Густав и его небесные родители

Это история о потерявшемся маленьком мальчике — я буду называть его Густав,— который впоследствии стал моим пациентом. Он родился в небольшом немецком городке накануне Второй мировой войны. Его отец был нацистским солдатом и алкоголиком. Густав запомнил его жестоким тираном: вернувшись домой с войны, он вцепился в ухо своего сына и крутил его до тех пор, пока Густав не заплакал, умоляя отца прекратить это. Его мать была милой деревенской женщиной, работавшей в пекарне. Она пыталась, впрочем, без особого энтузиазма, защищать мальчика от нападок отца, хотя ей самой довольно часто доставалось от мужа. Когда Густаву было 6 лет, начались бомбардировки немецких городов союзной авиацией. Он помнил первую бомбардировку, как он прятался в подвале, как потом вышел из него на усеянную битыми камнями и кирпичом улицу. Он помнил, что не чувствовал страха, когда рядом с ним была мать. Потом, когда бомбардировки стали более интенсивными, его увезли из города в деревню к тете, где они жили на территории "психиатрического приюта". Его дядя был мясником — по профессии и по своей сущности. Его мясницкий фартук, часто забрызганный кровью, наводил ужас. Густав немногое помнил о четырех годах, проведенных в деревне. Это были постоянный страх и смущение, невыразимый ужас перед психиатрическим приютом. Унижение от того, что он вынужден был справлять нужду на газетах под кроватью в своей комнате, потому что боялся пути через темный коридор, который проходил мимо дядиной комнаты. Постоянный плач по отсутствующей матери и ее брань во время приездов за то, что он такой плакса.

Пять лет спустя, после окончания войны и возвращения отца из лагеря для военнопленных, он вернулся вместе с матерью в свой разбомбленный дом, где провел первые шесть лет своей жизни. От их дома ничего не осталось, кроме четырех стен и старого стола, принадлежавшего отцу. На улицах, усеянных битым камнем, господствовали банды мародерствующих подростков, которые часто избивали его, крали еду и сексуально домогались. Его мать также испытывала унижения и пыталась добывать картофель, крадя его с фермерских полей. Густав жил в постоянном страхе неразорвавшихся бомб. Вскоре после того, как отец вернулся домой, мать попыталась сделать себе аборт при помощи вязальной спицы. Она потеряла много крови, и была госпитализирована, оставив Густава на неделю одного вместе с постоянно пьяным отцом.

Это все, что он помнил о своем детстве. Что-то ужасное произошло между ним и его отцом в тот раз, но он не помнил, что это было. Кажется, его отец в ярости разрубил топором старый стол — или это ему только рассказывали. Он помнил, что мать была вынуждена встать с больничной койки для того, чтобы "спасти его". Смутно он припоминал психиатрическую лечебницу, в которую был доставлен в делириозном, как принято выражаться, состоянии. Он помнил, что после этого события мир будто бы изменился. "Что-то сломалось во мне тогда,— говорил он мне сорок лет спустя.— Я умер для внешнего мира, стал как пустая оболочка, шелуха. С этого момента я никогда не мог вставать по утрам. Я потерял интерес к тому, что раньше интересовало меня; так продолжалось до тех пор, пока я не уехал в Америку..."

И все же надежда не оставляла маленького мальчика на протяжении всех этих ужасных лет. Каждый день он с нетерпением дожидался времени, когда будет можно пойти спать, потому что ночью, в темноте своей комнаты в доме мясника, он играл сам с собой в воображаемые игры. Однажды он прочитал в одном немецком журнале об археологическом открытии гробницы фараона Тутанхамона, Там же он увидел фотографии прекрасных произведений искусства и сокровищ. В своих фантазиях он был мальчиком-царем, который правит огромным Египетским царством, через которое проходили все пути на юг Африки. В этой сверх меры был обеспечен едой, лаской и всем, что пожелает его душа. Однако самым главным было то, что у него был особый наставник — верховный жрец, которого он любил и который любил его. Этот человек, обладавший сверхчеловеческим могуществом, бывший почти что богом, учил Густава всему, что ему необходимо было знать: астрономии, миру природы, таинственной власти богов и искусству быть солдатом. Этот жрец также играл с ним в игры — сложные игры, правила которых были записаны странными иероглифами. Образ жреца/отца дополнял образ жрицы/матери — прекрасной женщины/богини, учившей его всем женским искусствам, включая музыку и секс.

Густав называл эти фигуры своими "небесными родителями", и их утешающее присутствие в его жизни не было ограничено рамками фантазий о фараоне Тутанхамоне. Когда он засыпал, они приходили к нему в сновидениях. Однако в сновидениях они вели себя несколько иначе, чем в фантазиях. Они никогда не вступали с ним в какие-либо отношения, как в фантазиях,— просто были "рядом", в своих синих мантиях. Они появлялись всегда, когда Густав чувствовал себя слишком напуганным или огорченным, чтобы самому справиться с этими переживаниями. Одного их присутствия было достаточно для того, чтобы успокоить его. Иногда они произносили слова утешения — Густав никогда не помнил, что это были за слова, но какими бы они ни были, они успокаивали его и приносили чувство безопасности.

Дата добавления: 2015-09-03