Октября 1986 г., Бомбей. Возлюбленный Бхагаван,

Возлюбленный Бхагаван,

будучи шестидесяти лет отроду, я — двухлетний ребенок в санньясе! Я счастлив, что оказался в лоне Вашей благодати.

Было ли это предопределено судьбой? Тогда почему это случилось так поздно в моей жизни?

Может ли ребенок во мне достичь зрелости за то время, что мне осталось жить? Как? Помогите, пожалуйста.

Ананд Йешвант, вопрос, который ты задал, заключает в себе многое. Это много вопросов в одном вопросе.

Во-первых, ты говоришь, что в шестьдесят лет ты являешься двухлетним ребенком в том, что касается санньясы. Это напоминает мне об одной древней традиции на Востоке. Раньше мы считали возраст человека с того дня, когда он был посвящен в санньясу, а не с того дня, когда он появился на свет. Ибо рождение вовсе не обязательно превращается в жизнь; гораздо чаще оно превращается просто в растительное существование.

Есть капуста и есть цветная капуста, но разница между ними невелика.

Знатоки говорят, что цветная капуста — это капуста с университетским дипломом.

Но большинство людей просто ведет растительное существование; они не живут, они не вступают в контакт с живительными водами жизни. Они дышат, они стареют, но они никогда не становятся зрелыми. Между их рождением и смертью проходит горизонтальная линия. Нет пиков восторга, нет залитых солнцем вершин экстаза. Нет глубин любви, покоя, безмолвия. Есть просто горизонтальная, плоская рутина от колыбели до могилы.

Ничего не случается. Они приходят и уходят.

Говорят, что большинство людей осознают, что они были живы, только тогда, когда умирают — ибо жизнь была такой плоской, такой бесцветной. Она не была танцем, она не была красотой, она не была благословением; в сердце не было благодарности: «Существование выбрало именно меня, а не кого-то другого. Без меня Существованию чего-то немного недоставало бы. Нет никого, кто может заменить меня; я занимаю уникальное положение, хотя я никогда его не просил, я не заслужил его. Это — истинный дар, идущий от избыточности Существования».

Так случилось, что у Гаутамы Будды была встреча с одним из наиболее разумных императоров того времени. Во время их беседы к ним подошел некий престарелый оанньясин — ему, должно быть, было лет семьдесят пять, — чтобы припасть к ногам Будды.

Он попросил императора простить его за то, что он нарушил их беседу, так как он сделал это по необходимости.

Буддийским монахам нельзя путешествовать ночью; они могут передвигаться от восхода до заката, но ночью они должны оставаться на одном месте.

Санньясин сказал: «Мне велели отправиться в соседнюю деревню, но я не могу уйти, не коснувшись ног моего учителя. С каждым мгновением солнце опускается все ниже, а ваша беседа все продолжается и продолжается — так что, пожалуйста, простите меня».

Гаутама Будда спросил у санньясина: «Сколько тебе лет?»

Император был очень удивлен: зачем это нужно знать? Можно просто благословить и отпустить его.

А престарелый санньясин сказал: «Прости меня, я пришел очень поздно. Мне всего лишь четыре года».

Император еще больше удивился, он не мог сдержаться. Он сказал: «Это уж слишком! Этому человеку, должно быть, лет восемьдесят, ну — семьдесят пять, самое меньшее -семьдесят, но никак не четыре года. Этого просто не может быть!»

Гаутама Будда сказал: «Ты, наверное, не знаешь, как мы считаем возраст. Этот человек стал санньясином четыре года назад». Поэтому настоящего брамина — того, кто познал божественное, Брахмана, — называют двидж, «дважды рожденный».

Первое рождение — это всего лишь благоприятная возможность для второго рождения. Если второго рождения, не случается, то первое рождение бессмысленно.

Тому санньясину Будда сказал: «Не беспокойся. У нас есть древняя пословица: "Если человек, который утром сбился с пути, к вечеру возвращается домой, его не следует называть сбившимся с пути". Четыре года — это много. Даже одна минута осознавания равна вечности».

Итак, Ананд Иешвант, во-первых: не беспокойся о тех пятидесяти восьми годах, которые прошли во сне. Существовали они или нет — это не имеет значения; они были подобны знакам на воде — ты продолжаешь писать их, а они продолжают исчезать.

А вот два года твоей санньясы имеют огромное значение — ибо значительность определяется не временем, а глубиной. Можно целую вечность быть поверхностным. А за одно-единственное мгновение бездонной глубины можно прийти к осуществлению.

Поэтому вот первое, что я хочу сказать тебе: не беспокойся о тех пятидесяти восьми годах, которые ты потерял, блуждая в пустыне. Будь благодарен за эти два года пребывания в саду Бога. Теперь от тебя зависит, будет ли каждое мгновение полным удовлетворением, глубокой тишиной, радостным танцем... вечностью ликования... ароматом, который не от мира сего... который принадлежит не пространству и времени, а запредельному.

И, как я вижу, ты идешь по правильному пути с искренним сердцем... Я слышал твои песни, в них есть сладостная боль. Они сладостны, потому что нет ничего более сладостного, чем вступить в контакт с вечным, вневременным, бессмертным источником жизни.

Быть в контакте с учителем — значит косвенным образом быть в контакте с божественностью Существования.

В твоих песнях есть сладость, и в них есть некая боль тоже. Боль — потому, что слова не могут выразить все то, что тебе хочется выразить. Тебе хочется петь... твое сердце переполнено этим, но язык не в состоянии это выразить. Музыкальные инструменты, какими утонченными они бы ни были, не могут привнести музыку тишины в мир звука. Это два диаметрально противоположных измерения.

Но твоя боль не разрушает красоты твоих песен, она делает их еще более прекрасными, придает им глубину. Она свидетельствует о твоем переживании и одновременно о неспособности выразить его.

То, что можно выразить, является мирским.

То, что нельзя выразить, — священно.

И все художники — музыканты и поэты, живописцы и танцоры — миллионы лет пытались выразить невыразимое. Даже если им удается дать непрямой намек — просто палец, указывающий на луну, — это уже достаточно большой успех.

И тебе это удается.

Пой без всяких сомнений, не беспокоясь о том, что тебя сочтут безумцем. Если мир не считает певца безумцем, то он вовсе не певец; если танцора не бросают в сумасшедший дом — значит он не получил от мира свидетельство о таланте. Все гении не могут не казаться миру безумцами: «Что-то не так с этими беднягами!»

Винсент Ван Гог, один из голландских художников, за всю свою жизнь не смог продать ни одной своей картины. Сейчас из тысяч написанных им картин сохранилось лишь около двухсот, потому что к его картинам относились небрежно. Он просто раздавал их своим знакомым, никто не хотел покупать их. Люди боялись даже повесить его картины в своих гостиных, так как их гости могли бы подумать, что хозяева сошли с ума: «Что за картины вы здесь повесили?» Люди брали его картины, — чтобы не обидеть его, — благодарили его, а затем засовывали их на чердак, чтобы их никто не видел.

Сейчас любая из его картин стоит миллион долларов. Что случилось за эти сто лет?

Самого Ван Гога засадили в сумасшедший дом, когда ему был тридцать один год. И посадили его туда за его картины -он был неопасен, он не был агрессивным, он никому ничего плохого не делал. Но всякий, кто видел его картины, был уверен, что этот человек опасен и непредсказуем. Ему место в сумасшедшем доме. Если он мог написать такие картины, он способен на что угодно...

Например, он всегда писал звезды в виде спиралей. Даже другие художники говорили ему: «Ведь звезды — не спирали!»

Он отвечал: «Я вижу, что звезды не спирали, но как только я начинаю писать звезды, что-то во мне говорит, что звезды — это спирали. Расстояние до них так огромно... вот почему глаз не может увидеть, какая у них форма. И этот голос во мне так силен, что я могу делать только то, что он мне говорит».

А сейчас физики узнали, что звезды — это действительно спирали. Весь мир искусства был поражен, ведь только один художник за всю историю человечества имел некую внутреннюю связь со звездами — и этого человека считали сумасшедшим. А поскольку его считали сумасшедшим, никто не хотел оказывать ему помощь.

Его брат каждую неделю давал ему ровно столько денег, чтобы ему хватило на семь дней. Но он три дня в неделю ничего не ел — ибо для него это был единственный способ сэкономить Деньги на покупку холста, кистей и красок. Живопись для Него была важнее жизни.

Когда ему было тридцать три года, он покончил с собой. После того как его выпустили из сумасшедшего дома, он написал только одну картину, которую там ему не давали писать. Он хотел нарисовать солнце. На эту картину у него ушел один год. Он испортил себе глаза... он хотел написать горящее солнце, горячее солнце и целыми днями смотрел на него — с утра до вечера, с восхода до заката. Он хотел, чтобы его картина заключала в себе все о солнце, всю биографию солнца.

Его друзья говорили ему: «Это уж слишком. Достаточно понаблюдать один день, солнце всегда одинаково».

Ван Гог отвечал: «Вы не знаете. Солнце всегда разное. Вы же не смотрели на него. Я никогда не видел два одинаковых восхода или два одинаковых заката. А я хочу, чтобы моя картина была биографией солнца».

Целый год он с утра до вечера наблюдал солнце... Он испортил себе глаза, но продолжал писать свою картину.

И когда картина была завершена, он написал своему брату записку: «Я совершаю самоубийство не от отчаяния -ведь я один из самых счастливых людей на земле. Я делал то, что я хотел делать, несмотря на то, что весь мир осуждал меня. Моим последним желанием было отобразить всю биографию солнца в одной картине. Сегодня картина завершена. Я ужасно рад, и теперь мне нет нужды жить. Я жил, чтобы писать картины. Моей жизнью была живопись, а не дыхание».

И он застрелился.

Его нельзя отнести к числу обычных самоубийц. Это не самоубийство — ведь он сделал это не от отчаяния, не от тоски, не потому, что потерпел неудачу. Он сделал это потому, что достиг потрясающего успеха, тотальной реализации самого себя, и увидел, что теперь ему незачем продолжать жить и просто дожидаться смерти... он сделал ту работу, которую хотел сделать.

Каждый творческий человек должен понять, что как только люди начинают считать его слегка спятившим, он должен возрадоваться тому, что перешел границу мирского и посредственного. Теперь у него выросли крылья, которых у других нет.

И я вижу в тебе эту возможность, этот потенциал.

Медитируй, и пусть музыка станет твоей медитацией. Пой, и пусть пение станет твоей жизнью, самим твоим дыханием, биением твоего сердца.

В мире господствует весьма дурацкая идея, что религиозны только праведники. На самом деле почти 99,9 процентов праведников не религиозны.

Настоящих религиозных людей можно найти среди творцов — танцоров, поэтов, художников, певцов, музыкантов, скульпторов.

Будущее принадлежит творческому человеку.

Прошлое принадлежало праведникам, которые не были творческими людьми. Они ничего не создали, их единственным достоинством было самоистязание. На самом деле все они были мазохистами. В более разумном мире их бы лечили, а не поклонялись им. Они были не святыми, а психически больными людьми.

Но поскольку доминирующее положение занимали нетворческие люди, творцам приходилось очень много страдать. Их считали больными.

Будущее будет совершенно иным. Сейчас никто не может быть праведником только потому, что он способен истязать себя. Такому человеку место в цирке.

У Тургенева есть прекрасный рассказ.

В одном цирке работал человек, все мастерство которого заключалось в том, что он мог голодать сорок-пятьдесят дней - столько, сколько цирк оставался в одном городе. Все время, что цирк находился в каком-либо городе, он ничего не ел. Его проверяли доктора, люди следили за ним, но он не принимал пищи.

Цирк переезжал из одного города в другой и как-то раз приехал в столицу, где оставался более сорока дней. И что такого в человеке, который голодает? На него можно посмотреть один раз, — после этого он уже не вызывает никакого интереса. И через несколько дней люди забыли о нем.

Там было много палаток, и поскольку в палатку с голодающим человеком приходило мало посетителей, ее поместили в самом конце. И мало-помалу о нем совершенно забыли. Даже хозяин цирка забыл о нем. И после сорока дней он продолжал голодание — так как он не вел счет дням. Он знал только то, что, когда цирк переезжал из одного города в Другой, в дороге его кормили.

Он умирал. А затем кто-то вспомнил, — а как там великий постник? Хозяин бросился к нему. Этот человек был на грани смерти, его пост продолжался девяносто дней. Девяносто дней - это предел продолжительности голодания для человека, если он здоров.

Хозяин спросил его: «Ты что, с ума сошел? После сорока дней тебе следовало дать знать о себе, надо было кого-нибудь позвать».

Он сказал: «Есть две причины. Первая: я никогда не считаю дни. Вторая: мало-помалу я осознал, что на этот раз дело затянулось, но голодание стало привычкой. Теперь прием пищи создает для меня трудности. Поэтому, когда цирк переезжает из одного города в другой, мне приходится тяжело. Сорок дней я голодаю... а во время переезда цирка прием и переваривание пищи становятся для меня ужасной пыткой. Когда голодание затянулось, я почувствовал облегчение».

В отношении голода надо запомнить несколько вещей. Если вы голодаете, вы будете испытывать голод только первые три дня. Через три дня чувство голода начинает исчезать, так как у тела есть аварийное устройство: три дня оно ждет пищи — больше оно ждать не может. Через три дня оно начинает есть самое себя. Вот почему человек начинает терять вес.

Задавали ли вы себе вопрос: куда девается этот вес?

Пост — это своего рода каннибализм, самоедство. Наихудший вид каннибализма: съесть кого-то другого — это еще можно понять, но есть самого себя!

Но таковы были ваши святые. Все свои силы они употребляли на служение смерти, а не жизни.

Я хочу, чтобы мои санньясины были святыми с новым качеством — качеством, которое служит жизни,- питает жизнь, утверждает жизнь, делает жизнь более прекрасной, приносит в жизнь больше цветов.

В прошлом медитация былажизнеотрицающей: отрекись от жизни и всего, ради чего стоит жить.

Для меня же медитация — это нечто как раз противоположное тому, чем она была до сих пор.

Медитация — это безмолвное сердце, умиротворенный ум, который может сделать жизнь более привлекательной, более богатой во всех отношениях.

Я не хочу, чтобы вы от чего-либо отрекались.

Я хочу, чтобы вы наслаждались всем, что вы делаете.

Ананд Йешвант, ты — музыкант. Пусть музыка будет твоей медитацией. Это и есть твоя религия — не ислам, не индуизм, не христианство. Твоя религия — музыка. Если кто-то танцор, тогда его религия — танец.

Возлюбленный Бхагаван,

почему каждому хочется притворяться тем, кем он не является? Что за психология скрыта за этим?

Нарендра, с самого раннего детства каждого человека осуждают.

Все, что он делает сам по себе, по своему желанию, оказывается неприемлемым. У людей, у толпы, в которой ребенку приходится расти, есть свои идеи и идеалы. Ребенку приходится приспосабливаться к этим идеям и идеалам. Ребенок беспомощен.

Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что человеческое дитя — самый беспомощный детеныш во всем животном мире. Все животные могут выжить без поддержки родителей и стада, но человеческое дитя не может выжить, оно сразу же погибнет. Оно самое беспомощное существо в мире — такое нежное, такое беззащитное перед смертью.

Естественно, те, у кого сила, могут вылепить из ребенка все, что им угодно.

Поэтому каждый против своей воли становится тем, кем он является. Это и есть та психология, которая скрыта за тем фактом, что каждому хочется притворяться тем, кем он не является.

Каждый находится в шизофреническом состоянии. Ему никогда не позволяли быть самим собой, его заставляли быть кем-то другим, а его природа не дает ему примириться с этим.

Поэтому, когда ребенок вырастает и становится на собственные ноги, он начинает претендовать на то, что в действительности не является частью его существа. В этом безумном мире он сбивается с толку. Из него делают кого-то другого, а он не таков. И он знает это. Каждый знает это — его заставили стать врачом, инженером, политиком, преступником, нищим.

Вокруг полно всяких сил.

В Бомбее есть люди, которые занимаются тем, что похищают детей, делают из них калек, слепых, хромых и заставляют просить милостыню и каждый вечер отдавать все деньги, которые им удалось собрать за день. Да, им дают немного еды и место для ночлега. К ним относятся как к товару, а не как к человеческим существам. Это — крайний случай, но то же самое происходит с каждым, в большей или меньшей степени.

Никто не в ладу с самим собой.

Я слышал об одном очень известном хирурге, который решил удалиться от дел. Его ученики и коллеги устроили ему торжественные проводы на пенсию — они все пили, танцевали и веселились, а он с печальным видом стоял в стороне.

Один из его друзей подошел к нему и спросил: «Что с тобой? Мы все веселимся, а ты стоишь здесь печальный — тебе не хочется уходить на пенсию? Тебе исполнилось семьдесят пять лет, ты должен был уйти на пенсию еще пятнадцать лет назад. Но ты такой великий хирург, что и сейчас никто не может сравниться с тобой. Теперь выходи на пенсию и отдыхай!»

Хирург сказал: «Вот над чем я задумался. Я чувствую печаль потому, что мои родители заставили меня стать хирургом. Я хотел быть певцом, мне так хотелось петь. Даже если бы я стал просто уличным певцом, я бы нашел самого себя. Теперь же я всемирно известный хирург, но я не нашел себя. Когда люди хвалят меня как хирурга, я слушаю так, как будто они хвалят кого-то другого. Я получал ученые степени, премии, но ничто не вызывало радости в моем сердце — ведь это не я. Занятие хирургией убило меня, уничтожило меня. Я хотел быть просто флейтистом, даже если бы мне пришлось собирать подаяние на улицах. Но я был бы счастлив».

В этом мире есть только одно счастье — быть самим собой.

И поскольку никто не является самим собой, каждый пытается как-то скрыть это — отсюда маски, притворство, лицемерие. Люди стыдятся того, кем они являются.

Мы сделали из мира рыночную площадь, а не прекрасный сад, в котором каждому дозволено производить на свет свои собственные цветы. Мы заставляем маргаритки производить на свет розы — откуда у маргариток возьмутся розы? Эти розы будут искусственными, и в глубине сердца маргаритки будут плакать и испытывать стыд: «Мы оказались недостаточно отважными, чтобы восстать против толпы. Она навязала нам искусственные цветы, а у нас есть наши собственные настоящие цветы, для которых и текут наши соки, — но мы не можем показать наши настоящие цветы».

Вас учат всему, но не учат быть самим собой. Это самая отвратительная форма общества, которая только возможна, ибо такое общество делает всех несчастными.

Я слышал еще об одном великом человеке, известном профессоре литературы, который решил оставить университет и уйти на покой. На торжественную церемонию собрались все университетские профессора, все его друзья — все веселились. Но внезапно они заметили: юбиляра нет среди них. Один из его друзей, адвокат, вышел из дома и обнаружил его в саду. Что же он там делал? Он сидел под деревом.

Адвокат был его ближайшим другом, другом детства. Адвокат спросил: «Что ты здесь делаешь?» Тот ответил: «Что я делаю? Ты помнишь, как пятьдесят лет назад я сказал тебе, что хочу убить свою жену? А ты сказал: "Не делай этого, а не то получишь пятьдесят лет тюрьмы". Теперь я думаю, что если бы я не послушался тебя, то сегодня я уже вышел бы из тюрьмы и был бы свободен. Меня это так бесит, что появляется желание... почему бы мне не убить хотя бы тебя? Сейчас мне семьдесят пять лет. Даже если меня приговорят к пятидесяти годам тюремного заключения, они не смогут продержать меня там весь этот срок. Лет через пять-шесть я умру. А ты не был мне другом, ты оказался моим злейшим врагом!»

Быть тем, кем вы не хотите быть, жить с тем, с кем вы не хотите жить, делать то, чего вы не хотите делать, — вот основа всех ваших несчастий.

С одной стороны, обществу удалось сделать всех несчастными, а с другой — то же самое общество ожидает от вас, что вы не будете показывать свое несчастье — по крайней мере не на людях, не открыто. Ваше несчастье — это ваше личное дело.

Несчастными вас делает общество, на самом деле это -общественное, а не личное дело. Та же самая толпа, которая создала все причины вашего несчастья, в конце концов говорит вам: «Несчастье — это твое личное дело; на людях ты должен улыбаться, не показывать свое несчастье другим».

И это они называют этикетом, хорошими манерами, культурой. По сути же это — лицемерие.

И пока человек не решит: «Чего бы это ни стоило, я хочу быть просто самим собой. Пусть меня осуждают, не принимают, пусть я потеряю респектабельность, но я не могут больше притворяться кем-то другим...» Это решение и это заявление о свободе от гнета толпы дают рождение вашему естественному существу, вашей индивидуальности.

Тогда вам не нужны никакие маски. Тогда вы можете быть просто самим собой — таким, какой вы есть.

И как только вы сможете быть просто таким, какой вы есть, воцарится великий покой, который превосходит понимание.

Возлюбленный Бхагаван,

не могли бы Вы объяснить разницу между доверием к Существованиюи фатализмом?

Разница между доверием и фатализмом очень тонкая. На поверхности кажется, что они означают одно и то же, но в действительности это — две диаметрально противоположные вещи.

Вера в судьбу — это утешение. Вы бедны и видите, что другие становятся все богаче и богаче, — необходимо как-то утешиться. Вы делаете все, что в ваших силах, и делаете это честно, без обмана, по законам морали. Вы никогда не используете неправедные средства, но тем не менее остаетесь неудачником. И вы видите, что другие ведут себя нечестно, хитрят, обманывают, совершают преступления, используют всевозможные неправедные средства — и преуспевают, становятся богаче, достигают власти, престижа. Как это объяснить?

Вопрос не нов. С самого начала человечество ломает над этим голову. И пришлось создать себе в утешение некую идею. Судьба, рок, кисмет, предопределение, Бог — все записано в линиях на вашей руке, в линиях на вашем лбу; все предопределено еще до вашего рождения, вы ничего не можете поделать.

Силы, которые определяют вашу судьбу, слишком велики. Вы обречены на неудачу; лучше уж принять неудачу как свою судьбу. Если все свалить на судьбу, то бывает не так больно; это дает утешение. Тогда в неудаче нет вашей вины -что вы можете сделать против звезд? Вы же не можете выбирать год, день и час своего рождения.

Вы приходите в мир точно так же, как актер выходит на сцену с готовой ролью. Он ничего не может изменить.

Время от времени актеры все-таки могут что-то изменить, ведь спектакль есть спектакль...

Я слышал, что в одной деревне... Каждый год в это время по всей Индии, в каждой деревне, разыгрывается спектакль из жизни Рамы, индуистского бога. И в начале... это совсем как в любом кинофильме: треугольник — одна женщина и двое влюбленных в нее мужчин. Женщина — Сита, а Рама и Равана — двое влюбленных в нее мужчин. Рама — прекрасный юноша. Равана обладает огромной силой.

В те времена царские дочери имели право пользоваться любыми уловками для выбора себе мужа. Сита пожелала... в ее семье хранился лук, который когда-то принадлежал богу Шиве. Это был такой большой и тяжелый лук, что даже великому силачу было нелегко поднять его. Сита поставила условие: ее мужем будет тот, кто сможет поднять лук... и не только поднять, но и сломать его голыми руками. А лук был стальной.

Сотни парней, великих силачей, лучников... Рама тоже был среди них. Но никто не воспринимал его всерьез, он был слишком молод.

Все боялись, что победит Равана — грозный десятиголо-вый гигант. Все были обеспокоены — отец и родственники Ситы боялись, что она попадет в лапы этого идиота. Ее надо было как-то спасать.

Итак, претенденты один за другим подходили к луку — и они не могли даже сдвинуть лук с места, а о том, чтобы поднять его, не могло быть и речи; они все вызывали только насмешки...

Но как раз перед тем как подошла очередь Раваны, прибежал какой-то человек... это была уловка, чтобы заставить Равану вернуться в свое царство. Он был царем Шри-Ланки. И тот человек закричал: «Что ты здесь делаешь? Шри-Ланка горит! Все твое царство охвачено огнем!»

Мысли о женитьбе на Сите тут же вылетели у Раваны из головы. Он умчался, чтобы выяснить, что же происходит в его царстве. Это была вероломная стратегия: на самом деле на Шри-Ланке все было в полном порядке. Но к тому времени, когда Равана вернулся, Рама уже сломал лук, женился на Сите и уехал с ней.

Это был заговор, и Равана не мог этого простить. Он отправился на поиски Ситы, чтобы завладеть ею. В конце концов он похитил ее и три года держал в заточении. Вот так разворачивается эта история.

Каждый год эту историю разыгрывают во всех деревнях Индии.

В одной деревне человек, который играл роль Раваны, был действительно влюблен в девушку, игравшую роль Ситы. Но они принадлежали к разным кастам, женитьба была невозможна.

Это происходило каждый год: как только подходила очередь Раваны, раздавался крик: «Шри-Ланка горит!»

И вот этот человек решился — ибо только в пьесе он мог жениться на любимой. Они были из разных каст, а в Индии нельзя жениться на девушке из другой касты. Человек, игравший Равану, был из низшей касты, а девушка была из касты браминов. На этот раз он решил что-то предпринять.

Прибежал человек и закричал: «Шри-Ланка горит!»

Равана сказал: «Ну и пусть! На этот раз я останусь здесь!» Все засмеялись, никто не мог поверить своим ушам.

Суфлер из-за занавеса делал ему знаки: «Что ты делаешь?»

А он сказал: «В этом году я женюсь на Сите!» И он подошел к луку, — а это был обыкновенный лук, все только притворялись, что он такой тяжелый, что никто не мог поднять его; лук был из обыкновенного бамбука. Он поднял лук, показал его публике, сломал и бросил обломки на землю, затем он обратился к отцу Ситы: «Приведи свою дочь! Все, достаточно, с этой историей покончено!»

Даже те, кто заснул во время представления, проснулись: «Что случилось? Что-то новое!» Режиссер не знал, что делать. На мгновение воцарилась тишина.

И Равана закричал: «Где Сита? Выполняй обещание!»

И никто не мог сказать ему: «Ты не следуешь той роли, которая была поручена тебе», — ведь нельзя же говорить такое перед публикой.

Но царь — отец Ситы — был весьма мудрым человеком. Он сказал своим слугам: «Идиоты, это же не лук Шивы, этим луком играют мои дети. Унесите его. Принесите настоящий лук».

Слуги подобрали обломки. Опустился занавес, и все набросились на Равану: «Ты, идиот, срываешь все представление!»

Тот сказал: «На этот раз я не отступлюсь!»

Пришлось вызвать полицию, и Равану увезли в полицейский участок.

В спектакле еще можно что-то изменить. Но в жизни вы не знаете, что именно предначертано вам роком, поэтому приходится принимать все, что происходит с вами: «Должно быть, такова моя судьба!»

Вера в судьбу — это просто утешение, мы не можем признать нашу неудачу неудачей.

И мы не можем признать нашу неудачу еще по одной причине — ибо это означало бы подрыв всех наших моральных устоев: «Мы были честны, мы были моральны, мы следовали правилам — и все же мы потерпели неудачу. А другой человек лжет, обманывает, нарушает моральные нормы, совершает преступления — и он добился успеха».

Вся система морали учит нас, что побеждают непременно правда, моральность и честность. Но в жизни мы видим, что все честные люди проигрывают, а выигрывают аморальные люди. Хитрые и коварные приходят к власти. А простых и невинных подавляют. Поставлена на карту вся наша система ценностей.

Поэтому жрецам и пророкам было необходимо найти способ, благодаря которому ваша неудача не была бы вашей неудачей: «Вы бессильны, это предначертано вам судьбой. Ваша неудача не следствие вашей моральности, искренности и честности. А успех того человека не следствие его аморальности, нечестности и хитрости — просто такова его судьба. Что же касается судьбы, то ничто не может изменить ее — ни честность, ни нечестность. Да, благодаря вашей честности, у вас будет более счастливая судьба в вашей будущей жизни, а у того человека из-за того, что он был нечестным, судьба в его будущей жизни будет более горькой.

Вот так и получилось прекрасное утешение... и прекрасная защита — рациональная — для нашей системы морали.

Но все это — надувательство.

Правда в том, что человек достигает успеха благодаря нечестности, а не благодаря судьбе. Успех достигается благодаря аморальности, успех достигается благодаря неразборчивости в средствах.

Существование дарит вам жизнь как tabula rasa, чистый лист бумаги. Никакой судьбы вам не предначертано; нет никакого рока, заставляющего вас делать то, что предопределено.

Существование — это свобода. Судьба — рабство.

Свобода означает, что вам надо самому решать, что будет происходить.

Судьба — это гипотеза, придуманная мошенниками.

Но доверие — это нечто совершенно иное.

Доверие — не фатализм. Доверие просто означает: «Что бы ни случилось, я — часть Существования, и Существование не Может быть намеренно враждебным ко мне. Если иногда кажется, что оно враждебно, то это, должно быть, из-за того, что я что-то недопонимаю».

Я люблю вспоминать суфийского мастера Джунайда. Он был учителем Мансура аль-Халладжа. У него была такая Привычка: после каждой молитвы... а мусульмане молятся Пять раз в день. После каждой молитвы он говорил, обращаясь к небу: «Велико твое сострадание! Как прекрасно ты заботишься о нас, а мы этого не заслуживаем! У меня даже нет слов, Чтобы выразить мою благодарность, но я надеюсь, что ты Поймешь невыразимую благодарность моего сердца».

Однажды Джунайд и его ученики совершили паломничество, и случилось так, что три дня они проходили через деревни, где ортодоксальные мусульмане не позволяли им останавливаться на ночлег, а о том, чтобы получить у них еду и воду, и речи не могло быть-.

Три дня без еды, без воды, без сна — они очень устали, выбились из сил... У учеников не укладывалось в голове, что и теперь их мастер Джунайд по-прежнему продолжает говорить то же самое после каждой молитвы. Раньше это еще можно было понять, — но он и теперь продолжал говорить: «Ты велик, ты сострадателен, и у меня нет слов, чтобы выразить мою благодарность».

На третий день вечером, когда он завершил свою молитву, его ученики сказали: «Сейчас пришло время для объяснений. Три дня мы голодаем, у нас не было воды, мы не спали, нас постоянно оскорбляли, нас не пускали на ночлег. По крайней мере сегодня вам не следовало бы говорить: "Ты велик, ты сострадателен". За что вы благодарите?»

Джунайд рассмеялся. Он сказал: «Мое доверие к Существованию безусловно. Дело обстоит не так, что я благодарен потому, что Существование обеспечивает мне то-то и то-то. Я есть — этого достаточно. Существование принимает меня - этого достаточно. Я не заслужил и этого. Более того, эти три дня были потрясающе прекрасны, ибо у меня была возможность понаблюдать, возникнет ли во мне гнев, и гнев не возник... стану ли я чувствовать, что Бог оставил меня, и эта идея не возникла. В моем отношении к Существованию не произошло перемены. Моя благодарность осталась неизменной, и это наполнило меня еще большей благодарностью. Это было испытание огнем, и я вышел из него необожженным. Чего же еще вы хотите? Я буду доверять Существованию в моей жизни и буду доверять Существованию в моей смерти. Такова история моей любви. Дело не в том, что кто-то богат, а кто-то беден... кто-то преуспевает, а кого-то преследуют неудачи. Другие тут ни при чем. Это мой личный, интимный контакт с реальностью. И в этом великая гармония. Я чувствую себя дома».

Доверие — это результат глубокой медитации.

Вера в судьбу — это результат ваших неудач и утешения ума.

Они совершенно различны.

Возлюбленный Бхагаван,

почему мне так нравится критиковать людей и жаловаться на жизнь?

Это всем нравится.

Критиковать людей, жаловаться на людей — это дает тебе хорошее самочувствие. Критикуя других, ты чувствуешь, что ты выше; жалуясь на других, ты чувствуешь, что ты лучше. Это очень большое удовлетворение для эго.

И я говорю, что почти каждый делает это.

Некоторые люди делают это открыто, некоторые люди делают это про себя, но наслаждение — одно и то же.

Лишь изредка встречаются люди, которые не критикуют и не жалуются, — это люди, которые отбросили свое эго. Ведь тогда нет смысла критиковать и жаловаться — зачем вам беспокоиться об этом? Это не ваше дело, это вам больше ничего не дает. Это было поддержкой и питанием для эго.

Поэтому я делаю упор на отказе от эго. Отбросив эго, вы обнаружите, что почти весь мир исчезает. Весь мир, который был сплетен вокруг эго, полностью отпадает, и вы начинаете видеть людей в новом свете. Возможно, тот же самый человек, которого вы критиковали, в такой же ситуации вызовет у вас не критику, а чувство сострадания к нему, любовь, глубокое желание помочь. Тот же самый человек и та же самая ситуация, — но теперь у вас иное видение, вы видите вещи по-иному. Может быть, вы увидите, что на его месте в такой же ситуации вы бы действовали таким же образом и здесь не на что жаловаться.

Ваше видение станет более человеческим, более дружелюбным... глубокое приятие людей такими, какие они есть.

Вы знаете только какую-то часть их жизни, вы не знаете всю их жизнь. И нехорошо на основании маленького фрагмента судить обо всем человеке. Этот маленький фрагмент может быть абсолютно уместным и подходящим во всем контексте.

Но ситуация такова, что критиковать очень легко, для этого не надо большого ума.

Я часто пересказываю рассказ Тургенева Дурак.

В одной деревне жил юноша, который очень тяжело переживал то, что вся деревня считала его идиотом.

Через деревню проходил некий мудрый человек, и юноша обратился к нему за советом. Он сказал: «Помоги мне! Целый День меня ругают; что бы я ни делал, меня ругают. Если я ничего не делаю, меня ругают. Если я говорю, меня ругают. Если я молчу, меня ругают. Я не знаю, как мне быть».

Мудрец сказал: «Не беспокойся...» Он прошептал ему на ухо некий секрет и сказал: «Через месяц я вернусь. Мы встретимся, и ты расскажешь, как идут твои дела».

Юноша отправился на рынок и стал работать по формуле, которую ему сообщил мудрец.

Кто-то сказал: «Какой прекрасный закат!»

А юноша сказал: «Что в нем прекрасного? Докажи, что закат прекрасен!»

Человек, который сказал, что закат был прекрасен, был поражен. Закат действительно был прекрасен, но как это доказать? Есть ли вообще какие-либо доказательства этому? Вы знаете, что такое красота? Каждый знает, но никто не может доказать ее.

Тот человек промолчал. Все засмеялись и стали говорить: «Странно! Мы думали, что этот парень — идиот. А он большой разумник».

Формула, которую ему дал старик, была такова: критиковать все, просто ходить по деревне и каждый раз, когда кто-то что-нибудь скажет или сделает, критиковать это. И особенно критиковать те вещи, которые воспринимаются как нечто само собой разумеющееся и не вызывают вопросов. Кто-то употребляет слово «Бог» — надо сразу же вцепиться в него: «Где Бог? Что за чушь ты несешь?» Кто-то говорит о любви — надо насесть на него: «Что такое любовь? Где она, любовь? Покажи ее всем!»

Если человек отвечал: «Любовь пребывает в сердце», юноша говорил: «Нет, в сердце ничего нет. Можешь пойти и спросить у любого хирурга — в сердце нет ничего похожего на любовь. Есть только система кровообращения, которая перекачивает кровь и очищает ее. Какое отношение это имеет к любви?»

Через месяц старик вернулся. К тому времени идиот стал мудрецом. Он поклонился старику в ноги и сказал: «Ты великий мудрец! Этот прием сработал, теперь вся деревня считает меня мудрым человеком».

Старик сказал: «Запомни только одно: ничего не утверждай со своей стороны, чтобы никто не мог критиковать тебя. Пусть другие что-то утверждают, а ты только критикуй. И всегда будь агрессивным, никогда не защищайся. Не занимай оборонительную позицию. Атакуй, будь агрессивным, критикуй всех и каждого, и они будут поклоняться тебе!»

И идиот стал мудрецом.

Чтобы критиковать или жаловаться, нет необходимости быть очень разумным. И без особых хлопот можно стать мудрецом, можно прослыть очень разумным.

Один из моих профессоров... Он преподавал логику. Через несколько дней я обнаружил, что если я упоминал название несуществующей книги вымышленного мной автора, он сразу же начинал критиковать ее: «Я читал эту книгу, в ней ничего нет».

Я пошел к ректору и все ему рассказал. Я сказал: «Это же чистый обман. Сперва он критиковал людей, действительно написавших книги. И видя его позицию — что он критикует всех, — я заподозрил, что он не читал их, а просто пытается выдавать себя за эрудированного, мудрого человека. Поэтому я подбросил ему несколько вымышленных мною названий, а он стал критиковать и их тоже. Он сказал: "В этих книгах нет ничего интересного. Их авторы ничего не знают". А этих авторов вообще не существует. Этих книг не существует!»

Ректор сказал: «Это странно. Я думал, что он ответственный человек».

Я сказал: «Вызовите его, а я зайду сюда как бы случайно». Я написал на листке бумаги три или четыре названия книг, которые никогда не существовали и не будут существовать.

Я отдал листок ректору и сказал: «Я зайду, когда он будет здесь, и мы побеседуем. А вы как бы между прочим упомяните эти названия и посмотрите, какой будет его реакция».

Ректор так и сделал; как только он упомянул эти названия, профессор сказал: «Не тратьте понапрасну время. Это посредственные авторы, в их книгах нет ничего оригинального».

Ректор не мог поверить своим ушам. Он сказал: «А вы знаете, что этих четырех книг вообще не существует? И этих четырех авторов тоже никогда не существовало. Зачем вы критикуете их?»

В присутствии ректора профессор перепугался. Он сказал: «Никогда не существовали? Как же это у меня возникла идея, что...»

Я сказал: «Не пытайтесь одурачить нас, ведь я спрашивал и о других несуществующих книгах. Это было всего лишь Доказательством. Я хотел показать ректору, что преподаватель По крайней мере должен быть искренним и признавать, что он не читал какой-то книги».

Я сказал ректору: «На какое уважение с нашей стороны

рассчитывает этот человек? Мне кажется, что он вообще ничего не читал, он просто прочитал рассказ Тургенева Дурак.

У меня была с собой книга Тургенева, и я прочитал этот рассказ ректору.

И я сказал: «Этот человек действует, как тот идиот из рассказа. Вам следует заставить его осознать, что если подобное случится еще раз, мы объявим ему бойкот. Или он должен будет найти книгу и доказать... Он же никогда не ходит в библиотеку!»

Прежде чем пойти к ректору, я навел справки в библиотеке. Этот профессор никогда там не был. На его имя, — а он проработал в университете около десяти лет, — не было выдано ни одной книги. И этот человек был готов критиковать кого угодно.

Я сказал: «Мудрый человек, разумный человек всегда скромен».

Твой вопрос о том, почему мы так любим критиковать и жаловаться, очень прост. Психологические причины этого заключаются в том, что это — самый простой, самый дешевый способ доказать, что ты какой-то особенный, что ты знаешь больше других. Но на самом деле ты просто доказываешь, что ты — идиот из рассказа Тургенева, и ничего больше.

В мире мудрости надо быть скромным.

Прежде чем критиковать кого-то, надо рассмотреть факт со всех сторон, под всеми углами, со всех точек зрения, и ты будешь удивлен: критиковать-то особенно нечего и жаловаться в общем-то не на что. И если ты будешь уделять должное внимание, то твою критику будут воспринимать с благодарностью, ибо критикуешь не для того, чтобы удовлетворить свое эго, а только для того, чтобы помочь другому человеку на его пути. Но для этого ты должен проделать большую работу.

Один из моих преподавателей написал докторскую диссертацию о Шанкаре и Брэдли. Я сказал ему: «Я прочитал вашу диссертацию, но прежде чем сказать что-либо о ней, я хочу изучить все, что связано с Шанкарой и Брэдли».

Он сказал: «Это странно. Я давал свою диссертацию многим профессорам, и все они высказали свое мнение о ней».

Я сказал: «Я не могу так запросто высказать вам мое мнение. Я изучу все источники, с которыми вы работали». И мне потребовалось почти полгода, чтобы изучить Шанкару и Брэдли.

Когда я высказал ему свое мнение, он сказал: «Боже мой! Хорошо, что ты не входишь в ученый совет, иначе я никогда бы не получил докторской степени. Я работал над диссертацией шесть лет, а ты за шесть месяцев изучил все первоисточники, к которым я обращался. Ты изучил и другие источники, о которых я даже не слышал...»

Я сказал: «Ваша диссертация — плод незрелого ума, она написана дилетантом. Шанкара и Брэдли — это два очень зрелых философа Востока и Запада. Вы не воздали должного этим двум гениям. Вы проделали канцелярскую работу. Вы просмотрели несколько книг Шанкары, несколько книг Брэдли, вырвали несколько кусков отсюда и оттуда — и диссертация готова. В вашей диссертации нет ни одной оригинальной мысли. А если в диссертации нет ни одной оригинальной мысли, за нее нельзя присуждать докторскую степень; самое большее, ее можно считать хорошим эссе. Вы можете опубликовать ее как книгу, но не выдвигать на соискание докторской степени».

Но он был скромным человеком, он принял мою критику. Он сказал: «Ты прав. Я сам чувствовал, что не воздаю им должное. Шести лет было недостаточно для того, чтобы охватить всю жизнь Шанкары и всю жизнь Брэдли. Эти двое — высочайшие вершины человеческого гения, шести лет недостаточно. Но никто не указал мне на это, даже члены ученого совета. Они не сделали этого потому, что для этого надо было бы прочитать диссертацию, глубоко изучить весь этот вопрос. А кому это надо? Может быть, члены ученого совета сами даже не заглядывали в мою диссертацию, а дали ее на рецензирование кому-нибудь из своих студентов».

Никто не заинтересован в том, чтобы хвалить кого-то, находить те качества, которые есть у каждого... Никто не хочет помогать этим качествам расти; каждый боится: если другие будут расти, то что же будет с ним самим? Каждого заботит только то, чтобы его эго продолжало становиться все сильнее, и самый лучший способ — это критиковать всех, на все жаловаться, быть отрицающим, сделать отрицание своим единственным подходом ко всему. А для этого не надо быть разумным, любой идиот может делать это.

Чтобы критиковать по-настоящему, надо быть очень сострадательным, очень любящим. И надо быть готовым отдавать этому время, энергию и свои умственные силы. Тогда это не критиканство, в этом нет ничего враждебного, антагонистического; это просто дружеский совет, сочувственный Подход.

Здесь каждый должен научиться быть сочувствующим.

Ваша медитация должна помогать вам оценивать людей по достоинству, а не критиковать их. И если вы достаточно разумны, вы сможете оценивать все таким образом, что все, что вы хотите подвергнуть критике, будет понято без слов.

Возлюбленный Бхагаван,

будда во мне осуждает зорбу, а зорба завидует будде. Как могут эти двое возлюбленных во мне стать друзьями?

Пусть они еще один денек повоюют. Завтра мы с этим разберемся!

Беседа 20

Дата добавления: 2015-08-21