Глава пятая. В восемь часов оркестр заиграл «дом мой, дом», и, следуя в сумерках за потоком гуляющих

В восемь часов оркестр заиграл «Дом мой, дом», и, следуя в сумерках за потоком гуляющих, которые спешили на дополнительный поезд, обеим парам удалось занять в вагоне места друг против друга. Когда площадки и проходы оказались набитыми публикой, поезд тронулся в свой недолгий путь — из предместья в Окленд. Пассажиры пели кто во что горазд, и Берт, лежа головой на груди у обнимавшей его Мери, затянул свою любимую «На берегах Уобэша» и допел ее до конца, нимало не смущаясь шумом драки, которая продолжалась на обеих площадках вагона до тех пор, пока сопровождавшие поезд полисмены, под крики женщин и звон разбитых стекол, не уняли буянов.

Билл спел печальную балладу о ковбое; она была очень длинная, и каждая строфа заканчивалась припевом: «Заройте меня в пустынной степи».

— Этой песни вы никогда не слышали; мой отец часто ее певал, — сообщил он Саксон, которая была рада, когда он кончил.

Наконец-то она открыла в нем недостаток! У него совершенно отсутствовал слух. Он не взял ни одной верной ноты.

— Я пою редко, — прибавил он.

— Еще бы! — воскликнул Берт. — Друзья убили бы его на месте.

— Они все издеваются над моим пением, — обратился он к Саксон. — Ну скажите по совести, разве у меня выходит так уж плохо?

— Вы… вы… может быть… вы берете не совсем в тон… — заметила она нерешительно.

— А мне вот не кажется, что не в тон, — возразил он. — Чудно. Все точно сговорились. И вас, наверно, Берт подучил. Ну, теперь спойте-ка вы, Саксон. Пари держу, что вы поете хорошо! Это сразу видишь по вашему лицу.

Она запела «Когда кончится жатва», Берт и Мери вторили ей. Но едва Билл попытался присоединить к ним свой голос, как Берт толкнул его ногой, и ему пришлось замолчать. Саксон пела чистым, верным сопрано, голос у нее был небольшой, но очень приятный, и она чувствовала, что поет для Билла.

— Вот это пенье так пенье, — заявил он, когда она замолчала, — Спойте еще раз. Да ну же, начинайте! У вас так хорошо выходит, просто замечательно!

Его рука потянулась к ее руке, забрала ее целиком в свою, и когда она опять запела, то почувствовала, как его сила, словно тепло, проникает в нее.

— Посмотрите, они держатся за ручку! — насмешливо сказал Берт. — Чего вы боитесь? Берите с нас пример! Да придвиньтесь же, наконец, друг к другу, мямли! Не то я могу подумать… и уже думаю, вы что-то скрываете!..

Намек был слишком прозрачен» и Саксон почувствовала, как ее щеки вспыхнули.

— Ну, ты не очень-то увлекайся, — укоризненно остановил его Билл.

— Замолчите, — рассердилась и Мери. — Вы ужасно грубы, Берт Уонхоп, я больше не желаю с вами знаться, вот вам!

Она разомкнула объятия и оттолкнула его, но через несколько минут уже простила, и они уселись по-прежнему.

— Пойдемте еще куда-нибудь вчетвером, — не унимался Берт. — Ведь время детское. Кутить так кутить! Сначала к Пабсту в кафе, а там видно будет. Ты как на этот счет, Билл? А вы, Саксон? Мери пойдет.

Саксон ждала, мучительно волнуясь, что ответит этот сидевший рядом с нею юноша, которого она узнала так недавно.

— Нет, — медленно проговорил он. — Мне завтра рано вставать и предстоит тяжелый рабочий день; девушкам, я думаю, тоже.

Тут Саксон простила ему его немузыкальность. Она знала, она чувствовала, что такие люди должны быть на свете. И такого человека она ждала. Теперь ей двадцать два; первое предложение она получила, когда ей было шестнадцать, а последнее — всего месяц назад — от старшего мастера прачечной, человека доброго и порядочного, но уже немолодого. Этот же был силен, добр и молод. Она сама еще слишком молода и не может не тянуться к молодости. Правда, с тем, из прачечной, она жила бы спокойно и отдохнула бы от вечных утюгов, но какая же это безрадостная жизнь! А вот с этим… Саксон поймала себя на том, что чуть не пожала его руку, в которой все еще лежала ее рука.

— Нет, Берт, не приставай, он прав, — сказала Мери. — Надо же поспать. Завтра ведь опять эти крахмальные оборки и весь день на ногах.

Саксон вдруг кольнула мысль, что она, вероятно, старше Билла. Она взглянула украдкой на его свежее лицо с гладкой кожей, и та юность, которой дышало все его существо и которая так нравилась ей, вдруг стала ее раздражать. Конечно, он женится на девушке моложе себя и моложе Саксон. Сколько ему может быть лет? Неужели он действительно слишком молод для нее? Становясь недостижимым, он тем самым становился еще привлекательнее. Он был такой сильный — и в то же время такой мягкий. Девушка вспомнила весь проведенный с ним день. Он не совершил ни одного промаха, относился к ней и Мери с неизменным уважением, он разорвал ее программу и танцевал только с ней одной. Если бы она ему не нравилась, он, конечно, так бы себя не вел.

Она пошевелила пальцами и ощутила его жесткую, покрытую мозолями ладонь. Ощущение это было необыкновенно приятно. Он тоже слегка повернул руку, применяясь к ее движению, и она ждала с трепетом, что теперь будет. Саксон очень не хотелось, чтобы он поступил, как другие мужчины, — она, кажется, возненавидела бы его, если б он воспользовался этим легким движением ее пальцев и обнял ее за талию. Но он не обнял ее, и в сердце Саксон вспыхнуло горячее чувство к нему. Оказывается, в нем есть и деликатность, он не пустоголовый болтун, как Берт, не груб, как другие мужчины, с которыми ей случалось встречаться! Она пережила в этом смысле много неприятного и очень страдала от отсутствия того, что можно было бы назвать рыцарством, хотя Саксон, конечно, и не догадывалась, что это именно так называется.

Кроме того, он был боксером. При одной мысли об этом у нее перехватило дыхание. Правда, он нисколько не подходил к тому представлению о боксерах, которое она себе составила. Ведь он в сущности и не боксер. Он же сказал, что нет. Саксон дала себе слово расспросить его подробнее, если… если он когда-нибудь опять ее пригласит. Да, наверно, так и будет, ведь когда мужчина танцует с девушкой чуть не целый день, он об ней тут же не забывает. Ей даже захотелось, чтобы он все-таки оказался боксером. В этом было что-то манящее и жуткое. Боксеры — страшные, таинственные люди! И поскольку они не принадлежат к числу заурядных рабочих, вроде плотников и прачечников, они, несомненно, фигуры романтические. Они работают не на хозяев, но для публики, в героическом единоборстве своими силами отвоевывают себе у мира, далеко не щедрого, роскошную жизнь. У иных даже собственные автомобили, и путешествуют они с целой свитой тренеров и слуг. Может быть, Билл только из скромности сказал, что он бросил бокс? Однако на его руках мозоли, значит он говорит правду.

Дата добавления: 2015-10-13