Читайте также:
|
|
О НОВОМ ОТНОШЕНИИ К ДЕНЬГАМ
Детская пресса уже публиковала опросы на анекдотические темы типа: «Что делать с карманными деньгами?», «Что бы вы хотели придумать для каникул?» и так далее. Стоило бы подвигнуть детей к вещам более серьезным. Хотя, конечно, то, что значимо для взрослых, не важно для детей. Но ведь дискуссию можно развернуть и на действительно важные темы: вместо карманных денег можно было бы поднять просто вопрос денег, отношения к деньгам...
Можно было бы пригласить детей выступить на телевидении или в прессе индивидуально или группами: пусть расскажут, что думают о конкретных проблемах — например, о разводе, расписании уроков, присмотре за детьми, жизненном ритме, типе общества, расизме, свободе, искусствах, солидарности, инвалидах, психических заболеваниях, здравоохранении, экологии.
С моей точки зрения, раз до сих пор нет таких мест, где дети чувствовали бы себя свободно, то вряд ли стоит спрашивать их совета — они будут очень зависимы от мнений родителей. Когда детей приглашают выступить на семинарах, коллоквиумах и т. п., за всем этим стоят взрослые, награждающие их за ничего не значащие фразы. Дети не скажут, что они несчастны, что их эксплуатируют, что к ним плохо относятся, что над ними смеются.
И беда тому, кто говорит правду не готовому ее услышать взрослому.
В школе с активной методикой преподавания — инспектор: проверяет преподавателя. Наводит справки у ученицы. А в ответ: «Ай да скучно!» Скучно в такой школе? Неслыханно... «Скучно потому, что в классе вы!» Оскорбление! Посягательство на академическое достоинство. Инспектор разводит целую историю. А девочка всего-навсего сказала, что думала. Ничего больше. Но общество так не думает. Не принято так говорить представителю администрации, инспектору, лицу, осуществляющему надзор за ее преподавателем.
397
В Ницце была выставка «Ребенок и телематика*», и некоторых детей пригласили к микрофону: высказаться. В этой обстановке они были участниками представления; это было интервью, и отвечали они, как взрослые — в соответствии с тем типом поведения, который приняли или сделали вид, что приняли. Они бы не подстраивались так быстро, не подражали, если бы речь шла о действительно волнующих их проблемах, впрочем, тогда... под вопросом оказалась бы система, придуманная, выношенная взрослыми и ими распространяемая.
Например, вопрос денег (отношение к деньгам); он должен был бы обсуждаться уже в школе. Есть достаточно подростков, которые говорят о «монетах», как о чем-то негативном, грязном. Они, можно сказать, даже знать не желают о самом денежном символе. Но ведь именно деньги являются в любом созданном человеком обществе эквивалентом товара при обмене; деньги — это серьезно, и этого товарообмена не избежать. Но такие подростки доходят до того, что отвергают деньги, проникаются ненавистью к любому денежному обмену и приходят к неким коммунам, где денежные знаки исключены из' обращения. Одно это отбрасывает их на задворки общества. Но если бы эти же дети могли высказаться по поводу денег в обществе много раньше, они, возможно, не переживали бы эту проблему столь остро, враждебно, конфликтно. А так в подростковом возрасте возникает что-то вроде ненависти к «монетам».
Деньги детям выдают взрослые. Дотации на детей тоже получают взрослые. И выходит, что когда ребенок получает какую-то сумму, то распоряжается ею не он, а... его родители. Ну, а если ребенок что-то выиграл, или получил деньги за что-то, то чаще всего они кладутся в кошелек или какую-нибудь кассу, и он не может их взять до 16 лет. Или их перераспределяют родители на карманные деньги, по капле... и что тут удивляться, что ребенок их тут же тратит — ведь он никогда ими не распоряжался. А можно ведь и так: «Вот твой бюджет на три месяца...» Скорее всего, в первый раз уже через три дня от них ничего не останется, но опыт-то будет. Только нужно ему объяснить и не принимать никаких мер с первого раза. Все это очень сложно, и мне кажется, что взрослые совершенно безоружны перед ребенком, который задает им сакраментальный вопрос: «Почему все это основано на деньгах? Почему я не могу зарабатывать их и распоряжаться ими?» Есть дети, которые не понимают, почему в 12 лет они еще не могут зарабатывать
• Телематика — совокупность технических средств и услуг, комбинирующая свойства вычислительной техники и телекоммуникаций.
398
деньги — никто их не берет на работу из соображений безопасности до 16 лет...
Система пособий, которых можно лишиться, если ребенок бросает школу до 16 лет, искажает смысл образования. Присутствие в школе — это нечто обязательное. Можно там ничего не делать, но такая безнравственность рентабельна.
Родители из неблагополучной среды поставлены в положение сводников перед лицом Министерства образования. Они оплачивают исключительно присутствие детей в школе: их явку туда.
Пособия же могли бы выдаваться детям: за те или иные успехи в учении, которые бы оценивались в соответствии с проделанной работой.
Мне непонятно, почему школа не может как-то материально поощрять детей за их успехи — премиями, книгой, пластинкой по выбору или деньгами. Это же богатство для страны, если ребенок достигает определенного уровня знаний. И у каждого ученика могла бы скопиться какая-то сумма: восьмилетний ребенок сдал французский, в 8 лет получил диплом — премия 100 франков; получил второй диплом — еще 150; третий диплом — 300 франков; четвертый.... Почему нельзя?
Или же установить стипендии за пройденный курс — тогда у детей было бы ощущение, что они могут сами финансировать свое обучение. А такая стипендия для них — целый капитал. И через несколько лет они могли бы выбрать, как использовать этот капитал — прервать занятия и отправиться в путешествие, либо вложить эти деньга в дело или в продолжение учения.
В самом деле, до чего плачевное зрелище — видеть молодых, имеющих дипломы 16-летних юношей и девушек, у которых нет ии гроша в кармане, ни какой-либо возможности приложить свои силы... Мне это напоминает заключенного, который выходит из тюрьмы и практически ничего не может сделать, не имея ничего. Даже билета в метро.
А диплом — в дополнение к полной безоружности перед жизнью. И никакой организации, которая бы помогала материально, не существует. Вне семьи не существует никого, кто мог бы сказать, как, например, отец своим детям: «Учись до такого-то года за мой счет — я тебя авансирую, дело чести... Я вкладываю деньги в твою учебу (работу), но только до такого-то года; после этого — разбирайся сам, следовало бы этому научиться». Существует одна или две системы школьного страхования как Р. et Т., 1'Assurance
399
Etudes.... Но такие системы не дают школьнику ощущения, что он сам финансирует свою учебу. В Канаде каждый приход может выдавать стипендии (приход там, как у нас, во Франции, сельская община). Я знаю канадских медиков, которые благодаря такой стипендии приезжали во Францию для психоаналитических сеансов. Стипендия была на четыре года, и они могли оплатить курс. И они же сами потом создадут новые стипендии для молодых людей своего прихода.
Во Франции же стипендии распределяются государством, они обезличены. Тогда как учредитель частной стипендии обычно известен. И этому господину раз в год сообщают — что и как, чтобы отчитаться в проделанном. У нас такие стипендии весьма напоминают обезличенную социальную поддержку нуждающимся и не решают проблемы.
В конце концов, стипендии почти всегда достаются либо детям преподавателей, либо тем, кого преподаватели выделяют, или детям, чьи родители следят за тем, где и какие стипендии можно получить. Но есть и другие дети и подростки — те, чьи родители прекрасно могли бы платить за курсы, которым дети хотели бы учиться, но такого не происходит: самим, без стипендии, детям это не по карману, родителям же, не слишком всем этим интересующимся, разбазаривать деньги неизвестно на что — не хочется. А тот социоэкономический уровень, на котором находятся родители, не позволяет детям претендовать на стипендии, которые на самом деле только и позволили бы им утолить жажду знаний.
Раз уж невозможно перестроить школьную систему, то хоть в самой-то школе можно организовать клубы, мастерские, чтобы создавать там то, что можно продавать: рисунки, гончарные изделия, миниатюры; даже платные услуги населению можно оказывать.
Вместо того, чтобы опасаться за сохранность частных домов, можно было бы привлечь детей к уборке этих помещений, к благоустройству их. И у себя в квартале, возможно, они могли бы заняться тем же. Конечно, остается открытым вопрос безопасности, социальных поддержек, страхования, но не следует все видеть только в черном свете. И за мэрией тут не последнее слово.
Почему не платить детям во время обучения? Почему не оценивать материально их успехи?
А не имело бы смысла и у нас, как это делают в Америке, где студенты оплачивают свое обучение, подрабатывая где-либо, — установить плату за обучение, которую должны были бы вносить сами студенты? Тогда обязательное образование обрело бы смысл, ведь... на заработанные деньги студентам удается даже сеансы
400
психоанализа оплачивать. А нет ли здесь общего со школой? Тогда, сохраняя тот же ценностный ряд, можно предложить, чтобы и школьники, не ожидая, пока они станут студентами, сами оплачивали обучение. Возможно, тогда и отношение к школе изменится?
Я уверена в этом. Но для этого надо изменить программы. Если программу можно будет выбирать, то дети выберут то, что им необходимо, и будут стараться, даже охотно пойдут на какие-то жертвы,.чтобы только попасть в список на эти занятия.
Никто из детей не начинает сеансы психоанализа бесплатно — у каждого есть право только на три бесплатных сеанса, которые оплачиваются за счет родителей или социального страхования. «Если тебе интересно, — предупреждаю я ребенка, — а это станет тебе понятно через три сеанса, — то дальше психоанализ будет платным;
не бог весть сколько, но платить обязательно». И малыши приносят камешки, а кто постарше — марки или, если есть, карманные деньга, 10 сантимов'. Если ребенок приходит с пустыми руками, я поздравляю его с окончанием работы (или — с его забывчивостью) и предлагаю принести что-нибудь, если он действительно хочет продолжить работу, и не отменяю следующей встречи. А родителей утешаю, что нечего волноваться за своего ребенка: раз он не считает, что за эти сеансы следует платить 10 сантимов, значит, так оно и есть. Он прав. Он не чувствует необходимости в моей помощи или не доверяет мне. С вами будет так же. Эта символическая цена является удивительным рычагом интереса, она поощряет ребенка к самовыражению. Иногда, правда, бывает, дети выискивают всяческие способы, чтобы их к этому не вынуждали, несмотря на то, что приготовить марку, найти камушек, принести его — труд не велик. Но если и это кому-то затруднительно — стало быть, перед нами те, кому действительно не хочется, чтобы с ними работали. А вместо него (или — нее) приходят родители, которых волнует, что происходит с ребенком. «Приходите поговорить о том, что с ним творится, — приглашаю я их. — Поразмышляем вместе, почему ребенок пока еще не может взять на себя ответственность за себя самого». Часто виноваты в такой ситуации сами родители. Правда, они уже чувствуют, что что-то неладно, а он — еще нет. Он лишь активно или пассивно протестует против того, чтобы им кто-то распоряжался.
« Одну десятую франка.
Что же до настоящей платы за психоаналитические сеансы, то у меня бывали такие четырнадцатилетние пациенты, которые считали для себя это долгом чести и платили часть, сколько могли, а остальная часть оставалась их долгом чести родителям или мне...
Договоренность же о необходимости символической платы совершенно понятна и совсем маленьким детям. Эта плата означает его желание; знак того, что ребенок хочет идти навстречу, решился на это, понял, что именно ему предлагают, почувствовал к этому интерес и чувствует пользу (цель отдаленная и промежуточная являются составляющими той предназначающейся ему полезности, которая одинаково хорошо узнается ребенком не только на психоаналитических сеансах, но и в процессе овладения знаниями, который равно как психотерапия, снимает его тревога и страхи). Это тот эффект, которого добивается психотерапия; она раскрепощает желание. И это может быть перенесено в планы школы: пробудить в ребенке желание знать, желание учиться, понимать; не непременное желание, обязанность подчиняться родителям и вышестоящим взрослым, а возможность самовыражаться, действовать, творить. Со времен Карла Великого принц, который хочет иметь надежных людей для своего аппарата власти и управления, поощряет наградами хороших учеников, тех, кто доставляет удовольствие хозяину, и наказывает или избавляется от плохих, тех, кто не достигает результатов, которые удовлетворяли бы целям, поставленным хозяином, или которые не подчиняются правилам, установленным в интересах данной группы.
Завоевать что-то, чего хочешь — совершенно иное дело, чем быть обязанным это принять. Аналогично — в отношении овладения знаниями. Сделать знания доступными для всех, кто к ним стремится, каково бы ни было желание родителей, или ритм в котором они приобретаются, возможности детей при том условии, что дети испытывают горячее желание эти знания приобрети и изъявляют его — это совсем другое дело, нежели сделать образование обязательным. Справедливо заклеймить эксплуатацию здоровья человеческого существа (физического, нравственного, умственного). Но проблему эту не разрешить, запрещая детям от восьми до шестнадцати лет работать за вознаграждение или без него. Надо лишь информировать ребят о границах прав их нанимателей. В действительности же дети гораздо больше эксплуатируются, становясь бенефициантами, и обязаны в этом взрослым, которым позволено — и оправдано законом — произвольно пользоваться по отношению к детям правами, касающимися их занятий, и абсо-
402
лютно — властью, экономической и даже сильной физической, — по отношению к тем, кто слабее их.
У детей нет никакого прибежища между их семьей и обязательной школой. Если работать им запрещено, то есть запрещен заработок, то им мало что остается: либо восставать, либо стать правонарушителями, либо подчиниться (пассивное правонарушение, благосклонно принимаемое родителями и учителями), либо уйти в болезнь, умственные расстройства, разрушительные расстройства чувств — в неврозы, психозы, иначе говоря — в болезненные состояния, что означает унижение желания, подавление желания, увечье ребенка, невозможность самовыражения, как и неосуществимость ввести свою активность
в русло общей активности общества.
В Соединенных Штатах маленькие американцы имеют право зарабатывать, С восьми лет они могут выполнять разные мелкие работы после занятий в школе. Они разносят молоко, газеты.
Очень важно чувствовать, что можешь за себя отвечать. Если бы во французском обществе детям в возрасте 7-8 лет была предоставлена возможность заниматься тем же, чтобы они могли чувствовать себя самостоятельными, чтобы они умели без помощи взрослых переходить улицу, перемещаться без взрослых из одного места в другое, — то отношения улучшились бы как в обществе, так и в семье. Ребенок бы чувствовал, что его не только терпят, но он бы ощущал, что приносит пользу. Такая революция была бы небесполезна для Франции. Увы, все тут же оказываются против; стоит мне только посоветовать родителям — оплачивайте детям какие-то небольшие, посильные им, работы по дому (и на домработнице сэкономите...), в ответ на это мне говорят (именно такое я слышу на встречах с родителями): «Ну, если дети начнут оказывать услуги за деньги — это стыд.» — «Почему же? Ведь вы платите домработнице, вы платите человеку за тот труд, который он вьполняет.» — «Но ребенок не может сделать это так же хорошо, как взрослый!» — «Вы можете заплатить ему меньше, если работа выполнена недостаточно хорошо, или можете сказать — "Отлично!" — и заплатить столько, сколько следует. Его право отказаться от части этих денег в знак семейной солидарности».
В возрасте от 9 до 12 лет ребенок выучится делать все, что можно, по дому и настолько хорошо, чтобы делать то же у посторонних, поскольку подростком он сможет делать это не только у себя дома. В 12-13 лет подростку уже необходимо выходить из
403
лона семьи и бывать в других домах. Таким образом у него не возникнет чувства, что родители его эксплуатируют под предлогом того, что он от них полностью зависим. У других он не чувствует того давления, какое нередко испытывает дома.
В XVI—XVII веках сыновей часто отдавали в учение или в пажи к другим. И в деревнях то же самое — двенадцати лет уже можно было идти в услужение на год-два к людям, занимавшим такое же положение, как и их родители, которые освоили то же ремесло. Постигнув ремесло, дети могли возвращаться (или не возвращаться) к родному очагу, чтобы помогать стареющим родителям.
В сущности, в прежние времена обществом проводился эксперимент по социализации детей. И наше, современное общество могло бы перенять у предшествующих подобные отношения, будь школа местом, где воспитание ребенка осуществлялось бы комплексно: ученики в ней могли бы работать вместе с художником, со столяром, с поварихой, с уборщиками... наконец, — со всеми теми, кто содержит школу в исправности... И в то же время занимались бы с преподавателями. Они могли бы многому научиться, если бы школа действительно была местом, где протекает их жизнь, а учителям платили зарплату за то, что они передают свои знания юньм, сознавая и ценя уравнивающую и детей и взрослых свободу человеческой личности. Конечно, у детей нет знаний взрослых, но всё, что рядом, буквально у них под боком, то, что может пригодиться в активной жизни — должно быть задействовано. И в таком случае связь взрослых и детей была бы обеспечена. Иначе же возникают такие ужасные ситуации, когда вместо того, чтобы убрать со стола посуду, дети кладут на него ноги.
На совместном отдыхе обязанности распределяются четко.
Сколько детей говорит, что хотели бы покинуть свои семьи и идти в пансионы, где так же, как на каникулах. Иногда они говорят не «пансион», а так: «Хорошо бы, чтобы было, как на каникулах, и все бы друг другу помогали...» — как в летних и зимних лагерях. Там все по очереди участвуют в поддержании порядка в доме:
пятеро-шестеро отправляются с преподавателями за покупками, другая группа убирает в доме, третья — занята на кухне. И они счастливы, что родители — далеко, приятно видеть их время от времени, но не постоянно.
Настоящая революция в воспитании начнется, когда школа вместо государственного учреждения станет местом, где учат отвечать за себя самого, учат солидарности со всеми без различия в возрасте, где у каждого — своя задача, но нужная всем. "Но стена эта держится крепко. И профсоюзы будут против.
404
Дата добавления: 2015-10-13; просмотров: 90 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
ОТКРЫТЬ ДВЕРИ ЛЕЧЕБНИЦ | | | Если бы Генеральные штаты детей созывались в 1984 году, эти наказы все еще нисколько бы не устарели... |