Прием при рождении

РАЗГОВОРЫ «IN UTERO»

В Сент-Марси-де-ла-Мер Франсуаза Долъто встретила у своей подруги Сары Астрюк из Манитас де Плата цыган, которым Сара открыла двери своего дома, снискав тем самым к себе их большое расположение. Привычно вошедший в цыганский быт обычай, о ко­тором рассказали цыгане подругам, проливает первый слабый свет на возможность общения с ребенком in utero (в материнской утробе).

Гости моей подруги рассказали, что когда хотят, чтобы у них, цыган, родился ребенок, который станет музыкантом, то за шесть недель до рождения ребенка и в первые шесть недель после его появления на свет лучший музыкант каждый день приходит к бе­ременной, а затем — к родившей и кормящей матери, и играет. Как утверждают цыгане, такой ребенок, повзрослев, будет отдавать предпочтение тому инструменту, на котором играли до и сразу после его рождения, и в игре на этом инструменте в дальнейшем достигает хороших результатов.

Наблюдения показывают, что склонность к игре на определенном инструменте в родившемся ребенке так же глубока, как уходящие в землю корни дерева. Подобная «передача» новорожденному пол­ностью соответствует тому, что нам известно из психоанализа; это не «напитывание», а нечто совершенно иное — это символизация, язык жизни, который «зазвучал» в организме ребенка, и выражением этого звучания стало призвание ребенка.

В клинике «ненасильственного» родовспоможения в Питивье ис­пользуют тест-обучение на развитие своеобразной системы коммуни­кации с ребенком в пренатальный период. Отца и мать учат «назначать свидания» плоду в определенное время. По животу, как по перегородке в тюрьме... постукивают пальцами. Так устанавливается связь. Ребенок не только перемещается к этому месту, он просыпается и «отвечает». '. Тогда просят отца начать беседу, потому что плод, находящийся в утробе, должен слышать отцовский голос.

422

Плоду слышнее низкие звуки, нежели высокие, и он лучше слышит отца, нежели мать. Мы с мужем провели опыт с нашими собственными детьми: мой муж говорил с нашим ребенком in utero, особенно с 7,5-месячным, и действительно, тот быстро успокаивался... Я могла говорить ему сколько угодно: «Послушай, успокойся, я сейчас хочу спать...» Но только отец добивался желаемого: стоило ему заговорить, положить руку на мой живот, как плод тут же успокаивался и засыпал раньше меня, матери. Это факт: со своим плодом можно говорить. Недавно молодая мать, тоже психоаналитик, сказала мне, что плод слишком беспокоен (очень вертится), а к врачебной помощи она прибегать не хочет, поскольку желает познать всю полноту материнства. Я посоветовала ей начать разговаривать с будущим ребенком: «При этом вам не обязательно разговаривать вслух, — сказала я, — говорите про себя, но обращайтесь именно к нему, «персонально». Некоторое время спустя она мне сообщила: «Это поразительно — он отвечает!» Я сама, когда была молодой матерью, проделала подобный опыт. Было это во время войны. Я ждала своего старшего, Жана (который стал Карлосом). Садясь на велосипед, когда я ехала по улице Сен-Жак, которая идет под гору, я говорила Жану (я не знала, девочка у меня или мальчик, но я говорила ребенку, которого носила): «Послушай, мне обязательно надо домой, но если ты будешь вертеться, ни ты, ни я туда не доберемся». Еще бы, я в это время жала на педали, и ребенку, наверняка, не хватало кислорода — я и сама задыхалась. Помню, как за восемь дней до родов я ему говорила (а это было где-то около улицы дез Еколь): «Успокойся, терпеть уже недолго. Но если ты будешь продолжать в том же духе, мне придется сойти с велосипеда, а я очень устала, и мы с тобой будем добираться домой еще дольше и дольше не сможем отдохнуть». После таких слов он немного успокаивался. Когда я добиралась до двери собственного дома, я говорила ему: «Теперь давай, теперь мы дома». Ну и пляски начинались у меня в животе! Но это меня уже не утомляло, я могла подняться к себе, отдохнуть и он успокаивался. Я пересказала этот удивительный диалог мужу и, начиная с того дня, каждый вечер мы разговаривали с нашим ребенком вплоть до его рождения. Это было восхитительно. Подобным же образом мы «общались» потом и с нашим вторым сыном. Война еще не кончилась. Во время тревог мы никогда не спускались в убежище. Зачем? Если дом рухнет, мы окажемся пог­ребенными. Муж мой днем много работал, я тоже, и спали мы

423

оба как убитые. Я не подвержена страхам. Я не отчаиваюсь, когда тот, кого я люблю, в затруднении; в таком случае я знаю, что этому человеку необходимо, чтобы я о нем думала, он нуждается в моей мысленной поддержке. Думаю, что в такой ситуации я ста­новлюсь телепаткой. Но когда опасности нет, хоть пупки пали... Когда мои дети были маленькие, строило одному из них, ночью, пошевелиться, как я тут же просыпалась, — потому что была нужна ему, а при бомбардировках — спала, не просыпаясь. Такое известно всем матерям: у них что-то вроде телефона, соединяющего их с малышом. За два месяца до рождения второго сына — Грегуара — подвергся бомбардировке винный рынок: наш квартал трясло, как будто бомбили нас. Я спала. Проснулась я от того, что внутри меня что-то сжалось. Боль от этого меня и разбудила. Я услышала, наконец, оглушительный грохот. Муж и старший сын спали. Ребенок, сжавшийся во мне в комок, вертелся, ему было надо, чтобы я к нему обратилась и что-нибудь сказала. И я сказала: «Успокойся, папа — тут, я — тут, мы — с тобой, ничего страшного». И я почувствовала, как живот отпустило. Ребенок перестал вертеться, хотя бомбардировка не прекратилась. И когда он родился, то тоже — если я была рядом, его не пугали ни сирены, ни бом­бардировки. «Мама — тут, папа — тут, ты не один», — говорила я.

В Питивье врачи утверждают, что дети, родившиеся в тех семьях, где до рождения с ними «играли в разговор», лучше развиты физически — например, они значительно раньше, чем другие, садятся.

... И они гораздо меньше других подвержены тревоге. Их чело­веческий потенциал не был символически травмирован беспокойством родителей. Так уж повелось в мире: пока одни дети в ожидании рождения являются объектами опытов, другие — их в настоящее время очень немного — становятся, на стадии созревания, средоточием забот, участниками диалога со взрослыми. И они осознают себя полноправными людьми, такими же значительными личностно, как и их родители.

И все же я позволю себе высказать одно наблюдение: если отец играет по вечерам с ребенком in utero «в разговор» и делает это во время беременности жены неоднократно, более чем вероятно, что в ребенке будет заложен внутренний ритм в ответ на эти

424

словесные свидания. Не этим ли объясняется, что некоторые младенцы в Питивье не могут заснуть раньше одиннадцати? В этот час они общались со своим отцом. Так что, играя, будем поосторожней. А особенно, если дело касается новорожденных. Было бы небезопасно возводить «игру в разговор» с ребенком in utero в закон, если будущие родители подходят к ней как к некоей «методе», вместо того, чтобы действительно переживать эту невидимую связь, которая вовсе не является игрой. Такие исследователи, как Вельпман во Франции и Бразельтон в Соединенных Штатах, проводят полезную работу, раскрывая отцу ребенка лежащую на нем ответственность, важность его присутствия как родителя — человека, давшего ребенку жизнь. Но примись педиатры «играть» в этаких добрых папочек или дедушек с ребенком в пренатальный период его развития или с новорожденным, проку было бы немного. Этот маленький человек требует столь же серьезного отношения, как и равные врачам взрослые. Новорожденный не игрушка. Это полноценный человек, занявший место рядом со своими родителями, которые принимают его при появлении на свет и должны нести лежащую на них ответственность и подготовить ребенка к знакомству с близкими и реальностью.

Будь то в Африке, или в Южной Америке, или на островах Тихого океана, всюду древние ритуалы, сопровождающие период бе­ременности и рождения, несут в себе интуитивные попытки и основные эмпирические познания, которые позволяют предположить огромное уважение к человеку в этот переходный период. Антро­пология, основывающаяся на колониальном менталитете, не учи­тывает ритуалов экзорцизма' и табуирование". Тогда как при ис­толковании их символического смысла обнаруживается тот не име­ющий аналогов в нашем современном технократическом обществе, совершенно фантастический прием ребенка семьей и обществом, который помогал появившемуся на свет справиться с первыми впе­чатлениями о мире и подготавливал ребенка к предстоящим жиз­ненным испытаниям. Они приветствовали приход новорожденного в их сообщество необычным образом и по-особенному принимали его. Выражали они это при помощи жестов и слов, и новорожденный понимал, что он, тот, чья сущность еще в будущем, — необходим всем, что его любят в общине и ждут.

• Изгнания -злых духов с помощью заклинаний и магических действий. " Наложение табу — запретов на совершение определенных действий.

425

Одновременно принимались и меры предосторожности: рождению надлежало происходить без вторжения постороннего шума и света.

Один из моих друзей, чилийский врач-психоаналитик Артуро Прат долгое время прожил среди аборигенов острова Пасхи и был поражен удивительной остротой зрения, которая сохранялась даже у восьми­десятилетних стариков и проявлялась даже в ночное время. Ему объяснили причину. Пока американское (западное) акушерство не дошло до острова Пасхи, здесь существовала традиция: в течение месяца со дня рождения не выносить младенца на свет. Роды про­исходили в темной комнате, освещалась только повитуха, принимавшая роды; затем мать и дитя оставались в неосвещенной комнате в глубине хижины, и пребывали там одну луну, или один месяц. Мать выносила ребенка на руках из этих сумерек в тот момент, когда заря только начинала заниматься; при этом присутствовала вся семья, все племя, и отец и мать... Все ждали восхода солнца, распевая ритуальные гимны. Когда на небе поднималось солнце, ребенка протягивали навстречу свету. Впервые он видел свет од­новременно с восходом солнца; тогда же, во время праздничного ритуала ребенку давалось имя. И с этого момента младенец жил согласно суточному ритму взрослых, отличающих день от ночи. До этого он пребывал в полумраке, и аборигены утверждают, что в первый месяц жизни глаза младенца слишком хрупки, чтобы видеть свет. Получается, что свет открывался младенцу вместе с получением имени. Глаза же тех молодых жителей острова, у которых приход в мир состоялся на европейский манер, столь же хрупки как наши:

они так же легко подвержены любому заболеванию и их зрительная активность очень мала в сравнении с остротой зрения аборигенов.

При символическом приеме младенца миром, кроме того, он мень­ше подвержен травме: смягчается родовой шок. В Индии новорож­денных так же предохраняют от резкого света. Ну, а чем же за­нимаются в клинике Питивье у Одана, или у Лербине в Окзерре, что так шокирует некоторых акушерских светил? Там, во время родов освещается мать, а не появляющийся на свет ребенок; делается это для того, чтобы свет не травмировал сетчатку глаза. Всем нам прекрасно известно: если, катаясь в горах на лыжах, не надеть черные очки, быстро можно получить куриную слепоту. Несмотря ни на что, при современном родовспоможении, в глаза ребенка закапываются капли, дабы подобную травму не вызвали патогенные микробы, которые действительно могут попасть в глаза при проходе плода через влагалище. Только о том, что временная слепота может возникнуть у младенца и оттого, что из темноты он быстро попадает

426

на яркий свет, не думает никто, что уж явно никуда не годится. Сами испытывали не раз: когда выходишь на свет из темноты, свет буквально ослепляет; увы, принимая роды, об этом забывают. У нас, европейцев, у кого больше, у кого меньше, годам к пятидесяти глаза устают. На том же острове Пасхи подобное исключено. И островитяне считают, что это объясняется тем, что глаза младенца успевают окрепнуть за тот месяц, что он проводит в полумраке, да и сам дневной свет открывается ребенку постепенно, в медленном ритме разгорающейся зари.

В привычной для аборигенов практике символического приема в мир безусловно присутствие психологической пользы. В торжественный момент ритуала ребенок ощущает, что он — желанный, что у него уже есть свое место в новом мире, куда он попал. Скептикам же, думающим, что подобный прием не может произвести столь глубокого впечатления на плод и новорожденного, напомним, что в любом случае сама эта церемония подготавливает взрослых к тому, что им предстоит заниматься родившимся младенцем, считая его полноценным членом общества. Мне кажется, что концепция «незрелости малыша» скрывает в себе множество весьма негативных способов контакта с ребенком, и это может оказаться разрушительным по отношению к нему. Под тем предлогом, что ребенок-де незрел, ничего не понимает и т. д., взрослые в первые недели, месяцы его жизни позволяют себе ни в чем себя не ограничивать, не учитывать его присутствия рядом. Такое может продолжаться и на протяжении первых лет жизни ребенка: под предлогом, что его еще надо всему учить, ребенок оказывается исключенным из взаимоотношений между людьми, которые происходят в его присутствии; с ним сюсюкают и ведут себя так, будто дрессируют неразумное домашнее животное, хорошо еще если как домашнее, а не цирковое.

КАК ПРЕДУПРЕДИТЬ НАСИЛИЕ И АГРЕССИЮ

В некоторых древних цивилизациях для приветствия пришедшего в мир ребенка прибегают к могуществу слова. Самое замечательное при этом, что ритуальный текст, призыв обращен к самому ребенку, который принимается в общину как личность, узаконенная и иден­тифицированная в ее преемственной связи и этнической принад­лежности. Такой ритуал, сопровождающий появление новорожденного на свет, существует, в частности, на островах Тихого океана, от Японии до острова Пасхи.

427

В клиниках, где практикуется «ненасильственное» родовоспоможение, и отец и мать приходящего в мир маленького человека признают его как языковое существо. Важно, чтобы так же к нему относился и медицинский персонал: «Теперь мы тебя приняли... Мы — не только твои родители. Родители.предоставили тебе воз­можность родиться, но жить стремишься ты... И теперь, когда ты стремишься к этому, все готовы помочь тебе». Всего этого можно не говорить, но выражать необходимо именно это.

Прием новорожденного всем обществом или отдельной группой людей имеет большое значение. Воспитательница, которая будет за­ниматься им впоследствии в материнской школе, должна обеспечить такое же вхождение ребенка в группу ровесников. «Благодаря ро­дителям ты появился на свет и вырос в маленького гражданина двух с половиной лет, теперь же твоя очередь распоряжаться всем, что мы тебе предлагаем, но мы тебя ни к чему не принуждаем.» Чтобы обещанного не нарушать, малыша надо ввести именно в его возрастную группу. Я считаю, что для ребенка единая возрастная группа очень важна: малыш тогда может войти в сообщество, объ­единенное схожими вкусами и интересом к одним и тем же вещам. К тому же, нужны и ежедневные обсуждения происходящего с вос­питательницей — разговоры, согретые уважением к ребенку и его родителям, и тем самым ограждающие его от насилия. Именно это пытались мы сделать в Мезон Верт.

Телевидение для программы «Прием по четвергам» засняло не­большой эпизод, в котором действует мальчик, желающий войти в помещенный нами в углу зала домик; он входит в дом, идет к окну, но вот появляется девочка. Он реагирует на нее резко агрессивно и не позволяет ей двигаться дальше. Девочка плачет и бросается к маме. Та все же подводит ее к мальчугану и начинает с ним разговаривать, но не бранить. Что именно она ему говорит, нам не слышно, но мы становимся свидетелями результата: маленькая девочка и маленький мальчик вместе подходят к окну. У него исчезает агрессия, девочка же, по всей видимости, успокоена мамиными сло­вами. Что же та ей сказала? Она ей объяснила, что малыш протестовал против ее появления, потому что она настолько его заинтересовала, что возникший к ней интерес стал отвлекать, и он подумал, что она лишит его удовольствия, если будет вместе с ним смотреть в окно. Мать этой маленькой девочки поняла то, что мы говорим родителям: агрессивное поведение всегда скрывает боязнь потерять самого себя, если другой разделит с ним игру или удовольствие.

428

Другой — решительно отвергается. Лишенный же возможности про­являть себя, этот «другой» начинает думать, что больше не вправе выступать со своими инициативами, раз с ними так обошлись, когда он пытался это сделать на равных. Налицо проявление агрессии, жертвой которой стал один из детей. Предупреждение агрессии — необходимо. А заключается оно вот в чем: надо пользоваться словом, необходимо находить такие слова, которые обоснуют и объяснят поведение обоих детей; и тревога, обычная в ожидании чего-нибудь неизвестного и опасного, исчезает. Теперь обратимся к ребенку, который стал жертвой агрессии и которого утешают: он возвращается к тому, кто проявил агрессию по отношению к нему. Без надобности он вряд ли бы это сделал. Таким вот образом он ищет возможности стать сильным: он хочет, надеясь обрести друга в том, кто был с ним агрессивен, чтобы оба они стали равны в действии, которое до этого производил тот один, не допуская вмешательства другого или всячески ему противясь.

Предупреждение агрессии уместно с очень раннего возраста. Это подразумевает, что родители понимают необходимость помощи ребенку и принятия в связи с этим профилактических мер против испытания им возможных затруднений в отношениях со сверстниками. Подобные эксцессы начались не сегодня — история весьма стара и восходит к Каину и Авелю. Каин, после того, как он убил своего брата, Авеля, был объявлен неприкасаемой персоной — даже волос не должен был упасть с его головы. И все-таки, чувствуя себя виноватым, Каин ждал от мира отмщения. На что сказал ему Господь: «Вовсе нет, тебе предстоит стать основателем городов».* То есть основателем общин, в которых люди живут вместе, чтобы уберечься от внешних опасностей. «Не брат твой опасен, а все вы — поодиночке, помогите друг другу.» Идея, рожденная из опыта убийства — основанный на силе союз. В самом деле. Библия — отражение процесса становления личности, всего того, что происходит в эмоциональной сфере жизни людей, внутри них самих, той борьбы, в процессе которой что-то они хотят от себя отторгнуть, а что-то сохранить и развить. И только придя к осознанию собственных, обычно неосознаваемых, побуждений, можно научиться избегать конфликтов с такими же побуждениями других людей.

Предупредить жестокость, насилие может всякий, осмысливший все это. Подобная профилактика оберегает и сохраняет потенциальные

• Вольное переложение библейского сюжета: Быт., 4; 15—17.

429

возможности личности для того, чтобы при желании каждый мог их использовать. Но никакая профилактика не действует при фор­мальном подходе: в самом начале, при рождении, ребенок должен встретить не только разумное, рассудочное отношение, но и любовь всех участников этого события, выраженную в звуках его имени, в музыке обращения к нему. Очень важно помочь ребенку идентифи­цировать не только его под, но и облик.

Одна белая мама, родившая ребенка от темнокожего мужчины, никогда не говорила ребенку, что он — метис. Она обратилась в Мезон Верт. Вообще дети-метисы, как правило, красивы.

Мы ей говорим: «Он — красивый, ваш ребенок... Прекрасное смешение пород». Выражение задело ее. «Вы никогда не говорили ему, что он метис, и что именно поэтому он красив? — Нет, я живу с ним одна... — Но ведь вы любили его отца. Откуда родом его отец? Из Африки? С Антильских островов?» Подходит ребенок, и я говорю ему: «Я как раз рассуждаю с твоей мамой, почему ты метис, хочу знать, кто был твой отец, кто дал тебе жизнь, кто сделал так, что ты такой красивый, такой красивый метис». — «О, — говорит мать мне, — я никогда не могла ему этого сказать.» Ребенок поворачивается и говорит матери: «В школе* я — не­гритос». — «Как? Что это ты говоришь?» — «В школе (материнской), я — негритос.» — «Видите, — говорю я, — нужно было ему сказать о том, что он смешанных кровей, — метис. Вы должны объяснить ему, что он — дитя любви между вами, белой, и его отцом, негром, которого вы любили.» — «О, но он никогда не увидит этого человека! У него есть дяди, моя семья...» — «Да, но он не может отождествить вашего брата со своим отцом, он не может быть плодом кровосмесительной связи! И потом, этот человек, вы его любили...» — «О да (жемчужная слеза), целых шесть лет, мы были студентами, но он распределился на свою родину, уехал домой, у них там полигамия, остаться со мной для него невоз­можно.» — «Да, но ребенок родился от вашей любви. Вы его любите; почему же ребенку об этом не сказать и не показать фотографии его отца.» — «Их у меня больше нет.» — «Наверняка есть!» Когда она пришла снова, состоялся такой разговор: «Вы были правы — одна фотография у меня осталась. — Вы ему ее показали? — Да, я сказала ему: "Посмотри, это твой папа". — Вы видитесь с ним? — Да, когда он приезжает во Францию. Он

• В материнской школе — в детском саду.

430

хочет увидеть малыша, но я этого не хочу, я боюсь, что он увезет его к себе. — Да нет же, общепризнано, вы — его мать, у него на ребенка нет прав. Между вами интимные отношения, когда он приезжает во Францию? — Да. — Значит, вы еще испытываете к нему чувства, и это очень важно для ребенка. Ведь живут преиму­щественно сердцем, а не тем, что принято или не принято».

До какой же степени необходимо предупреждение жестокости и агрессии по отношению к ребенку, чтобы ребенок чувствовал, что его принимают не только мать и родные матери, но и общество, которое мы представляем и которое оправдывает то, что мать считает своей ошибкой, страдая оттого, что не смогла узаконить свой союз, хотя она по-прежнему любит отца своего ребенка. Она остается верна своему любовнику в ребенке, но ему это неведомо, он это воспринимает как кровосмешение. Он может считать себя единст­венной любовью своей матери. «Это счастье, что вы продолжаете иметь интимные отношения с отцом вашего ребенка, существование вашего ребенка от этого обретает смысл.» Нужно помочь этому ребенку понять, что он является предтечей того, что произойдет в обществе, которое становится все более и более смешанным в на­циональном отношении. Этот ребенок предвосхищает процесс «метисизапии», который наиболее активен в студенческих кругах.

Важно, чтобы ребенок почувствовал, что он родился от любви мужчины и женщины, именно от этой любви и именно от этой пары, даже если она потом распалась. Даже в традиционных семьях, где отец приходит домой каждый вечер, бывает, что отношения отца и ребенка не выражают эту любовь. Отец может выступать как некий инструмент для выполнения материальных запросов, что требует от него раздачи либо пинков, либо пряников. Этакий жандарм, представляющий класс отцов. «Вот увидишь, папа придет и тебе покажет!» — говорит о таком мать. Живет же мать со своим сыном без отца. Мужчина и мужественность исключаются из любви, которая тем не менее (поскольку именно эта женщина и этот мужчина любили друг друга) послужила причиной появления на свет нового человеческого существа — мальчика или девочки.

Отец должен был бы в глазах ребенка, во-первых, воплощать в себе желание взрослого мужчины и взрослой женщины, а потом уже закон. Увы! Слишком часто в семейных разговорах мужья на­зывают жену «мама», когда говорят о ней с детьми, а женщины называют мужей «папами», как будто речь идет об их собственных отцах. Это — выражение отцовской несостоятельности, если отец перестает быть любовником матери, его несостоятельности как от­ветственного за семью. Речь здесь о том, чтобы у ребенка сфор-

мировался образ пары, как желающих и любящих друг друга людей,

а не только как пары, совместно пользующейся одним и тем же жизненным пространством.

Быть взрослым — это иметь исключительные права на другого взрослого, для ребенка это создает ту модель поведения, в которой он, в семье — ученик: он воспитывается у этой пары, но никак не должен претендовать на место даже отсутствующего в семье взрослого (отца, матери). В свою очередь никакие прерогативы в отношениях между собой взрослых не делают возможным в семье подмену ролей: мать не заменит и не должна заменять отца, так же как и отец, если нет матери, не должен играть ее роль. Подобное случается: отец нередко пытается подменять мать, а мать, частенько играет роль и того, и другого. Матери-одиночки говорят: «Но я обязана быть и отцом, и матерью одновременно». Только она вовсе не обязана. То, что она лишена поддержки мужа, не значит, что в его отсутствие она должна стараться его заменить: делать и говорить в доме как он.

Когда отец не очень одобряет принятые в доме отношения, не­избежны дискуссии отца и матери о методах воспитания ребенка, родители вступают в разногласия, а ребенок становится объектом раздора. К нам, в Мезон Верт — особенно в первый год его работы — отцы приходили редко, хотя мы специально для этого были открыты до 19 часов, в субботу и в понедельник, и из трех работающих на приеме по крайней мере один был мужчина. Мы поняли, что отцы боятся, что мы их превратим в этаких «вторых мам». Они удивлялись, когда слышали от нас, что ребенку необходим именно отец, отличающийся от матери, «отец как он есть». Отцы, приходившие к нам, охотнее разговаривали с воспитателем или врачом-мужчинами.

Настоящее бедствие сегодняшних дней — смешение ролей. Сме­шение-подмена. Так называемый воспитательный принцип, передаю­щийся из уст в уста: отец и мать должны вести себя с ребенком так, что ребенку должно быть неважно, кто перед ним — отец или мать... Извращение, заблуждение — этот «принцип». Мне ду­мается, что истоки его в моде на бесполость: одинаковые у мужчин и женщин одежда и прически. Бесполые... и безвозрастные. Сме­шение — подмена.

Дата добавления: 2015-10-13