THE STORY OF JEES UCK 2 страница

This determined upon (когда было порешено на этом), and young Neil a little repentant and a great deal ashamed (а молодой Нил /был/ немного раскаявшимся и очень устыдившимся), the rest was easy (остальное было легко). The cronies were heavy stockholders in the P. C. Company (закадычные друзья были крупными акционерами компании «Пасифик Коуст»[10]). The P. C. Company owned fleets of river-steamers and ocean-going craft (компания «Пасифик Коуст» владела флотами речных пароходов и океанских судов), and, in addition to farming the sea, exploited a hundred thousand square miles or so of the land (и вдобавок к возделыванию моря, эксплуатировала сотню тысяч квадратных миль или около того суши) that, on the maps of geographers, usually occupies the white spaces (которая на картах географов обычно занимает белые пространства; space — пространство; место, территория; площадь; район, сектор). So the P. C. Company sent young Neil Bonner north (таким образом компания «Пасифик Коуст» отправила молодого Нила Боннера на север), where the white spaces are (туда, где есть белые пространства), to do its work and to learn to be good like his father (выполнять для нее работу и научиться быть добропорядочным, как его отец). "Five years of simplicity, close to the soil and far from temptation, will make a man of him (пять лет умеренности, рядом с землей и далеко от соблазнов сделают из него человека; simplicity — непритязательность, простота, скромность, умеренность)," said old Neil Bonner, and forthwith crawled back among his roses (сказал старый Нил Боннер и тотчас заполз обратно среди = в свои розы). Young Neil set his jaw (молодой Боннер сжал челюсти; to set one's jaw — сжимать челюсти), pitched his chin at the proper angle, and went to work (выставил свой подбородок под надлежащим углом и отправился на работу). As an underling he did his work well and gained the commendation of his superiors (в качестве мелкого чиновника он хорошо выполнял свою работу и приобрел доверие своих начальников). Not that he delighted in the work (не то чтобы он получал удовольствие от работы; to delight — наслаждаться, получать удовольствие), but that it was the one thing that prevented him from going mad (но она была единственным, что не давало ему сойти с ума; to prevent smb. from doing smth. — мешать кому-либо сделать что-либо, не давать кому-либо делать что-либо; to go mad — сойти с ума).

square ['skwFq], usually ['jHZuqlI], learn [lWn]

This determined upon, and young Neil a little repentant and a great deal ashamed, the rest was easy. The cronies were heavy stockholders in the P. C. Company. The P. C. Company owned fleets of river-steamers and ocean-going craft, and, in addition to farming the sea, exploited a hundred thousand square miles or so of the land that, on the maps of geographers, usually occupies the white spaces. So the P. C. Company sent young Neil Bonner north, where the white spaces are, to do its work and to learn to be good like his father. "Five years of simplicity, close to the soil and far from temptation, will make a man of him," said old Neil Bonner, and forthwith crawled back among his roses. Young Neil set his jaw, pitched his chin at the proper angle, and went to work. As an underling he did his work well and gained the commendation of his superiors. Not that he delighted in the work, but that it was the one thing that prevented him from going mad.

The first year he wished he was dead (в первый год он желал, чтобы он был мертв = жалел, что жив). The second year he cursed God (во второй год он проклинал Бога). The third year he was divided between the two emotions (на третий год он разделился между этими двумя эмоциями), and in the confusion quarrelled with a man in authority (и в этой неразберихе поспорил с одним человеком у власти = с одним начальником). He had the best of the quarrel (он выиграл спор), though the man in authority had the last word (хотя за начальником осталось последнее слово), — a word that sent Neil Bonner into an exile that made his old billet appear as paradise (слово, которое отправило Нила Боннера в ссылку, которая заставила его прежнее назначение выглядеть раем = в которой его прежнее назначение показалось раем; billet — ордер на постой; письменное разрешение; разг. должность, место, назначение). But he went without a whimper (но он отправился без хныканья), for the North had succeeded in making him into a man (ибо северу /уже/ удалось сделать из него мужчину).

year [jW], dead [ded], quarrel ['kwOrql]

The first year he wished he was dead. The second year he cursed God. The third year he was divided between the two emotions, and in the confusion quarrelled with a man in authority. He had the best of the quarrel, though the man in authority had the last word, — a word that sent Neil Bonner into an exile that made his old billet appear as paradise. But he went without a whimper, for the North had succeeded in making him into a man.

Here and there, on the white spaces on the map (тут и там, на белых пространствах на карте), little circlets like the letter "o" are to be found (можно найти маленькие кружочки, как буква «о»), and, appended to these circlets, on one side or the other, are names such as "Fort Hamilton," "Yanana Station," "Twenty Mile," (и приложенные к этим кружочкам с одной стороны или с другой находятся = написаны такие названия, как «Форт Гамильтон», «Станция Янана», «Двадцатая Миля») thus leading one to imagine that the white spaces are plentifully besprinkled with towns and villages (таким образом подводящие человека к тому, что он может представить себе, что белые пространства обильно усеяны городками и селами; to besprinkle — кропить, обрызгивать, брызгать, опрыскивать; осыпать). But it is a vain imagining (но это пустое предположение). Twenty Mile, which is very like the rest of the posts, is a log building the size of a corner grocery with rooms to let up-stairs (Двадцатая Миля, которая очень похожа на остальные торговые посты, является бревенчатым зданием размером с бакалейную лавку на углу с комнатами для сдачи внаем на верхнем этаже; to let — сдавать внаем). A long-legged cache on stilts may be found in the back yard (на заднем дворе можно найти склад на длинных ногах-стойках: «длинноногий склад на стойках»; stilt — стойка, свая); also a couple of outhouses (а также пару наружных уборных = нужников). The back yard is unfenced, and extends to the skyline and an unascertainable bit beyond (задний двор без забора и простирается до горизонта и на неопределенный кусочек за пределами его; fence — забор, ограждение; to ascertain — выяснять, устанавливать; определять). There are no other houses in sight (не видно никаких других домов; to be in sight — виднеться), though the Toyaats sometimes pitch a winter camp a mile or two down the Yukon (хотя тояаты иногда ставят зимний лагерь в миле или двух вниз по течению Юкона; to pitch — наклонять; ставить, устанавливать /сооружение на земле/; to pitch camp — разбивать лагерь). And this is Twenty Mile, one tentacle of the many-tentacled P. C. Company (и это — Двадцатая Миля, одно щупальце многощупальцевой компании «Пасифик Коуст» = компании «Пасифик Коуст», у которой много щупалец). Here the agent, with an assistant, barters with the Indians for their furs (здесь представитель с помощником договаривается с индейцами об обмене мехов; to barter with — торговаться с; to barter for — менять, обменивать; давать взамен; договариваться об обмене), and does an erratic trade on a gold-dust basis with the wandering miners (и ведет нерегулярный обмен /на основе/ золотого песка с бродячими золотоискателями; erratic — непостоянный; нерегулярный). Here, also, the agent and his assistant yearn all winter for the spring (здесь также агент и его помощник тоскуют всю зиму о весне), and when the spring comes (а когда наступает весна), camp blasphemously on the roof while the Yukon washes out the establishment (расквартировываются, богохульствуя, на крыше, пока Юкон размывает учреждение; blasphemous — богохульный, нечестивый; blasphemy — богохульство). And here, also, in the fourth year of his sojourn in the land, came Neil Bonner to take charge (и сюда тоже = же, на четвертый год своего пребывания в этом краю, приехал принять управление Нил Боннер; to take charge of — возглавлять, принимать управление, брать на хранение, заботиться).

imagine [I'mxGIn], sight [saIt], though [Dqu]

Here and there, on the white spaces on the map, little circlets like the letter "o" are to be found, and, appended to these circlets, on one side or the other, are names such as "Fort Hamilton," "Yanana Station," "Twenty Mile," thus leading one to imagine that the white spaces are plentifully besprinkled with towns and villages. But it is a vain imagining. Twenty Mile, which is very like the rest of the posts, is a log building the size of a corner grocery with rooms to let up-stairs. A long-legged cache on stilts may be found in the back yard; also a couple of outhouses. The back yard is unfenced, and extends to the skyline and an unascertainable bit beyond. There are no other houses in sight, though the Toyaats sometimes pitch a winter camp a mile or two down the Yukon. And this is Twenty Mile, one tentacle of the many-tentacled P. C. Company. Here the agent, with an assistant, barters with the Indians for their furs, and does an erratic trade on a gold-dust basis with the wandering miners. Here, also, the agent and his assistant yearn all winter for the spring, and when the spring comes, camp blasphemously on the roof while the Yukon washes out the establishment. And here, also, in the fourth year of his sojourn in the land, came Neil Bonner to take charge.

He had displaced no agent (он не освободил от должности агента; to displace — освобождать от должности, отстранять, смещать, увольнять); for the man that previously ran the post had made away with himself (ибо человек, который прежде управлял постом, покончил с собой; to make away with oneself — покончить с собой: «устранить себя»); "because of the rigours of the place (из-за суровых условий службы; rigour — строгость, суровость; rigours — суровые условия)," said the assistant, who still remained (сказал помощник, который еще оставался); though the Toyaats, by their fires, had another version (хотя у тояатов возле костров была другая версия). The assistant was a shrunken-shouldered, hollow-chested man (помощник был мужчиной с усохшими плечами и впалой грудью; to shrink — уменьшать; усыхать; hollow — пустой; ввалившийся, запавший, впалый), with a cadaverous face and cavernous cheeks that his sparse black beard could not hide (с мертвенно-бледным лицом и ввалившимися щеками, которые не могла скрыть его редкая борода; cadaver — труп). He coughed much, as though consumption gripped his lungs (он много кашлял, cловно чахотка скрутила его легкие; to grip — схватить, скрутить /о болезни/), while his eyes had that mad, fevered light common to consumptives in the last stage (тогда как его глаза имели = горели тем безумным, лихорадочным огнем, обычным для туберкулезников на последней стадии). Pentley was his name — Amos Pentley (его звали Пентли, Амос Пентли) — and Bonner did not like him (и Боннеру он не понравился), though he felt a pity for the forlorn and hopeless devil (хотя он и ощущал жалость к этому жалкому и безнадежному малому). They did not get along together (они не ладили друг с другом; to get along — уживаться, ладить), these two men who, of all men, should have been on good terms in the face of the cold and silence and darkness of the long winter (эти двое мужчин, которым из всех людей следовало бы быть в хороших отношениях перед лицом холода, и безмолвия, и темноты долгой зимы; to be on good terms — быть в хороших отношениях; terms — личные отношения).

rigour ['rIgq], cough [kOf], cavernous ['kxvqnqs]

He had displaced no agent; for the man that previously ran the post had made away with himself; "because of the rigours of the place," said the assistant, who still remained; though the Toyaats, by their fires, had another version. The assistant was a shrunken-shouldered, hollow-chested man, with a cadaverous face and cavernous cheeks that his sparse black beard could not hide. He coughed much, as though consumption gripped his lungs, while his eyes had that mad, fevered light common to consumptives in the last stage. Pentley was his name — Amos Pentley — and Bonner did not like him, though he felt a pity for the forlorn and hopeless devil. They did not get along together, these two men who, of all men, should have been on good terms in the face of the cold and silence and darkness of the long winter.

In the end, Bonner concluded that Amos was partly demented (в конечном счете Боннер сделал вывод, что Амос был в некоторой степени сумасшедшим), and left him alone (и оставил его в покое), doing all the work himself except the cooking (выполняя всю работу сам, за исключением приготовления пищи). Even then, Amos had nothing but bitter looks and an undisguised hatred for him (даже тогда Амос только имел = бросал ожесточенные взгляды и имел = излучал неприкрытую ненависть к нему; nothing but — только, ничего кроме; to have a look — посмотреть). This was a great loss to Bonner (это была огромная потеря для Боннера); for the smiling face of one of his own kind, the cheery word, the sympathy of comradeship shared with misfortune (ибо улыбающееся лицо одного = человека из его собственного рода, веселое словцо, сочувствие товарищества с общими бедами) — these things meant much (это много значило); and the winter was yet young (а зима была еще молода = в самом начале) when he began to realize the added reasons (когда он начал осознавать добавившиеся причины), with such an assistant (при таком помощнике), that the previous agent had found to impel his own hand against his life (которые нашел предыдущий агент, чтобы побудить свою собственную руку против своей жизни = собственной рукой лишить себя жизни; to impel — побуждать, принуждать, подталкивать).

hatred ['heItrId], misfortune [mIs'fLCqn], meant [ment]

In the end, Bonner concluded that Amos was partly demented, and left him alone, doing all the work himself except the cooking. Even then, Amos had nothing but bitter looks and an undisguised hatred for him. This was a great loss to Bonner; for the smiling face of one of his own kind, the cheery word, the sympathy of comradeship shared with misfortune — these things meant much; and the winter was yet young when he began to realize the added reasons, with such an assistant, that the previous agent had found to impel his own hand against his life.

It was very lonely at Twenty Mile (на Двадцатой Миле было очень одиноко). The bleak vastness stretched away on every side to the horizon (унылая безбрежность простиралась во все стороны до горизонта; bleak — унылый, гнетущий, безрадостный). The snow, which was really frost, flung its mantle over the land and buried everything in the silence of death (снег, который, вообще говоря, был изморозью, раскинул свою мантию над землей и похоронил все в безмолвии смерти; frost — иней, изморозь; to fling — бросать, метать, кидать). For days it was clear and cold (много дней было ясно и холодно), the thermometer steadily recording forty to fifty degrees below zero (/при этом/ термометр неизменно показывал 40-50 градусов ниже нуля; to record — показывать, отмечать /на шкале и т. д./). Then a change came over the face of things (потом перемена охватила поверхность предметов; to come over — охватить, овладеть /об эмоции, физическом состоянии/). What little moisture had oozed into the atmosphere gathered into dull grey, formless clouds (та немногая влага, которая просочилась в атмосферу, собралась в мрачные, серые, бесформенные тучи); it became quite warm, the thermometer rising to twenty below (стало довольно тепло, /при этом/ термометр поднялся до 20 /градусов/ ниже нуля); and the moisture fell out of the sky in hard frost-granules that hissed like dry sugar or driving sand when kicked underfoot (а влага выпала с неба в твердых гранулах инея, которые шуршали, как сухой сахар или движущийся песок, когда на него наступают = под ногами; to hiss — шипеть; свистеть; underfoot — под ногами; to kick — ударять ногой, пинать). After that it became clear and cold again (после этого снова стало ясно и холодно), until enough moisture had gathered to blanket the earth from the cold of outer space (пока достаточно влаги не собралось, чтобы укрыть землю от холода внешнего/открытого пространства = космоса). That was all (/и/ это было все). Nothing happened (ничего не случилось). No storms, no churning waters and threshing forests (ни бурь, ни пенящихся вод и хлещущих лесов; to thresh — бить, хлестать), nothing but the machine-like precipitation of accumulated moisture (ничего, кроме выпадения в виде осадков скопившейся влаги, как в машине = как конденсата в паровой машине). Possibly the most notable thing that occurred through the weary weeks (пожалуй, самым примечательным, что произошло на протяжении этих скучных недель; weary — усталый; скучный) was the gliding of the temperature up to the unprecedented height of fifteen below (было плавное скольжение = изменение температуры до беспрецедентного максимума в пятнадцать градусов ниже нуля; height — высшая точка, максимум). To atone for this (чтобы компенсировать это; to atone for — компенсировать, возмещать), outer space smote the earth with its cold till the mercury froze (космос наказал землю своим холодом до замерзания ртути; to smite — наказать, покарать) and the spirit thermometer remained more than seventy below for a fortnight, when it burst (а спиртовой термометр оставался в течение двух недель /на отметке/ более 70 /градусов/ ниже /нуля/, когда = пока он не лопнул; to burst — взорваться, лопнуть). There was no telling how much colder it was after that (после этого невозможно было определить, насколько холоднее стало; to tell — осознавать, понимать, постигать). Another occurrence, monotonous in its regularity (еще одним событием, однообразным по своей регулярности), was the lengthening of the nights (было удлинение ночей), till day became a mere blink of light between the darkness (пока день не стал лишь мгновением света во тьме; blink — мерцание, мигание; мгновение, миг, момент).

horizon [hq'raIzn], atmosphere ['xtmqsfIq], temperature ['temprICq]

It was very lonely at Twenty Mile. The bleak vastness stretched away on every side to the horizon. The snow, which was really frost, flung its mantle over the land and buried everything in the silence of death. For days it was clear and cold, the thermometer steadily recording forty to fifty degrees below zero. Then a change came over the face of things. What little moisture had oozed into the atmosphere gathered into dull grey, formless clouds; it became quite warm, the thermometer rising to twenty below; and the moisture fell out of the sky in hard frost-granules that hissed like dry sugar or driving sand when kicked underfoot. After that it became clear and cold again, until enough moisture had gathered to blanket the earth from the cold of outer space. That was all. Nothing happened. No storms, no churning waters and threshing forests, nothing but the machine-like precipitation of accumulated moisture. Possibly the most notable thing that occurred through the weary weeks was the gliding of the temperature up to the unprecedented height of fifteen below. To atone for this, outer space smote the earth with its cold till the mercury froze and the spirit thermometer remained more than seventy below for a fortnight, when it burst. There was no telling how much colder it was after that. Another occurrence, monotonous in its regularity, was the lengthening of the nights, till day became a mere blink of light between the darkness.

Neil Bonner was a social animal (Нил Боннер был социальным животным/существом = человеком общительным). The very follies for which he was doing penance had been bred of his excessive sociability (сами безрассудные поступки, за которые он расплачивался: «подвергался епитимии», были порождены его чрезмерной общительностью; penance — покаяние, епитимья; искупление; to do penance — подвергнуться епитимии; to breed — порождать; вызывать). And here, in the fourth year of his exile, he found himself in company (и тут, на четвертый год его ссылки, он очутился в компании) — which were to travesty the word (которой суждено было исказить это слово; to travesty — представлять пародию; пародировать; искажать) — with a morose and speechless creature (с замкнутым и молчаливым созданием; morose — замкнутый, сердитый, мрачный, угрюмый, печальный) in whose sombre eyes smouldered a hatred as bitter as it was unwarranted (в угрюмых глазах которого тлела ненависть, столь же сильная, сколь и необоснованная; warrant — ордер /на арест, обыск и т. п./; предписание; приказ; правомочие; полномочие; основание; to warrant — служить оправданием, основанием). And Bonner, to whom speech and fellowship were as the breath of life, went about as a ghost might go (и Боннер, для которого беседа и дружеские отношения были словно глоток жизни, бродил, как, возможно, бродит привидение; speech — разговор, беседа; fellowship — товарищество, братство; чувство товарищества, дружеские отношения; to go about — расхаживать, ходить туда и сюда; свободно передвигаться), tantalized by the gregarious revelries of some former life (терзаемый общительными пирушками некой прежней жизни; to tantalize — манить, соблазнять, дразнить, мучить, подвергать танталовым мукам; gregarious — коммуникабельный, контактный, общительный; revelry — пирушка, попойка; шумное веселье). In the day his lips were compressed, his face stern (днем его губы были сжаты, /а/ лицо сурово); but in the night he clenched his hands (но ночью он сжимал кулаки), rolled about in his blankets (перекатывался в одеялах), and cried aloud like a little child (и громко рыдал, как маленький ребенок; to cry — кричать, вопить; плакать, рыдать, лить слезы; aloud — вслух, во весь голос, громко, громогласно). And he would remember a certain man in authority and curse him through the long hours (и он вспоминал некоего начальника и проклинал его на протяжении долгих часов). Also, he cursed God (также он проклинал Бога). But God understands (но Бог понимает). He cannot find it in his heart to blame weak mortals who blaspheme in Alaska (он не решается осуждать слабых смертных, которые богохульствуют на Аляске; to find it in one’s heart to do smth. — решаться сделать что-либо /обыкн. в отрицат. предлож./: «найти это в своем сердце, чтобы /смочь/ сделать что-либо/»; to blame — порицать, осуждать, критиковать; возлагать вину, обвинять, винить).

social ['squSql], exile ['eksaIl], blaspheme [blxs'fJm]

Neil Bonner was a social animal. The very follies for which he was doing penance had been bred of his excessive sociability. And here, in the fourth year of his exile, he found himself in company — which were to travesty the word — with a morose and speechless creature in whose sombre eyes smouldered a hatred as bitter as it was unwarranted. And Bonner, to whom speech and fellowship were as the breath of life, went about as a ghost might go, tantalized by the gregarious revelries of some former life. In the day his lips were compressed, his face stern; but in the night he clenched his hands, rolled about in his blankets, and cried aloud like a little child. And he would remember a certain man in authority and curse him through the long hours. Also, he cursed God. But God understands. He cannot find it in his heart to blame weak mortals who blaspheme in Alaska.

And here, to the post of Twenty Mile, came Jees Uck (и вот в факторию Двадцатой Мили пришла Джиз Ак), to trade for flour and bacon, and beads, and bright scarlet cloths for her fancy work (чтобы поменяться на муку, и бекон, и бусы, и яркую алую ткань для вышивок; to trade for — поменяться на). And further, and unwittingly, she came to the post of Twenty Mile to make a lonely man more lonely (а в дальнейшем, невольно, она приходила на торговый пост Двадцатой Мили, чтобы сделать одинокого мужчину еще более одиноким), make him reach out empty arms in his sleep (заставить его протягивать пустые руки во сне). For Neil Bonner was only a man (ибо Нил Боннер был всего лишь /обычный/ мужчина). When she first came into the store, he looked at her long (когда она впервые вошла в склад, он долго смотрел на нее; store — пакгауз, склад; хранилище; магазин), as a thirsty man may look at a flowing well (как томимый жаждой человек может смотреть на струящийся родник). And she, with the heritage bequeathed her by Spike O'Brien (а она с наследием, завещанным ей Спайком О'Брайеном), imagined daringly and smiled up into his eyes (допустила дерзкую мысль и улыбнулась прямо ему в глаза; to imagine — воображать; допускать, полагать, предполагать; выдумывать), not as the swart-skinned peoples should smile at the royal races (не так, как смуглокожие народы должны улыбаться королевским расам), but as a woman smiles at a man (а как женщина улыбается мужчине). The thing was inevitable (ситуация оказалась неизбежной); only, he did not see it (только он не понимал этого), and fought against her as fiercely and passionately as he was drawn towards her (и боролся против нее так же неистово и страстно, как его тянуло к ней; to fight — бороться, сражаться). And she (а она)? She was Jees Uck, by upbringing wholly and utterly a Toyaat Indian woman (она была Джиз Ак, по воспитанию полностью и целиком тояатская индейская женщина = индианка-тояатка).

flour [flauq], bequeath [bI'kwJD], fought [fLt]

And here, to the post of Twenty Mile, came Jees Uck, to trade for flour and bacon, and beads, and bright scarlet cloths for her fancy work. And further, and unwittingly, she came to the post of Twenty Mile to make a lonely man more lonely, make him reach out empty arms in his sleep. For Neil Bonner was only a man. When she first came into the store, he looked at her long, as a thirsty man may look at a flowing well. And she, with the heritage bequeathed her by Spike O'Brien, imagined daringly and smiled up into his eyes, not as the swart-skinned peoples should smile at the royal races, but as a woman smiles at a man. The thing was inevitable; only, he did not see it, and fought against her as fiercely and passionately as he was drawn towards her. And she? She was Jees Uck, by upbringing wholly and utterly a Toyaat Indian woman.

She came often to the post to trade (она часто приходила в факторию для обмена; to trade — торговать; делать покупки; обмениваться). And often she sat by the big wood stove and chatted in broken English with Neil Bonner (и часто она сидела у большой деревянной печки и болтала на ломаном английском языке с Нилом Боннером). And he came to look for her coming (и он стал ожидать ее прихода; to look for — ожидать, надеяться на); and on the days she did not come he was worried and restless (и в дни, когда она не приходила, он был озабоченным и беспокойным; to worry — беспокоить/ся/, волновать/ся/). Sometimes he stopped to think (иногда он останавливался, чтобы подумать = он задумывался), and then she was met coldly (и тогда она встречалась/была встречена прохладно), with a resolve that perplexed and piqued her (с решимостью, которая озадачивала и уязвляла ее), and which, she was convinced, was not sincere (и которая, она была убеждена, не была искренней). But more often he did not dare to think (но чаще он не осмеливался думать), and then all went well and there were smiles and laughter (и тогда все проходило хорошо, и были улыбки и смех). And Amos Pentley, gasping like a stranded catfish (а Амос Пентли, задыхаясь, как выброшенная на берег рыба; catfish — сом /рыба; также о ряде других рыб/), his hollow cough a-reek with the grave (со своим глухим кашлем, испускающим могильное зловоние; to reek — источать неприятный запах; вонять; to reek with — быть покрытым /обыкн. чем-либо дурно пахнущим/; grave — могила), looked upon it all and grinned (смотрел на это все и ухмылялся; to grin — скалить зубы; осклабиться; ухмыляться). He, who loved life, could not live (он, который любил жизнь, не мог жить), and it rankled his soul that others should be able to live (и его душу терзало то, что другие смогут жить; to rankle — терзать, мучить /об обиде, ревности, зависти/; озлоблять, раздражать). Wherefore he hated Bonner (вот почему он ненавидел Боннера), who was so very much alive and into whose eyes sprang joy at the sight of Jees Uck (который был такой живой, и в глазах которого появлялась радость при виде Джиз Ак; to spring — прыгать; появляться, выступать). As for Amos, the very thought of the girl was sufficient to send his blood pounding up into a hemorrhage (что касается Амоса, самой мысли о девушке было достаточно, чтобы заставить его кровь биться до кровоизлияния).

Дата добавления: 2015-09-03