а потом рухнули на колени перед Мерли. Прямо в жидкую грязь. Улыбки на их лицах скользили на самой грани между наивностью и греховностью. Они протянули к Мерли руки. Тонкие руки подростков. Почти детские. Почти взрослые. Антон и Алистер обняли ее, один положил голову на правое плечо девушки, другой на левое. Между ними оказалась яма с почти выкопанной мандрагорой.

-Что ты делаешь, опомнись. – Прошептал один. Его голос стал горьким, надтреснутым, влажным от слез. – Ты отказалась от вечной молодости. Ты нарушила все законы Пасленовой Долины, а теперь убегаешь.

-Зачем ты это делаешь? – Отозвался второй точно таким же голосом. – Ты состаришься, разрушишься, покроешься морщинами. Чего ты ищешь в такой страшной жизни?

-Могущества. – Твердо ответила Мерли. – Я ищу только Могущества.

-Но путь к нему ужасен. Целомудрие. Служение. Непреклонность. – Прошептали оба.

-Я знаю. И я хочу этого.

Правый близнец уткнулся личиком ей в грудь. Левый прижался щекой к ее щеке. Их движения, взгляды, жесты и даже темп дыхания были слишком чувственными для подростков. Они создавали странный диссонанс, притягательный и пугающий одновременно.

-Никогда не будет любви. Никогда не будет касаний, тягучих, как карамель, сладких, как клубника со сливками. А деньги и власть станут средством, а не целью…

По их щекам катились капли дождя. Балахоны, промокшие насквозь, прилипли к худым плечам, облепили их тела. Чем больше намокала тонкая белая ткань, тем очевиднее становилось то, что под ней ничего не надето.

-Мы не твой брат. – Шептали они. Голоса скользили на самой грани между сексуальностью и невинностью. - Мы Антон и Алистер. Мы уже старики, просто когда-то мы слишком рано выпили свой Эликсир. Мы тот самый порок, которого так боится твоя бабушка. Которого она не смогла избежать. Твоя бабушка, вечно юная Маргарита.

-Стойте. Это бессмысленно. Вам не отговорить меня.

И Мерли отстранилась, выскользнула из их объятий. Снова склонилась над ямой, разгребая воду с комочками земли и осколками человеческих костей.

-Мне нужно только Могущество. И вот доказательство того, что я обрету его – моя мандрагора. – Шептала она. Прикосновения Братьев вовсе не были неприятными. Мерли просто ничего не чувствовала. - Меня не пугает целомудрие. Мое служение делает меня счастливой. И вы никогда не встречали большей непреклонности, чем моя, Антон и Алистер. Я уже отдала свой Эликсир Тони, его нет при мне. И я ушла. Совсем. Я никогда не вернусь домой.

-Ты отдала Эликсир Тони? – Ахнул один, и оба они снова прижались к Мерли. – Что же ты наделала!

-Не хватило духу вылить его в унитаз и спустить воду? Ты понимаешь, что сама подтолкнула его на наш путь? Ведь когда-то наш старший брат Раймонд, не желающий вечной молодости в своем уродливом теле, поступил так же, как ты.

-Теперь нам 14 лет. На всю жизнь. Твой брат выпьет Эликсир сегодня же ночью, и уподобиться нам. Нельзя пить Эликсир, пока ты подросток. Это отравляет душу. Это заражает грехом, страстью, порочностью.

-Мучительной…

-Невыносимой…

-Вернись домой, останови его…

-Нет.

И Мерли извлекла из земли испачканный кладбищенской землей корень. Это был удивительный, необычный корень.

Мужская и женская мандрагоры, сросшиеся спинами.

Сиамские близнецы, из которых каждый паразитирует на другом.

Обоеполая мандрагора.

Антон и Алистер одновременно вздрогнули. Мерли поднялась на ноги, бережно держа корень. Он был грязный и скользкий, словно новорожденный младенец. Братья Мандрагоры продолжали стоять на коленях у ямы, мокрые, перепачканные землей. Дрожали от холода, льнули друг к другу.

-Что ж, ты права. Ты в самом деле достигнешь желаемого. Позволь нам коснуться ее и ступай.

-Ступай, только дай нам слизать комочки кладбищенской почвы с гениталий волшебного корня. И вернись однажды, когда отыщешь иной Эликсир - продлевающий жизнь.

-Зрелый Магистериум. Ведь нам осталось совсем мало. Очень мало. А за это мы всегда будем заботиться о Тони.

-Я позволяю вам коснуться корня. – Мерли подставила руку струям дождя, смывая грязь, а потом погладила мальчиков по волосам, нежно, непорочно, словно чистых детей. – Но больше ничего обещать не могу. Это вы знаете свое будущее, а я своего не знаю.

Тони остался один. Как тогда, в полутемном амбаре. Когда горели розовые свечи и из темных углов ползли струйки ароматного дыма. Так длилось очень долго. Воск тек на земляной пол, немели руки. Но в какой-то момент он почувствовал, не услышал, а именно почувствовал на самом пределе ощущений дыхание нескольких человек. Они затаились в углах. Их присутствие было призрачным, словно наличие в воздухе яда без вкуса и запаха. А потом они задвигались, потекли одновременно с четырех сторон, шелестя старыми хрупкими костями, скрытыми под безукоризненно гладкой кожей.

Они поползли из углов. Фантомы, стоящие на четвереньках.

Женщина с длинными черными волосами, колыхающимися, словно занавес, закрывающими невероятно бледное лицо. Ее руки напоминали увядшие лилии. Из другого угла появился, также опустив лицо, ее брат. Брюнет с кожей смуглой и матовой, с длинными волнистыми волосами. Глаза цвета зрелых ягод черного паслена блестели за сверкающей волной волос.

Вторая женщина с пышными белыми локонами ползла, выгибая спину, как кошка, оборачивая к Тони невероятно прекрасное лицо с губами, сочность и притягательность которых он не взялся бы описать. И мужчина с золотыми волосами. Самый медлительный, томный, печальный. Его движения были тягучи, как кровь.

Они приближаются, то ускоряя, то замедляя движение.

Свечи мерцают, мигают, рвут картину, разбивая ее на кадры.

Тони знал их, ползущих к нему из углов комнаты. Всех четырех призраков, чьи глаза сияют в ночи огнями святого Эльма.

Мир распался, разорвался, время текло толчками, как кровь. Мгновения тьмы и мгновения света.

Но лица фантомов, вызванных ароматным дымом, источали только любовь. Тихую, глубокую и вечную, как яд.

Они ползут, приближаются, жмутся к земляному полу. Движутся толчками в рваном времени, в искаженном пространстве.

Красавица черноволосая, резкая, нервная. С искусанными губами цвета красного вина – Белена. И ее брат, крадущийся, опасный, глаза которого подобны ядовитым ягодам - Паслен. Чувственная и недоступная Белладонна. И вот, наконец, он, покровитель их семьи – Дурман. Гибкий, завораживающий своими движениями.

Они припадают к телу Тони, прижимаются щеками, губами, гладят его. Несколько нежнее, чем родители. Самую малость порочнее, как казалось ему теперь, но не тогда.

Тогда он заметил в их лицах следы неизбежности. Явные признаки скорого конца.

Предельно расширенные зрачки. Губы сухие, потрескавшиеся, тяжелое прерывистое дыхание, нарушенное сердцебиение. Они корчились от рези в животе, хватались друг за друга, падали на Тони, приоткрывая иссушенные жаждой рты.

Белладонна – атропин.

Паслен – соласонин и соламаргин.

Белена – гиосциамин.

Дурман – скополамин.

Но был и еще кто-то. Такой маленький, сморщенный, беспомощный. У него не хватало сил выползти из темноты, а, может просто не пришло его время. Но Тони слышал, как скребут по земляному полу пухлые ручки без пальчиков…

Теперь, лишившись сестры, Тони обрел взамен нечто другое. Он получил билет в вечную, бесконечную юность и надежду на новую встречу с обольстительными ядами. Ведь 66 лет это так много, когда тебе только исполнилось 14.

Эликсир содержит в себе многие алкалоиды, извлеченные из растений семейства пасленовых. Из белладонны и дурмана, из петунии и семян картофеля. Значительную часть его составляет экстракт мандрагоры, содержащий гиосциамин, скополамин и другие токсины, которые Тони изучал в школе. Все духи этих веществ могут придти к нему, если только выпить содержимое флакончика в форме фаланги человеческого пальца.

И он станет таким, как мечтал, похожим на притягательных, агрессивно-греховных Ночных Гостей, которыми пугает его бабушка Маргарита. Которых она боится и желает уже много-много лет. С тех пор, как ей было 17, а то и меньше.

Стать подростком на всю жизнь. Походить на Дурмана, покровителя семьи Датура, испокон веков возделывающих это растение. Быть текучим, гибким, безупречным. Замереть на самом пределе красоты. Не стать взрослее, остаться порочным ребенком.

Только вот Ночным Гостям, не место в Пасленовой Долине. Их обитель – Предел. Город, куда, должно быть, отправилась Мерли. Ведь все скатывается туда, как кровь по венам, как молоко по протокам желез. Даже радиоволны стремятся туда, но не изливаются оттуда.

Он пойдет, и найдет Мерли. Может, не сегодня, но ему обязательно придется уйти. Иначе он будет разоблачен. Подросткам запрещено пить Эликсир, он отравляет их души. Заражает запретными мечтами.

Тони усмехнулся, стягивая с себя домашнюю одежду, переодеваясь в черные джинсы и футболку. Натягивая узкий свитер со слишком длинными рукавами.

Едва ли Эликсир прибавит его мечтам еще что-нибудь порочное. Едва ли есть нечто такое, чего бы уже не содержалось в его желаниях.

Он зашнуровал ботинки и откупорил флакон.

Если отправиться в путь прямо сейчас, он нагонит Мерли. Вместе им будет лучше. Она позаботиться о своем маленьком братике, который останется таковым до конца своих дней.

И Тони разом осушил пузырек, содержащий смесь ядов, извлеченных из растений семейства пасленовых.

Мерли шла в сторону Предела, прячась в обочине всякий раз, когда слышала за спиной шум мотора. Многие жители Пасленовой Долины знают ее в лицо, потому приходилось таиться. Днем она отоспалась в бетонной трубе у шоссе, а ночью продолжила путь.

Дорога, ведущая к Пределу, изгибается, подобно гномонической спирали. Этот мир вовсе не то место, где кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая.

Звезды падали над ее головой по дуге. Сгорали, стремясь на скорбную сторону мира. Время то времени, но только ночью, Мерли доставала из сумки мандрагору, и отряхивала с нее комочки подсохшей почвы. Ей не нужен никто, кроме этой волшебной мандрагоры. Жаль только, что растения не могут говорить. Жаль, что мандрагора не сможет жить долго. Скоро она увянет, ссохнется, станет годной только для приготовления ядов, лекарств и афродизиаков. Но она утратит мистическую преображающую суть живой обоеполой мандрагоры.

Мерли не знала пока, что будет делать, когда придет в Предел. Как устроиться, где будет жить, как зарабатывать деньги. Это совершенно не важно, ведь все лишь средство на пути к достижению Могущества, целую жизнь сжигавшего ее сны, подобно падающим звездам. Все допустимо и простительно, кроме того, что противоречит трем основным постулатам.

Она взяла с собой немного денег, сколько у нее было. Некоторое количество ядов и наркотиков для продажи, чуть-чуть еды и смену одежды. Там, на месте, она разберется.

Дорога шла мимо кладбища города Предел. Небо над плитами, крестами и скульптурами было низким и черным. Звезды еле-еле держались на нем, время от времени срываясь вниз. Подол дождевика касался камней, вплотную подступающих к шоссе.

Гудела линия высоковольтных передач, и в воздухе пахло розами, часы которых сочтены. Под воздействием электромагнитного поля цветы разрушаются прежде, чем их лепестки успевают раскрыться. Мерли подумала о Братьях Мандрагоры, замерших у предела красоты.

Далеко за спиной послышался шум мотора, и девушка скользнула между крестами и плитами, присела, вжимаясь спиной в камень. Жители Пасленовой Долины не боятся ночных кладбищ. Их кладбища всего лишь будущие грядки. Ведь вечно юные тела становятся однажды пищей для мандрагоры, которая, в свою очередь, подарит непреходящую молодость потомкам тех, чьи безукоризненно прекрасные трупы послужили ей удобрением.

-Замри и не оборачивайся. – Услышала она голос за спиной. Спокойный, тихий, лишенный каких-либо эмоций. Голос, которому нельзя возражать. Он был противоположностью отчаянному шепоту Братьев Мандрагоры. – От тебя пахнет ядами, значит, ты из Пасленовой Долины. Что ты делаешь здесь?

-Я иду в Предел.

Собеседник, а это, вне всякого сомнения, был мужчина, молчал. Он ждал подробностей.

-Я не стала пить Эликсир. Я хочу изменяться. Не хочу застывшей, замороженной молодости на 66 лет. Значит, мне не место в Пасленовой Долине, и я иду в Предел.

-Хорошо. – Мерли услышала тихий смешок. – И чего ты там ищешь? Любви? Свободы? Вампиров?

-Могущества.

Собеседник снова замолчал. Камень к которому прижималась Мерли, уже немного согрелся. За спиной пронеслась машина. Свет фар пробежал по скульптурам. Кажется, многие из них улыбались.

-Меня зовут Гробовщик. – Представился собеседник.

Тогда Мерли медленно обернулась, произнося:

-Я Мерлина Датура. Из Пасленовой Долины. Отношусь к клану Дурмана.

И ее взгляд наконец-то достиг собеседника. Черный наглухо застегнутый сюртук и длинные смоляные волосы делали его почти невидимым в густой темной ночи. Только молодое бледное лицо с высоким лбом и черными, как ягоды белладонны глазами, проступало из темноты. И изящные руки похожие на мертвые лилии. Он медленно опустился на камень рядом с ней. Это движение было исполнено грации, несмотря на то, что Гробовщик оказался горбуном.

-И куда ты подевала флакончик в форме фаланги человеческого пальца с голубым эмалевым ногтем?

Теперь настал черед Мерлины смотреть на него молча. Но потом она все же ответила:

-Оставила его на память брату. – И добавила. - Ему 14 лет.

-Понятно. Значит, тебе, и правда, не стоит возвращаться к тому, что ждет тебя дома. Что ж, тогда слушай и запоминай. Город Предел не то место, где легко достичь Могущества.

-Это сложновато в любом месте. – Улыбнулась Мерлина, расправляя на коленях складки платья.

-Но здесь все иначе. Искушение – это болезнь. Здесь, в Пределе, ею можно заразиться. Помни, Предел – это город Черная Дыра. Все скатывается сюда, подобно шарикам Эйнштейновской модели. Предел удаляется от прочего мира, мы уже забываем о существовании других городов и стран. Под влиянием гравитации Желания и Страха, все стремиться сюда. Даже электричество переполняет линию высоковольтных передач, умерщвляя все вокруг. Сюда сигналы по проводам стекаются, сюда стремятся люди, ищут дорогу, готовые принимать любые наркотики и яды. Предел – это самая далекая от Могущества точка во Вселенной.

-Но мне же не из чего выбирать. – Развела руками Мерлина. – Насколько мне известно, даже свет не может выйти за пределы Черной Дыры. Мы в Пасленовой Долине никогда не слышали радиостанций Предела, хотя нас достигают передачи из самых далеких уголков мира. Едва ли я выйду за границы Черной Дыры, ведь со светом у меня нет ничего общего.

-О, да. – Гробовщик рассмеялся. – Просто будь очень осторожна. Твоя кровь переполнена ядами. Хоть ты и не пила Эликсир, но на протяжении жизни любой житель Пасленовой Долины насыщает свой организм ядовитыми веществами. Так что мне будет очень жаль вампира, который тебя укусит.

-В Пределе живут вампиры? – насторожилась Мерлина.

-Нет. Вампиры вообще едва ли существуют. Но в Пределе все их очень ждут. Сама увидишь. Так что будь осторожна.

-Спасибо. Я буду осторожна.

-И… возвращайся сюда. В хорошем смысле этого слова. Приходи если что-нибудь будет нужно. Помни, в моих силах многое и я ничего не потребую взамен. Ничего такого, что повредит твоему и моему Могуществу.

Он поднялся, и Мерли тоже встала на ноги, отряхнула платье.

-Теперь иди. Солнце скоро встанет, оно будет светить тебе в спину, а в этом случае путь здесь всегда оказывается короче.

Тони вышел из дому, прикрыв за собой дверь. Он не стал выключать радио и не притронулся к еде. Тогда, полжизни назад, когда яды пришли к нему, растворенные в воздухе, все было иначе. Мучительно, зыбко, немного страшно, несмотря на любовь в затуманенных смертью глазах.

Теперь он ощутил приступ беспричинного веселья, прилив сил, приятное головокружение. Ему случалось несколько раз употреблять алкоголь, тайком и понемногу, но это было совсем не то. Теперь он был взбудоражен, беззаботен и совершенно счастлив. Он бросился в сторону Предела почти бегом.

Дождь кончился, близились предрассветные сумерки. Люди уже шли по домам, но поля располагались по другую сторону Долины, подальше от тлетворного воздуха Предела. Тони не встретил никого. Было темно, лишь фонари горели на самом краю Пасленовой Долины.

Тишина становилась густой и тягучей. Как кровь. Как экстракт семян дурмана. В воздухе пахло сгоревшими заживо розами и расплавленным янтарем. Это был запах волос и платьев Мерли. Тони чуть не заплакал. Но потом он подумал, что этот запах означает приближение к сестре, и рассмеялся. Громко, на всю улицу. Эхо, слишком долгое и живое, не вызвало у него никаких подозрений.

Постепенно тело становилось все более легким и все менее послушным. Словно пытаешься управлять марионеткой, погруженной в воду, - подумал Тони.

Первой пришла жажда. Предельная сухость во рту. Гортань онемела. Спустя несколько минут Тони уже казалось, что его язык и губы замерзают, трескаются.

Тони шел все медленнее. Резкое возбуждение обрело болезненную окраску, ноги ослабели и дрожали, сердце билось тяжело и неровно.

И вдруг все симптомы отравления разом навалились на него. Свело желудок, но он был совершенно пуст и казался внутри сухим, невыносимо горячим. Тони просунул руки под свитер и футболку, касаясь мокрого впалого живота, ребер, до которых было больно дотронуться. Во рту стало горько и горячо.

Теперь он шел, скорчившись, держась за живот, задыхаясь. Ощущая, как сердце путает последовательность сокращений предсердий и желудочков. Разумеется, это ему только кажется. Равно как и то, что все зажженные фонари, все лужи, в которых они отражались и даже звезды окружены ореолами, не имеющими ничего общего со светом. Словно нити белесой плесени, тянущиеся все дальше.

Зрение расфокусировалось. Тони стал часто-часто моргать и не мог остановиться. Вот он снова возник - тот изорванный в клочья свет. Реальность, разрезанная на кадры. Только тогда, полжизни назад он рождался заново, а теперь умирал. И этой смерти не было конца.

Извивались щупальца, протянутые фонарями и звездами. Крошилось пространство, и на изнанке его горели невидимым огнем розы, тек мед, превращаясь в червей, гибких и влажных, как языки.

Его собственное лицо растрескалось, стало похоже на переднюю часть головы младенца-мандрагоры. Теперь оно состоит из одних морщин.

В луже лежит куча тряпья. Вот она начала двигаться. Шевелятся ландыши, растущие у дороги, раздвигаются стебли клещевины. Подрагивают листья тиса и ядовитого сумаха. Мерцают в ночи цветы рододендрона, ириса, анемоны, азалии и олеандра. Сияние вокруг них не имеет ничего общего со светом. Оно подобно огням святого Эльма. Шумит безвременник, аконит и болиголов. Гелиотропы, ветреница, крестовник, молочай, дафна, лютики, ферула. Здесь, в Пасленовой Долине никогда не росли розы, отчего же они пахнут так сильно? И куча тряпья шевелится, приподнимается над землей. Она разваливается, трансформируется, оборачивает к Тони лицо, искаженное желанием и болью, отбрасывает с лица пышные белые локоны. Из зарослей цветов выползают, припадая к земле, корчась в вечных судорогах, духи, которых Тони так ждал.

Он оборачивается. Позади не менее десятка белесых фигур, стоящих на четвереньках или лежащих на земле. Они окружены ореолами, не имеющими ничего общего со светом. Они ползут, ползут, тянутся к нему. В них больше нет притягательности. Их сладкий грех заменился тленом и смрадом.

Тони пытается идти быстрее, старается не оборачиваться, но это невозможно. Они ползут совсем рядом, уже в двух шагах. Тянут руки, изуродованные судорогой, похожие на сухие обветренные корни.

Тони не может плакать – его тело уже высохло, только пылает огонь в желудке и зрение никак не сфокусируется.

Они приближаются, нагоняют его. Движутся все быстрее в мигающем свете, в рваном пространстве. Мгновение сумрака. Мгновение тьмы. Фантомы ползут на четвереньках, отравленные, обреченные, бессильные.

Духи живут на пределе пространств, на границе измерений. Там время течет по-другому, растягивается, петляет, сплетается в кружева. Именно потому покровители ядов никак не могут умереть.

Мгновение назад казалось, духи совсем близко. Но Тони моргнул, и белые фигуры удалились. Но потом приблизились снова.

Кровь шумит в ушах или ветер колышет цветы, осыпая ядовитой пыльцой Пасленовую Долину?

Кто-то схватил его за ногу. Тони обернулся. Вот вторая рука вцепилась в его джинсы выше колена, дух запрокинул голову. Пряди шелковистые, золотые расступились, открывая бледное точеное лицо, изысканное в своей обреченности. Дурман. Он улыбается одним уголком рта. Сколько страсти в его улыбке. В его обреченности.

Если Тони упадет сейчас, духи подомнут его под себя, не дадут дышать. Эти совершенные призрачные тела забьются в агонии. Долгожданной агонии. Тони подумал вдруг, что покровители ядов – притягательные порочные гости, мечтают о смерти. Их конвульсии, сладкие, чувственные, неотразимые - бесконечны. Духи Пасленовой Долины смертельно отравлены. Они страдают и жаждут конца.

Он вздрогнул, застонал, понял, что тоже обречен.

Призраки задушат его сухими поцелуями и судорожными объятиями. Ласками переломают ему кости.

Еще несколько рук хватают его. Тянут, и Тони теряет равновесие.

Нежные, ловкие пальцы Дурмана, гибкие, как будто лишенные костей кисти Белладонны. И маленькие ручки без пальчиков. Самые страшные, тошнотворные, жуткие. Между лиц, завораживающих своей греховной красотой – сморщенная голова, ни глаз, ни рта. Она состоит из одних морщин.

Тони теряет равновесие. Звезды, заросшие плесенью, срываются с неба и летят по дуге, стремясь на скорбную сторону мира.

Тони падает, взмахивает руками. В этой вечной ночи, безлунной, беззвездной они похожи на мертвые лилии. Гравитация влечет его вниз, и Тони падает спиной вперед.

Но не достигает земли, жадных дрожащих пальцев, судорожных объятий призраков. Чьи-то руки подхватывают его.

Мерлина бродила по городу, изучая лица прохожих, вглядываясь в экраны, установленные на площадях. В своем длинном платье темно-синего бархата она легко затерялась в толпе. Вся разница между нею и сходящими с ума по вампирам мальчиками и девочками заключалась в том, что фарфоровая бледность Мерлины, широкие зрачки и медлительные движения были связаны не со злоупотреблением гримом и наркотиками, а с вполне умеренным употреблением ядов.

Зато здесь было очень легко найти будущего Носителя Мандрагоры.

От кандидатур подростков или преуспевающих взрослых Мерлина отказалась сразу. Ей нужен был человек одинокий, печальный, отчаявшийся и готовый абсолютно на все ради призрачного приближения к пределу красоты. Некоторый материальный достаток тоже играл немаловажную роль, ведь Мерлина вовсе не собиралась жить на улице, однако, ей не хотелось и привлекать к себе излишнее внимание.

Так прошло несколько дней. Мерлина спала на скамейке в парке, но неудобства не особенно ее тревожили. Она продолжала искать. Присматриваться к прохожим.

У многих здешних подростков вены были в шрамах от лезвий, в следах укусов. Дети гордились тем, что им приходилось истекать липкой грязной кровью, даже запах которой противен любому жителю Пасленовой Долины. Мерлина проходила мимо группок или одиноких фигур, скорчившихся на скамейках, сидящих на тротуарах. У многих с запястий капала кровь, и друзья жадно слизывали ее, мечтая стать вампирами. Некоторые от этого умирали. Совершенно случайно.

Прочие жители города вообще не бросались в глаза. Даже полицейские и пожарные, летящие по улицам, облитым глазурью неона, под вой сирен. Они казались тенями, декорацией. Потенциальной пищей для вампиров, которым вот-вот суждено родиться.

Если жителям Пасленовой Долины было отпущено ровно 66 лет с момента приема Эликсира, то обитатели Предела знали о том, сколько им предстоит прожить с момента рождения. Комиссия врачей принимала решение о генетических предрасположенностях новорожденного, предполагаемом возрасте трудоспособности и уровне здоровья. После этого в организм младенца внедрялась микробиологическая бомба, которая срабатывала в назначенный час.

Никто не перевернет песочные часы, когда верхний сосуд опустеет. Те, чья жизнь устроена, спешат жить. Те, кто несчастен, осознают, как с каждым днем шансов все меньше. Эти люди подобны розам, разрушающимся прежде, чем раскроются их лепестки.

Возможно, в этом и состоит основная причина одержимости вампирами, теми, кто живет вечно, выпивая жизни других. Вампиры уже как будто бы мертвы, им не нужно больше бояться смерти, ждать назначенного часа, известного каждому жителю Предела с самого рождения.

Мерлина не знала, предпринимает ли кто-нибудь попытки продлить свою жизнь. Ищет ли выход. Хоть какой-нибудь, пусть даже самый абсурдный. Преуспевающие жители заказывали себе специальные ежедневники, которые заканчивались последним отпущенным годом. Они назначали точную дату достижения той или иной цели. Расписывали по часам работу и удовольствия. И, конечно, они торопились попробовать все без разбора.

Здесь все знали, когда придет время каяться, исповедоваться и замаливать грехи.

У жителей Предела не было целей, только функции – общественные, производственные, физиологические, и Мерлина подсознательно ощущала, что все эти люди беспомощны перед теми, кто хочет большего. Перед теми, кто предложит им что-то другое. Возможно, поэтому в Пределе было немыслимое количество сект. Каждая предлагала свой вариант загробной жизни и свои способы скоротать время до перехода к иной форму существования.

Мерлина выбрала женщину, пытавшуюся покончить с собой на скамейке в городском парке, напоминающем нечто среднее между свалкой, борделем под открытым небом и ботаническим садом растений-заморышей.

Женщина с грязно-пепельными волосами скорчилась на скамье, неловко свесив кровоточащие руки. В ней были все признаки стандартного жителя Предела. Одиночество, печаль, отчаяние. Лицо женщины, слишком изможденное и безвременно состарившееся, покрывал готический грим, явно неприличествующий ее возрасту. А узловатые руки с ногтями, накрашенными черным, были перепачканы свежей кровью. И все же она отличался от них всех.

-Почему ты здесь сидишь каждый вечер? – спрашивает она, жестом подзывая Мерлину. – Если тебе негде жить, держи ключ. У меня свой дом и лавка. Мне это больше не нужно.

И она роется в кармане рваных черных джинсов, а потом достает ключ, перепачканный кровью. Густая темная влага течет с её запястий, пачкает одежду, капает на тротуар.

Это все мечты. Все здесь отравлены ими. Заражены. Быть охотниками, или приносить себя в жертву. А те, кому не хватает сил для первого и притягательности для второго вынуждены стать простыми наблюдателями. Жалкими трусливыми взрослыми, загипнотизированными огнями святого Эльма.

И эта женщина, которой на вид намного больше лет, чем на самом деле, просто мечтала обратить на себя внимание. Или умереть. Но даже если кто-то заметит её, даже если посочувствует, у неё все равно недостаточно сил, чтобы стать охотником. Ей недостает привлекательности, чтобы быть жертвой. И в ней нет решительно ничего, что могло бы надолго привлечь наблюдателя.

Она все равно обречена.

Обречена в любом случае. При каком угодно повороте событий.

-Кто же так делает. – Укоризненно качает головой Мерлина, брезгливым жестом отвергая ключ. – Как это некрасиво, гадко и грязно. Одежда вся перепачкана, и труп будет выглядеть обескровленным, высохшим и ужасно унылым. Нет ничего привлекательного в том, чтобы истечь кровью. Я знаю сотни способов лучше.

Женщина безропотно позволила Мерлине оторвать рукава от своей рубашки и забинтовать кровоточащие запястья. На них белели еще несколько шрамов более или менее старых.

-Если тебе по душе сладкая смерть, воспользуйся наперстянкой. Экстракт ее имеет приторный, но очень характерный вкус. Если интересуешься новыми ощущениями, и тебя не пугает удушье – мак, вот что тебе нужно. Морфий дарит смерть безболезненную, но все же не слишком приятную. Он парализует дыхание. Атропин в конце концов – он делается из белладонны. Это любимый яд девушек Пасленовой Долины. А мужчины там предпочитают экстракт семян дурмана. Это красивая смерть. Предельно расширенные зрачки, черные, глубокие. Бледная кожа. Белладонна – атропин. Паслен – соласонин и соламаргин. Белена – гиосциамин. Дурман – скополамин. Табак – никотин. Духи ядов приходят к тем, кто принял их. Прекрасные, чувственные, нежные. И жертвам кажется, что бестелесные покровители токсинов душат своих избранников судорожными объятиями, смертоносными поцелуями.

Они сели в такси, и женщина назвала адрес. Мерлина, как ни в чем не бывало, продолжала:

– Ну, а если ты любишь цветы… Как тебя зовут?

-Обри.

-Так вот, Обри, если тебе нравятся цветы, выбирай ландыш. Он остановит твое сердце. Хороши также аконит и безвременник. Болиголов и крестовник. Корневища белой акации или вех ядовитый. Гиацинт, сон-трава, желтый жасмин, эфедра. Или лютик – одно из любимейших растений моей родной Пасленовой Долины.

-Не может быть. Пасленовая Долина существует? – Обри едва не плакала, и явно передумала умирать.

-О, поверь мне, она существует…

Обри оказалась владелицей двухэтажного дома, первый этаж которого занимал магазин магических амулетов и снадобий. Дела его шли плохо, поскольку на той же улице находились еще несколько таких же магазинов.

Обри водила гостью по комнатам своего жилища. Теперь все здесь представлялось ей совершенно иным. Выцветшие обои вдруг обрели оттенок слоновой кости и мрамора. Сухой паркет пел под ногами и, тени в углах казались синими мазками акварели. Обри была убаюкана странными и страшными сказками. Грезами о смерти горькой и сладкой, ароматной и едва ощутимой.

-Но самая удивительная легенда Пасленовой Долины гласит. – Полушепотом рассказывала Мерлина. – Тот, кто выпьет экстракт волшебного корня, станет совершенным существом. Такой корень вырастает всего раз в несколько веков. Женское растение и мужское растение, сросшиеся спинами. Сиамские близнецы, паразитирующие друг на друге. Обоеполая мандрагора…

Теперь свет и тьма сменялись медленно и плавно, перетекая друг в друга, как содержимое соединенных алхимических реторт. Ощущения крошились, рассыпались. Пустел верхний сосуд песочных часов, и чья-то рука переворачивала его. Ставила все с ног на голову. Тонкая рука. Почти детская. Почти взрослая. Рука Тони. Она гладила его нежно и изучающее, а Тони прижимался щекой или губами к ладони, но не ощущал этого прикосновения. Потом добавилась вторая рука. Третья и четвертая. Шелестела мокрая ткань, иногда она налипала на лицо Тони и мешала дышать, но кто-то спешно отводил ее, стирал капли с лица.

Тони казалось, что он живет в двух телах одновременно. Смотрит в зеркало. Подносит к нему руку, но стекло исчезает, и пальцы Тони сплетаются с пальцами его отражения. А потом его губы соприкасаются с губами призрачного двойника, и между ними нет преграды.

Все смазывается, течет. У Тони уже два отражения. Он стоит между двумя зеркалами, соприкасающимися краем. Его двойники улыбаются в полумраке той улыбкой, о которой Тони только мечтает. Руки фантомов стаскивают с него одежду, заворачивают его в простыни, сперва мокрые, потом сухие. Подают воду с примесью сиропов и тинктур.

Никто не ломает ему кости, не душит, хоть отражения Тони имеют явное сходство с Дурманом. Просто Тони живой и куда младше покровителя своей семьи. Ласки его двойников не опасны, не смертоносны и невероятно приятны. Это насыщенный концентрат удовольствия. Экстракт чувственности и греха.

Реальность остается призрачной, как акварельный рисунок на стекле. Она стирается дождем и слезами. И слюной. И Эликсиром. И любыми субстанциями тел. Зеркала заворачиваются вокруг Тони, как чашечка цветка, и отражения прижимают его к полу. К вороху облетевших смятых лепестков.

Он не знал смерть это или нет. Когда-то ему случалось слышать рассказы, как перед смертью человек видит своего призрачного двойника, одного или нескольких. О том, чем же именно обреченный с ними занимается, рассказы умалчивали. Их совместные действия, о которых Тони случалось только читать, были подозрительно приятными, что опять-таки говорило в пользу того, что он уже умер. А потом и вовсе все расплылось, истаяло, утратило форму, как мороженое, в теплой руке. Померкло и испарилось.

Неровные полосы солнечного света пробивались в щели между досками. Тони понял, что вовсе не себя касался всю эту ночь. Отнюдь не призрачные эликсиры вливались в его тело. Те, кого он принял за свои отражения, были очень похожи на Тони, но не идентичны ему. При дневном свете они оказались еще привлекательнее и представляли собой скорее мечту о том, каким Тони хотел бы однажды стать.

Их лица и тела были зеркальными отражениями друг друга. Один, как отдаленно припоминал Тони, правша, другой – левша. У одного правая бровь чуть приподнята, у другого – левая. Это придает их лицам трогательное и немного удивленное выражение. Зеркально подобными оказались даже созвездия родинок.

-Кто вы? – Спросил Тони, отползая в сторону. Кутаясь в пестрые покрывала, сваленные на полу. Мальчики наблюдали за ним и улыбались:

-Мы Братья Мандрагоры. Я Антон.

-Я Алистер.

-Не пытайся запомнить, все равно спутаешь.

-Ты в заколоченном доме с двумя башнями.

-В том самом, которым пугала тебя твоя бабушка Маргарита.

Тони ерзал, натягивал покрывало до подбородка и изумленно хлопал глазами. Ему было неловко. Кажется, на протяжении ночи он неоднократно назвал каждого из Братьев «Тони». Чтобы как-то оправдаться, он укоризненно покачал головой:

-Я же был без сознания…

-Ты был очень даже в сознании. – Алистер поймал Тони за руку и потянул к себе. Тот не сопротивлялся.

-Кроме того, - добавил Антон, - мы спасли тебе жизнь.

-И не только потому, что нам хотелось поиграть в доктора.

Они обняли Тони с двух сторон и заглядывали ему в лицо, улыбаясь своими изумительными порочными улыбками. Как не пытался он отворачиваться, взгляд постоянно ловил то одно, то другое лицо.

-Ты выпил дозу Эликсира, отмеренную для взрослого. – Пояснил Антон. Несмотря на замечание, относительно того, что Тони непременно спутает братьев, он с легкостью различал их.

-Когда-то мы выпили такую дозу на двоих.

-Не было другого пути, мы просто делали, что могли…

-То есть хотели развлечь меня напоследок? – Рассмеялся Тони, притворно отбиваясь от их рук.

-Да! – Тут же подхватил Алистер. – Смотрим, такой хорошенький мальчик на дороге валяется! Не пропадать же добру!

-Не слушай его. – Антон старался выглядеть как можно более серьезным. – Никогда его не слушай.

-Вот я тебе дам. – И Алистер погрозил брату кулаком, а потом снова обратился к Тони. – Один яд нейтрализует действие другого. Как морфин и атропин. Дело в том, что все субстанции нашего тела насыщены противоядиями.

-Даже слюна и слезы…- подтвердил Антон.

-Ну, не рыдать же нам было над тобой!

-И вообще, не думай об этом. – Антон вскочил на ноги, подбежал к двери кладовки и распахнул ее. – Посмотри-ка лучше сюда!

Из кладовки хлынул поток сокровищ. Стеклянных шариков, сгоревших компьютерных плат, журналов для взрослых, праздничных фонарей, карнавальных костюмов, коробочек со сладостями, музыкальных дисков, пластмассового оружия, фильмов с очень многообещающими картинками на обложках носителей, частей конструкторов и сломанных игрушек …

В доме Антона и Алистера пахло карамелью, мандрагорой и пылью плюшевых медвежат. У них в самом деле было полно игрушек, привезенных старшим братом из Предела. Даже новейшие компьютерные игры. Горы тряпичных уродцев с оторванными конечностями. В лучшие времена они были жирафами, зайцами и слонами. Радиоуправляемые машины и роботы, перепаянные таким образом, чтобы вытворять что угодно, кроме того, что положено делать детским игрушкам.

Тони хохотал до упаду. Он немедленно был облачен в карнавальный костюм белки. Антон нарядился зайцем, а Алистер нацепил девчоночье платьице. Они носились по дому, выскакивали из-за углов, пугали друг-друг, норовили наступить Тони на хвост. Открывали шкафы и кладовки, откуда вываливались груды невероятного хлама. Потом объедались шоколадом и леденцами, и пили слабый сладкий ликер.

Все правильно. Ведь Мерли говорила, что те, кто принял Эликсир не меняются. Тони вдруг подумал, что Антону и Алистеру просто нужен был кто-то, с кем можно играть. Странный, конечно, способ заводить друзей они избрали, потому Тони попытался ненавязчиво выяснить, зачем они спасли его и приволокли в свой дом.

-Ну, во-первых, мы тебя любим. – Совершенно серьезно сказал Антон, когда они развалились на диване перед телевизором. Тони снял маску белки и изумленно уставился на Братьев. – Иногда ночами мы выходим из дома и прогуливаемся по Долине. Мы видели тебя…

-Ага, например, то, как ты курил, притаившись за изгородью. – Уточнил Алистер. - И подглядывал за девочками у озера.

-И мальчиками. – Не удержался Антон. – Но есть и еще одна причина. Тебе не интересно, почему ты так на нас похож?

-Почему? – Растерялся Тони. Антон и Алистер и теперь ассоциировались у него с Дурманом, покровителем семьи Датура. Только совсем юным, здоровым, веселым и в двух экземплярах.

-Один из нас – твой дедушка. Вспомни страшные истории о Ночных Гостях, которые рассказывала тебе твоя милая вечно юная бабушка, мама твоего отца почтенного Элифаса. Мы и есть те самые Ночные Гости.

-Полагаю, твой дедушка я, - Антон обнял его вовсе не по-родственному. – Ведь тебя зовут Тони. Антон, как и меня.

-Неправда, - Алистер прижался к внуку с другой стороны. – Мы просто выдавали себя за одного человека. Встречались с Маргаритой по очереди, а Антон познакомился с ней первым. Посмотри, ведь я правша, как и ты.

-Собственно, это совершенно не важно, - отмахнулся Антон. – Мы – монозиготные близнецы.

-Нам всегда хватало друг друга, но твоя бабушка была особенной. Она хотела нас безумно, хоть мы и выглядели младше нее. – Алистер многозначительно улыбнулся Тони. – Мы были ее мечтой, ее совершенством. Хоть мы и не питаем особого интереса к женщинам, но что-то она в нас находила. И мы в ней.

-Она сама открывала окно. – Мечтательно кивнул Антон и зарылся личиком в меховое плечо костюма Тони. - Но потом, когда узнала, что нас двое, испугалась. Все, что произошло, теперь кажется ей ужасным и противоестественным.

-Да, - согласился Тони. – То-то я думал, почему в ее рассказах Ночные Гости всегда присутствуют во множественном числе? Мне бы вполне хватило одной гадкой развратной гостьи.

Алистер, который до сих пор ходил в платьице, немедленно примостился у него на коленях.

-Так или иначе, она нас бросила. А мы ее очень любили и любим.

Неожиданно Тони почувствовал укол самой настоящей ревности, но Алистер нежно прижался губами к его губам, а Антон обнял крепче, перебирая пальцами рыжий беличий мех.

-Да, мы любим ее и теперь. Не так, как тогда. – Шептал ему на ухо Антон. - В нашей любви больше нет любопытства, нет желания. Это просто нежность.

-Она не хотела понять, что между нами нельзя выбирать. – Вздохнул Алистер. – Ей нужен был кто-нибудь один или никто. Потому она нас бросила. Ты ведь этого не сделаешь?

Они оба вопрошающе смотрели на Тони.

Тот изумился. Он-то думал, что его ждут пару приятных часов или, может, суток. А потом, наигравшись, Братья просто отправят его домой.

-Мне можно остаться?

-Конечно. Мы же говорили, что любим тебя. – Кивнул Антон.

-Без шуток? – У Тони перехватило дыхание.

-Почему ж без шуток? С шутками! – Рассмеялся Алистер. – Зачем тебе любовь без шуток? Это скучно, как у взрослых. Оставайся с нами.

-Надолго?

-На всю нашу жизнь. – Прошептал Антон. – Нам осталось совсем немного, мы не успеем тебе надоесть…

-Да. Совсем немного…

Обоеполая мандрагора была расчленена, истерта и смешна с прочими необходимыми ингредиентами. Мерлина изготовила экстракт, который Обри безропотно принимала изо дня в день в течении лунного месяца. О том, каким образом следует употреблять это растение, Мерлина прочла в книге, обнаруженной когда-то в одном из заброшенных домов Пасленовой Долины. Она выучила книгу наизусть, а потом сожгла, чтобы больше никто не владел знаниями, изложенными в ней. Позднее то же самое она проделала с несколькими книгами из библиотеки Долины, а вот теперь добралась и до библиотек Предела…

Она отлучалась из дому ненадолго, потому, что Обри боялась оставаться одна. Почти все время женщина проводила в постели. Сразу после приема очередной дозы мандрагоры, тело ее претерпевало катастрофические изменения, но несколько часов спустя, действие экстракта ослабевало, и трансформация временно приостанавливалась.

Некоторые изменения заставляли Обри кричать от ужаса, хотя они и были совершенно безболезненны. Кости с нежным сахарным хрустом вытягивались и приобретали другую форму. Менялся цвет кожи и структура волос. Истончились брови, удлинились ресницы, черты лица стали правильнее и четче. Ее грудь, прежде не впечатлявшая красотой, вообще исчезла, кожа разгладилась. Бедра стали уже. Исчезли все шрамы и родинки. Изменился даже голос.

Мерлина с интересом следила за превращением, занося все наблюдения в записную книжку, которую позднее также следовало сжечь.

В свободное время Мерли переоборудовала лавку. Теперь вывеска над дверью гласила «Пасленовая Долина», а в лавке продавались всевозможные сладости. Конфеты, печенье, пирожные и булочки, приготовленные в соответствии с особенностями кухни ее родины. От клиентов не было отбоя. Мерлина не могла приготовить так много карамелек и мармелада, потому скоро пришлось нанять глухонемую повариху, которая старательно исполняла все указания новой хозяйки.

В конфетах и пирожных Мерлины сладость всегда сочеталась с кислотой и горечью. Они имели тончайшие оттенки вкуса и долгое изменчивое послевкусие. Оказалось, что минимальные дозы ядов и наркотиков можно продавать куда дороже, чем большие. В результате значительный процент тех, кто однажды попробовал конфеты, завернутые в черные или фиолетовые фантики, пирожные с красными пентаграммами, нарисованные кремом и печенье в виде улыбающихся черепов, не мыслил дня без сладостей Пасленовой Долины.

Обри заедала горький экстракт мандрагоры сладким сиропом и синей сахарной ватой. В одну из ночей она проснулась с криком, обнаружив, как расступилась кожа, выпуская на свет другую ипостась обоеполой мандрагоры. Теперь изменения происходили особенно быстро. Никто, даже соседи и родители, больше не узнали бы в новом существе Обри. В ней не осталось ничего прежнего, даже память трансформировалась, освободившись от всего тягостного и печального. При этом знания, полученные ею когда-то, всплыли и очистились, а мыслительные способности возросли.

Обри плакала, полагая, что чудовищные перерождения будут происходить с ней всю оставшуюся жизнь. В общем, именно это ее и ждало. Чтобы утешить рыдающую Мандрагору, Мерлина подарила ей свой крест.

В финальной фазе трансформации волосы Обри обесцветились, лицо разгладилось и приобрело изумительный оттенок, а кожа, слюна, слезы и любые субстанции тела источали странные, но неизменно приятные ароматы и содержали в себе бесценные для алхимической практики и фармакологии вещества. Мерлина и Мандрагора старательно собирали их в изящные флаконы и исследовали действие на постоянных клиентах магазинчика. Они точно не знали, умер ли кто-нибудь из подопытных. Но некоторые перестали приходить.

Алкалоиды быстро и почти бесследно распадаются в организме жертвы. Анализ на их наличие – дело трудоемкое. Кроме того, в Пределе слишком многие предпочитают «умереть не в срок», обманув таким образом систему.

В общем, никаких проблем не возникало.

Так прошел почти год.

Теперь Мерлина и Мандрагора не жаловались на недостаток денег. Они отремонтировали дом и обставили его самой роскошной антикварной мебелью. Их одежда была либо сшита на заказ, либо приобретена у самых известных фирм.

Лавка, стилизованная под ретро, пользовалась все большей популярностью. Ее стены украшали старые рисунки Обри, грустные и чувственные. Теперь она рисовала куда лучше, но изобразить любовную страсть или неутоленное желание больше не могла. Последние работы Обри, именовавшейся теперь Мандрагорой, стоили баснословно дорого. Они были средоточием самодовольства и высшей степени нарциссизма. Сам художник выходил из дому только в определенные дни, исключительно в апогее своей мужественности, ведь заказчики предпочитали считать Мандрагору мужчиной.

Где-то неделю в месяц Мандрагора и выглядел как мужчина, необычайно привлекательный, но несколько высокомерный. На этой фазе он старательно собирал сперму, обладающую свойствами катализатора для протекания любых процессов. Потом начиналась поступательная трансформация, на всех ступенях которой Мандрагора обретал особые оттенки обоеполой прелести, пока наконец-то не становилась женщиной. В эту неделю она собирала в изящные флаконы менструальную кровь. Но на глаза людям не показывалась, хотя едва ли Предел видел женщину, способную сравниться с ней в красоте. Ее менструальная кровь, в свою очередь, служила приостановлению любых химических реакций и биологических процессов.

Мерлина завела знакомства с самыми влиятельными наркоторговцами Предела, ведь она славилась умением сочетать кулинарную изысканность с галлюциногенной остротой. Да и лучших степеней очистки сырья никому пока не удалось достичь. Теперь ей принадлежала целая фабрика по производству сладостей.

Жизнь Мерли стала совершенно счастливой. Ее окружала утонченная роскошь и всеобщее поклонение. Существование ее чудесной мандрагоры было продлено до рамок среднестатистической человеческой жизни. Теперь магическое растение могло говорить, и само заботилось о себе и о своей хозяйке. Правда, так и не удалось установить, присутствует ли в теле Мандрагоры микробиологическая бомба или ее растворили яды и экстракты. Обри отказывалась обращаться к врачам, даже самым надежным специалистам из подпольных клиник. Она боготворила свое самодостаточное совершенное во всех отношениях тело настолько, что никому не позволяла прикасаться к нему. Даже стоять поблизости, вдыхая медово-пряные ароматы, источаемые ее кожей. Мерлина составляла исключение лишь потому, что была в своем роде матерью Мандрагоры, подарившей ей новое тело и иную жизнь. Кроме того, ее интересовал исключительно сбор слез и пота.

Мерлине не хватало всего двух вещей: вечной молодости и Тони.

Дом Братьев Мандрагоры располагался на самом краю Пасленовой Долины – ближе всего к Пределу. В окна порой просачивался запах обреченных роз и пепел сожженных ведьм. Радио передавало обрывки песен, тягучих, как мед, ядовитых, как мышьяк. На экране телевизора, настроенного на пустой канал, мелькали зыбкие тени и лица, покрытые белой пудрой. В их глазах светилось безумие, страх и предельная опустошенность. Прочие каналы как всегда демонстрировали модные черно-белые фильмы, рекламу, нескончаемые видеоклипы. Экран мерцал призрачным сиянием, похожим на огни святого Эльма. Подсвечивал кожу цвета взбитых сливок в созвездиях мелких родинок.

Почти все время Братья Мандрагоры проводили с Тони. Однако растения, живые и высушенные, которые хранились в подвале их дома, требовали постоянного ухода. Поэтому Антон или Алистер, а чаще они оба, каждый день отлучались на час-другой в подвал. Они усаживали Тони за игру, ставили перед ним еду, сладости, лимонад и уходили. Тони очень обижался, хотя виду не подавал. Он понимал, что едва ли заслуживает их доверия. Оставшись один, он играл на компьютере. Старший брат Антона и Алистера привозил им самые новые игры и выбирал те, что посложнее. За время своего многолетнего заточения мальчики достигли в искусстве виртуальных побед невероятного мастерства. Тони здорово уступал им. По началу его удручало то, что он уступает им во многом. Антон и Алистер были не только умными и начитанными, что вполне понятно в их возрасте. Благодаря ежедневным заботам о мандрагоре, требовавшим немалых физических усилий, они стали еще и на удивление сильными, хоть и казались обычными подростками. Стоило им затеять шутливую потасовку, и Тони понимал, что ему не тягаться с близнецами. У него не было ни единого шанса. Он не уставал поражаться их гибкости и умению выворачиваться из любых захватов, но все равно не отступал. Лучше закончить игру, прижатым к ковру двумя веселящимися друзьями, чем показать, что ты струсил. И все же возне на ковре он предпочитал компьютерные игры, где его поражения были не настолько явными.

В такие часы он размышлял о том, как низко пал, причем, ему это нравится. Мерли, наверное, рыдала бы, узнай она всю правду. Не говоря уж о родителях. Тони наслаждался такими мыслями, вспоминая ночь, когда выпил Эликсир. Не столько Антона и Алистера, сколько мечту о призрачной встрече с притягательными порочными духами ядов. Это помогало не думать о том, что он, скорее всего, просто игрушка.

Дата добавления: 2015-10-13