Глава двадцатая. — я еще наведаюсь к вам, детки, — сказала на прощание миссис Мортимер.

— Я еще наведаюсь к вам, детки, — сказала на прощание миссис Мортимер.

В течение зимы она приезжала несколько раз и объясняла Саксон, какие делать посадки для ежедневных потребностей рынка, какие — чтобы удовлетворять весною все растущий спрос на овощи, и, наконец, летом, в разгар сезона, когда будут раскупать все, что она вырастила, и все-таки будет не хватать. Хазл и Хатти каждую свободную минуту возили навоз из Глен-Эллена; тамошние скотные дворы еще не знали такой чистки. Приходилось также без конца доставлять со станции минеральные удобрения, которые закупались по указаниям миссис Мортимер.

Взятые на поруки заключенные оказались китайцами. Оба они долгие годы служили при тюрьме и были уже стариками; но та работа, которую они способны были выполнить за день, вполне удовлетворяла миссис Мортимер. Гоу Юм двадцать лет назад был старшим огородником в одном из крупных поместий Менло-парка. Причиной постигшей его катастрофы была драка, начавшаяся за игрой в фан-тан в китайском квартале Редвуд-сити. Его товарищ Чан Чи считался одним из самых отчаянных в те бурные годы, когда в Сан-Франциско еще существовали тайные китайские общества — тонги. Но четверть века сурового тюремного режима и работы на огородах охладили его пыл и приучили его руку вместо ножа к мотыге. Обоих помощников Саксон привезли в Глен-Эллен, как драгоценный груз, и сдали под расписку местному шерифу, который обязан был ежемесячно посылать тюремной администрации рапорт об их поведении. Саксон также должна была ежемесячно давать о них сведения.

От страха, что они зарежут ее, Саксон скоро, избавилась: бронированный кулак государства каждую минуту готов был обрушиться на них; достаточно было им один раз выпить глоток вина, и рука правосудия схватила бы их и бросила обратно в тюремную камеру. Не пользовались они также свободой передвижения. Когда старику Гоу Юму понадобилось ехать в Сан-Франциско, чтобы подписать некоторые документы у китайского консула, ему сначала пришлось просить в Сен-Квентине разрешения на эту поездку. Но главное — оба китайца были очень добродушны. Вначале Саксон угнетала мысль, что ей придется командовать двумя отчаянными каторжниками, но когда они приехали, оказалось, что работать с ними одно удовольствие. Достаточно было указать им, что надо сделать, — а как сделать, они знали лучше ее. От них она научилась всем приемам и ухваткам мастеров-садоводов и скоро поняла, что, работай у нее местные жители, она бы ни за что не управилась с фермой.

Не боялась она своих помощников еще и потому, что была с ними не одна. Саксон успешно шевелила мозгами. Так, вскоре выяснилось, что невозможно совмещать домашние дела с работой на огороде. Она написала в Юкайю той энергичной вдове, с которой они жили по соседству и которая занималась стиркой, и та сразу согласилась на предложение Саксон. Миссис Пауль было около сорока лет; низенькая и коренастая, она весила двести фунтов, но, несмотря на полноту, не знала, что такое усталость, не боялась никого на свете и, по мнению Билла, одной рукой справилась бы с обоими китайцами. Миссис Пауль привезла с собою сына, деревенского парня лет шестнадцати, — он ходил за лошадьми и доил Хильду, красивую джерсейскую корову, благополучно выдержавшую взыскательный осмотр мистера Хэйла. Хотя миссис Пауль отлично справлялась со всякой работой по дому, одного Саксон так ей и не доверила: она собственноручно стирала свое вышитое белье.

— Если я буду не в силах выстирать себе такой пустяк, — сказала она Биллу, — тащи лопату и вон под теми секвойями за речкой выкопай мне могилу. Значит, мне уж не жить на белом свете.

Как-то в первые дни жизни на ранчо «Мадроньо», во время второго посещения миссис Мортимер, Билл привез несколько водопроводных труб; из старого бака, поставленного под родничком, он провел воду в дом, курятник и конюшню.

— Уф, кажется, я научился шевелить мозгами! — сказал он. — Я тут видел, как одна женщина, по ту сторону долины, таскает воду из родника, футов за двести от дома; вот я и рассчитал: воду приходится брать три раза в день, а когда стирка — гораздо чаще. И представляете, сколько она отшагает за год? Сто двадцать две мили! Ясно? Сто двадцать две мили! Я спросил ее, давно ли она здесь живет. Оказывается, тридцать один год. Вот и помножьте! Выходит — три тысячи семьсот восемьдесят две мили, и все из-за отсутствия каких-то двухсот футов водопроводных труб. Какая нелепость!

— Но это еще не все. При первой возможности я добуду ванну и кадки. Скажи, Саксон, ты помнишь лужок — как раз где Дикарка впадает в Соному? И земли-то там не больше акра… Заявляю тебе, что этот лужок теперь мой! Поняла? И прошу по траве не ходить. Это моя трава. Я поставлю там насос; я видел подержанный, его уступят за десять долларов, этим насосом можно накачать сколько угодно воды. А уж я выращу такую люцерну, что ты диву дашься. Мне ведь нужна еще лошадь для поездок. Ты наваливаешь на Хазл и Хатти такую пропасть работы, что мне уж не приходится ими пользоваться, а когда ты начнешь развозить овощи, я их и вовсе не увижу. Надеюсь, что моя люцерна прокормит еще одну лошадку.

Но Биллу пришлось забыть на время про люцерну и заняться более важными делами. Вначале его постигли неудачи. Те несколько сот долларов, которые он привез с собой в долину Сономы, и все его заработанные здесь комиссионные были истрачены на всякие улучшения и на жизнь. Восемнадцать долларов в неделю за прокат лошадей в Лондэйле уходили на уплату жалованья работникам, и оказалось, что купить верховую лошадь для разъездов Билла по окрестностям не на что. Но он снова призвал на помощь свою смекалку, обошел все препятствия и убил разом двух зайцев: теперь он брался объезжать молодых лошадей и пользовался ими, когда ему нужно было отправиться куда-нибудь по делам.

С этой стороны все уладилось. Но тут новое городское управление Сан-Франциско вздумало наводить экономию и остановило работы по мощению улиц. А это повлекло за собой закрытие лондэйлской каменоломни, поставлявшей в Сан-Франциско булыжник. Итак, шесть лошадей возвращались обратно к Биллу, и их надо было прокормить. Из чего теперь выплачивать жалованье миссис Пауль, Гоу Юму и Чан Чи, Билл не представлял себе.

— Боюсь, что мы гнем дерево не по себе, — признался он Саксон.

В тот вечер он вернулся поздно, но лицо его сияло. Саксон была не менее радостно настроена.

— Ну, все улажено, — сказала она, подходя к конюшне, где он расседлывал норовистого жеребенка. — Я переговорила со всеми тремя. Они отлично понимают наше положение и охотно соглашаются подождать. На той неделе Хазл и Хатти уже начнут развозить овощи; тогда деньги будут поступать от всех гостиниц и в моих книгах, наконец, появятся не только записи расходов, но и доходов. И знаешь. Билли, — вот уж не подумала бы, — оказывается, у нашего Гоу Юма есть текущий счет в банке. Он подошел ко мне спустя некоторое время — видно, обдумывал это дело, — и предложил занять у него четыреста долларов. Что ты на это скажешь?

— Скажу, что я не такой гордец, и не откажусь от денег только потому, что их предлагает китаец. Для меня он все равно что белый, а эти деньги могут очень и очень пригодиться. Ты даже не представляешь, сколько дел я переделал с сегодняшнего утра. Я был так занят, что не успел куска проглотить.

— Шевелил мозгами? — рассмеялась она.

— Да, конечно, — подтвердил он тоже со смехом, — и расшвырял пропасть денег.

— Но ведь у тебя нет ничего, — заметила она.

— В этой долине мне верят в кредит, имей в виду, — возразил он. — И сегодня я использовал его вовсю. Ну, угадай на что!

— На верховую лошадь? Он расхохотался так громко, что лошадь испугалась, взвилась на дыбы и подняла на воздух Билла, повисшего у нее на шее.

— Нет, ты гадай по-настоящему, — потребовал Билл, когда лошадь успокоилась, хотя все еще продолжала дрожать и подозрительно коситься на него.

— Две верховые лошади?

— Ничего ты не понимаешь! Ну, уж я скажу сам. Ты Тиркрофта знаешь? Так вот. Я купил его большую повозку за шестьдесят долларов. Потом я купил еще повозку у кенвудского кузнеца за сорок пять долларов, — она так себе, неважная, но сойдет. И еще повозку у Пинга — замечательную, за шестьдесят пять. Он уступил бы ее и за пятьдесят, но заметил, что она мне до зарезу нужна.

— А как же с деньгами? — робко спросила Саксон. — У тебя же и сотни долларов не было с собой!

— Разве я тебе не сказал, что у меня кредит? А коли он у меня есть, то я им и воспользовался. Я и цента наличными не выложил, заплатил только за два длинных кнута. Потом я купил три комплекта рабочей сбруи — подержанные, по двадцати долларов за комплект — у парня, который возил камень из каменоломни. Они ему больше не нужны. У него же я взял напрокат четыре повозки и четыре упряжки, из расчета полдоллара за день с каждого коня и полдоллара с каждой повозки. Всего мне придется платить ему в день шесть долларов. Три комплекта запасной сбруи — это для моих лошадей. Затем… Постой, дай вспомнить… Да! Еще я заарендовал две конюшни в Глен-Эллене и заказал пятьдесят тонн сена и вагон отрубей и ячменя в кенвудской лавке — мне ведь придется кормить четырнадцать лошадей, ковать их и все прочее… Ах, совсем забыл! Я нанял еще семь человек, по два доллара в день и… Ой! Черт! Что ты делаешь?

— Нет, — серьезно сказала Саксон, ущипнув его, — нет, ты не бредишь. — Она пощупала ему пульс и лоб. — Жара никакого нет. Дыхни на меня… Нет, и не пил ничего. Ладно, продолжай…

— Разве тебе этого мало?

— Мало. Я хочу услышать дальше. Я хочу знать все.

— Отлично. Но прежде всего имей в виду, что я ничуть не глупее моего бывшего хозяина в Окленде. И если кто-нибудь тебя спросит, ты так прямо и говори: мой муж — деловой человек. А теперь слушай, я тебе все расскажу, хотя я понять не могу, почему никто в Глен-Эллене не опередил меня. Верно, просто проморгали! В настоящем городе этакой штуки ни за что бы не упустили! Видишь ли, дело обстояло так. Ты знаешь большой, только что выстроенный кирпичный завод, который должен выпускать особый огнеупорный кирпич для внутренних стен? Ну вот, ломаю я себе голову, как мне быть с этими шестью лошадьми, которые ко мне вернутся: зарабатывать они больше не зарабатывают, а из-за их кормов мне скоро придется по миру пойти; куда-нибудь их пристроить нужно. И тут я вспомнил про кирпичный завод. Поехал я туда и переговорил с их химиком, японцем, он у них в лаборатории работает. Гляжу, а на заводе уже все готово — и мастера тут, только начинай. Я хорошенько все разглядел, что и как. Потом присмотрелся к забою, откуда они будут глину брать, — помнишь, там такая рассыпчатая белая меловая земля, ее добывали как раз за тем участком в сто сорок акров, где три холма? От забоя до завода около мили, дорога ведет под гору, и пара лошадей легко справится с грузом. Право же, труднее будет подниматься наверх с пустыми повозками. Осмотрев все, я привязал лошадь и занялся расчетами.

— Профессор японец сообщил мне, что директор завода и члены правления приедут с утренним поездом. Я, конечно, никому ни слова не сказал, а сам решил единолично, собственной персоной, изобразить комиссию по встрече; только поезд подошел, я уж: тут как тут и приветствую их от имени города. Протянутая им для пожатия рука была одновременно и рукою некоего парня, которого ты знавала когда-то в Окленде, третьестепенного боксера… как его звали?.. да, вспомнил — Большой Билл Роберте. Под этим именем он выступал на ринге, а теперь, не шутите, он известен как мистер Уильям Роберте, эсквайр.

Так вот, говорю, я их приветствовал и отправился с ними на завод; и тут из разговоров увидел, что дело у них на мази. А затем, как подошел случай, я и ввернул им свое предложение. Я все время дрожал, — а вдруг у них подряд на подвоз глины уже сдан? Но когда они спросили мои условия, я понял, что это у них еще не налажено. Смету я выучил наизусть и тут же им все выложил, а главный их заправила все цифры записал себе в блокнот.

— Мы дело поставим сразу на широкую ногу, — говорит и этак пристально смотрит на меня. — Какой же транспорт вы можете предоставить нам, мистер Роберте? — А у меня только и есть, что Хазл и Хатти, да и те слишком молоды, чтобы справиться с таким грузом.

— Я могу поставить сразу четырнадцать лошадей и семь повозок, — говорю. — Если нужно будет, достану и больше, вот и все.

— Дайте нам четверть часа на размышление, мистер Роберте, — говорит.

— Конечно! Пожалуйста, — отвечаю и важничаю, прости господи, как черт. — Но я сначала должен кое-что оговорить. Во-первых, я хочу, чтобы контракт был заключен на два года; и потом моя смета предусматривает одно условие, иначе дело не пойдет.

— Какое же это условие? — спрашивает.

— Дорога, — говорю я. — И раз уж мы здесь на месте, я вам сейчас все покажу.

Сказано — сделано. Я показал ему все и объяснил, как мне будет невыгодно, если они решат придерживаться своего первоначального плана, принимая во внимание спуск и подъем к месту выгрузки.

— Вам тогда придется сделать одно, — говорю, — провести дорогу вокруг холма, построить бункеры на пятьдесят футов выше и подъездной мост длиной футов в семьдесят — восемьдесят.

И знаешь, Саксон, мой прямой разговор подействовал на них. Ведь я говорил правду. И если они заботились о кирпиче, то я заботился о своих лошадках.

Совещались они, по-моему, около получаса, а я волновался чуть ли не так же, как тогда, когда ждал, что ты мне скажешь: «да» или «нет». Пересмотрел смету, высчитал, сколько можно будет скинуть, если потребуют. Видишь ли, я дал им городские цены, поэтому я и готов был уступить. Потом они вернулись.

— Цены в деревне должны быть ниже, — сказал их главный.

— Вовсе нет, — говорю я. — Здесь вся земля под виноградниками. Сена и для своих лошадей не хватает, его приходится возить из долины Сан-Хоакин. В Сан-Франциско сено с доставкой дешевле обходится, а здесь я его еще и сам привезти должен.

Это здорово на них подействовало. Ведь я сказал истинную правду, и они знали это. Но была тут одна загвоздка. Если бы они догадались спросить про плату возчикам и цену за ковку лошадей, мне наверняка пришлось бы скинуть: ты ведь понимаешь, что здесь, в деревне, где нет ни союза возчиков, ни союза кузнецов и где плата за помещение ниже, чем в городе, все это обходится гораздо дешевле. Уф! А сегодня я сговорился с кузнецом, который живет против почты: он согласен подковать весь мой табун со скидкой в двадцать пять процентов на каждую подкову; но об этом я, конечно, ни звука. Впрочем, они были слишком заняты своим кирпичом, чтобы интересоваться этой стороной дела.

Билл вытащил из нагрудного кармана бумагу с печатями и протянул ее Саксон.

— Вот он, контракт со всеми условиями, ценами и неустойками, — сказал он. — Я встретил в городе мистера Хэйла и показал ему условие. Он говорит, что все в порядке. И тут я пустился во всю прыть; объехал весь город, побывал в Кенвуде, Лондэйле, был всюду, со всеми разговаривал, все обсудил. Работа на каменоломне заканчивается в эту пятницу. А в среду на той неделе я на всех моих лошадях начну возить лес для стройки, кирпич для печей и все, что понадобится. Когда же все будет готово и надо будет приниматься за глину, я окажусь тут как тут.

Но ты еще не знаешь главного! По дороге из Кенвуда в Лондэйл у меня вышла задержка пока я ждал у переезда, я пересмотрел свою смету. И знаешь что? Тебе и за тысячу лет не догадаться! Оказывается, я где-то ошибся в сложении и назначил им цены на десять процентов выше, чем предполагал. Вот так и находишь деньги! Если тебе теперь понадобится лишний рабочий для твоих овощей, скажи только слово… Хотя в ближайшие месяцы придется навести экономию. А теперь иди и спокойно занимай четыреста долларов у Гоу Юма. Скажи, что мы дадим ему восемь процентов и что деньги нам нужны месяца на три-четыре, самое большее.

Освободившись из объятий Саксон, Билл начал прогуливать жеребенка, чтобы тот остыл. Вдруг он остановился так неожиданно, что жеребенок ткнулся мордой ему в спину, с испугу взвился на дыбы, и пришлось снова его успокаивать. Саксон ждала: она догадалась, что Билла осенила какая-то новая мысль.

— Скажи, — спросил он, — ты что-нибудь понимаешь в таком деле, как банковые счета и чеки?

Дата добавления: 2015-10-13